Текст книги "Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света"

Таким образом, 28 июня паруса, наполненные пассатным ветром, быстро несли нас к острову Опаро, обретенному Ванкувером в 1791 году. На другой день поутру в половине шестого часа я увидел этот гористый и утесистый остров не более как в 28 верстах. Опаро с виду похож на Тенериф, но гораздо менее его. Горы возвышались на нем весьма тонкими, остроконечными, снизу они голы и каменисты, а вверху покрыты густыми лесами. В полдень, когда мы были от острова не далее семи верст, жители нас увидели, спустили в море свои лодки и прибыли к нам в то время, как мы садились обедать.

Островитяне скоро согласились взойти на шлюп, подарили нам морских раков и какого-то квашеного теста. Мы отдаривали им вещами, для них редкими и полезными. Островитяне, заметив нашу щедрость, стали напрашиваться на подарки и раков своих не отдавали иначе, как на обмен. А когда уже у них мало осталось привезенных ими гостинцев, то двое раздирали одного рака, и каждый хотел променять нам на какую-нибудь вещь свою половину рака. Других же любопытных и редких для нас вещей с ними не было – ни одежды, ни оружия. На одном островитянине был кушак из древесной коры, и он был в восторге, что променял его на удочку. Впрочем, они брали с приметными знаками радости всякую безделицу, и когда я продел в ухо одного островитянина бумажку, вместо бывшего там листочка травы, то и все стали просить меня о таком же наряде. Начальнику их подарен был топор, бутылка, стакан и две бронзовые медали. Другие дарили и меняли на раков серьги, перстни и подобные мелочи, но железо они более всего ценили. Один гость наш отдал капитану корень, похожий на редьку, и, подавая его, сказал: «Ма гиппка». Без сомнения, он хотел сказать, что из этого корня они заготовляют впрок свое квашеное тесто. Жители островов Общества делают такое тесто из хлебного дерева и называют его маги. У нас этот корень варили и нашли, что он очень питателен и имеет приятный вкус. Но квашеное тесто островитян отвратительно по своему кислому вкусу и по запаху, похожему на татарское квашеное кобылье молоко, которое называется кумыс. Тесто, привезенное к нам с острова Опаро, было двух родов: одно зеленое, кажется, старое, и другое белое, вероятно, молодое.

Жители острова Опаро по большей части люди среднего роста, но очень жирны, плотны и плечисты: народ, должно быть, сильный. Средний рост их, по измерению моему, оказался 2 аршина 6 вершков, а средняя ширина плеч слишком 10 вершков. Форма лица их не очень много разнится от европейских лиц, но цвет как лица, так и тела бронзовый; носы орлиные, но недлинные, губы обыкновенные, глаза карие, волосы черные и несколько курчавые, а у иных и совсем ровные; они стригут их так, как русские мужики; бороды небольшие, но довольно густые. Наши матросы называли их опаринскими ребятами. Мы видели между ними очень древних и седых стариков. Это признак долголетия.

Дикость и необузданность приметны во всех чертах их и во всех их движениях. Радость их выражается неистовым криком. Голос их – бас и очень густой. Они плавают с такою легкостью, что вода, кажется, есть их обычная стихия. Лодки их так узки, что в ширину ее можно сесть одному только человеку. В этот первый день их посещения нас окружало 23 лодки, и на каждой из них менее пяти человек не было. Такие узкие и довольно высокие лодки не могут быть на воде устойчивы и покойны и очень легко могут опрокинуться вверх дном, но, чтоб предупредить такие неприятные случаи, к ним с одной стороны приделываются отводы [балансиры]. Они состоят из шестов, положенных в нескольких местах поперек лодки. С одной стороны эти шесты свешиваются с лодки над поверхностью моря, и на концах их прикрепляются вертикально вниз жердочки равной длины, а к концам этих жердочек привязывается длинная жердь параллельно с длиною лодки; она погружается очень неглубоко в море и не допускает лодку опрокинуться на сторону отвода, потому что этот отвод, погружаясь в море и будучи легче воды, поддерживает равновесие лодки, а на противную сторону лодка не может опрокинуться по причине тяжести отвода. На больших лодках мы видели двойные отводы, погружающиеся в море на обеих сторонах лодки. Были у них также и двойные лодки, не имеющие надобности в отводах, потому что две лодки, связанные вместе, друг друга поддерживают. Но вообще надобно заметить, что в искусстве делать лодки опаровцы далеко отстали от новозеландцев, равно как и в других искусствах и рукоделиях. Никакая резная работа не украшала лодки жителей острова Опаро, и никакие ткани не покрывали их тело. Мы только и заметили на некоторых кушаки или пояса из древесной коры или из травы, а на других – мочальные веревочки на шее. Из вещей, привезенных к нам с острова Опаро, самая примечательная вещь была сухая тыква, нигде не прорезанная. Ее выменял капитан Беллинсгаузен, но неизвестно, на какое употребление она была назначена.

Когда они возвращались домой, то не давали себе труда сходить по трапу вниз, но поодиночке прямо бросались с борта в море и вплавь достигали до своих лодок.

На другой день поутру опять приехали к нам береговые гости в том же виде, почти в том же числе и с тою же церемонией здоровались с нами, прикладывая нос к носу Один из них, с шестью пальцами на правой руке, с длинными рыжими волосами, имел совершенно европейскую наружность; он имел от роду около 18 лет и дрожал от страха, когда с него писали портрет. Жители острова Опаро вообще все нас боялись и, несмотря на то, на каждом шагу обнаруживали страсть свою к воровству,[258]258
  То, что европейские путешественники нередко принимали за «страсть к воровству», в действительности было проявлением совершенно иных понятий о собственности, чем в Европе. Среди полинезийцев были сильны первобытно-общинные традиции. Они охотно делились всем с любым нуждающимся соплеменником или гостем. Островитяне не считали вещи европейских моряков неприкосновенными и не могли находить справедливым, когда за взятый карманный платок или шляпу европейцы начинали в них стрелять.


[Закрыть] но это ремесло у нас им не удавалось. Во-первых, часовые с заряженными ружьями за ними присматривали, а во-вторых, угроза выстрелом и задержание на шлюпах стариков заставили их тотчас возвратить украденное.

Окончив гидрографическую съемку, капитан объявил гостям нашим, что мы идем далее к северу, и островитяне один за другим бросились в океан и разместились в своих лодках, но при прощании с нами они были в большой тревоге, потому что один соотечественник их решился остаться с нами на шлюпе. Ни убеждения, ни сила, ни слезы, которые я сам видел на глазах одного убеждавшего его островитянина, не могли отклонить твердо принятого им намерения. Сначала он хотел укрыться от убеждений соотечественников и спрятаться во внутренних местах шлюпа, но часовые, не понимая его намерения и опасаясь, чтоб он не украл что-нибудь, не пустили его в нижнюю палубу. Тогда он лицом к лицу пред своими соотчичами прямо объявил им, что он останется с нами. Капитан и офицеры шлюпа не убеждали его к этому и не отклоняли его намерения. Мы совершенно не вмешивались в спор его с земляками. Наконец, и они оставили его с нами: воли их недостаточно было победить упорное желание своего предприимчивого соотчича, который долго смотрел вослед удаляющихся друзей его. Напоследок оказалось, что и его воли недостаточно было, чтобы победить силу любви к отечеству. Он бросился в море и вплавь пустился вслед за своими к берегу. Земляки увидели его издали и взяли на лодку.

 
Отечества и дым приятен
Нам и сладок.
 

На берегу острова Опаро мы не были, не видели ни хижин, ни женщин, ни семейной жизни его жителей, но по одному взгляду на посещавших нас островитян можно уже судить, что домашний быт их стоит гораздо ниже против новозеландцев, но выше, без всякого сомнения, новоголландцев. Остров Опаро имеет в окружности около 15 миль. Хотя за противным маловетрием мы не подходили к нему ближе 7³/₄ верст, но ясно видели его довольно высокие остроконечные горы, водопад, стремящийся по скалам их на северо-восточной стороне, и укрепления, построенные на горах, к которым ведут узкие тропинки. Эти укрепления показывают, что общество жителей острова Опаро хотя и малочисленно, но состоит, по крайней мере, из двух враждующих между собою племен. Внешних неприятелей им опасаться невозможно, потому что остров их отдален от всех других островов Великого океана на пространство, недостигаемое для тогдашнего состояния жалкой гребной флотилии всей Океании. Географы считают на нем 1500 человек жителей. Этот остров лежит под 27°38′ южной широты и под 126°35′ [144°15′] западной долготы.

Отсюда мы приметно стали приближаться к южному поворотному кругу. Время постепенно улучшалось, и с севера веяло уже на нас тропическим воздухом. Вечера были очаровательны, ночи ясны, в продолжение которых часто восхищали и удивляли нас своим блеском и быстротою движения падающие звезды и болиды. Конечно, эти явления не новость и в Европе, где во всякую ночь можно видеть падающие звезды, где многие видели и болиды или огненные шары, быстро движущиеся от верхних слоев атмосферы; были люди, хотя редкие, которые видели с неба падающие каменья – аеролиты-метеоролиты. Но при тонкости, чистоте и прозрачности тропической атмосферы они являются в ней и многочисленнее и блистательнее. Приближаясь к тропику и в пределах равноденственного пояса, мы часто любовались, как падающие звезды, одна за другой, являлись, пробегали большое пространство неба и мгновенно исчезали, между тем как след их на небе длинною светлою полосою неподвижно на одном месте блистал еще в продолжение многих секунд. Крузенштерн повествует, что он и спутники в его путешествии около света видели огненный шар, явившийся с таким блеском, что весь корабль был освещен в продолжение полуминуты. Он двигался с умеренною скоростью в горизонтальном направлении к северо-востоку и исчез, но светлая полоса следа его, шириною около четверти градуса, двигаясь в ту же сторону, была видна еще целый час после. Спутник Крузенштерна, астроном вверенной ему экспедиции Горнер, заметил, что этот шар явился в созвездии Тельца, а исчез в созвездии Северной Короны, след его возвышался над горизонтом на 15°.

Вообще замечено, что эти явления бывают в жарких климатах чаще и блистательнее, нежели в умеренных и холодных, еще лучше на земле, нежели на море, и еще превосходнее в местах, возвышенных над поверхностью моря. По этой причине ни нам, ни спутникам Крузенштерна и никому из мореплавателей, без сомнения, не удалось видеть такого блистательного зрелища падающих звезд, каким любовались А. Гумбольдт и Бонпланд [Бонплан][259]259
  Бонплан Эме (1773–1858) – французский натуралист, спутник Александра Гумбольдта в экспедиции, предпринятой последним в Южную Америку в 1799 г.


[Закрыть] в Кумане.

Собранные сведения о том, было ли это явление замечено в других местах, показали, что это зрелище было предметом удивления от Бразилии до Лабрадора; в Гренландии видели его Моравские братья, разумеется, в слабейшем уже виде, а в Германии Цейзинг, свящ. Иттерштедтский, 12 ноября приметил несколько падающих звезд очень белого света от 6 до 7 часов утра, что соответствует двум с половиной часам в Кумане. После того появились там на юге и на юго-западе светлые красноватые лучи от 4 до 6 фут длиною, а между 4 и 8 часами утра юго-западная часть неба сильно освещалась от времени до времени беловатым светом, который пробегал по горизонту. С вероятием можно было заключить, что это был отблеск тех же падающих звезд, которые своим великолепием удивляли Гумбольдта и Бонпланда в Кумане.

Много было видимо и других падающих звезд и болидов, примечательных своею многочисленностию и блеском, в разные времена и в разных местах, но никакие явления этого рода не могли еще сравниться с поразительным зрелищем, виденным в ночи с 12-го на 13 число ноября 1833 года в Северной Америке. Это был дождь огненных метеоров. Казалось, что все светила небесные посыпались к горизонту во все стороны: падающие звезды были величиною с Юпитера, с Венеру, а болиды – с полную луну. Наблюдатель бостонский уподобляет густоту этого явления, в минуту наибольшего числа падающих звезд, довольно сильному снегу. В этот момент он не успевал считать, сколько падает звезд в определенное время; но когда явление значительно ослабело, то он насчитал 650 падающих звезд в 15 минут на пространстве десятой части видимого небосклона, что, таким образом, составит по 26 000 звезд, падающих в час на всем небосклоне.

Тщательное наблюдение описанных мною явлений привело физиков, во-первых, к тому заключению, что падающие звезды и болиды проистекают из одного источника, а обширное пространство земной поверхности, на котором эти явления были видимы, заставляет думать, что они начинаются в пределах выше тех слоев атмосферы, где плотность воздуха могла бы быть приметна. К этому в 1833 году в первый раз было сделано очень важное замечание, что направления всех болидов и падающих звезд, виденных в ночи с 12-го на 13 ноября, были параллельны, и продолжение их в противную сторону движения сходилось в звезде у созвездия Льва. Притом, несмотря на то, что эта звезда изменяла свое положение в отношении к горизонту и меридиану от суточного движения земли, наблюдаемые болиды и падающие звезды не переставали совершать пути, сходящиеся в той же звезде у Льва, в продолжение целой ночи. Подобные явления, виданные в ночи с 13-го на 14 ноября в Америке в 1834 году и в Бремене в 1838 году, подтвердили параллельность движения падающих звезд и болидов и направление их к точке неба, противуположной звезде у Льва. Эти любопытные замечания порождают такую мысль, что болиды и падающие звезды не зависят от суточного движения земного шара, как будто бы тела, чуждые земле, приходящие к ней из внешнего мира.

Наконец, замечено, что наибольшее движение падающих звезд и болидов случается по большей части между 10-м и 15-м числами ноября. Другой период сильного явления падающих звезд начинается 10 августа. Этот период так давно уже известен в католических землях Европы и Америки, что там и между простым народом падающие в эту ночь звезды называются слезами св. Лаврентия, день которого западная церковь празднует 10 августа.

Это периодическое повторение явления падающих звезд и болидов в определенные дни года и мысль, что это могут быть тела, не принадлежащие к нашему земному миру, привели многих физиков к весьма смелому предположению.

Говоря о ноябрьском периоде падаюших звезд, Араго заключает: «Итак, более и более подтверждается существование пояса, составленного из миллиона маленьких тел, которых орбиты встречают плоскость еклиптики в той точке, где земля ежегодно бывает между 11-м и 13 ноября. Этот новый планетный мир начинает нам открываться». Знаменитый астроном напечатал эти выражения в обыкновенном календаре на 1836 год в статье, заключающей в себе выписки из наставлений морским офицерам, отправляющимся в путешествие около света на корвете «Бонит», о том, на что полезнее обратить особенное внимание для пользы наук. Он сказал это мимоходом – в выноске в статье своей, и вся ученая Европа стала повторять, что не одни только планеты и кометы двигаются около Солнца, но с ними вместе обращаются также около центра нашей планетной системы груды каменьев различного вида и величины: многие из этих в непрерывном поясе рассыпанных груд, как планеты, описывают еллептические орбиты, пересекающие еклиптику, и когда Земля на пути своем около Солнца встречает их, то некоторые камни воспламеняются в самых верхних слоях атмосферы и являются нам в виде падающих звезд, болидов и аеролитов. Вслед за тем астрономы и физики с обычным трудолюбием начали следить за явлениями падающих звезд, считая их по целым ночам в известные периоды. Но многочисленные наблюдения их не прибавляли ни одного нового факта для подкрепления вновь предложенной теории падающих звезд, ни к рассеянию тех сомнений, которые она вселяет.

Всякая теория, предложенная для объяснения какого-нибудь явления природы, тогда только удовлетворяет науке, когда она может отвечать на все вопросы, к явлению принадлежащие. Между тем как каменный вихрь, движущийся около солнца, для того только, чтоб от времени до времени представить опять пред нами великолепное зрелище падающих звезд и болидов, оставляет без ответа следующие вопросы:

1. Почему падающие звезды и болиды подобно северному сиянию воспламеняются и светятся за пределами нашей атмосферы, где нет ни воздуху, ни газов?

2. Почему болиды после того, как они исчезнут, оставляют после себя светлый след, подобный иногда столбам северного сияния, на довольно приметное время; а были случаи, что след исчезнувшего болида светился в продолжение часа, как свидетельствует адмирал Крузенштерн?

3. Почему явление с 12-го на 13 ноября 1833 г. было сопровождаемо северным сиянием?

4. А если это было случайное слияние двух разных явлений, то отчего, в глазах российского вице-адмирала барона Врангеля, падающая звезда зажгла северное сияние в таком темном месте неба, где до прикосновения падающей звезды сияния не было, хотя некоторые другие части небесного свода и были освещены блистательным сиянием?

Эти четыре вопроса невольно рождают пятый: нет ли чего-нибудь общего между падающими звездами, болидами и северным сиянием? Если они имеют между собою тесную связь, тогда блистательные явления, которыми любовались Гумбольдт и Бонпланд в Кумане (в 1799 г.), мы в Великом океане (1820 г.) и профессор Ольмстид в Северной Америке (1833 г.), будут явлениями нашими земными, домашними, а не пришельцами с другого мира, готовыми побить нас каменьями.

Июля 2-го в 7 часов вечера мы вторично прошли через поворотный круг Козерога, и с приближением к тропику мы приметно переходили от прохлады умеренного к теплоте жаркого пояса. 5 июля поутру мы увидели весьма низменный берег, покрытый зеленеющимися деревьями. Географическая широта его, определенная мною на северной оконечности берега, составляет 19°11′10″ южная, а долгота средины острова оказалась западная 123°36′. По приближении к острову капитан послал на берег шлюпку, чтоб осмотреть местность его и набрать кокосов, если они там родятся. Я был в числе отъезжающих на берег и взял с собою для наблюдений секстант и хронометр. Подъезжая к острову, мы заметили, что он был окружен коральным рифом на довольно большое пространство. Коральное дно моря было так мелко, что нельзя было ехать на шлюпке прямо к берегу, а вода была так прозрачна, что мы, ехав параллельно с рифом, без труда могли видеть, где глубже и где удобнее приблизиться к острову. В одном месте на коральном дне увидели мы широкую щель, имеющую направление к берегу, и решились следовать по этой щели на ялике. Едва мы начали приводить в действие нашу попытку, как вдруг сильный буран подкатился под ялик, поднял его корму, посадил ее на остроконечный коралл, а волны, следующие одна за другою, били ялик об воду то в ту, то в другую сторону. Нам ничего не оставалось делать, как спрыгнуть один за другим в воду и в брод идти к берегу. Бывший с нами гардемарин Роман Александрович Адамс (ныне капитан 1-го ранга) первый подал к тому пример, но он едва успел избавиться от опасности быть прижатым лодкой к кораллу. Между тем как офицеры шли по пояс в воде, матросы сняли ялик с остроконечного коралла, нашли достаточную глубину для хода ялика к берегу и привели его к весьма удобной пристани. Путь наш в воде был довольно длинен, и я прошел его не без приключения. Со мной были два ящика с инструментами, и я держал выше головы ящик с секстантом в правой, а ящик с хронометром в левой руке. На глубине выше пояса волна буруна толкнула меня в спину так сильно, что я упал на колени и погрузился в воду с головой, с руками и с ящиками. Когда я пришел на берег, то, к счастью, увидел, что в ящик с хронометром ни одна капля воды не проникла, а секстант был вымочен и трубочки его наполнились морской водою. Впрочем, немного труда нужно было, чтобы вылить воду из трубочки, вывинтить стекла, перетереть все насухо, и секстант по-прежнему дал мне очень верные наблюдения для определения географической широты северного берега острова Генриха. С нами вместе вышли на берег офицеры шлюпа «Мирный», которые подошли к острову на своей шлюпке гораздо удачнее нас. Это первый встретившийся нам коральный остров, но он очень низок, очень узок и, как кажется, очень нов на своем коральном фундаменте. Лес невысок и крив, растительность еще бедна, жителей и следа мы не видели, кокосов не нашли.

Капитан Беллинсгаузен принял этот берег за остров Генриха, открытый капитаном Валлисом [Уоллис][260]260
  Уоллис Самюэл (1728–1795) – английский мореплаватель, в 1766–1768 гг. совершивший кругосветное путешествие.


[Закрыть] в 1767 году, который видели потом капитан Дюпере [Дюперрей] в 1823 и капитан Бичи в 1826 году. По определению этих мореплавателей оказывается, что широта и долгота этого острова несходствует с виденным нами островом. Сверх того, острова Генриха составляют маленькую группу нескольких островов, а мы были на одном уединенном острове и других островов близ его не видели. Всего вероятнее, что это был остров Кумберланд [Камеберлен], также открытый Валлисом в 1767 году; в 1826 году его видел Бичи[261]261
  Бичи Фредерик-Уильям (1796–1856) – английский мореплаватель.


[Закрыть] в южной широте 19°11′ и в западной долготе 123°35′ [по Ферро], что совершенно согласно с географическим положением острова, на котором мы были 5 июня 1820 года.

Скоро пушечный сигнальный выстрел вызвал нас с берега на шлюп. Возвратившись домой, пошли далее к мало посещаемым местам Опасного архипелага, и в 17¹/₂верстах остров скрылся от нас под горизонтом. В следующий день в 9 часов утра другой уже остров красовался перед нами, с людьми и с кокосовыми деревьями. Кажется, остров этот был населен многочисленным племенем: это нам доказывали огни, в многих местах разведенные, и толпы жителей, вооруженных пиками, которые что-то кричали и делали нам разные знаки, кажется, они приглашали нас к себе и притом так усердно, что двое бежали некоторое время по берегу параллельно со шлюпами, прошедшими вдоль берега в расстоянии от него не далее двух верст. По определении географического положения места, капитан Беллинсгаузен признал эту землю за остров Лук [Боу] (Bow – лук с тетивою для стрел), открытый и названный этим именем капитаном Куком. Действительно, средина юго-западного берега острова фигурой своей похожа на доогнестрельное оружие, которого он носит имя. Так как этот остров был уже известен, то капитан Беллинсгаузен не хотел долго останавливаться у берегов его; он не посылал туда и офицеров за кокосами, потому что белый цвет воды и сильный шум волн буруна, дробящегося в береговые мадрепоры,[262]262
  Мадрепоры – рифообразующие кораллы. В данном случае имеются в виду прибрежные коралловые рифы.


[Закрыть] заставляли думать: там близ берегов так же мелко и так же неудобно приставать, как и к острову Кумберланду.

В половине третьего часа пополудни того же дня матрос, бывший на салинге, т. е. на площадке, сделанной над второй стеньгой (коленом) мачты, увидел еще берег. К вечеру мы прошли мимо его в пяти верстах и видели, что он находится так же близко над поверхностью океана, как и остров Лув, так же имеет коральное основание, так же посреди его находится лагун,[263]263
  Лагун – так называют российские мореплаватели море, заключавшееся посреди кольцеобразного корального острова в тропическом месте Великого океана.


[Закрыть] с тою только разницей, что там, на острове Лук, лагун замкнут со всех сторон и имеет не более двух узких соединений с наружным берегом, а на этом вновь увиденном острове юго-восточный берег еще не совсем образовался и делает подводный риф, через который перекатываются волны буруна. Северо-западный его берег покрыт лесом, над которым величественно возвышались кокосовые пальмы, и населен людьми.

В 6 часов вечера небо помрачнело, и мы ничего уже не видели на берегу, кроме огня, разведенного в нескольких местах. В продолжение ночи шлюп «Восток» держался на одном месте под малыми парусами, а течение отнесло его очень далеко от берега. Ветер между тем затих, так что шлюп наш не мог приблизиться к берегу ранее двух часов пополудни 8 июля.

По наблюдениям, широта оказалась 17°49′ южная, западная долгота 143° [по Парижскому меридиану]. В этом месте на картах, находящихся на шлюпах «Восток» и «Мирный», не было означено никакой земли, почему капитан Беллинсгаузен принял этот остров за новое открытие и назвал его именем Моллера. Следовательно, это было первое открытие начальника нашего в прекрасном тропическом климате; первый населенный остров, открытый нашею Южною экспедициею. По этой причине капитан Беллинсгаузен внимательно осмотрел его, сделал гидрографическую съемку и хотел познакомиться с жителями острова; а так как они к нам не ехали, то капитан сам поехал к ним на ялике, взяв с собою живописца экспедиции Михайлова и мичмана Демидова. За ним и с «Мирного» отправился на остров капитан Лазарев с медико-хирургом Галкиным, с лейтенантом Анненковым и с мичманом Новосильским. Все офицеры и гребцы, на случай неприязненных действий жителей, были вооружены.

Здесь очень скоро, на третий день, над русскими мореходцами оправдалось то, что я сказал выше сего о враждебном расположении к европейцам диких островитян при первых с ними сношениях. Капитан Беллинсгаузен описывает свою поездку на остров Моллер почти в следующих выражениях:

«Когда мы подошли к коральному берегу, о который разбивался большой бурун, так что без опасности повредить ялик о подводный коралл пристать было трудно, тогда на берегу к этому месту сбежалось до шестидесяти человек мужчин, и число их беспрестанно возрастало. Некоторые были с бородами, волосы на голове у всех были короткие, курчавые, черные. При среднем росте лицо и тело их, загоревшие от солнечного жара, были бронзового цвета, подобно как у всех островитян Великого океана. Островитяне были все вооружены длинными пиками, а в другой руке некоторые держали деревянную лопатку, которою, как и в Новой Зеландии, они бьют неприятеля по головам. Женщины также вооружены [вооруженные] пиками и дубинами, стояли у леса в 20 саженях назади: они были обернуты от пояса до колен тонкою рогожею.

– Лишь только мы приблизились к берегу, – продолжает Беллинсгаузен, – островитяне все с громким криком, махая пиками, угрожали нам и явно показали, что они готовы силою воспрепятствовать нам приставать к берегу. Мы бросили к ним на берег подарки и всячески старались склонить их к миру, но старание наше было безуспешно; брошенные нами вещи они брали охотно, но допускать нас к берегу не соглашались. Мы выстрелили дробью сверх голов их, они испугались – женщины и некоторые из молодых людей отступили далее к лесу, а прочие все присели. Видя, однако же, что выстрелы наши никакого вреда им не сделали, они ободрились и над нами же смеялись, не переставая притом приседать при всяком выстреле и плескать на себя воду при виде ружейного огня; они, без сомнения, думали, что мы хотим обжечь их нашими вспышками. Когда же «Мирный» подошел ближе к берегу, сделал, по данному нами сигналу, выстрел ядром из пушки, пущенным в лес над головами островитян, тогда все они оробели. Пожилые мужчины присели и мочили тело свое водой, а молодые вслед за женщинами побежали к лесу, зажгли его во многих местах, произвели длинную непрерывную линию разрушительного огня и тем прикрыли свое отступление на большое пространство.

Мудрено ли было с европейскими наступательными и оборонительными средствами заставить и остальную толпу островитян, вооруженных деревянными копьями и толстыми палками, удалиться в лес за женщинами, но для этого надобно было хотя над одним из них показать действие нашего оружия; а это бы значило без всякой нужды запятнать кровью прекрасное воспоминание в нашем плавании около света…» Напрасное кровопролитие не в духе русского народа, а потому всегда кроткий, всегда благородный капитан Беллинсгаузен не хотел этим средством проложить путь к удовлетворению бесполезного любопытства. И что бы мы нашли или узнали там полезного для науки или человечества? Тропический климат, свойства коральных островов, вид и характер жителей, произведения природы?

Все это мы надеялись в непродолжительном времени видеть и узнать на других коральных тропических островах, где жители более дружески расположены будут принять европейских странников.

Когда шлюпки «Востока» и «Мирного» довольно далеко отплыли от берега, тогда женщины первые выбежали из леса на берег, даже в море по колено, и разными кривляниями, часто не очень пристойными, насмехались над неудачным посещением капитанов. Некоторые матросы просили позволения проучить насмешниц из ружья дробью; капитан не согласился, но я думаю, что и без того это событие надолго останется в памяти жителей острова Моллера. Пусть Дюмон-Дюрвиль дает острову Моллера другое имя и приписывает открытие его другому мореплавателю, от этого слава капитана Беллинсгаузена нисколько не уменьшится, потому что следующий за тем многочисленный ряд новых открытий никто у него оспаривать не может.

По 10 июля шлюп «Восток» с неразлучным спутником своим «Мирным» шел все почти к северу, и там, под южной широтой 15°51′, в западной долготе 143°9′ [по Парижскому меридиану] открыл новый населенный коральный остров, названный капитаном Беллинсгаузеном островом графа Аракчеева. Отсюда начальник нашей экспедиции приказал поворотить прямо на запад и шел между южными широтами 15°40′ и 17°, уклоняясь то в ту, то в другую сторону параллельных кругов. В этой полосе, заключающей в себе один градус и двадцать минут, то есть 140 верст широты, на пространстве 5¹/₂ градусов по долготе, то есть на 554 версты длины, в продолжение восьми дней капитан Беллинсгаузен открыл 12 новых островов. Это – порядочный архипелаг, и капитан Беллинсгаузен по справедливости назвал эту группу островами Россиян.

Вот в каком порядке острова эти были открыты:

Сверх этого в продолжение того же времени капитан Беллинсгаузен осмотрел и описал два острова, прежде его открытых:

Именем Пализера в 1774 г. капитан Кук назвал четыре острова. Капитан Беллинсгаузен отметил их на своей карте номерами по порядку, описанному Куком. Но они открыты были прежде Кука Роггенвейном и названы им первоначально Гибельными островами, потому что близ них из Роггенвейновой эскадры погиб один корабль, а другие два спаслись с большим трудом.

Все эти острова и многие другие, которые остались от нас вдалеке, имеют одинаковый вид: все они образовались на коралловых или мадрепоровых основаниях. Форстер, Перон и другие путешественники думали, что ничтожная порода зоофитов, именуемая полипами, строит свои известковые домы одно поколение над другим, начиная со дна неизмеримого моря до тех пор, пока последнее поколение их выведет родовой этаж свой у самой поверхности моря. С этим поколением последнего слоя воды прекращается вся генерация полипов, потому что они не могут ни строить своих домов, ни жить выше воды в одном воздухе. Два новейших естествоиспытателя, Куа и Гемсар, несколько раз путешествовавшие около света и объехавшие Океанию во многих направлениях, нашли в вышеупомянутом мнении только то не согласным с истиной, что полипы не могут в больших глубинах выносить ни сильного давления воды, ни лишения солнечного света, который не достигает до глубины 200 сажен. Таким образом, надобно принять, что зоофиты начинают свои построения не на песчаном дне океана, а на подводных скалах, весьма неглубоко скрывающих в море свои вершины. На этих крепких известковых могилах отживших многочисленных поколений зоофитов морские волны кладут несколько слоев земляных частиц и органических веществ, из которых от времени до времени образуются земли, а наносимые на нее теми же волнами или воздухом семена растений зарождают там травы и деревья.