Текст книги "Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света"

Природные бразильцы, живущие в органских горах, ловят диких лошадей и лам арканами особого рода, называемыми лассо. Это веревка длиною не более пяти сажен, имеющая на конце от двух до пяти хвостов с привязанными к ним железными или деревянными шарами. Бразильские горцы ловко обвертывают, с размаху, ноги дикой лошади или ламы, бросая на них лассо; опутанное таким образом животное падает и предается победителю.

Говоря об изобилии бразильской почвы, надобно сказать и о недостатках, какие там претерпевают.

Земля и климат на всяком шагу выказывают там свою готовность доставлять все нужное для продовольствия человека и удобства в жизни, но руки человеческие не пользуются этой готовностью и не помогают природе.

Не знаю, как ныне, но во время двухкратного пребывания нашего в Рио там не было европейских плодов; не было порядочных огородов для разведения столовых овощей и жизненных припасов, даже картофель, лук, чеснок и другие подобные растения и плоды привозились туда на английских судах и продавались дорогою ценою.

Скотоводство было в очень дурном положении, а оттого происходил недостаток в масле, сыре и в других молочных произведениях.

Бразильские владельцы земель более всего пекутся о своих кофейных и сахарных плантациях, потому что содержание их очень дешево обходится, а доходы получаются значительные. Каждое вновь посаженное дерево на четвертом году приносит уже плоды, а для ухода за ними достаточно одного негра на три тысячи дерев, которые могут принести до 750 руб. серебром ежегодного дохода.

Обыкновенная пища работника, состоящая из соленой рыбы, из муки маньйока, из апельсинов, бананов и кокосов, очень дешево обходится, а платье в этом постоянно теплом климате почти ничего не стоит.

Страна, где так щедро награждаются труды человеческие, где по три раза в год собирают виноград, может быть источником несметного богатства и без золотых приисков, если только водворится в ней европейский дух промышленности. Чтоб поселить его в этой обширной стране, попечительный король португальский и бразильский Иоанн VI пригласил переселенцев из Швейцарии, с весьма выгодным для них предложением получить в Бразилии земли, скот и все нужное для первого обзаведения. Но это переселение было неудачно, потому что из 400 человек, отправившихся из Европы, прибыли при нас только 270 человек, а остальные умерли во время перехода через океан от тесноты и от недостатка в пресной воде и в здоровой пище.

Вообще эта прекрасная страна требует еще много рук, много деятельности, много трудов и попечений.

Со дня нашего прибытия в Рио-Жанейро полуденное солнце ежедневно приближалось к зениту, и в последние дни нашего там пребывания оно в полдень было почти над нашими головами: в это время мы не видели своей тени. Жар был очень велик, а у меня в полдень [на термометре], поставленном на раскаленном отвесными лучами солнца каменистом острове, теплота доходила до 115° по Фаренгейту, что составляет почти 37° Реомюрова термометра (46 °C).

В такое знойное время, в часы, свободные от обязательных моих занятий, я освежал себя купаньем в Рио-Жанейрском заливе. В нем тоже морская вода, какая и в Атлантическом океане, те же составные части, те же искры сыплют с весел, когда во время темной ночи гребцы рассекают ими поверхность залива. Разумеется, что такие прохладительные средства необходимы бывают только во время средины дня, когда от жара некуда деваться на острове, где нет тени. В палатке при 35° Реомюрова термометра духота нестерпимая; на открытом воздухе – сверху пекут отвесные лучи солнца, а снизу раскаленный камень острова. В этом положении поневоле бросишься в море. Но зато поутру и вечером тропическая прохлада бразильского воздуха несравненно приятнее морской воды. Часто я не дышал, а пил этот чистый свежий воздух, как вкусный лимонад в летнее время, и тогда мне было так приятно, так отрадно, так весело было на душе. А ночи…

Я уже говорил о великолепии тропических ночей при переходе нашем через экватор, буду иметь случай и еще поговорить об этом предмете, а теперь скажу несколько слов о том, что особенно поражает невооруженный глаз при воззрении на Южное полушарие звездного неба и чего мы на северном небе, без зрительных труб, не примечаем.

Кто только читал какую-нибудь популярную астрономию и кто слушал прекрасные публичные лекции С. И. Зеленого,[238]238
  Зеленой Семен Ильич, адмирал (1810–1882) – известный астроном, автор «Лекций о популярной астрономии» (1844), «Бесед о пользе и необходимости астрономии» (1841), «Астрономических средств кораблевождения» (1842) и других трудов.


[Закрыть] тот уже знает, что на небесном своде, кроме неподвижных звезд, планет и комет, есть еще так называемые туманные пятна (Nebuleuses).

Взгляните в посредственную астрономическую трубу на созвездие Ориона, и вы увидите в нем блистательное белое пятно неправильной фигуры. Взгляните в созвездие Андромеды, и вы увидите правильный ромб, у которого два противоположные угла очень острые и другие два тупые. Эти пятна имеют свет почетного хвоста: последнее видно и простыми глазами, но надобно очень вглядываться, чтоб без трубы заметить его существование.

Впрочем, тщетно вы будете искать на нашей северной половине тверди небесной такого туманного пятна, которое без помощи астрономических труб обратило бы на себя внимание. А там, в Южном полушарии, два великолепные светлые пятна ярко блистают на своде небесном и поражают взоры каждого, не вооруженного оптическими пособиями. Эти два пятна, называемые Магеллановыми Облаками,[239]239
  Магеллановы Облака – две звездные системы, ближайшие в системе Млечного Пути. Большое облако находится в созвездии Золотой Рыбы, Малое – в созвездии Тукана. На фоне неба, в Южном полушарии, эти звездные системы видны в виде двух ярких пятен. Их открытие приписывается одному из участников кругосветного плавания Ф. Магеллана (отсюда название).


[Закрыть] как два озера, отделились от той небесной реки, которую мы именуем Млечным Путем.[240]240
  Многие туманные пятна, представляющиеся в хороших трубах Доллонда или Рамсдена, в виде светящейся белизны, с помощью лучших, вновь усовершенствованных телескопов или рефлекторов, обращаются в группы мелких и частых звезд, но другие ни при каких, доныне известных, оптических средствах не изменяют свой вид непрерывно светлого пятна. К числу последних, между многими другими, приписываются и пятна Андромеды, Ориона, Магелланового Облака и Млечный Путь, но сила кембрического телескопа показала Бонду (в пятне Андромеды) 1500 звезд, а граф Росс с помощью своего гигантского телескопа видел множество звезд в пятне Ориона.
  Доллонд Джон (1706–1761) – английский оптик; впервые изготовил ахроматические линзы для телескопов.
  Рамсден Джемс (1735–1800) – английский механик, усовершенствовавший секстант, теодолит и микрометр и улучшивший конструкции некоторых астрономических приборов.
  Бонд Уильям (1789–1859) – американский астроном, директор обсерватории Гарвардского университета в Кембридже Массачусетском.
  Парсонс Уильям, граф Росс (1800–1867) – английский астроном. Открыл ряд двойных и тройных звезд и выделил группы звезд в составе некоторых спиральных туманностей. Свои наблюдения производил с помощью гигантского отражательного телескопа, им самим сконструированного.


[Закрыть]

* * *

Между тем все наши существенные занятия в Рио-Жанейро и приготовления к главной цели нашего плавания кончились. Заготовление припасов к продолжительному и трудному походу и необходимые исправления судов – все было приведено к окончанию. 22 ноября мы снова подняли якорь, поставили паруса и вышли в океан.

На третий день по оставлении Рио-Жанейрского залива капитан Беллинсгаузен послал лейтенанта Лескова на шлюп «Мирный» и поручил ему пригласить на шлюп «Восток» М. П. Лазарева и священника экспедиции, которого обыкновенное пребывание было на «Мирном». С ними приехали к нам медико-хирург Н. А. Галкин и лейтенанты М. Д. Анненков и П. М. Новосильский.

Сначала священник отслужил молебствие о ниспослании там благополучного и успешного окончания предлежащего нам плавания. После того капитан Беллинсгаузен выдал командиру «Мирного» жалованье и порционные деньги для офицеров и служителей вверенного ему шлюпа на двадцать месяцев, а в случае невольной разлуки «Востока» и «Мирного» предписал ему следующее:

1. Чтоб шлюп «Мирный» в дурную погоду держался за кормою «Востока» не далее версты, во время туманов еще ближе, а в ясные дни шел бы с нами рядом в расстоянии от семи до четырнадцати верст, дабы пространнее обозреть горизонт.

2. Когда, в ночное время, на шлюпе «Восток» будет поднят фонарь, тогда и на «Мирном» должен быть в фонаре огонь поднят на видном месте.

3. Внушить господам вахтенным лейтенантам, что «Мирный» должен следовать за «Востоком» неразлучно, а потому они и должны наблюдать за этим неослабно.

4. В случае невольной разлуки шлюпы должны искать один другого в продолжение трех дней на том месте, где они в последний раз видели друг друга, и во время поисков производить пальбу из пушек.

5. Если после таких поисков шлюпы не встретятся, то должен поступать по данной инструкции, копию с которой командир «Мирного» уже имел.

6. Когда неожиданная разлука случится до прибытия к острову Георгия, то свидание назначается на высоте залива Овладения, где шлюпы должны ожидать друг друга четыре дня, а потом поступить по инструкции.

7. Если шлюпы разлучатся невольно близ Фалкландских (Фолклендских) островов и время дозволит, то держаться около этих островов и, отыскав гавань, войти в нее, разводить огни на горах и ожидать «Восток» шесть дней. По прошествии этого срока пройти через Куков пролив с Порт-Жаксон [Порт-Джаксон] и там уже ожидать прибытия шлюпа «Восток».

По принятии денег и предписания командир и офицеры «Мирного» пообедали у нас и отправились домой.

* * *

В 7 часов вечера по данному сигналу «Мирный» подошел к корме шлюпа «Восток», и тут эти до сих пор неразлучные два спутника, пожелав друг другу благополучного пути и счастливых успехов, продолжали углубляться далее к югу.

Уже по приготовлениям, по распоряжениям и по предосторожностям можно было видеть, что суда наши готовились совершить путь небезопасный, а ежедневные воздушные перемены ясно свидетельствовали, что мы вышли уже из благословенного равноденственного пояса и быстро приближаемся к угрюмому полюсу Полуденная температура с каждым днем понижалась на три четверти градуса Реомюрова термометра. То к вечеру засвежеет ветер, то небо покроется облаками, то шквал найдет с дождем и градом или молния блеснет, то прогремит отдаленный гром. Еще 27 ноября в южной широте 33° мы были окружены дождем и туманом и во время темной ночи потеряли из виду нашего спутника, мы жгли огни фальшфеерами, и «Мирный» не отвечал нам, поутру на рассвете не видно было его над горизонтом. Мы убавили парусов в надежде, что он нас догонит, и увидели его, к общей радости, после 3 часов пополудни, когда туман несколько рассеялся. Путь наш лежал к острову Новой Георгии: капитан Беллинсгаузен с нею хотел начать изыскания свои в Южном Ледовитом море. Но на пути своем туда он хотел испытать счастье найти остров Гранде (Jle grande – Великий остров), который в 1675 году виден был Ларошем, на возвратном пути его из Южного океана в Бразилию, в широте 46°.

И действительно, его можно было отыскать по одному только счастью, потому что из описания его положения невозможно было узнать, в какой долготе видел Ларош остров Гранде. Его и прежде нас искали Лаперуз, Ванкувер и Колнет так же безуспешно, как и мы. Однажды вахтенный лейтенант донес капитану, что виден бурун.[241]241
  Бурун – значит беспрерывный прибой морских волн, разбивающихся с пеной о берег или о подводный камень.


[Закрыть] Капитан обрадовался, потому что можно было ожидать близость берегов острова, виденного Ларошем, если он ошибся в вычислении географической широты острова. Но когда мы подошли ближе к буруну, то увидели, что волнение плескало через мертвого кита. Он был окружен множеством морских птиц, из которых одни стаями вились над китом, а другие, сидя на нем, пировали. Д. А. Демидов и штаб-лекарь Берг подъезжали к нему на ялике и застрелили весьма большого альбатроса и несколько других птиц.

Морские птицы нас окружали во множестве ежедневно. Офицеры шлюпа вообще очень удачно стреляли по ним и наполняли орнитологический кабинет экспедиции альбатросами, фрегатами, петрелями, бурными птицами и многими другими породами.

Из них к роду самых больших птиц принадлежит альбатрос. Лучший экземпляр этой породы пальмоногих птиц застрелил М. П. Лазарев на шлюпе «Мирный». Альбатрос его весил 31 фунт; величиной он был немного более гуся, но пух его был так густ, что он казался вдвое больше, а красотою своею, белизною и мягкостью пуха, он, конечно, превосходит лебедя, так прекрасно описанного Бюфоном. Крылья его имели в полете до четырех с половиной аршин [более 3 метров]; верхняя часть их серая, а прочие перья альбатросов отличаются поразительной белизною. Есть и совершенно белые альбатросы, кроме оконечностей крыльев; французские матросы по величине назвали альбатросов капскими баранами (mouton de Cap), потому что их очень много встречается близ мыса Доброй Надежды.

Фрегаты также отличаются непомерной длиною своих крыльев: с помощью их они пренебрегают ветрами и бурями, возносятся выше громов и удаляются от берегов часто на 1500 верст. Большой фрегат (Tachypetes aquila) имеет в полете до 5 аршин; перья на нем черные с синим отливом.

Черные фрегаты водятся в южных морях.

Не должно, однако ж, думать, что в обширных океанах и птицы водятся большие; напротив, мы видели там очень многочисленные породы петрелей, которые не больше голубя. Очень трудно было стрелять бурных петрелей: штаб-лекарю Бергу удалось застрелить одну из них. Ее привязали у нас к веревке и спустили с кормы в воду; тогда другие бурные птицы слетелись около нее, а между тем со спущенной на море шлюпке настреляли этих посетительниц до 10 штук и подняли со шлюпкой на корабль.

Когда мы были в южной широте 48°50, тогда показались на море пингвины, прибывшие к нам навстречу из Южного Ледовитого моря. А солнце в тот же день, проводивши нас до своей южной границы, обратилось в возвратный путь от тропика Козерога на север.

А между тем у нас там было, в широте Парижа и Вены, в середине лета, при полном блеске солнца, при теплом северном ветре, так холодно, как в холодный осенний С.-Петербургский день: термометр Реомюра в полдень показывал 6° тепла; зато и в полночь было столько же.

Мы шли к угрюмому югу, не думая о том, что готовило нам негостеприимное Ледовитое море; мы думали только об исполнении своего долга. Притом же, в те младые годы о настоящих и предстоящих опасностях мы забывали. А жили будущим: оно нам рисовалось как будто бы во сне, прелестною мечтою, как в радужных лучах, вдали переливалось и, как в калейдоскопе, играло пестротой.

Если хотите, чтоб я оживил перед вами картину тогдашнего нашего положения, представьте себе идущие под парусами два маленькие корвета, которые окружены к северу морем, к западу морем, к востоку морем беспредельным, а на юге ожидают их море, туман и льды.

На пути к этим неласковым предметам нашего плавания за нами следовала многочисленная свита; там на поверхности океана толпились стройные акулы, изумрудные дорады и гордые киты со своими великолепными фонтанами; около нас порхали разных пород птицы, а над нами парили альбатросы и фрегаты.

Но вот уже термометр спустился до нуля градусов, и мы увидели первый летний снег: это значит, что мы вступили в пределы вечной зимы.

Георгия, Южная Георгия, остров Короля Георга – вот те различные названия, под какими ныне известна та земля, к которой мы приближались. Первым из этих имен назвал ее в честь короля Георга III капитан Кук, обозревший и описавший северо-восточный берег острова в январе месяце 1775 года.

Некоторые думают, что остров Георгия был открыт ровно сто лет прежде Кука французом Ларошем, находившимся в английской службе, и первоначально назывался его именем.

Сам Кук в описании второго своего путешествия говорит, что за год перед ним капитан Фюрно, проходя близ тех мест от 60 до 55 градусов южной широты, а на долготе от 60 градусов до 40 градусов к западу от Гринвича не видел никакого берега, почему он, капитан Кук, боялся, держась далее к югу, чтобы не пройти далеко от земли, которая, как сказывали, обретена капитаном Ларошем в 1675 году, а потом испанским [английским] кораблем «Лев» в 1756 году. Далее капитан Кук свидетельствует, что этот остров Лароша был показан на карте Далримпля под широтою 54°30′ и в западной долготе 45° от Гринвича. Но мне кажется, что это положение ближе указывает на острова Авроры, виденные потом в 1796 году с испанского корабля «Атревида» и в новейшее время Виддклем, который говорит, что они состоят из трех скал, лежащих в широте 53°48′ и долготе 43°25′. Как кажется, Ларош всегда ошибался как в широте, так в особенности в долготе многими градусами, это и неудивительно, потому что в исходе XVII века морская астрономия была еще далека от совершенства.

Остров Южной Георгии лежит почти под одинакой широтою с северными городами: Москвою, Копенгагеном, Единбургом, а между тем вот что пишет об нем знаменитый натуралист Форстер, сопутствовавший Куку во втором его путешествии:

«После того, как мы нашли жителей на страшных и бесплодных каменных берегах Огненной Земли, почти позволено думать, что нет земли, которая была бы необитаема. Но остров Новой Георгии совершенно опровергает это предположение. На Огненной Земле климат несравненно умереннее, и есть там несколько весьма мелких деревьев, которые служат, однако ж, жителям для согревания во время холода и для сварения пищи. В Южной Георгии нет ни куста такого растения, которое могло бы заменить лес, а потому заключить можно, что не только непросвещенные жители Огненной Земли, но и европейцы, со всеми их природными и искусственными пособиями, не могли бы поселиться на этом замерзшем острове, где в середине лета не бывает теплее 10 градусов Реомюра. Может быть, зимы там не столько холодны, как, судя по летней температуре, предполагать должно, но все же стужа, вероятно, доходит там до 30 градусов.

Кроме того, что Новая Георгия необитаема, она не имеет никаких произведений, которые могли бы хотя временно привлекать европейских мореплавателей.

Сивучи и тюлени несравненно в большем количестве водятся и легче ловятся на необитаемых берегах Южной Америки, на островах Фолклендских и Нового Года.

Когда наши ежегодные китовые ловли совершенно опустошат Северный Атлантический океан, тогда промышленники пустятся, может быть, и в Южное полушарие, но им не нужно будет доходить до Новой Георгии, потому что в недавнем времени португальцы и жители североамериканских колоний побили великое множество китов у берегов Южной Америки, не доходя до Фолклендских островов.

Итак, ежли когда-нибудь, по прошествии нескольких тысяч лет, Южная или Новая Георгия сделается полезной для жителей земного шара, то, конечно, не прежде, как берега Патагонии и Огненной Земли будут в таком же состоянии, в каком ныне Швеция и Шотландия».

Но не прошло еще сорока пяти лет после Кука, как мы шли к Новой Георгии, конечно, не с тем, чтобы там поселиться, но вот что с нами случилось.

15 декабря я вышел рано на верхнюю палубу корабля, и меня поздравили с прибытием к берегу, которого я, однако ж, не видел.

Вахтенный лейтенант А. С. Лесков уверял меня, что в четвертом часу утра он видел берега, которые вскоре потом скрылись в тумане. В 8 часов туман мало-помалу начал исчезать, а из-за него постепенно открывались седые остроконечные скалы Новой Георгии и двух маленьких островов: Виллиса и Птичьего, лежащих близ северо-западной оконечности Георгии.

Пейзаж на острове Южная Георгия

Фотография

Капитан Беллинсгаузен приказал держать путь вдоль юго-западного берега острова, который не был еще описан ни Куком, ни другими мореплавателями.

Утро было довольно ясное, но после полудня небо опять стало покрываться облаками и туманом, и вскоре потом вершины гор скрылись в тумане, так что трудно было срисовывать и класть на карту берега острова, лежащего от нас в расстоянии 2³/₄ и 3¹/₂верст. Однако ж по временам мы ясно видели, что предстоящий пред нами берег состоял из остроконечных каменных утесов, а заливы наполнены были массами льда.

– Эх! Как ледники-то туго набиты, – говорили матросы.

А я, увлеченный вышеприведенным мнением Форстера о Новой Георгии, думал: «Вот та земля, которую с 1775 года после Кука ни одна человеческая нога не посещала». С этими мыслями спустился я в кают-компанию, чтоб кончить вычисления некоторых наблюдений.

Вскоре после меня сошел сверху капитан-лейтенант И. И. Завадовский и сказал мне:

– К нам идет с берега бот под парусами.

– Знаю, Иван Иванович, это «Павел» и «Вергиния» едут к нам со своего необитаемого острова, – отвечал я, полагая, что Завадовский шутит.

– Вы не верите, а я говорю правду. Бот идет к нам с берега под английским флагом.

– О, так это должен быть пакетбот, посланный к нам с письмом из Европы.

– Посмотрите сами и увидите.

Зная, что И. И. Завадовский неправду никогда настоятельно не утверждает, я поверил его словам и, поднявшись наверх, действительно увидел, что довольно большой бот к нам приблизился.

Мы легли в дрейф.[242]242
  Лечь в дрейф – значит остановить ход корабля, расположив паруса так, чтобы одни влекли вперед, а другие – назад и чтоб действие одних уничтожалось другими.


[Закрыть] Бот сделал то же, и четверо промышленников пристали к шлюпу на маленьком китобойном ялике.

Трое из них взошли на шлюп «Восток». Сначала я не хотел верить, чтоб в этих холодных местах можно было найти людей. Каково же было мое удивление, когда один из прибывших на шлюп промышленников сказал нам на чисто русском языке:

– Здравствуйте, господа! Поздравляю вас с приездом.

Это было для меня чудом, но не мечтою, потому что я сам говорил с ним и узнал от него, что он прибыл туда из Англии, за четыре месяца до нашего прихода, для ловли морских слонов. Они вышли к нам из залива Марии, где стоят у них два трехмачтовые судна. Из этого главного своего пристанища разъезжают они по всем бухтам.

Промышленник, знавший русский язык, называл себя пруссаком, и, по словам его, он выучился говорить по-русски в бытность свою в Санкт-Петербурге, в Риге и в Архангельске.

Капитан Беллинсгаузен почитает его русским матросом, бежавшим во время пребывания наших военных кораблей в Англии, но нам он в этом не признавался. Между прочим, он сказывал, что на острове в свежей воде они не нуждаются, потому что в заливе Марии протекает очень большой ручей; растительность там ничтожна и ничего нет, кроме какой-то соломы и мхов; четвероногие там не водятся.

Итак, Форстер ошибся в своем заключении: Патагония и Огненная Земля далеки еще от того состояния, в каком находятся Швеция и Норвегия, а между тем предприимчивая промышленность заставляет два корабля и на каждом по 45 человек экипажа ежегодно переплывать через Атлантический океан и проводить большую часть года на бесплодных скалах Новой Георгии и там посреди ежедневных туманов спать под опрокинутыми лодками и греться у огня, разведенного шкурами пингвинов и жиром морских животных.

Посетившие нас промышленники не одной Георгией ограничивают свой промысел, но иногда достигают до Сандвичевой Земли, где они видели извержение пламени из двух сопок. Капитан приказал нашим новогеоргиевским знакомцам дать по чарке водки и сказал им, что нам пора уже продолжать свое дело. Они выпили за наше здоровье, пожелали нам счастливого пути и отправились к своему снежному острову.

Во весь этот день и в следующий за ним на шлюпе «Восток» занимались снятием на карту юго-западного берега Новой Георгии, а как капитан Беллинсгаузен первый подробно обозрел и описал этот берег, то он и назвал примечательные места его именами своих спутников.

Так, на карте его найдете мыс Порядин, мыс Демидов, остров Анненков, залив Новосильский, мыс Куприянов. Другие четыре острова: Виллис, Птичий, Пикерсгиль и Купер – названы так капитаном Куком, два последние в честь двух его офицеров, а первый в память и в поощрение матросу, прежде других увидевшему этот остров. Капитан Кук не описывал юго-западный берег Георгии и не был близ острова Пикерсгиля, но усмотрел его издали.

В самом деле вид острова Короля Георга весьма печален. Волны с шумом дробятся о каменистый берег его, на котором в диком беспорядке разбросаны гранитные обломки гор.

В заливах гнездились ледяные глыбы, а возвышенные места покрыты вечным снегом, на скалах резкий переход от белизны снега к черному грунту земли или камня, а облака, венцеобразно вьющиеся на остроконечных вершинах гор, делают эту дикую картину еще разительнее.

Во время двухдневного плавания нашего близ этих берегов температура воздуха переходила от +4 до +2° Реомюрова термометра. Густой туман беспрестанно то покрывал берега острова, то опять рассеивался, то обращался в дождь или снег.

Шлюп «Мирный» мы беспрестанно теряли из виду; иногда так далеко он отставал от нас, что не отвечал на наши пушечные сигналы.

Между тем ветер делался крепче и разводил большое волнение. Наконец, 17 декабря капитан Беллинсгаузен, окончив гидрографическую съемку, приказал делать сигналы «Мирному», чтобы он следовал за «Востоком» по направлению к северной оконечности Сандвичевой Земли, которую капитан намерен был осмотреть с восточной стороны, потому что открывший эту землю капитан Кук обозрел только западную его сторону. Издали мы видели Клерковы каменья, открытые Куком.

* * *

В первые пять дней по отплытии нашем от Новой Георгии с нами ничего особенно примечательного не случилось. Температура воздуха колебалась между 0° и 2¹/₂°. Ветер по большей части был сильный и разводил большое волнение, но когда и утихал, тогда взволнованное море продолжало еще сильно колебать наши шлюпы. Дождь и снег часто повторялись. Солнце то покрывалось облаками и туманом, то опять являлось и дозволяло нам делать необходимые астрономические наблюдения, а обычные в тех местах густые туманы то расстилались по горизонту и скрывали от нас путника нашего, то опять рассеивались, и тогда появление шедшего за нами шлюпа «Мирный» столько же было для нас радостно, как свидание с другом. Но и здесь не один «Мирный» следовал за нами, прежняя свита продолжала окружать нас: дельфины, акулы и киты в море, а фрегаты, альбатросы, петрели и бурные птицы в воздухе. К ним присоединились еще пингвины, они плавали и ныряли перед нами с великой быстротою, кружились около шлюпа, несмотря на скорый ход его, и кричали диким, пронзительным голосом. А когда случалось нам проходить мимо льдины, тогда пингвины фрунтом стояли на льдине и своим обычным криком приветствовали наше шествие. И нельзя же иначе: это природные жители тех мест, а потому они обязанностью почли встречать и провожать нас с честью.

Это еще не настоящее Ледовитое море, однако ж плавающие льдяные острова начали нам встречаться: одни из них имели вид огромного здания, другие возвышались над поверхностью моря почти на 26 сажен, а прочие ничего особенного в себе не заключали. Но вдали к югу мы видели с помощью труб, что льды там были чаще.

Имея целью идти прямо к Сандвичевой Земле, как Беллинсгаузен на сей раз не углублялся далеко к югу, и 22 декабря увидали мы остров, но он был еще далеко от Сандвичевой Земли, не близко и от острова Сретения. Это был новый остров – первое открытие шлюпа «Восток». Капитан назвал его именем лейтенанта Лескова. Весь этот день был пасмурный, мрак тумана расстилался по поверхности моря и часто скрывал остров от глаз наших. Мне удалось, однако ж, взять близ полуденную высоту солнца, которая доставила нам возможность определить географическую широту острова.

Вечером долго я был на шканцах. Луна блистала из облаков, несколько звезд сверкали над горизонтом, но все небо опять покрылось густым туманом.

Следующий за этим день был для нас счастливее: мы открыли еще два довольно большие острова, и солнце, являясь на безоблачных местах неба, дозволяло нам поутру, в полдень и вечером сделать астрономические наблюдения, нужные для верного определения географического положения вновь обретенных островов, из которых первый по порядку открытия назван Высоким, а другой – именем капитан-лейтенанта Завадовского.

После полудня мы близко подошли к острову Завадовского и заметили, что гора, в середине его находящаяся, извергала густой дым, который до того времени мы принимали за облака. От этого дыма на шлюпе слышен был серный запах. А на другое утро, когда рассеялись облака, окружавшие эту гору, ясно уже приметно было, что дым шел из жерла сопки, находящейся не на самой вершине горы, а в боку на двух третях высоты ее. В 9 часов утра И. И. Завадовский, Демидов и я отправились на шлюпке на берег острова Завадовского, и на половине пути нашего к нему нас встретили пингвины и, быстро плавая и ныряя, сопровождали нас до самого берега. Некоторые обгоняли нас, приплывали к берегу и выходили на него, как будто с известием о нашем появлении; другие бросались с берега в воду, подплывали к нам и опять возвращались на берег, как будто с удостоверением верности донесения первых.

Казалось, что шлюпка наша, к ним плывущая, занимала как пингвинов, так и птиц, их окружающих.

Чайки, утки, альбатросы и курицы Эгмонтской гавани[243]243
  Курица Эгмонтской гавани – поморник (Catrarade scua), семейство птиц отряда ржанкообразных.


[Закрыть] летали почти над головами нашими. Но в этом тревожном движении обитателей и соседей острова Завадовского приветно было только любопытство и удивление, но не страх.

Птицы часто садились на воду не далее, как в двух шагах от нас, так что один матрос едва не убил утку веслом, но она успела нырнуть и в глубине моря спаслась от удара. Подъехав к острову, мы нашли небольшую пристань, но по причине сильного волнения с трудом могли выйти на берег. Миллионы пингвинов стояли на земле один подле другого, и прохода не было от тесноты. А так как они в первый раз видели человеческие фигуры, то прибытие наше не возбуждало между ними никакого беспокойствия. Мы должны были употреблять силу, чтоб пройти через бесчисленные ряды их на средину, где их было очень мало. Они безвредно защищались ластами и носами, но пинки и палки заставляли их дать нам дорогу. После мы узнали, что была очень важная причина их упорства. Пингвины по близости к берегу вырывали ямки, клали в них яйца, и в то время, как мы вышли на остров Завадовского, самки выводили детей.

Там мы видели два рода пингвинов. Общий вид этих морских пальмоногих нырков ближе всего подходит к гагаре: они так же дурно ходят, а летать совершенно не могут, так же стоят вертикально на своих коротеньких бланжевых [телесного цвета] лапах. Они назначены для того, чтоб большую часть жизни своей проводить на море, питаться рыбою и морскими растениями, а потому крылья их лишены способности держать на воздухе, помогают им нырять и плавать с великой быстротой. Перья на крыльях очень коротки, так что с первого взгляда походят на чешую. На прочих частях тела их перья немного длиннее, но вообще очень жестки. Спинка и верхняя сторона крыльев у них бурые с голубыми крапинками, а на прочих частях тела перья белые, хвосты бурые, короткие и к концу тонкие. Когда они на воде, то спина их отливается блеском черного, а грудь белого венецианского атласа. Из двух пород пингвинов, виденных нами на огнедышащем острове Завадовского, одних мы назвали простыми пингвинами, потому что они меньше других и проще наружностью: нос у них черный, острый, с загнутым вниз верхним концом, голова круглая, гладкая, глаза соломенного цвета с черным зрачком; на белой шее черная узенькая полоска проведена, как ожерелье.

Другую породу мы прозвали мандаринами. Они красивее простых, нос у них красный, голова украшена оранжевыми перышками наподобие золотого венка; глаза красные с маленьким черным зрачком, шея поразительной белизны без черного ожерелья. Сколько я видел и наблюдал, то мне казалось, что каждый пингвин обеих пород высиживал одно яйцо крупнее лебединого и несколько синеватого цвета. Каждая порода пингвинов сидела особыми толпами и редко смешивалась между собою.

Пробившись через толпы неподвижных пингвинов, мы поднялись на гору до такой высоты, где жерло сопки было почти перед глазами нашими, и видели, как дым клубами выходил из пропасти, без извержения огня и лавы. Далее войти на гору было невозможно, как по крутизне ее, так и по сыпучести прежней, как кряж, мелкой лавы, которая на всяком шагу осыпалась под ногами нашими и влекла нас вниз. Измученные многими попытками войти выше, мы принуждены были возвратиться вниз, собрав несколько кусков лавы и каменьев. Вместе с этим минералогическим собранием мы привезли на шлюп множество живых пингвинов, которые на гладкой палубе шлюпа переваливались с ноги на ногу, забавляли нас своей неловкой походкой. Впрочем, они сами чувствовали, что шаги очень мало подвигали их вперед, а потому старались более прыгать обеими ногами вдруг. Но и этот способ ходьбы не всегда был удачен, и часто, потеряв равновесие, они падали: в таком случае, чтоб не ушибать свою грудь, они упирались носом в палубу. Настреленные дорогой с острова на шлюп курицы Егмонтской гавани доставили нам к Святкам свежую дичину, из которой жареная вкусом имеет сходство с дикой уткой.