Текст книги "Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света"

Между жителями, как видно, много бедных: на каждом шагу мы встречали людей в рубищах, с бледными, болезненными лицами, просящих милостыню. Дети, по научениям матерей, окружали нас и, протягивая ручонки, кричали: «Кварте-то! Квартето!» – так называется у них мелкая серебряная монета. Нечистота и худой воздух в городе заставили нас направить путь к ближним горам. Вышедши за город, мы везде видели прекрасные луга с цветами; высокие деревья с густыми ветвями давали нам приятную защиту от солнца.

Все загородные сады были для нас отворены, жители наперерыв звали к себе щедрых иностранцев – так величали они русских, щедро плативших за всякие безделицы. Мы рвали по дороге, возле садов, тяжелые кисти спелого винограда, который здесь нипочем, дешевле клюквы. Подошедши к одной горе, мы взобрались по тропинке на самую вершину. Тут представилось нам необозримое море с несущимися к острову, как стая лебедей, кораблями; город показался в виде белых камешков, рассыпанных узорами по песку, а шлюпы наши обратились в маленькие, едва приметные лодочки. Воздух был ароматический, небо ясное, чистое, но облака плавали над пиком. У жителей есть поговорка: «Нет неба лучше тенерифского!» Сходя с горы вниз другою дорогою, мы нашли чистый холодный ручей; напившись воды и отдохнув, пришли уже поздно вечером в город. Жители здесь ведут, как говорят, жизнь праздную и преданы игре, которой посвящают большую часть своего времени.

На другой день городской майор дон Жуан [Хуан] Мельорина пригласил нас осмотреть его музей натуральной истории, в котором более всего любопытны хорошо сохранившиеся мумии гванчесов, первобытных жителей этого острова. Судя по этим мумиям, нельзя заключить, чтоб гванчесы были народ необыкновенного роста, как полагали некоторые историки.

Некоторые из наших офицеров предпринимали трехдневное путешествие в город Оратаву. По возвращении они описывали долину оратавскую самым прелестным местом, наделенным всеми благами природы. Между прочим они видели одно драконовое дерево, имеющее в объеме близ поверхности земли до 36 футов.

Тщетно мы желали видеть пик Тенерифский, – вершина его всегда была покрыта облаками. Только однажды великан, стряхнув с чела своего седое покрывало, явился во всем грозном величии, но это было на одно мгновение – густые облака опять заволокли его вершину.

19 сентября. Оставив Санта-Круцкий рейд, мы направили путь по западную сторону островов Зеленого Мыса.

22-го. С северо-восточным пассатным ветром перерезали Северный тропик и вошли в жаркий пояс. Как жаль, что с нами не было натуралиста – какое обильное поле для наблюдений представили бы ему море и воздух!

В струе за кормою плыли дельфины, бониты, акулы, или шарки, не отставая от нас. Тропические птицы летали над шлюпом, морской орел, фрегат, распустив широкие крылья, стоял неподвижно в воздухе над грот-брам-реей, несмотря на скорость нашего хода, семи и осьми узлов[283]283
  Узел – значит итальянская миля, имеющая 1³/₄ версты.


[Закрыть] в час.[284]284
  Автор допускает неточность. Узел – расстояние, проходимое кораблем за полминуты и соответствующее числу морских миль, проходимых за час. Поэтому, выражая скорость хода в узлах, никогда не отмечают интервал времени (Я. С).


[Закрыть] Над головами сновали летучие рыбки. Бедной этой рыбке нет пощады ни в море, ни в воздухе. В море преследуют ее бониты и дельфины, в воздухе – тропические птицы; от последних нет ей спасения и в настоящей своей стихии: фрегат, завидя с высоты свою добычу, стрелой падает вниз и хватает даже на некоторой глубине несчастную рыбку.

Дельфинов мы легко ловили, надевая на толстый крючок лоскут красного флагдука. Они скоро хватали эту приманку, попадались на крючок и были поднимаемы на палубу. Дельфины имеют необыкновенную силу даже с палубы делать высокие прыжки; один из них, поменьше сажени, так ловко скакнул, что полетел сквозь раскрытый люк прямо в капитанскую каюту и упал плашмя на стол, на котором лежали морские карты, циркули, карандаши, линейки. Чешуя дельфина, пока он жив, блестит, как разноцветная фольга.

Вообще плавание в тропических морях восхитительно! Между тем как судно с пассатным ветром под всеми парусами быстро несется к своей цели, бесчисленное множество разнообразных обитателей моря и воздуха беспрестанно привлекает на себя ваше внимание. Повсюду жизнь кипит и блещет самыми яркими, радужными цветами.

В тропиках бывает почти всегдашнее равноденствие. Около 6 часов вечера солнце скрывается под горизонт и, после светлого дня, вскоре, почти без сумерек, настает темная ночь.

Но тропические ночи неизъяснимо прелестны! Воздух чистый, прозрачный, упоительный! В беспредельном пространстве небес зажигается бесчисленное множество звезд; они горят одна другой ярче, одна другой светлее. Море покрывается фосфорическим светом, пена вокруг судна превращается в огонь и золото, струя за кормою кажется пламенною рекою. Многие звезды, никогда в Северном полушарии не видимые, как, например, в созвездиях Эридана, Корабля, Центавра и Южного Креста, горят самым чистейшим светом; особенно на последнее нельзя довольно насмотреться: никакой бриллиант, никакой самоцветный камень не дадут и слабого понятия о чудном, изумительном блеске звезды на нижней оконечности этого дивного креста.

Доставая воду ведром из-за борта, мы зачерпывали светящихся слизняков (pyrosoma). Они были различной величины: большие имели в длину до шести дюймов, а в диаметре от одного до полутора дюйма. С одного конца животное закруглено, с другого – имеет отверстие, или канал, простирающийся во всю длину слизняка. Если вода в спокойном состоянии, слизняк не светит, когда же воду поколебать, животное засветится.

5 октября. В широте северной 7°40′, долготе 22°12′ западной[285]285
  Долгота здесь вообще считается от Гринвичского меридиана.


[Закрыть] мы потеряли пассатный ветр и пошли в полосу штилей и шквалов. К северо-западу мы ясно видели водяной вертящийся столб и несколько фонтанов, бросаемых китами. В полдень термометр Реомюра показывал 24° в тени. Такая теплота бывает летом и в нашем северном климате, но разница в том, что ночью наступает прохлада, между тем как в жарком климате термометр и ночью показывает не менее 22°.

7октября. Штили и маловетрие мало подвигают нас вперед. Сегодня мы делали следующий опыт: пустую бутылку, крепко закупоренную пробкой, привязали к свинцовому лоту и опустили на лине[286]286
  Тоненькая веревка.


[Закрыть] в море, на глубину пятидесяти сажен. По поднятии бутылки оказалось, что она была наполнена водою и заткнута пробкой, только нижний ее конец очутился наверху, то есть пробка была перевернута. Несколько раз повторялись эти опыты, и всегда выходили одни и те же результаты, если только бутылка опускалась на глубину не менее сорока сажен. Когда бутылка слабо была закупорена, она также наполнялась водою, но пробки уже вовсе не было. Находясь в штилевой полосе, спускали часто шлюбку, чтоб набирать животно-растения, которые были многочисленны и до бесконечности разнообразны. Сегодня, 15 октября, мы поймали несколько моллюсков (velelea scaphilia), которые блестели, как фольга, прекрасным синим цветом; в длину они были около двух и шириною в один с половиною дюйм; на верхней, прозрачной как хрусталь, части поставлена наискось вертикально перепонка, служащая им вместо паруса; попадалось много и других интересных животных, например: хрящеватка (porpita), каллианира (callyanira), реброволосик (beroe), прозрачное в виде ленты с розовою каемкою, вроде морского пояса (cestum), и проч.

Для натуралиста, вооруженного микроскопом, здесь было бы обильное поле любопытнейших наблюдений.

Мы очень терпели в это время от жара. Ни днем, ни ночью не было от него спасения. Иногда шлюп стоял совершенно неподвижно среди безмолвного, как бы усыпленного, моря. Ни одна волна, ни одна струйка не колебала зеркальной, необозримой его поверхности. Полуденные лучи солнца, проходящего чрез зенит, падали прямо на голову. Распущенный на шканцах тент мало помогал нам: хотя его и поливали водою, он вскоре опять совершенно высыхал. Все предметы, окрашенные черною краской, до того разгорячились, что невозможно было до них дотрагиваться. В каютах воздух был спертый, удушливый и имел какую-то неприятную тяжесть. Но где болезнь, тут природа посылает и исцеление. Часто в штилевой полосе гремел гром, блистала сильная молния и зарница, и по временам лился самыми крупными каплями обильный дождь. Явления эти повторялись до 3° с. ш., тогда царство штилей и шквалов кончилось, и сегодня мы получили легкий южный ветер, который близ экватора обратился в юго-восточный пассат.

18 октября. В 10 часов утра мы перешли экватор в долготе 22°19′ западной. Переход линии не обошелся без праздника. На богато убранной кораллами, раковинами и морскими растениями колеснице пожаловали к нам Нептун с Прозерпиной, наядами и тритонами; после произнесения забавных речей все, кто не переходил еще линии, выкупаны были в морской экваториальной воде, налитой в шлюпку, поставленную на левом шкафуте.

Офицеры, однако ж, откупились от этого обряда. Затем началось угощение океанских посетителей и всего экипажа. Громкие песни и пляски не прекращались до самой ночи. Колесница сделана была из брандспойта; Нептуна с трезубцем представлял рулевой, не раз переходивший уже экватор, а Прозерпину – капитанский юнга.

Перейдя экватор, мы простились надолго с нашею родною Полярного звездою, которая, как известно, находится на конце хвоста созвездия Малой Медведицы. С уменьшением северной широты она все понижалась к горизонту и сегодня совсем канула в воду; на противоположной стороне явились Магеллановы Облака, соседние с Южным полюсом. Они, по мере увеличения нашей южной широты, все будут возвышаться над горизонтом, и если б удалось нам увидеть их прямо над головою, цель экспедиции была бы вполне достигнута, потому что мы находились бы тогда у Южного полюса.

1 ноября. В 6 часов утра открылся сквозь туман берег Бразилии, и именно мыс Св. Фомы.

Приятно увидеть берег после долгого плавания; но увидеть в первый раз берега Нового Света, и именно тропические берега Бразилии, где могучая природа является вам под новыми, разнообразными, роскошными формами, где воображение ваше рисует наперед так много прекрасного, неизвестного, фантастического.

Эти берега нельзя видеть без особого восхищения, которое легче понять, нежели выразить.

2 ноября. Ночь была светлая; поутру увидели Сахарную Голову – так называется высокая гора, находящаяся на левой стороне от входа в Рио-Жанейрский залив; в правой стороне возвышалась крепость Санта-Круц. Поравнявшись с нею, нам кричали что-то по-португальски; на это мы в рупор отвечали по-русски:

– Военный русский шлюп идет в Рио-Жанейро!

По-видимому, они удовольствовались этим ответом. В час пополудни, только что мы бросили якорь на Рио-Жанейрском рейде подле маленького гранитного острова, называемого Крысьим островом, приехал к нам португальский флотский офицер осведомиться о причине нашего прихода, цели плавания и проч., для донесения своему начальству.

К величайшему нашему удовольствию, шлюпы «Открытие» и «Благонамеренный» стояли уже на Рио-Жанейрском рейде.

Вскоре увидели мы идущую от них к нам шлюпку, на которой находились лейтенанты Авинов, Зеленый [Зеленой] и Лазарев, брат нашего капитана. Можно представить общую радость при свидании русских, так близких между собою, и где же? в Новом Свете! Они вышли из Портсмута двумя днями после нас и, никуда не заходя, пришли в Рио-Жанейро днем раньше нас. Приятная беседа длилась до поздней ночи.

Вечером приезжал к нам русский вице-консул Кильхен, молодой, весьма обязательный человек. На него возложена была доставка на шлюпы свежей провизии, и он исполнял все наши надобности с готовностью и усердием. На другой день мне удалось быть в городе. От пристани выходишь прямо на дворцовую, довольно обширную площадь. Дворец – здание небольшое и не отличается архитектурою.

На площади ежедневно бывает развод, на который король смотрит с балкона. Выправка людей и все их движения и манеры не завидны.

Город расположен на низменности, по западному берегу залива, который открыт был в день св. Иануария Диасом де Солисом, принят за реку и потому назван Рио-Жанейро. За низменностью начинаются высокие крутые горы, поросшие лесом. Город расположен правильно, но улицы узки и неопрятны. Дома большею частию в два этажа, с большими окнами, в которых вместо стекол находятся зеленые решетки; в нижних этажах помещаются магазины и разные мастерские, верхние служат для жилья. По вечерам опасно ходить возле домов, – того и гляди, обольют с ног до головы нечистою водою. Здесь на каждом шагу встречаются неопрятные, полунагие негры, – изгибаясь под тяжестию ноши, они поют в такт монотонные песни. Мы были в двух лавках, где открыто продаются негры: в одной мужчины, в другой женщины. На многих скамьях сидели голые негры, мальчики на передних, взрослые на задних. Португалец с бичом в руке показывал лицом товар свой; по данному знаку негры вскакивали с своих мест и прыгали с ноги на ногу, ленивым бич придавал бодрость и живость. При нас один покупщик ощупывал руками все тело молодого негра, стучал по груди и, наконец, купил его за 200 испанских талеров. В женской лавке негритянки прикрыты были спереди небольшим куском синего сукна; на передних скамьях между молодыми негритянками были многие очень приятной наружности, с большими черными огненными глазами. Вместе с нами вошли в лавку две португальки, одна пожилая, другая молодых лет. Старуха торговала негритянку лет семнадцати и смотрела ее белые, блестящие, как жемчуг, зубы. Как ни хороша была негритянка, но старуха не купила ее, потому что не могла сойтись в цене с продавцом товара.

Вечером мы были в театре. Давали на португальском языке, как будто нарочно, пьесу из русской истории. Костюмы вовсе непохожи на русские, и сюжет для нас был непонятен. Балет шел довольно хорошо.

На этих днях мы были на вечере у нашего консула, известного натуралиста Лангсдорфа, который участвовал с капитаном Крузенштерном в первой экспедиции русских вокруг света в 1803–1806 гг. На этом вечере были и танцы, только мало было дам, всего четыре или пять, и те непривлекательной наружности; зато сама хозяйка, дочь известного астронома Шуберта, молодая, прекрасная женщина, привлекала на себя взоры всех. В ней было столько милого, доброго, что невозможно было ею не восхищаться; но здоровье ее было ненадежно. Она походила на нежный цветок, перенесенный с родной почвы на чужую, где вянул и томился. В самом деле, г-жа Лангсдорф не могла привыкнуть к знойному тропическому климату. На этом вечере был и посланник наш при Бразильском дворе, барон Тейль фон Сераскеркен, еще не пожилой, весьма почтенный и учтивый человек.

Потом мы были приглашены на обед к г-ну Кильхену, который живет в загородном доме, у тестя своего. Мы взяли на дворцовой площади, возле фонтана, одноколки и, выехав за город, наслаждались чудеснейшими видами. Везде являлась нам могучая тропическая растительность, луга усыпаны были цветами, воздух ароматический, в лесах порхали птицы, украшенные яркими разноцветными перьями; в воздухе носились бабочки, блестящие золотом и фольгой. С одной стороны высились горы, вершины которых терялись в облаках, с другой стороны были обрывы и страшные пропасти.

Тесть г-на Кильхена, доктор, старичок, принял нас также очень радушно. Мы нашли здесь г. Лангсдорфа с женою и небольшое общество. Одна из своячениц Кильхена играла на арфе, г-жа Лангсдорф превосходно разыгрывала труднейшие сонаты на рояле.

После вкусного обеда гуляли на мызе и осматривали значительные кофейные плантации.

Вершины Тенерифского пика с различных сторон

(Всеобщее путешествие вокруг света. Сочинения Дюмона Дюрвиля)

16 ноября. В большом обществе ездили на знаменитый водопад, милях в 16 от Рио-Жанейро. В 6 часов утра мы были уже в городе. Нам приготовили 20 верховых лошадей и 12 разных экипажей. Между тем как путешественники сбирались в назначенное место, я с любезным ученым, умным доктором нашим Галкиным пошли немного прогуляться и близ Королевской площади зашли в кофейню. Нам подали по чашке невкусного кофе, а когда спросили сливок, отвечали, что здесь и король португальский пьет кофе без сливок. В 7 часов все общество собралось и пустилось в путь, кто верхом, кто в экипаже; я предпочел одноколку, потому что был самый плохой кавалерист. Зато последнюю треть дороги пришлось идти пешком. Мы взбирались на крутые горы, спускались в долины и овраги, в самый знойный день, усталые, измученные, запыленные, рады-рады были, что добрались до гостиницы, в полумиле от водопада, где могли отдохнуть и освежиться стаканом холодного лимонада. Наконец, по узкой тропинке, вьющейся по косогору, дошли до водопада. На пространстве в ширину 100 футов вода с страшным шумом, крутясь и кипя, низвергается между огромными каменьями на равнину, по которой, извиваясь серебряною лентой, падает в Атлантический океан, синие волны которого вдали едва виднелись.

Старанием г-на Кильхена негры принесли к водопаду на своих плечах роскошный обед. Широкая плита близ водопада, вся исчерченная именами путешественников, между которыми нашли имя Головнина и других русских, служила для некоторых столом. Другие расположились вокруг, как было удобно, и прекрасно пообедали, выпив на память Рио-Жанейрского водопада по стакану холодного шампанского. Отдохнув, пустились в обратный путь.

Добравшись опять пешком до экипажей, мы отправились в Рио-Жанейро. Я ехал в коляске с лейтенантом Р. П. Войдем, лошади наши едва тащились. Когда на кучера прикрикнули, он испугался, бросил лошадей и убежал в лес. Пришлось править самим. Здесь ночь настает рано. В темноте мы сбились с дороги и верно долго бы проплутали, если б, к счастью, не попался нам один ярко освещенный загородный дом, где был большой вечер; швейцар указал нам дорогу, и мы уже ночью приехали в город. Возвращаясь на шлюп, я невольно сделал сравнение с петербургским временем. Здесь в ноябре все цветет, благоухает (разумеется, за городом), а в Петербурге в это время осенняя сырость, дождь и холодный ветер. Но за всем тем родной, осенний Петербург милее тропического Рио-Жанейро.

19 ноября офицеры всех шлюпов обедали на «Востоке», а на другой день был обед на «Благонамеренном». Мы простились с офицерами северного отряда, с которыми не могли уже увидеться до возвращения их в Россию.

21-го. Рано поутру шлюпы наши снялись с якоря и, пользуясь слабым береговым ветром, дошли до выхода из залива. Тут поднялся ветер с моря, и мы принуждены были опять бросить якорь. На другой день, в 6 часов утра, снова снялись с якоря и, оставя в левой стороне крепость Санта-Круц, а в правой Сахарную Голову, направили наш путь прямо к острову Южный Георгий. Мне с самого начала прибытия в Рио-Жанейро доверена была четвертая вахта, которою я и управлял до конца нашего путешествия, а прежде был под вахтой у мичмана Куприянова, молодого офицера, который своими познаниями, необыкновенною деятельностью и, можно сказать, пламенною любовью к морскому искусству обращал на себя особенное внимание нашего капитана.

По приглашению начальника экспедиции Беллинсгаузена, капитан наш, священник, лейтенант Анненков, доктор Галкин и я ездили на «Восток». После молебствия о благополучном совершении предстоящего нам под Южным полюсом плавания мы провели несколько времени на «Востоке» в самой приятной беседе с офицерами. Между тем наш капитан принял для чинов шлюпа «Мирный» жалованье и порционные деньги на 20 месяцев. Мы получали очень большое содержание, и именно восьмерное или двойное серебром жалованье и, сверх того, около 30 червонцев порционных денег в месяц. Начальник экспедиции снабдил теперь нашего капитана особою инструкциею, которая главнейше заключалась в следующем:

1. В дурную и пасмурную погоду шлюпу «Мирный» держаться в кильватере «Востока», в пяти кабельтовых,[287]287
  В кабельтове 100 сажен.


[Закрыть] а во время тумана еще ближе.

2. В хорошую ясную погоду быть на траверзе «Востока», в 4, 6 и даже 8 милях, дабы шлюпы могли обозревать большое пространство моря.

3. В ночное время, когда на «Востоке» зажгут фонарь, зажечь и на «Мирном», и поднять на том месте, откуда виднее будет для «Востока».

4. Если по непредвиденному случаю, во время тумана или бури, шлюпы разлучатся, то искать друг друга три дня близ того места, где находились пред разлучением, производя пушечную пальбу.

5. Если разлучение случится до прибытия к острову Георгия, то местом соединения назначается этот остров, и именно высота залива «Овладения», где ждать друг друга четыре дня. Если разлука случится близ Фалкландских островов, держаться под ветром их и, отыскав гавань, войти в нее, где и ждать шесть дней, разводя ночью по соседним горам огни.

6. В случае окончательной разлуки поступать по инструкции морского министра (см. приложение 2), потом следовать к Новой Голландии, в Порт-Джаксон.

В 7 часов пополудни, по сигналу «Востока», шлюп «Мирный» подошел к нему под корму, так что могли разговаривать. Пожелав друг другу счастливого плавания и успехов, мы пошли с свежим ветром, взяв у марселей рифы, к югу, настоящей цели нашего плавания.

По 1 декабряветр был свежий, попутный, погода большею частию стояла пасмурная. Около шлюпов летают петерли, или бурные птицы, и альбатросы; дельфины проходят целыми стадами, показываются бониты и акулы, киты по временам пускают фонтаны.

3 декабря видели к юго-западу множество морских птиц; мы подумали, нет ли близко отмели, но лотом в 100 сажен дна не достали. Подойдя ближе, рассмотрели плавающего на поверхности моря мертвого кита, окруженного морскими птицами.

6 декабря капитану удалось подстрелить белого альбатроса, который летал над шлюпом. Весу в нем оказалось 31 фунт, длина между крыльями от одного конца до другого 10 футов 7 дюймов. Длина носа, белого, как слоновая кость, 4 дюйма.

Ночью все море казалось беловатым; не происходило ли это от слизняков, которые, может быть, только в тропиках в темные ночи могут светиться, как огонь.

8 декабря находились на параллели 45°, на которой Ла-Рош будто бы открыл остров Гранде. Но при ясной погоде и чистом горизонте острова этого мы не видели; впрочем, многие птицы, рыбы и в особенности плавающая трава показывали близость берега.

11 декабрявшироте 49°4′ и долготе 41°57′ западной в первый раз увидели пингвинов (aptenodytes), главных обитателей южных полярных стран. Они подплывали к шлюпу и громко кричали хриплым, неприятным голосом.

12 декабря, день рождения императора, праздновали поднятием кормовых флагов и сделали 21 пушечный выстрел. После молебствия вся команда пила за здравие его величества при громких криках «ура!». Свежий ветр не дозволил нам провести этот день вместе с офицерами шлюпа «Восток».

Мы находимся уже в широте 50° и приближаемся к Южному Георгию.

15 декабря с раннего утра все были на палубе и устремляли нетерпеливые взоры вперед, чтоб увидеть Южный Георгий. Берега еще не было видно, но над тем местом, где он должен был открыться, висели черные густые тучи; киты беспрестанно пускали фонтаны; серые, голубые, черные и белые птицы, пинтады, или пеструшки, летали во множестве; альбатросы, распустив длинные крылья, величаво плавали в воздухе; пингвины, выскакивая из воды у самого шлюпа, как будто с удивлением на нас смотрели и перекликались между собою. Наконец, в 8 часов утра, сквозь туман, явились слабые очерки островов Валлиса и Георгия. Чем ближе мы к ним подходили, тем вид их становился мрачнее, суровее. Дикие, неприступные скалы смотрели на нас очень неприветливо. В ущелинах и на вершинах гор лежал глубокий снег; бурун с шумом разбивался о прибрежные камни; пингвины еще громче кричали; на небе висели темные густые тучи, воздух был серый, снег и град шли попеременно, и пред нами гордо возвышался Южный Георгий, как исполин в черной броне, с убеленною главою, как грозный передовой страж таинственного Ледовитого моря!

Держась близко к берегу, мы заметили несущийся к нам под английским флагом ботик. Мы легли в дрейф;[288]288
  Лечь в дрейф – значит расположить паруса так, чтобы корабль оставался почти на одном месте.


[Закрыть] два промышленника вошли на наше судно. Смотря на них, легко было понять, какую они терпят нужду и лишения. Они были в одних рубашках, пропитанных жиром, которым и сами были выпачканы. Они сказали, что здесь, в заливе Мария, уже четыре месяца стоят два трехмачтовых английских судна, пришедших для промысла китового жира и ловли морских элефантов (Phoca Procosciclea), которые в летние месяцы выходят на берег. Для добывания последних они ездят по разным бухтам, легко бьют этих животных и вытапливают их жир.

Иногда они проводят ночи на берегу пустынного Георгия, на котором нет никакого растения, кроме кое-где пробивающегося моха. Вытащив на берег лодку, опрокидывают ее и под этим кровом ночуют. Чтоб согреться, зажигают жир элефантов, употребляя для растопок шкурки пингвинов, которых здесь бесчисленное множество.

Один из промышленников изъяснялся хорошо по-русски и сказал, что близ залива Мария есть свежая вода, текущая с двух гор ручьями, и что из птиц одни только голуби годны в пишу. Мы любопытствовали знать, где он так хорошо выучился русскому языку… «Я бывал в Кронштадте, – отвечал промышленник, – и мне случалось проживать там долго».

Промышленники привезли нам пингвиновых яиц; вкусом они недурны, весу в каждом немного менее фунта. Их отблагодарили сухарями и тремя бутылками рому, который слишком дорог для них в стране сырой и холодной.

Вечером для безопасности отдалились от острова и с рассветом, опять подойдя к нему, продолжали опись западного берега. Остров вообще горист, покрыт льдом и снегом; только круглые скалы, на которых снег держаться не может, темного цвета. При описи острова многие примечательные места названы были именами офицеров и других должностных на шлюпках лиц, например остров Анненкова, мысы: Порядина, Демидова, Куприянова, залив Новосильского.

17 декабря, окончив опись западного берега Георгия и связав ее с описью восточного берега, сделанною Куком, по сигналу шлюпа «Восток» взяли курс на юго-восток, прямо к северной оконечности Сандвичевой Земли; горизонт был мрачен, ветер засвежел; теплоты было, несмотря на летнее время, только один градус по Реомюру.

18 декабря, несмотря на крепкий ветер и большое волнение, под всеми парусами летим к Сандвичевой Земле. В самый полдень нам казалось, что впереди виден берег; тотчас поворотили и дали знать об этом сигналом шлюпу «Восток», который также поворотил. Время сделалось бурное, шлюп жестоко бросало с боку на бок. В первый раз на палубе протянуты были леера, потому что невозможно было ходить, не держась за них. Мы несли марсели, зарифленные всеми рифами.

20 декабря прошли в первый раз мимо большого ледяного острова, который третьего дня показался нам берегом; он был длиною в итальянскую милю и вышиною около 30 сажен. С любопытством смотрели мы на ледяную громаду, близ которой находились. Нам надлежало ближе ознакомиться с этими кристальными островами, которые, вероятно, надолго будут неразлучными нашими спутниками! Ледяной остров имел вид огромного здания. С одной стороны на отлогости его стояли рядами пингвины и, казалось, с изумлением смотрели на приближающиеся к ним чудовища. Киты, как будто в честь нашу, пускали фонтаны. Ночью на 21 декабря прошли мы между многими большими льдинами; к щастию, луна светила, и мы могли избегать их ударов. 22 декабря, когда поутру погода прояснилась, увидели высокий, темный, доселе не известный остров, состоящий из голого камня, вершина которого покрыта льдом и снегом. Южная часть похожа на сахарную голову. Остров этот имеет в длину две мили. Это было первое наше открытие в Южном Ледовитом океане. На следующий день открыли второй, круглый, весьма высокий остров. Погода стояла прекрасная, а потому и вновь открытый остров, несмотря на его неприступные темные скалы, показался нам менее мрачным. На средине острова, имеющего в окружности 12 миль, возвышается гора, покрытая снегом. Между тем с самого утра нависшие в северной части горизонта темные тучи не переменяли своего положения и заставляли предполагать, что и тут должен быть берег.

Виды островов Маркиза де Траверсе

Рисунок художника П. Михайлова (Атлас к путешествию капитана Беллинсгаузена)

Прошедши несколько миль по этому направлению, мы действительно открыли третий неизвестный остров. На юго-западной его стороне находилась гора, вышиною около 1200 футов от поверхности моря, из жерла которой шел густой, смрадный дым и расстилался по воздуху, как из трубы парохода. Вид горы похож на две латинские буквы SS, наклоненные одна к другой. Этот остров менее покрыт снегом, нежели два первых, а близ жерла и вовсе его незаметно. Ночью мы держались недалеко от этого острова. Вероятно, капитан Беллинсгаузен желал ближе обозреть его.

24 декабря, находясь близ юго-западного мыса вулканического острова, шлюпы легли в дрейф и послали шлюпки к острову. На нашей поехали лейтенант Обернибесов, мичман Куприянов и я. Приближаясь к острову, мы окружены были множеством птиц. Пингвины выскакивали из воды у самого борта шлюпки, так что можно было их брать руками.

Петерли, пинтады, эгмондские куры летали над нами, альбатросы своими длинными крыльями чуть не задевали за наши головы. Видно, что здесь птицы людей не боятся; впрочем, и немудрено: вероятно, никогда никакое судно в этих водах не проходило, и, следовательно, ничто не возмущало спокойствия обитателей этого острова, в числе которых пингвины занимают главное место; они здесь настоящие хозяева.

Может быть, по временам огнедышащая гора извергала пламя, и потоки лавы текли по крутым ее ребрам, только не было разумного существа, которое могло бы видеть и понимать это величественное явление! Мы подошли к самому острову, но пристать к нему не было возможности: страшный бурун ходил по камням, которыми окружен берег. Продолжая идти вдоль него, нашли напоследок маленькую бухту, в которой волнение было потише. Вошед в нее, мичман Куприянов и я выскочили на один высунувшийся из воды камень, двое матросов последовали за нами. Лейтенант Обернибесов с прочими остался на шлюпке.

Подымаясь с трудом с камня на камень, все выше и выше, мы достигли до крутой снежной горы, которая, упираясь срединой на острый, слизью покрытый камень, висела над двумя глубокими пропастями, а верхом своим соединялась с поверхностью острова. Долго думать было нечего, мы все отправились ползком на гору. Сначала все шло благополучно: мы уже достигли двух третей горы, оставалось до верху не более двух сажен. Но тут, к несчастию, весь снег, в который упирался я ногами, обрушился, левая рука также вышла из-под снега, я висел на одной правой, и та уже скользила. Еще одна секунда – и я должен был лететь в одну из пропастей, перерезанных острыми камнями, на дне которой кипел страшный бурун; ни помощи, ни спасения ожидать было неоткуда… Предав себя на волю Божию, я чувствовал, что в это самое мгновение полечу в бездну; рука совершенно выходила из-под снега; в глазах потемнело, все кончено… Матросы, только что достигшие в это мгновение вершины горы, заметили мое положение; один из них, избавитель мой, Петунии, бросил мне конец веревки; судорожно схватил я ее обеими руками и был поднят на край острова. Мичман Куприянов с матросами взял дорогу правее меня; они щастливее совершили опасное по совершенно отвесной горе восхождение.