Текст книги "Уарда"

Наместник отправился в Фивы вместе с Амени, желавшим собственными глазами увидеть и оценить урон, который буря нанесла его садам.

На середине реки они встретили лодку Паакера. Наместник окликнул лазутчика и попросил его поскорее прибыть во дворец.

Сады главного жреца нисколько не уступали садам махора ни по размерам, ни по красоте. Эти владения, принадлежавшие его роду с незапамятных времен, были весьма обширны, а великолепный дом больше походил на дворец.

Амени сидел в тенистой беседке и завтракал в обществе своей все еще прекрасной жены и юных очаровательных дочерей.

Он ласково успокаивал жену, горевавшую об ущербе, причиненном бурей, обещал дочерям выстроить на месте разрушенной голубятни новую, намного лучшую, шутил с ними и поддразнивал.

В кругу семьи строгий наставник Дома Сети, суровый глава некрополя, становился ласковым мужем, нежным отцом, любителем цветов и домашних птиц.

Когда он встал из-за стола, младшая дочь взяла его за правую руку, а старшая за левую, и они отправились к птичьему двору.

Но тут слуга доложил ему о прибытии Сетхем, матери Паакера.

– Проводи ее к хозяйке дома, – приказал ему Амени.

Когда же раб, сжимавший в кулаке щедрую подачку, стал уверять, что вдова махора желает говорить с главным жрецом наедине, Амени недовольно сказал:

– Почему же мне нельзя хоть иногда отдохнуть, подобно другим людям? Пусть госпожа примет ее, и там она подождет меня. Верно ведь, дети? Я теперь принадлежу вам, курам, уткам и голубям.

Младшая дочь поцеловала его, старшая с любовью сжала его руку, и они, весело щебеча, повели его с собой.

Час спустя Амени пригласил госпожу Сетхем в сад.

Нелегко было опечаленной и томимой страхом матери решиться на этот визит.

Ее добрые глаза были переполнены слезами, когда она рассказывала главному жрецу о терзающем ее душу горе.

– Ты его духовный наставник, – говорила она. – Ты ведь знаешь, как мой сын чтит богов Дома Сети, сколько делает он им щедрых подношений – даров и жертв. Меня, свою мать, он и слушать не хочет, а ты имеешь власть над его душой. Он замышляет что-то ужасное, и если ты не пригрозишь ему карой богов, он поднимет руку на Мену и, быть может… быть может, и на…

– Фараона, – сурово закончил Амени. – Я знаю об этом и поговорю с ним.

– Прими мою глубокую благодарность! – воскликнула растроганная вдова и схватила край одежды жреца, намереваясь приложиться к ней губами. – Ведь ты сам при рождении сына возвестил моему супругу, что ребенок родился в момент счастливого расположения светил для славы и украшения нашего рода и всей страны. А теперь… теперь он, безумец, хочет погубить себя и в этой жизни, и в потусторонней.

– То, что я возвестил твоему сыну, неизбежно сбудется, – торжественно произнес Амени, – хотя порой боги и ведут нас, людей, запутанными путями.

– О, как благодатны эти слова для моей измученной души! – воскликнула Сетхем. – Если бы ты только знал, какой ужас охватил меня, когда я решилась пойти к тебе! Но ты знаешь еще не все! Высокие мачты из цельных кедровых стволов, те, что Паакер привез в Египет из Сирии, из далекого Ливана, чтобы на них развевались флаги, украшая ворота дома, на восходе солнца повалил на землю этот страшный ураган.

– Так будет сражена заносчивость твоего сына, – сказал Амени, – а тебе за твое терпение будет ниспослана новая радость.

– Еще раз благодарю тебя! – воскликнула Сетхем. – Но я должна еще кое-что рассказать тебе. Конечно я знаю, как мало времени ты можешь уделить своей семье; я хорошо помню, как ты однажды сказал моему мужу, что здесь, в Фивах, чувствуешь себя вьючным животным, с которого сняли поклажу и пустили пастись на зеленый луг. Поэтому я не стану долго задерживать тебя, но боги послали мне странное сновидение. Паакер не послушался моего совета. Убитая горем, я возвратилась в свои комнаты и заснула на несколько минут, когда уже взошло солнце. И вот мне приснился произносивший торжественную речь жрец Пентаур, лицом и голосом поразительно похожий на моего покойного мужа. Паакер направился к нему, разразился страшными ругательствами и, сжав кулаки, хотел избить его. Тогда жрец воздел свои руки, точно для молитвы, точь-в-точь как делал вчера при мне на празднестве, но не для того, чтобы прославлять богов, а чтобы схватить моего сына и вступить с ним в схватку. Борьба длилась недолго – Паакер стал съеживаться и уменьшаться, вскоре утратил человеческий облик, и к ногам Пентаура упал уже не мой сын, а большой кусок сырой глины – из такой горшечники делают посуду.

– Странный сон! – взволнованно произнес Амени. – Странный сон! Но он предвещает тебе только хорошее. Глина податлива, и потому, госпожа Сетхем, можно догадаться о том, что возвещают тебе боги. Небожителям угодно теперешнего твоего сына превратить в другого, лучшего, какими путями – это остается тайной. Принеси жертву и положись на мудрое указание тех, которые управляют миром и жизнью смертных. И вот что я еще посоветую тебе: если Паакер придет к тебе, искренне раскаиваясь, то прими его в свои объятия и уведомь меня об этом, но если он останется таким же упрямцем, то не допускай его к себе. Пусть он отправляется в путь, не простившись с тобой.

Когда Сетхем, несколько успокоившись, удалилась, Амени прошептал:

– Она получит отличную замену этому грубому созданию. Как часто я сомневался в пророческом свойстве снов, но сегодня у меня есть повод укрепиться в своей вере. Разумеется, материнское сердце видит и предчувствует больше, чем посторонние люди.

У ворот дворца Сетхем увидела колесницу своего сына. Оба заметили друг друга, но каждый смотрел в сторону, не желая раскланиваться только из соображений приличия, не в состоянии приветствовать друг друга с душевной теплотой. Уже тогда, когда колесница проехала мимо носилок, мать оглянулась на сына, а сын на мать. Их взгляды встретились, и оба почувствовали болезненный удар в сердце.

Вечером того же дня лазутчик, поговорив с наместником, получив в Доме Сети благословение на все свои предприятия и принеся жертву на могиле отца, отправился в Сирию.

Когда он собирался садиться в колесницу, ему сообщили, что пойман человек, подпиливший столбы у его ворот.

– Выколоть ему глаза!

Это были последние слова, произнесенные лазутчиком в его собственных владениях.

Госпожа Сетхем долго смотрела ему вслед.

Она отказалась попрощаться с ним, а теперь молила богов обратить его сердце к добру и избавить его от греха и напасти.

Часть третья

I

Три дня прошло после отъезда лазутчика. Несмотря на раннее время, в рабочих комнатах Бент-Анат уже вовсю кипела работа.

После праздника, во время которого произошло столько волнующих событий, подруги провели ночь без сна.

Утром Неферт чувствовала себя настолько утомленной, что попросила царевну отложить до завтра ее вступление в новую должность. Бент-Анат старалась ободрить ее, убеждая, что хорошее дело никогда не следует откладывать на следующий день. В конце концов она уговорила Неферт отправиться с ней в мастерские.

– Нам обеим следует забыть о вчерашнем, – сказала Бент-Анат. – Я иногда невольно содрогаюсь, вспоминая об этом. А еще мне кажется, что я отмечена клеймом или у меня грязное пятно здесь, на плече, которого коснулась грубая рука Паакера.

В первый день Неферт часто приходилось делать над собой усилие, на второй ее захватило новое дело, а на третий она вполне освоилась со своей ролью.

Бент-Анат нашла для нее подходящее занятие – поручила ей присматривать за девочками и женщинами – дочерьми, женами и вдовами жителей Фив, находящихся в действующей армии или убитых на войне. Все они занимались сортировкой и укладкой целебных трав.

Работницы усаживались в кружок на полу. В середине каждого кружка лежали большие охапки свежих и сухих трав, а перед каждой работницей – пучки отобранных кореньев, трав и цветов.

Эти работы производились под наблюдением престарелого лекаря; он в первый же день показал Неферт различные травы, объяснил их целебное действие.

После полуденного отдыха царевна ушла по своим делам, и несколько часов Неферт оставалась одна со своими работницами.

Когда после захода солнца все разошлись, Неферт отправилась к Бент-Анат, которую нашла в галерее. Царевна задумчиво глядела на некрополь, все более окутываемый мраком. Услыхав позади себя тихие шаги, она вздрогнула.

– Я помешала тебе, – сказала Неферт, намереваясь уйти.

– Нет, нет, останься! – стала просить Бент-Анат. – Я благодарю богов за то, что они направили тебя сюда, – у меня на сердце тяжело, невыносимо тяжело.

– Я знаю, о ком ты думала, – тихо проговорила Неферт.

– О ком же? – спросила царевна.

– О Пентауре.

– Я постоянно думаю о нем, – призналась царевна. – Но и многое другое тяготит мое сердце. Я теперь сама не своя. Я думаю о том, о чем не должна была бы думать, чувствую то, чего совсем не должна бы чувствовать, но не могу пересилить себя. К тому же я уверена, что мое сердце изошло бы кровью, если б из него насильственно вырвали эти чувства. Я поступила наперекор обычаю, не как подобает царевне, и вот теперь меня ждет тяжелое испытание, весьма необычайное… Быть может, нам придется расстаться с тобою, Неферт, и ты должна будешь возвратиться к своей матери.

– Я разделю с тобою все невзгоды! – воскликнула Неферт. – Чего они требуют от тебя? Разве ты перестала быть дочерью Рамсеса?

– Я предстала перед народом как обыкновенная женщина, – пояснила Бент-Анат, – и теперь должна искупить свою вину. Сейчас у меня был Бек-эн-Хонсу, главный жрец храма Амона в Фивах, и мы долго говорили с ним. Я знаю, что этот почтенный человек расположен ко мне, отец велит мне во всем следовать его советам. Я отправилась в храм некрополя, хотя была осквернена, посетив хижину парасхита, а после того как Амени осудил меня за это, побывала у маленькой Уарды и ее деда еще раз. Они знают все, что случилось со мною на празднике. Теперь я должна подвергнуться очищению от скверны. Это может произойти в Доме Сети, с большой пышностью, при участии Амени и в присутствии всех жрецов и знатных лиц… Но мне предоставляется выбор – вместо этого я могу отправиться на богомолье к Изумрудной Хатор, под покровительством которой извлекают драгоценные камни из недр горы, добывают благородные металлы, очищая их плавлением. Они говорят, что богиня, отделяющая золото от примесей, снимет скверну и с меня. В одном дне пути от этих копей течет полноводный ручей, берущий начало на священной горе Синай, как ее называет народ ментиу[160]160
  Ментиу – так египтяне называли семитов, населявших Синайский полуостров.


[Закрыть], и около него построено святилище богини, где жрецы снимают осквернение. Путь туда далек, через пустыню и по морю, но Бэк-Эн-Хонсу советует совершить его. Он говорит, что Амени недружелюбно настроен по отношению ко мне из-за того, что я нарушила религиозные традиции, которые он чтит превыше всего. Он считает, что ко мне следует относиться с удвоенной строгостью. По его словам, народ всегда смотрит на тех, кто стоит высоко, и если я стану безнаказанно нарушать традиции, то у меня найдется много подражателей. Он действует от имени богов, а у них для всех одна мера. А священная мера – локоть – принадлежит богине истины[161]161
  Имя богини истины – Маат – пишется тем же иероглифом, что и мера длины локоть. Сохранилось несколько древних эталонов этой священной меры.


[Закрыть]. Я чувствую, что Амени во многом прав, однако мне тяжело подчиниться решению жреца, ведь я все-таки дочь Рамсеса!

– Но это так! – воскликнула Неферт. – А твой отец – воплощение бога.

– Но он сам приучил меня уважать традиции. Однако мы с Бэк-эн-Хонсу думали еще вот о чем. Тебе известно, что я отвергла сватовство наместника. Вероятно, он в глубине души очень зол на меня. И все бы ничего, но ведь он – мой опекун и защитник, которого назначил мне отец. Разве могу я теперь обратиться к нему за помощью и советом? Разумеется нет. Скорее я пройду через тысячу пустынь, нежели стану унижаться перед ним, чем унижу и своего отца. Завтра я должна дать окончательный ответ, но я уже решилась предпринять это путешествие, каким бы трудным оно ни оказалось и как ни тяжело мне расставаться здесь кое с кем. Ты же, моя милая, не бойся ничего. Но ты слишком слаба для подобного далекого путешествия, и я хотела бы…

– Нет, нет! – вскричала Неферт. – Я последую за тобой, даже если ты направишься к одному из четырех небесных столпов[162]162
  О небесных столпах упоминается, например, на стеле, воздвигнутой в честь победы Тутмоса III в Булаке: «Я (Амон) распространил страны перед тобою до четырех небесных столпов».


[Закрыть], к границе земли. Ты подарила мне новую жизнь, и то, что теперь зародилось во мне, зачахнет, если я вернусь к матери. В нашем доме может распоряжаться лишь одна из нас, и я вернусь туда только вместе с Меной.

– Итак, решено: я отправлюсь в путь, – сказала царевна. – О, если бы только отец не был так далеко, если бы я могла посоветоваться с ним!

– Ах, эта война, нескончаемая война! – со вздохом произнесла Неферт. – Почему мужчины не довольствуются тем, что имеют, и предпочитают пустую славу тихой мирной жизни?

– Но в противном случае они не были бы мужчинами! Разве стали бы мы тогда любить их? – живо возразила Бент-Анат. – Разве помыслы богов тоже не обращены на борьбу? Видала ли ты когда-либо картину более величественную, чем в тот вечер, когда Пентаур взмахнул громадным колом, защищая невинную душу? А ведь он рисковал своей жизнью!

– Я только один раз осмелилась заглянуть во двор, – призналась Неферт. – Я была сильно напугана. Но его громкий боевой клич до сих пор стоит в моих ушах.

– Так звучит воинственный клич героя, наводящий ужас на врагов! – сказала Бент-Анат.

– Да, он действительно звучит так! – воскликнул царевич Рамери, незаметно в сумерках вошедший в комнату сестры.

Царевна, обернувшись к юноше, вскрикнула:

– Как ты испугал меня!

– Тебя? – с изумлением спросил царевич.

– Да, меня, раньше я была храброй, но с того памятного всем нам вечера я очень часто вздрагиваю и меня охватывает непонятный страх. Мне кажется, что злой дух овладел мной.

– Ты господствуешь всюду, где только покажешься; над тобою нет никакой власти! – воскликнул Рамери. – Ты еще охвачена волнением и гневом, овладевшим тобою у переправы. И я также скрежещу зубами, вспоминая о том, как меня исключили из школы или как Паакер натравлял на нас своего пса. А сегодня мне кое-что стало известно.

– Где ты был так долго? – спросила Бент-Анат. – Ведь дядя Ани приказал тебе не покидать дворец.

– В будущем месяце мне минет восемнадцать лет, – сказал царевич, – и я избавлюсь от опекуна!

– Но отец… – начала было Бент-Анат.

– Отец, – перебил ее Рамери, – плохо знает наместника. Но я напишу ему обо всем, что слышал сегодня от людей. Говорят, будто на празднике долины жрецы воздавали ему царские почести, и все открыто рассказывают друг другу, что наместник стремится захватить трон и низвергнуть царя. Да, в это трудно поверить, но ведь в этом есть наверное и доля правды!

Неферт побледнела, а Бент-Анат попросила рассказать подробнее. Царевич передал все слышанное им и под конец заметил, смеясь:

– Ани собирается низвергнуть нашего отца! Ведь это очень похоже на то, как если бы я снял с неба вон ту звезду Исиды, чтобы зажечь с ее помощью лампы, которые все еще не зажжены.

– Мне кажется, что в сумерках уютнее, – сказала Неферт.

– Нет, сейчас прикажу осветить комнату! – возразила Бент-Анат. – Гораздо приятнее разговаривать тогда, когда можно смотреть в глаза своему собеседнику. Я не верю сплетням, до которых так охочи простые люди, но ты прав – надо обо всем этом уведомить отца.

– В Городе мертвых я слышал весьма странные разговоры, – сказал Рамери.

– И ты решился отправиться туда? Не надо было тебе так поступать!

– Я переоделся, так что меня никто не узнал. Но теперь я могу рассказать кое-что интересное. Прехорошенькая Уарда чувствует себя значительно лучше. Она получила твои подарки, а теперь снова живет в своей собственной хижине. Около сгоревшей хижины стояла другая, полуразвалившаяся, которую ее отец с помощью нескольких своих товарищей довольно быстро восстановил. Забавно то, что отец похож на свою дочь, как еж на белую голубку. Я предлагал ей, чтобы она, за хорошую плату, приходила работать к тебе во дворец вместе с другими девушками, но она сказала, что должна ухаживать за своей больной бабушкой. И к тому же она горда и не хочет служить никому.

– Как видно, ты долго оставался у нечистых, – с упреком сказала Бент-Анат. – А я думала, что все случившееся со мною послужит тебе уроком.

– Я не хочу быть лучше тебя! – заявил царевич. – Да и кроме того, парасхит умер, а отец Уарды – честный солдат, он не может никого осквернить. А к старухе я не приближался. Завтра я опять отправлюсь туда. Я обещал ей.

– Кому? – спросила Бент-Анат.

– Конечно, Уарде! Она любит цветы, а с тех самых пор, как ты подарила ей розу, она не видела ни одного цветка. Я уже приказал садовнику приготовить мне на завтра целую корзину роз, которую сам отнесу ей.

– Ты этого не сделаешь! – воскликнула Бент-Анат. – Ведь ты еще ребенок, да и ради самой девушки ты должен отказаться от своего намерения.

– Но ведь мы разговариваем только вдвоем, – покраснев, сказал царевич, – и никто не узнает меня. Но, пожалуй, я не буду брать корзину с розами, а к Уарде пойду. Нет, сестра, этого ты не можешь мне запретить! Она так очаровательна, так бела, нежна, а ее голос звучит так прелестно и ласково! А ручки у нее так же малы и изящны, как у Неферт. Больше всего мы говорили о Пентауре. Она знает его отца, садовника, и о нем самом ей известно многое. Представь себе, она говорит, что поэт – это не дитя своих родителей, а добрый дух, сошедший на землю, может быть, даже и бог. Сначала она казалась очень застенчивой, но когда я заговорил о Пентауре, она оживилась. Ее преклонение перед ним граничит с благоговением, и это рассердило меня.

– Тебе бы хотелось, чтобы она так преклонялась перед тобою, – с улыбкой заметила Неферт.

– Это не так! – воскликнул Рамери. – Но ведь я тоже принимал участие в ее спасении. Мне так хорошо, когда я сижу подле нее, а завтра я решился воткнуть ей цветок в волосы. Они хотя и рыжие, но так же пышны, как и твои, Бент-Анат, и как, должно быть, восхитительно коснуться их и, тем более, погладить!

Женщины понимающе переглянулись, и царевна сказала решительно:

– Ты завтра не пойдешь в Город мертвых, ты младше меня, так что должен подчиняться мне!

– Это мы увидим, моя названная матушка!

Он сказал это в шутку, но потом стал серьезным и добавил:

– Я говорил со своим школьным приятелем Ананой. В Доме Сети царит несправедливость. Пентаура заперли в темнице, а вчера вечером его вызывали на суд. Там был и дядя; он постоянно нападал на поэта, но говорят, что Амени защищал его. Чем это все закончилось, ученики не смогли узнать, но сын казначея слышал, как после судебного заседания Амени сказал старому Гагабу: «Он заслуживает наказания, но мы не дадим ему окончательно погибнуть». Это могло относиться только к Пентауру. Завтра отправлюсь туда и узнаю еще что-нибудь. Его могут осудить по меньшей мере на несколько лет тюремного заключения.

Бент-Анат сильно побледнела.

– И этот приговор ему вынесут из-за меня! О всемогущие боги! Помогите ему, помогите и смилуйтесь надо мною!

Она закрыла лицо руками и вышла из комнаты, а Рамери спросил Неферт:

– Что случилось с сестрой? Она так изменилась! Да и ты будто совсем другая.

– Мы обе испытали много ранее неведомого.

– А что такое?

– Это невозможно объяснить. Насколько я понимаю, и тебе самому скоро придется испытать то же самое. Не ходи к парасхитам, Рамери!

II

На следующий день рано утром карлик Нему в сопровождении человека в простой длинной одежде, по виду это был управляющий из знатного дома, проходил мимо хижины, отстроенной отцом Уарды, в которой солдат когда-то жил со своею женою. Нему и его спутник направлялись к пещере старой Хект.

– Пожалуйте вот сюда, – обратился карлик к своему спутнику. – Покорно прошу подождать несколько минут, пока я доложу матери.

– Это звучит слишком напыщенно, – заметил тот, – но пусть будет так. Да, вот еще что: пусть старуха не произносит моего имени и моего титула. Пусть называет меня домоправителем, так как никогда нельзя знать… Впрочем, мне кажется, что в этой одежде никто не узнает меня.

Нему быстро направился к пещере, перед которой увидел свою мать. Та сказала ему:

– Не заставляй ждать этого господина, я узнала его!

Нему зажал ей рот и попросил:

– Называй его домоправителем.

– Хорошо, – пробормотала старуха. – Так страус прячет голову под перья, не желая, чтобы его видели.

– А что, маленький царевич долго пробыл вчера у Уарды?

– Нет, глупенький ты мой, – со смехом сказала колдунья. – Эти дети просто играют друг с другом. Рамери очень молод, этакий безрогий барашек, однако он уже чувствует, на каком месте у него будут расти рога, и пытается найти им применение. Пентаур намного опаснее для тебя. Однако пошевеливайся: такого домоправителя нельзя заставлять долго ждать.

Старуха толкнула карлика в спину, и тот поспешил к Ани – а это был он, – а старуха поспешно унесла в хижину маленького Шерау, привязанного к доске, и набросила на него коричневый мешок. Несколько минут спустя наместник стоял перед колдуньей. Она поклонилась ему с таким почтением, которое напомнило ему скорее о певице Беки, и пригласила его сесть на единственный имевшийся у нее стул.

А когда он движением руки показал, что не желает садиться, она сказала:

– Нет, нет, садись! Тогда тебя не будет видно снизу, из долины, тебя закроет выступ скалы. Почему ты избрал этот час для своего прихода?

– Мне нужно немедленно о многом переговорить с тобой, – сказал Ани. – А вечером есть опасность, что меня окликнут стражники. Моя верхняя одежда лишь прикрывает мое обычное платье. Отсюда я отправлюсь в гробницу моих предков, сниму там эту грубую оболочку и все остальное, делающее меня неузнаваемым, и дождусь своей колесницы, которой приказал ехать туда. Я скажу всем, что исполнил сегодня священный обет – посетил гробницу в полном смирении, отправясь туда пешком.

– Ловко придумано! – пробормотала старуха.

Ани, указывая на карлика, сказал одобрительно:

– Твой ученик!

После всего, что он узнал, старая Хект была для него уже не просто колдуньей.

Старуха понимала это. Ее почтительный поклон до такой степени поразил ручного ворона, сидевшего у ее ног, что он широко раскрыл свой черный клюв и испустил пронзительный крик. Она бросила ему кусок сыра, и птица замолчала, убралась восвояси, волоча сломанное крыло.

– Мне надо поговорить с тобой о Пентауре, – сказал Ани.

Глаза старухи заблестели, и она с интересом спросила:

– А что с ним?

– Есть причины, – ответил наместник, – считать этого человека опасным. Он стоит у меня на пути. Он совершил много преступлений, на его счету даже убийства, но его высоко ценят в Доме Сети, и там желали бы избавить его от наказания. Жрецы имеют право судить друг друга, и я не в состоянии повлиять на их решения. Вчера они вынесли свой приговор. Пентаура собираются отправить в Хенну[163]163
  Каменоломни под Хенну занимали большую площадь. Там был добыт почти весь песчаник, применявшийся при строительстве храмов Верхнего Египта.


[Закрыть], в каменоломни. Моих возражений никто не захотел послушать и… Так вот… Нему, отправляйся к могиле Аменхотепа и дожидайся меня там. Мне нужно поговорить кое о чем наедине с твоею матерью!

Нему, поклонившись, пошел под гору, хотя был раздосадован тем, что его прогнали. Однако он был уверен, что чуть позже узнает, о чем будут говорить его мать и наместник.

Когда карлик скрылся из виду, Ани спросил:

– Испытываешь ли ты до сих пор почтение к старому царскому роду, которому были так преданы твои родители?

Старуха утвердительно кивнула головою.

– Что ж, хорошо. Значит, ты не откажешься помочь мне возродить его величие! Ты понимаешь, как сильно я завишу от жрецов, именно поэтому я дал клятву не покушаться на жизнь Пентаура. Но я повторяю: он стоит на моем пути! У меня есть соглядатаи в Доме Сети, и от них мне известно, чем по сути является ссылка поэта в каменоломни Хенну. Некоторое время он будет обтесывать камни, а такая работа только укрепит здоровье этого сильного человека. В Хенну, как тебе известно, есть не только каменоломни. Там находится большая школа жрецов, имеющая крепкие связи с Домом Сети. Когда воды реки начнут подниматься и в Хенну будут отмечать Праздник Нила[164]164
  У Хенну, где река сужается, при Рамсесе II и его наследнике Мернептахе были установлены большие стелы, на которых высечены торжественные гимны в честь Нила и списки пожертвований фараонов в дни Праздника Нила.


[Закрыть], то тамошние жрецы смогут выбрать себе в услужение трех из работающих в каменоломнях преступников. Разумеется, на этот раз они выберут Пентаура. Он окажется на свободе, и все будут смеяться надо мною.

– Хорошо придумано! – заметила колдунья.

– И вот я много раздумывал над этим, советовался с Катути и с Нему, – продолжал Ани, – но все, что они предлагали, было хотя и легко исполнимо, но неприемлемо из-за того, что вызвало бы различные догадки, чего мне хотелось бы избежать. Что посоветуешь ты?

– Потомки Ассы должны быть истреблены, – мрачно пробормотала старуха.

Затем она, задумавшись, уставилась в землю, а потом сказала:

– Прикажи продырявить корабль, и тогда он пойдет ко дну вместе с арестантами, не достигнув Хенну.

– Нет, нет! Об этом я подумывал и сам, и Нему советовал так поступить. Подобные случаи известны. Но я не хочу быть клятвопреступником в глазах Амени, я ведь поклялся не покушаться на жизнь Пентаура.

– Да, ты дал клятву, а вы, мужчины, привыкли держать слово. А вот что: пусть корабль с арестантами отплывет в Хенну, но капитану ты можешь дать тайный приказ – на самой большой скорости пройти ночью мимо каменоломен и не останавливаться до самой Эфиопии. Ты прикажешь затем гнать из Суана арестантов через пустыню на золотые копи. Пройдет четыре, а может быть, и восемь недель, пока сюда дойдет весть о случившемся. И если Амени станет упрекать тебя, ты с гневом осудишь тех, кто совершил ошибку, и поклянешься именами всех богов неба и ада, что не покушался на жизнь Пентаура. Пока все прояснится, пройдет еще несколько недель. А между тем Паакер, вероятно, уже сделает свое дело, а ты свое – наконец станешь царем. И я нахожу, что всякая клятва может быть отменена силою царской власти. Впрочем, можно считать, что ты сдержишь свое слово, отправив Пентаура на золотые копи. А оттуда не возвращался еще никто. Кости моего отца и братьев также побелели там на солнце.

– Но Амени не поверит в ошибку, – со страхом прервал Ани колдунью.

– Ну так признайся, что это ты приказал следовать тем путем! – воскликнула Хект. – Объясни, что ты узнал, как они собираются поступить в Хенну с Пентауром. Скажи, что ты не мог допустить, чтобы преступник оставался безнаказанным. Они наведут справки, и, если внук Ассы будет жив, ты будешь оправдан. Последуй моему совету, если ты действительно правитель и господин в своих владениях.

– Нет, так не пойдет, – заявил наместник. – Поддержка со стороны Амени нужна мне не на один день. Я не желаю стать слепым орудием в его руках, но он должен считать, что я им стал.

Старуха пожала плечами, встала, вошла в свою хижину и вынесла оттуда небольшой сосуд.

– Вот, возьми это, – сказала она. – Четыре капли этого снадобья, влитые в вино, несомненно лишат рассудка того, кому придется их выпить. Испытай действие на ком-нибудь из невольников, и ты увидишь, правду ли я говорю.

– А что мне делать с этим? – спросил Ани.

– Это поможет тебе оправдаться перед Амени, – со смехом сказала колдунья. – Когда возвратится капитан судна, ты пригласишь его к себе, угостишь вином… Почему же Амени, увидев безумного, не поверит, что он в припадке помешательства проплыл мимо Хенну!

– Это умно придумано, просто великолепно! – воскликнул Ани. – Необыкновенное никогда не превратится в пошлое. Ты была величайшей певицей, а теперь стала мудрейшей из женщин, госпожа Беки!

– Я уже не Беки, я Хект, – сурово проговорила старуха.

– Ну что ж! Разумеется, если бы я слышал пение Беки, был бы благодарен ей более, чем только одной Хект, – с улыбкою сказал Ани. – Но мне не хотелось бы расстаться с самой умной женщиной Фив, не задав ей еще одного, очень серьезного вопроса: обладаешь ли ты даром видеть будущее? Можешь ли ты узнать, удастся ли одно великое, но рискованное дело – ты знаешь, о чем я?

Хект потупилась и затем, после недолгого размышления, ответила:

– Я еще не могу сказать ничего определенного, но пока все идет хорошо. Посмотри на этих двух ястребов с цепочками на ногах: они не принимают пищи ни от кого, кроме меня. Вон тот измученный, с закрытыми веками – Рамсес, а красивый и гладкий, с блестящими глазами – ты! Пока не ясно, кто кого переживет. Пока, как видишь, преимущество на твоей стороне!

Ани бросил злобный взгляд на ослабевшего ястреба-царя, а Хект сказала:

– Но я должна одинаково заботиться об обеих птицах – нельзя идти наперекор судьбе.

– Корми их хорошенько! – воскликнул наместник, бросил на колени старухе свой кошель и добавил, уже уходя: – Если с одной из птиц что-нибудь случится, непременно уведомь меня через Нему.

Ани спустился с горы и направился к находящейся неподалеку гробнице своих предков, а Хект засмеялась ему вслед и пробормотала:

– Теперь этот глупец будет охранять меня уже ради своей птички! Этот улыбчивый, несмелый, ленящийся как следует подумать человек хочет управлять Египтом! Неужели же я настолько умнее других или только одни глупцы приходят к старой Хект? Но ведь Рамсес назначил Ани наместником! Может быть, потому, что он не считал опасным этого не очень мудрого человека. Если это так, то он и сам не слишком умен: известно, что никто не бывает так самонадеян и нагл, как глупец!