Текст книги "История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I"

Все эти развалины впоследствии были восстановлены в прежнем виде.

После Французского опустошения оставался еще среди Ивановской площади против Архиерейского дома (Николаевский дворец) древний Кремлевский памятник, собор Николы Гостунского. Для чистоты он был также разобран в 1816 г. в одну ночь, о чем будет сказано в своем месте.

По случаю постройки Нового дворца был разобран в 1847 г. и храм Рождества Иоанна Предтечи у Боровицких ворот, первая древнейшая церковь Кремля, хотя каменная ее постройка и относилась к 1509 г. Этот памятник Кремлевской древности, исчезнувший также в видах чистоты и красоты для новоустроенного Кремля, представил своим уничтожением уже последнее событие по очищению Кремля от излишних остатков его древнего устройства (Альбом видов, № XVIII).

IV
Старый город Кремль
Исторический обзор его местностей

2. Местный обзор

Спасские ворота

Исторический обзор местностей древнего города Москвы мы начнем от Спасских ворот и будем следовать по древним улицам Кремля от его ворот, направляясь к его серединной местности, то есть к Соборной площади.

Итак, снимем шапки и поклонимся старому городу Кремлю перед его старыми вратами.

Спасские ворота – это святые ворота Кремля, подобно святым воротам, какие находим в монастырских оградах. Историк С. М. Соловьев сравнивает самый Кремль с большим монастырем. «Если ряд загородных монастырей, – говорит он, – представлял около столицы ряд укреплений, то Кремль, царственный замок, жилище Великого государя, представлялся большим монастырем, потому что был наполнен большими, красивыми церквами, среди которых, как игуменские кельи в монастыре, расположен был царский дворец – пестрая масса зданий самой разнообразной величины, разбросанных без всякой симметрии, единственно по удобству» (История России, ХIII, 58). Конечно, по старым Русским понятиям такое сходство в действительности могло казаться убедительным. Благочестивая народная мысль во всяком случае почитала Кремль в качестве монастырской святыни, а потому и главные его ворота она освятила народным обычаем, снимая шапки, входить и выходить в ворота с непокрытою головою. Когда и как установился этот обычай, неизвестно; но, по-видимому, он установился не по государеву указу, а именно по благочестивой воле всенародного множества. Рассказывают, что в старину кто, проходя воротами, не снимал шапки, того народ заставлял класть перед образом Спасителя 50 поклонов.

Бывавшие в Москве иноземцы прозывали эти ворота Иерусалимскими по тому обстоятельству, что через них совершалось патриаршее шествие на осляти в Московский Иерусалим, как они же прозывали славный и чудный храм Василия Блаженного (Сказание о самозванцах, I, 62, 99).

И это свидетельство, вместе с другими, показывает, как много святости и святыни соединялось в мыслях с именем этих ворот. Постоянные в известные годовые дни крестные ходы, совершаемые иногда и по особым случаям, большею частью проходили в эти же ворота. Кроме того, вблизи тех же ворот, и в Кремле, и вне Кремля, стояло немало святых церквей, пред которыми, по Русскому обычаю, прохожие, снимая шапки, усердно всегда молились. Таким образом с накрытою головою приходилось идти только в самых воротах, над которыми тоже высилась своя святыня, иконописный образ Спасителя, внушавший особое благоговейное моление. Сам царь Алексей Михайлович в 1655 г., возвращаясь из Литовского похода, шел в воротах также, снявши шапку, с непокрытою головою.

Таким образом Спасские ворота в действительности почитались в народе в известном смысле особою святынею Кремля. Надо припомнить, что в древнем русском строительстве передовые ворота вообще пользовались своего рода почетом и потому, и в малом, и в великом строении, как самостоятельная часть хоромного устройства, всегда очень заботливо украшались, а при входе в них сторонних подвластных людей всегда требовали снятия шапок. Так по крайней мере водилось в знатных и богатых дворах.

На тех каменных воротах, которые были построены при Дмитрии Донском, был поставлен в 1464 г. июля 15 с наружной стороны великий мученик Георгий, резан на камени, нарядом Вас. Дм. Ермолина, который в 1466 г. поставил и изнутри града св. великого мученика Димитрия (Солунского), а резан в камени (Изв. А. Н., VIII, 4, 78).

При новой постройке ворот в 1491 г. эти каменные изображения не вошли в архитектуру здания. Св. Георгий сохраняется и доселе в Вознесенском монастыре. Изображение св. Димитрия не сохранилось. Однако мысль относительно этих изображений, по-видимому, не угасала и выразилась в постройке у Вознесенского монастыря прямо против ворот особого небольшого храма во имя вмч. Георгия с пределом вмч. Димитрия где и было помещено каменное изображение св. Георгия, а может быть и Димитрия.

Как увидим далее, этот Вас. Ермолин своим предстательством, т. е. почином и попечительством и руководством, обновил постройкою и соборный храм Вознесенского монастыря. По-видимому, он принадлежал к служилому дворянскому сословию. Отец его, Дмитрий Ермолин, состоял Двинским вотчинником (А. И., I, 286), отдавши свою вотчину Корельскому Николаевскому монастырю.

Кроме построек в Москве он являлся иредстателем-строителем и в других местах. В 1469 г. в Сергееве монастыре построил трапезу камену, а во Владимире обновил две церкви камены.

В 1471 г. во граде Юрьеве Польском развалившаяся до земли резаная на камени церковь св. Георгия была им собрана вся изнова и поставлена, как и прежде.

В 1472 г. он начал было участвовать в постройке и Московского Успенского собора, о чем будет сказано в своем месте.

Относительно Спасских ворот нельзя оставить в забвении и особый случай, совершившийся в 1606 году во время гибели первого самозванца. Очевидец архиепископ Елассонский Арсений рассказывает, что когда тело убитого Лжедмитрия, лежавшее для позорища на Красной площади, было наконец вывезено для сожжения за город, то в тот самый час, в который «повлекли труп за город, пала вся крыша великих ворот крепости. Кровля была большая, высокая и прочная. Это послужило признаком начала ужасных бедствий». Так несомненно толковали в народе дальновидные люди.

Издревле Спасские ворота прозывались Фроловскими[68]68
  В одной из летописей (Супрасльской) они названы Фрололаврьскими, с. 120.


[Закрыть], по всему вероятию по имени церкви того святого, которая, быть может, в глубокой древности стояла где-либо вблизи ворот. Так возможно предполагать, хотя о такой церкви возле ворот нет и малейших указаний в письменных памятниках. Вероятно также, что прозвание ворот могло установиться и от церкви Фрола святого, находившейся вне Кремля, даже и в дальнем от него расстоянии, но близкой ему по вседневным, так сказать, сношениям с ее местностью. Таких церквей во имя Фрола святого в древней Москве было три и все они находились в местностях, где пребывала животина, т. е. лошади или рогатый скот для продажи или для заводского хозяйства. Как известно, свв. Флор и Лавр почитаются и доселе покровителями лошадиного стада, а также и рогатого скота. По этому поводу и ставились во имя их храмы вблизи того или другого скопления животины для ее освящения и охранения от напастей болезни. Один св. Фрол находился у древних еще Великокняжеских конюшен, которые были расположены где-то неподалеку от Покровской теперешней улицы, как можно предполагать – на месте теперешних Покровских казарм или вблизи их над широким, тогда еще пастбищным, лугом, получившим прозвание Васильевского луга от имени вел. князя и Кулижки или Кулижек. Тут же на взгорьях находились и великокняжеские сады.

Сношение Кремля с этим св. Фролом, по поводу конюшен и садов, конечно, были вседневны. Но это еще не дает основания заключать, что Кремлевские ворота получили свое имя от этого Фрола. Должно предположить, что по пути к нему (по Покровке и по Маросейке), между Кремлем и Фролом, в древнее время не было другого сколько-нибудь значительного храма, кроме ближайших Китай-городских. В таком случае еще возможно предположить, что от частых сношений с этим Фролом ворота, к нему ведущие, могли прозваться его именем.

Другой Фрол существует и доныне у Мясницких ворот, которые прежде именовались по имени церкви также Фроловскими, а, самая улица прозывалась тоже Фроловскою и Фроловкою. Этот Фрол был построен еще в древнее время по тому поводу, что вблизи существовал пригонный скотинный или животинный двор, с Коровьею площадкою, по всему вероятию доставлявший мясо на всю Москву, почему и явилась тут целая слобода Мясников, и все, что прежде называлось по имени церкви Фроловским, впоследствии стало называться Мясницким.

К этому Фролу, что в Мясниках, дорога от Кремля проходила по тогдашней Ильинской улице, в конце которой и стояла церковь Фрола и Лавра, как это видно из описания пожара 1547 года, где сказано, что выгорело по Ильинской улице до Фрола святого в Мясниках и что горел, погибал и народ, между прочим на Большом посаде по Ильинской улице, в садах, которые находились за чертою Китай-города, именно вблизи теперешней Мясницкой. Возможно предполагать, что Фроловские ворота могли получить свое прозвание и от св. Фрола, что в Мясниках, тем более, что эта улица именовалась также Фроловкою. Вообще должно заключить, что та или другая Фроловская церковь в древнее время была первою, до которой доходил прямой путь из Кремля. Так прозывались и Троицкие Кремлевские ворота Ризположенскими, по всему вероятию, от церкви Ризположения, существовавшей неподалеку от церкви Бориса и Глеба у Арбатских ворот, в конце Воздвиженки и последнего Кисловского переулка, и в древнее время, быть может, стоявшей на прямом пути из Кремля, не говоря о благочестивых поводах ее постройки на этом именно месте, быть может в память спасения Москвы от нашествия Татарского царевича Мазовши. Затем Николаевские или Никольские Кремлевские ворота точно также прозваны от монастырской церкви Николы Старого (ныне Греческий монастырь на Никольской), как и Воскресенские ворота в Китай-городе именовались от монастыря Воскресенского на Тверской (ныне Саввинское подворье).

Следует кстати упомянуть и о третьем св. Фроле, который и доселе существует за Москвой-рекой на краю города между Конною площадью и Кожевниками на Зацепе (ныне церковь Всех Скорбящих Радость), где в древнее время вся эта местность с обширным лугом покрывалась многочисленными табунами лошадей, пригоняемых на продажу Ногайскими Татарами, и где по этому случаю существовал и особый Ногайский Двор.

В 1474 г. в Москву прибыл посол царя Ахмата Большой Орды, а с ним множество Татар, 600 челов., а гостей (купцов) с ними с товаром и с коньми 3200 челов.; а коней с ними продажных было более сорока тысяч. В 1508 г. послы от Ногайских мурз били челом вел. князю Василию Ив., чтобы пожаловал, велел Ногайским гостям ездить к Москве с коньми и со всяким товаром. Конечно, разрешение последовало и время от времени они во множестве появлялись под стенами Москвы, производя торговлю конями и всяким азиатским добром.

С тех пор Ногайский конный торг совсем утвердился в Москве в упомянутой местности, почему явился там и Ногайский Двор и устроились слободы Кожевников. В 1563 г. в июле мурзы пригнали послов и гостей 1000 человек, а лошадей с ними восемь тысяч. В 1565 г. пригнано лошадей 5547[69]69
  П. С. Л., VI, 32, 248; Русская Истор. Библ., III, 183.


[Закрыть].

Как мы упоминали выше, Фроловские ворота были построены в 1491 г. Итальянским архитектором Петром-Антонием в том виде, как обыкновенно строились городские ворота без высокой башни, какая существует теперь. Они представляли однообразную постройку на четыре угла, с шатровою кровлею, наверху которой стояла небольшая башенка с небольшою главою, над которою высился большой двуглавый орел. В средине башня под главою висел колокол, по всему вероятию, для часового боя, так как и в то время или, по крайней мере, в XVI ст. над воротами существовали часы. На это указывает то свидетельство, что в 1585 г. при трех воротах Кремля, у Спасских, Тайницких и Троицких, находились на службе особые часовники. В 1613–1614 гг. упоминаются часовники, кроме указанных трех, еще и при Никольских воротах. Они получали годового жалованья по 4 р. и по две гривны на мясо и соль и, кроме того, по 4 арш. сукна настрафилю. В 1614 г. о часах на Никольских воротах упоминается в последний раз. Вероятно в этом году они были разобраны. Потом в 1674 г. были разобраны и Тайницкие часы, после чего Кремль оставался только с двумя башенными надворотными часами, Спасскими и Троицкими. У Фроловских ворот в 1614 г. был часовником Никифорка Никитин. Часы, вероятно, были не особенно сложного устройства, – Русские, как их прозывали в те времена, разделяемые на дневные, от восхода солнца, и ночные, от его заката. Спустя десять лет царь Михаил Фед. пожелал устроить на воротах часы более сложной механики, несомненно по проекту появившегося тогда (с 1621 года) в Москве искусного мастера, англичанина Христофора Галовея, который для устройства новых часов предложил надстроить над воротами высокую башню, как это и было исполнено в 1624–1625 годах. В сентябре 1624 г. старые боевые часы были проданы на вес Спасскому Ярославскому монастырю за 48 руб., весу в них было 60 пуд железа. В том же году колокольный литец Кирила Самойлов слил на Фроловские ворота к часам тринадцать колоколов (А. О. П. № 879, № 921). Когда была окончена постройка и часы стали указывать время и производить игру колоколами, Государь очень щедро наградил строителя. 29 января 1626 г, он получил Государево и отца Государева, патриарха Филарета Никитича, жалованье: серебряный кубок, 10 арш. атласу алого, 10 арш. камки лазоревой, 5 арш. тафты виницейки червчатой, 4 арш. сукна красно-малинового, сорок соболей – 41 р., сорок куниц – 12 р., всего почти на 100 р. «А пожаловал Государь его за то, что он сделал в Кремле-городе на Фроловских воротах башню и часы».

В мае месяце того же года случился лютый пожар в Кремле, куда огонь перенесся от храма Василия Блаженного на Вознесенский монастырь и далее на Чудов и по всему Кремлю. Новая башня и с часами погорела так, что надо было все устраивать вновь. Опять англичанин Галовей принялся за работы, которые и окончились уже в 1628 г., когда 16 августа опять ему выдана была награда, почти равная прежней. Вместе с ним была выдана награда поменьше и нарядчику Вилиму Графу за то, что он был у башенного и у часового дела до Московского пожара и после пожара (А. О. П. № 930). Христофор Христофоров Галовей, или, как его тогда называли Алавей, Халове, выехал в Москву на службу в 1621 г, на жалованье по договору в год 60 р., кормовых по 20 коп. на день, да на неделю по возу дров. В 1640 г. он получал уже 75 р. в год и удвоенные кормовые. Он состоял часовником Фроловской башни и придворным часовщиком, почему всякий корм и питье получал из Дворца (Дом. Быт Р. Царей, изд. 3, с. 107). В 1628 г. он починивал во Дворец часы большие – Цесарская башня, и часики невелики воротные (носимые на вороту, ныне карманные) в серебре.

В 1654 г., когда царь Алексей Михайлович находился в Литовском походе, в Москве распространилось страшное моровое поветрие. Помирали целые улицы и многолюдные монастырские и боярские дворы. Были предприняты различные меры, очень разумные и очень строгие, дабы остановить распространение мора. В Кремле все городовые ворота велено запереть и решетки запустить, оставив для проходу только одну калитку на Боровицкий мост, да и ту калитку велено на ночь замыкать и для того поставить сторожей. В это самое время, 5 октября в 4-м часу ночи учинился пожар на Фроловской башне; что было деревянного, выгорело и часы испортило, и часовой колокол упал и своды в башне проломил и разбился. Потушить пожар было невозможно, потому что лестницы к часам были деревянные и вскоре погорели. Часовник на допросе сказал, что заводил часы без огня, и отчего на башне загорелось, про то он не ведает (Доп. А. И., IV, 490).

С большим сожалением об этом пожаре рассказывает архидиакон Павел Алеппский.

Когда моровое поветрие утихло, возвратился в Москву и царь Алексей Михайлович, весьма торжественно, как подобало.

Это происходило 10 февраля 1655 г. Тогда же только что прибыл в Москву (2 февр.) и Антиохийский патриарх Макарий со своим сыном архидиаконом Павлом Алеппским. Они смотрели торжественный выезд царя из окон Кирилловского монастырского подворья, находившегося возле Спасских ворог, где им было отведено помещение. Архидиакон Павел подробно описывает этот въезд, о котором его речь будет впереди, и, между прочим, рассказывает, как государь, дойдя до Спасских ворот и увидев обгорелую их башню с часами, горько заплакал.

«Над воротами, – говорит архидиакон, – возвышается громадная башня, высоко возведенная на прочных основаниях, где находились чудесные городские железные часы, знаменитые во всем свете по своей красоте и устройству и по громкому звуку своего большого колокола, который слышен был не только во всем городе, но и в окрестных деревнях, более чем на 10 верст. На праздниках нынешнего Рождества[70]70
  Архидиакон пишет ошибочно. Как упомянуто, пожар случился 5 октября.


[Закрыть], по зависти диавола, загорелись деревянные брусья, что внутри часов, и вся башня была охвачена пламенем вместе с часами, колоколами и всеми их принадлежностями, которые при падении разрушили своею тяжестью два свода из кирпича и камня, и эта удивительная редкостная вещь, восстановление которой в прежний вид потребовало бы расхода более чем на 25 000 динаров (рублей) на одних рабочих, была испорчена. И когда взоры царя упали издали на эту прекрасную сгоревшую башню, коей украшения и флюгера были обезображены, и разнообразные, искусно высеченные из камня статуи обрушились, он пролил обильные слезы».

Конечно, архидиакон все это описывал наполовину по рассказам Москвичей, почему часы явились знаменитыми во всем свете. Но любопытно, что в числе украшающих и доныне Спасскую башню разных фигур и балясин находились, как упомянул архидиакон, и искусно высеченные из камня статуи, о которых упоминают и домашние свидетельства. В 1624 г. октября 6 по указу царя Михаила Фед. сделано было на четыре болвана однорядки (верхняя одежда) суконные, сукна пошло английского разного цвету 12 арш.; а быть тем болванам, сказано в записи, на Фроловских воротах. Таким образом, эти болваны были поставлены, вероятно, по четырем углам ворот еще во время первоначального устройства башни по замыслу Галовея. Однако по Русскому обычаю их одели в суконные кафтаны, вероятно, с мыслью сокрыть их статуйную идольскую наружность и дать им вид живых людей.

Что касается внутреннего устройства часов, то по этому предмету сохранились отрывочные указания только о часах, существовавших до постройки башни. Приведем несколько таких указаний.

В 1613 г. Фроловский часовник делал к часам железный запор. В 1614 г. Фроловские часы возобновлялись и приводились в новый порядок, при чем часовник Никитин делал у часов шестерню да подъем перечасный, а плотники делали на воротах лестницы и крыльца, и у часовника крыльцо всходное с дверью, а у часов у бою клали брусье новое и куплены скобы, чем прибить к брусу боевую пружину. В 1619 г. часовник Каменного моста (Троицких ворот) у своих часов переделывал вал, переписной бой. В 1621 г. часовник Тайниковских ворот у своих часов делал ветреник да колесо у маятника. В 1626 г. часовник того же Каменного моста у своих часов поделывал ветреник, да у ветреника репей зубчатой, да в колесо трубку большую на вал ходовой.

Из этих заметок видно, что часовники были искусные кузнецы и слесаря, так что, кроме ухода за часами, они работали и на сторону. В 1616 г. Фроловский часовник Потап Моисеев сделал 12 аршин железных, которые по государеву указу велено было раздать по торговым рядам старостам для прямые меры[71]71
  О часах и часовниках см. Архив Оруж. Палаты (ныне Дворцовый) № 696, 889, 890, 921, 922, 923, 930, 1058, 1063, 1071.


[Закрыть].

Бывший в Москве в 1661 г. посол австрийского императора, барон Мейерберг, оставил нам даже изображение Фроловских часов, по которому видно, что вверху круглого циферблата было изображено солнце с лучами, неподвижное, при чем нижний его луч в виде стрелки служил указателем цифр, расположенных по ободу циферблата, имевшему вращательное движение, подвигая по порядку изображенные на нем цифры к неподвижной стрелке, т. е. к неподвижному лучу солнца. Таким образом на этих часах не стрелка ходила, а ходил мимо стрелки обод циферблата с указными вызолоченными цифрами, славянскими, каждая мерою в аршин. Этот ходовой указательный круг-колесо в диаметре имел 7¼ арш., кругом колеса – 10½ саж. Средина циферблатного круга была покрыта лазоревою краскою и испещрена золотыми и серебряными звездами с изображениями солнца и лупы, что, конечно, представляло небесное пространство.

Таковы ли были и сгоревшие часы Галовея, – неизвестно.

После пожара в 1654 г. часы, конечно, были возобновлены. Потом в 1668 г. их снова возобновляли, вываривали от ржавчины в щелоку и починивали (Д. Б. Ц., изд. 3, 108, 613).

Так эти старозаветные часы дожили до XVIII ст., когда в первом же году столетия, 1701, во время нового лютого пожара в Кремле, они, по всему вероятию, погорели вместе с другими зданиями. С этого времени Петр задумал устроить часы на Спасской башне «против (по подобию) немецкого обыкновения на 12 часов», притом с колокольною игрою с танцами, против манера, каковы в Амстердаме. Там и были заказаны такие часы.

В 1702 г. государь повелел в Голландии купцам Христофору Бранту и Ивану Любсу сделать три колокольные часовые игры. В 1704 г. они изготовили только две игры и подали счет, что те колокола и танцевальные часы стали им с издержками в 42 474 ефимка с лишком.

В 1703 г. часовник Григорий Алексеев доносил о старых часах, что на Спасской башне у боевых часов, у указного круга, что в Кремль, верхние шестерни испортились обе и тот указный круг не ходит.

В 1704 г. заказанные часы из Архангельска прибыли в Немецкую слободу на двор генерала Лефорта, а потом оттуда были перевезены на 30 подводах на Посольский двор (на Ильинке) и поступили в заведывание Оружейной Палаты (Туманского, Рос. Магазин, II, 467). Ставил их на место и вполне устроивал в течение 1705–1709 г. иноземец Яким Гарнов, Гарнель (Garnault). В 1709 г. он доносил, что «его радением часы приходят к окончанию». Однако есть свидетельство, что 9 декабря 1706 г. поутру пробило 9 часов, а в 12 заиграла музыка: почали часы бить по-немецки и указные круги на 12 часов.

Меншиков также устроил себе часы с курантами на церкви Гавриила Архангела (Меншикова башня), о которых упоминается в 1708 г. Выше упомянутая третья игра была доставлена купцами в Ингермоландскую канцелярию, т. е. прямо к Меншикову. Как играли Спасские часы, об этом сведений нам не встретилось. Но после Петра год от году они ветшали без починки и в 1732 г. заставили находившегося при них часовника Гаврилу Паникадильщикова донести по начальству о необходимости произвести починку обветшавших часов. За перепиской между Оружейной Палатой и Губернской Канцелярией ответа не последовало. Часовщик в 1734 г. 2 января подал новое доношение, в котором писал, что «часы за непочинкою пришли в пущую ветхость и все другие часы ветхости превосходят», и представил список материалов, потребных на починку, в том числе стали 11 пуд, железа 24 пуда, проволоки 20 фунтов, канату посконного 100 саж., два круга деревянных указных, жестяных золоченых слов латинских 3, русских 2, получасовых 3, звезд жестяных белых 12, три гири бомбовы по 10 пуд и пр.

Между тем в конце февраля того же 1734 г. из Петербурга был прислан к управлению на Троицкой башне колокольной музыки колокольный игральный обер-мастер Яган Христофор Ферстер. Он нашел на башни игральных колоколов 26, к которым в прибавок должен был прибрать еще 8 колоколов басовых. Вместе с тем он доносил, что «оная Троицкая башня, по его усмотрению, находится в тесном месте, в стенах и в глуши, и музыка со оной башни будет не слышна, а надлежит де оной колокольной музыке быть на Спасской башне, понеже де оная стала на всей красоте и вельми та колокольная музыка и играние во дворце и в Москве будет слышна». На это предложение Сенат решил, что ежели о бытии оной колокольной музыки на Троицкой башне особливого именного Ее Величества указу нет, то оную музыку поставить на Спасской башне. Но именной указ нашелся в Губернской Канцелярии, где в протоколе было записано 1 января 1731 года, что «граф Семен Андреевич Салтыков приказал имянным Ее Величества указом с церкви Архангела Гавриила, что на Чистом пруде (Меншикова башня), часовые колокола сняв, поставить на Троицкой башне, как надлежит, и к ним приделать инструменты, чтоб играли». На основании этого указа Сенат в августе 1734 года приказал упомянутой колокольной музыке быть по-прежнему на Троицкой башне, где и должен был работать обер-мастер Ферстер. Восемь колоколов согласных голосами он прибирал в Артиллерии на Пушечном дворе из хранившихся там шестисот колоколов, собранных в прежние годы (по указам Петра) от церквей[72]72
  Арх. Мин. Юст., дела Сенат. Конторы, № 7712.


[Закрыть].

Спасские часы, вероятно, были починены, но в лютейший пожар всей Москвы в 1737 г. часы на обеих башнях погорели и были приведены в порядок в том же году.

Из приведенных свидетельств видно, что на Спасской башне в это время колокольной игры уже не существовало. На Троицкой она поддерживалась до конца XVIII ст. и рассказывают, что колокольный музыкант разыгрывал руками и ногами даже «Святый Боже» при погребении первых вельмож, напр., начальника Москвы графа З. Гр. Чернышева в 1784 г. и других, бренные останки которых были проносимы в Троицкие ворота[73]73
  Гастева: Стат. описание Москвы. М., 1841, 57.


[Закрыть].

Однако, в течение времени и Спасская башня получила такие же куранты. В 1763 г. в помещениях под Грановитой Палатой происходила разборка архивных дел бывших Преображенского и Семеновского Приказов, при чем были найдены «большие английские курантовые часы», быть может, некогда снятые со Спасской же башни. По именному указу импер. Екатерины II в 1767 г. эти часы поведано поставить на Спасской башне, для чего был приглашен часовой мастер Фаций, запросивший за эту работу 14 556 р. Сумма к расходу была утверждена, а заведование делом было поручено вице-президенту Мануфактур-Коллегии Сукину. Под его смотрением установка часов продолжалась три года. В конце 1770 г. Сукин донес Сенату, что установка часов мастером Фацием совсем окончена. Сенат приказал освидетельствовать работу, в какой исправности часы в ходу и прочны ли будут на предбудущие времена, для чего были собраны часовые мастера, записные цеховые и вольные[74]74
  Арх. Мин. Юстиции, дела Статс-Конторы, № 849. Упр. Благ., связка 228, № 4283.


[Закрыть].

Кирилловское подворье

Входя в Кремль, надо припомнить, что в древнее время вся его местность была очень тесно застроена, кроме монастырей и церквей, главным образом домами и дворами бояр, между которыми по уголкам теснились также и дворы церковных причтов, протопопов, попов, диаконов. Все эти дворы занимали свои места не линейно по направлению улиц, а как было удобно. Где оказывалось свободное пространство, там и поселялся тот или другой двор и малый дворик, оставляя небольшое пространство для прохода и проезда, поэтому в древнем Кремли прямых улиц не существовало, повсюду были только переулки, сеть переулков и кривых колен, в иных местах упиравшихся в тупики.

Впервые прямые улицы от Спасских и Никольских ворот к Соборной площади были проведены Иваном Третьим около 1500 года (С. Г. Г., I, 348), но по тесноте дворового размещения ширина этих улиц не превышала 4 саж., а местами они стеснялись до 3 саж., именно в ту же ширину, какая и доныне существует в проезде Спасских ворот. Даже и в половине XVIII ст. от Спасских ворот большая улица шла к Ивановской площади шириною в 4 саж. с полу-четвертью, а местами и в 3½ сажени. Она называлась Спасскою.

От самых ворот, несколько влево, в расстоянии 11 саж. находилась церковь Афанасия Александрийского, иначе Афанасьевский монастырь и при нем подворье Кирилло-Белозерского монастыря. Церковный угол выходил прямо против середины и доселе существующей старой стрелецкой караульни в расстоянии от нее на 7½ саж. Самая церковь стояла против теперешнего здания Дворцового ведомства в расстоянии от него на 5 саж.

На месте этого здания некогда стояли каменные палаты купца Тарокана, построенные им в 1470 году, первое каменное здание в Москве, принадлежавшее частному лицу.

По Спасской улице подворье в длину занимало 28 саж., взади без малого 25 саж., поперек по линии Кремлевской стены около 18 саж., в противоположном угловом конце, где за эту межу выдвигалось отдельно стоявшее здание подворья, без малого 24 саж. Такую меру дает план 1757 г.[75]75
  По другому плану 1756 г. мера обозначена так: по улице 30 саж., взади 29, по Кремлевской стене 28, в угловом конце 19 саж:. Так различно чертились планы в XVIII ст. Оба плана подписаны архитектором Вас. Яковлевым. Они различаются и в подробностях.


[Закрыть]

Афанасьевская церковь впервые упоминается в 1389 г. по случаю начавшегося 21 июля от нее пожара, от которого мало не весь город Кремль «погоре». Однако, в Никон. летописи (изд. 1786 г., IV, с. 148) упомянуто, что в 1386 г. в монастыре св. Афанасия был погребен некий Семен Яма (по другим спискам той же летописи, вместо Афанасьевского монастыря упомянут по этому случаю монастырь Вознесенский, который едва ли существовал в этом году). В то время церковь, конечно, была деревянная. Каменная была построена в 1462 г. Василием Дмитриевым сыном Ермолина, во Фроловских воротах, как написано в Летописи, а предел у нее св. Пантелеймон. В том же году 27 июля она была освящена (Известия Ак. Н. 1903 г., том VIII, кн. 4, с. 77). По всему вероятию, после многих пожаров, каменный храм значительно обветшал и потому в 1514 г. вновь построен из кирпича Юрием Григорьевым Бобыниным.

В июне 1571 г. царь Иван Вас. Грозный пожаловал к Афанасию Великому на церковное строенье и на двор 200 руб. Тогда, вероятно, и самое подворье впервые построено также каменное, т. е. кирпичное, палаты, кельи и служебные здания.

Когда именно основалось при церкви Афанасия монастырское подворье, сведений не имеем. Припомним, что преп. Кирилл, еще бывши мирянином, проживал вблизи Афанасьевской церкви, во дворе ближнего человека у вел. князя Дмитрия Донского окольничего Тимофея Васильевича, у Тимофеевских, впоследствии Константино-Еленских ворот. Может быть еще при жизни преподобного и устроено было здесь его подворье (см. Тимофеевские ворота).

О составе строений подворья сведения находим только от позднейшего времени, именно по случаю Московского пожара в 1737 г., когда «в оном подворье на св. церквах главы сгорели и кресты свалились и в кельях всякое деревянное строение внутри и кровли все погорело без остатку, отчего и каменное здание повредило и сыплется; сквозь своды от дождевой мокроты имеется во многих местах не малая теча и опасно, чтоб всему монастырскому каменному зданию от течи конечного повреждение не случилось». Так после пожара доносил об этом строитель монастыря, испрашивая должную сумму на починку разрушенных зданий. Но еще в 1731 году архимандрит Кириллова монастыря Иринарх доносил в Коллегию Экономии, что «от древних лет построен в Кремле городе Афанасьевский монастырь, который приписан к тому Кириллову монастырю на подворье, а в том монастыре на соборных церквах кровли покрыты черепицею и та черепица вся обвалилась и от течи своды повредились и во многих местах стены расселись, отчего то строение рушится, и просил то строение осмотреть и перекрыть, дабы то строение и пуще не развалилось и в большой убыток не пришло».