Текст книги "История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I"

Князь Федор Михайлович помер в 1540 году, оставив наследство и двор сыну Ивану (в 1541 – крайчий, с 1548 г. боярин, † 1586 г.).

Иван Федорович приходился племянником Ивану Грозному, хотя и был несколько старше его по летам. Он был женат на племяннице государя, дочери Казанского царевича Петра, который, приняв Православную веру, был женат на государевой сестре Евдокии. Само собою разумеется, что уже одно родство ставило его в самые близкие отношения к малолетнему государю, а потому он скоро занимает очень важную должность. В 1541 году одиннадцатилетний государь жалует его к себе крайчим, которого обязанность была стоять у государева стола и подавать, отведывая, кушанья и питья, т. е. охранять государево здоровье в пище и питье.

На свадьбе государя, когда Грозный женился в 1547 г. на Настасье Романовой, Мстиславский тоже является в числе самых близких людей к государю: он спит у постели новобрачного с Никитою Романовым Юрьевым и находится в спальниках и мовниках в мыльне у государя с тем же Романовым и с любимцем Алексеем Адашевым.

Почти в одно время с государем и по его назначению женился и Мстиславский на княжне Ирине Александровне Горбатовой-Суздальской. Свадьбу справляет сам государь на дворцовый счет и обещает притом, что и вперед хочет жаловать своего племянника с его новобрачной и новым родством великим своим жалованьем. Действительно, обещание это было в точности исполнено, и Мстиславский во все царствование Грозного постоянно был впереди всего боярства не по одной знатности своего рода, но и по особому расположению к нему государя, так часто опалявшегося почти на всех своих приближенных. Конечно, при Грозном мудрено было не попасть в какую-либо беду и не поселить в государе какого-либо подозрения к своим действием. Случалось это с Мстиславским. Но гроза к счастью проходила благополучно. По всему видно, что князя спасал его характер, не отличавшейся ни особым честолюбием, ни способностью заводить интриги и крамолы. Князь вовсе не принадлежал к тому разряду приближенных лиц, из которых выработался впоследствии Борис Годунов. Он был вполне преданным и самым послушным племянником государю и всегда удалялся от всякой борьбы с боярами и от всякого участие в их крамолах.

В 1548 г. Мстиславский пожалован из кравчих в бояре и по знатности рода занял тотчас самое видное место в кругу бояр. Во время знаменитого похода под Казань в 1552 году он был первым воеводою в большом полку, что равнялось званию генерал-фельдмаршала. Точно также и во время похода на Ливонию в 1559 г. был тоже первым воеводою. И там и здесь он ратоборствовал успешно, хотя и не отличился никаким особенно блистательным делом. В 1565 г., в год учреждения Опричнины, двор Мстиславского и с двором кн. Владимира Андреевича сгорел.

Когда на другой год (1566) Грозный царь позволил Владимиру Андреевичу выстроить себе хоромы на старом месте, подле Митрополича двора и посторонь Троицкого двора (подворья), то, для пространства, отдал ему и место Мстиславского двора. В это время, по всему вероятию, Мстиславскому было отведено новое место неподалеку от Гостунского собора, именно то место, которым в XVII ст. владел уже его сын Федор Ив. Мстиславский (в 1577 году из крайчих боярин, † 1622 г.).

При разделении государства на Опричнину и Земщину Грозный оставил и Мстиславского в Земщине вторым после Ив. Дм. Бельского. Это значило, что он был во главе Земского или общегосударственного правительства. С этой поры, как известно, дела в государстве приняли другой оборот и новые походы и войны оказывались весьма неудачными.

Так, в 1571 г., когда шел к Москве Крымский хан Девлет-Гирей, Московские воеводы, в том числе вторым Мстиславский, не успели дать отпор хану и пропустили его к самой столице. Москва вся была сожжена. Посмотревши на небывалый пожар, хан без дела отправился домой. Конечно, не один Мстиславский был виноват в этом несчастии. Тогда от внутренней, собственно царской и дворской, смуты все Русские люди были поколеблены нравственно и готовы были изменять и желать всякого врага своему же государству. Но Грозный обвинил именно Мстиславского в том, что он с товарищами боярами изменил, навел на Русскую землю хана, и вдобавок соблазнился в вере и помышлял отъехать в Литву. Оправдываться было нечего, ибо царь обвинял сколько самого Мстиславского, столько же вообще все боярство, которого Мстиславский был только передовым представителем. По ходатайству митрополита и духовенства, первенствующий боярин был прощен; от него взята клятвенная запись за поручительством троих бояр, обязавшихся внести царю 20 000 р., если князь отъедет; за бояр еще поручилось 285 человек, разверставши эту сумму, кто сколько мог уплатить, так что порука стала самая крепкая. Князь обещал к иной вере не приставать, веру христианскую держать твердо.

Ровно через десять лег опять он попадает и с двумя сыновьями в какие-то изменные вины и дело опять оканчивается только новою клятвенною записью, по которой боярин с сыновьями дает клятву не отъехать ни к которому государю.

Грозный, как известно, очень боялся боярской измены и отбирал такие записи по первому сомнительному поводу от и каждого знатного боярина, стоявшего впереди других. Однако за Мстиславского бояться было нечего: это был человек смирный и неспособный сделать какое-либо решительное дело. Грозный, вероятно, очень хорошо знал это и не лишал князя своего прежнего родственного расположение. В своем духовном завещании 1572 года он оградил его и со стороны пожалованных вотчин, завещав сыновьям следующее: «А что отец наш вел. князь Василий пожаловал кн. Федора Мстиславского и что я придал сыну его кн. Ивану, и сын мой в ту у него вотчину и у его детей не вступается; а отъедет куда-нибудь, и та вотчина сыну Ивану».

Однако и после этой милости по каким-то случаям снова восставал гнев царя. В страшные времена беспощадных казней, в 1574 г., по свидетельству одной позднейшей летописи (История Соловьева, VI, 235, пр. 84, 94), царь Иван Васильевич «казнил в

Кремле у Пречистой на площади многих бояр, Чудовского архимандрита, протопопа (вероятно Амоса от Николы Гостунского) и многих всяких людей. А головы метали под двор Мстиславского». Можно заключить, что это происходило на Соборной площади, перед Успенским собором, так как этот собор нередко обозначался и именем Пречистой.

Из приведенного свидетельства видим, что гнев царя на бедного боярина не унимался – головы казненных и теперь, в 1574 г., летели под его двор.

Но эти казни могли происходить и не у Пречистой в виду Успенского собора, на Соборной площади, а у Пречистой на площади пред Иваном Святым, как тогда именовался Иван Великий, которая впоследствии стала прозываться Ивановскою площадью и на которую действительно в то время выходил уже новый двор Мстиславского, так что головы казненных близко могли выбрасываться под этот двор, возле которого с восточного его конца, близ Николы Гостунского, стояла церковь Рождества Пречистой Богородицы на Трубе, именовавшаяся и одним словом: Пречистая. Заметим, что двор Мстиславского, находившийся между двором митрополита и двором князя Владимира Андреевича, мог выходить лицом к собору, но этот двор в 1566 г. был отдан Владимиру Андреевичу, а казни происходили в 1574 г., когда Мстиславский жил уже на своем новом дворе, у Рождества Пречистой.

По смерти Грозного кн. Иван Федорович остался в боярской Думе первым, а сын его кн. Федор Иванович пятым. Есть свидетельство, что Грозный именно Мстиславского с Никитою Романовым назначил опекунами к сыну, царю Федору. Но вскоре главным опекуном молодого и неспособного царя явился его шурин, Борис Годунов, пролагавший себе прямо путь к престолу.

На этом пути упомянутые два человека ему очень мешали. Неизвестно, как было дело, но вскоре Романов заболел и в 1586 г. помер. С Мстиславским Годунов стал жить в великой любви и дружбе; назвал его себе отцом, а тот его сыном; заодно радели о государевом деле. Но это продолжалось недолго. Противники Годунова, другие бояре, особенно Шуйские, подговорили (будто бы) первого боярина стать заодно с ними против Годунова и извести его. Боярин долго не соглашался, а потом решился устроить пир у себя в доме, позвать Годунова, тогда и убить его. Но заговор был открыт и Мстиславский был сослан в Кириллов монастырь, пострижен в монахи и вскоре там умер, в том же 1586 году. Трудно поверить, чтобы Мстиславский, смирный и всегда осторожный в своих отношениях к тогдашним дворским интригам и смутам, сделался вдруг заговорщиком и даже назначил свой пир и свой дом для преступного злодейства. Нет сомнения, что вся эта басня сочинена человеком, которому было надобно удалить первого боярина, след. самим Годуновым, очень хорошо знавшим только одно, что Мстиславский не был на его стороне, враждовал ему, а главное был первым в Думе, и по старшинству, и по знатности рода, стало быть всегда служил помехою для приобретения царского сана.

Имя кн. Ивана Федоровича поминалось и при первом Самозванце. Рассказывали, что Мстиславский был ему, т. е. истинному царевичу Дмитрию, крестным отцом и лжецарь сохранял дорогой его крест, как прямое доказательство истинности своего царского происхождения.

У князя Ивана Федоровича было два сына и две дочери. Младший сын Василий помер еще при Грозном в 1582 г. Дочь Настасья также еще при Грозном была замужем за названным царем Симеоном Бекбулатовичем, которому Грозный передал царство, даже венчал его царским венцом, назвавшись сам простым государем (владельцем) князем Иваном Московским. Все это делалось во время Опричнины. Титулованная царица Настасья скончалась схимницею с именем Александры в 1607 г.

Другая дочь Ирина осталась девицею и потом была пострижена в монахини. Единственным представителем этого знатного рода и последним в роде был старший сын, князь Федор Ив., который, подобно отцу, занимал между боярами и в Думе первенствующее положение до своей смерти, в течение всего Смутного времени. Службу он начал, как и отец, тоже кравчим в 1575 г. и через два года был пожалован в бояре. Годунов, удаливший со сцены отца, оставил сына в покое. Это доказывает, что Федор Ив. не был по своему характеру и дарованиям опасен для будущего обладателя царством. Действительно, это был человек тех же осторожных нравов, как и отец. Он не вмешивался в боярские интриги, стоял от них подальше и всегда особняком, защищая только интересы того государя, которому обещался крестным целованием служить; а служил он и Годунову, и Расстриге, и Шуйскому, и Владиславу и на остаток дней царю Михаилу Романову. Для господствовавшей в каждое время власти он был дорогой человек, как главный авторитет всего боярства, всей правящей среды, и между тем человек спокойный, вовсе нечестолюбивый и неспособный ни к какой интриге. Годунов однако и его побаивался и, рассказывают, что будто бы и жениться ему не позволял, дабы вовсе прекратить род такого опасного совместника для получение царства. Неизвестно, когда это было; быть может, еще в самом начале стремлений Годунова проложить себе путь к престолу. Известно только, что Федор Ив. был женат три раза. Первая его жена Улиания скончалась в 1586 г. апреля 6. Со второю, Прасковьею Иванов., он был в 1606 г. мая 8 посаженым отцом, а она матерью у Расстриги, который перед тем будто бы и устроил брак Мстиславского, дозволив боярину жениться после запрещения Годунова. На третьей, Орине Мих., дочери кн. Михаила Гр. Темкина-Ростовского, он женился в 1617 г. Она пережила своего мужа и скончалась инокинею с именем Домники, в 1630 г. Таким образом если и действительно Годунов препятствовал его женитьбе, то это могло случиться, как и вероятнее, не в царствование Годунова, а еще прежде, при царе Федоре Ив., именно после 1586 г., когда умерла первая супруга, при чем Годунов мог действовать еще именем царя Федора.

В течение своей службы Федор Ив. совершил несколько походов в Ливонию, против Шведов, против Польского короля Батория, против Татар (1577–1592). Особенно удачно он воевал против Шведов в 1590 и 1592 г. Но в Смутное время ему не счастливилось. При Годунове, встретив Самозванца под Новгород-Северским, в декабре 1604 г., он проиграл битву и был так изранен (получил 15 ран), что попал было в плен, но вскоре был отбит. Точно также он потерпел поражение и при Шуйском от полчищ Болотникова. Первенствуя в царской Думе между боярами, он и в походах всегда назначался первым, старшим воеводою.

Как ни был Мстиславский осторожен и далек от всякой интриги, но по особенно видному своему положение в государстве не раз попадал, по крайней мире своим именем, в огонь боярских смут и заговоров, против боярских же царей Годунова и Шуйского. В один из таких заговоров потерпела и его старшая сестра Ирина.

Еще при царе Федоре Ив., когда всем явно стало, куда направляет свои виды шурин его, Годунов, лучшие, наиболее предприимчивые бояре, именно Шуйские, с совета митрополита Дионисия и при пособии всего Московского купечества и посада решились перейти временщику дорогу. Так как у царя Федора детей не было и царица Ирина, сестра Годунова, не обещала чадородия и в будущем, то упомянутые лица составили совет и рукописаньем утвердились: бить челом государю, чтобы он оставил первую царицу, отпустил бы ее в иноческий чин и, ради чадородия и наследника, женился бы на другой. Невестою была избрана сестра Мстиславского, Ирина Ивановна.

Само собой разумеется, что Годунов тотчас проведал этот заговор и Ирину тайно увезли из дома и постригли. Шуйские и их советники тоже были все разосланы в ссылку и там изведены. Несчастная княжна пережила всех своих врагов и всех своих родичей. Она скончалась в 1639 г., живя в Вознесенском монастыре и пользуясь постоянно царским почетом при супруге царя Михаила, Евдокии Стрешневой.

При избрании на царство Василия Шуйского многие думали избрать лучше Федора Ив. Мстиславского, и говорят, что если б созван был Земский Собор, то так бы и случилось, потому что Мстиславский был самый знатный человек в государстве и к тому же был совсем непричастен ни к какой из боярских партий. Однако князь решительно отказывался от царского венца и говорил, что пострижется в монахи, если его выберут. Между тем многие поспешили и без Земского Собора выбрать Шуйского. Тогда противная партия, должно быть по преимуществу сторонники и родственники Мстиславского, затеяла смуту его именем, надеясь посадить его на царство даже и против его желания, лишь бы низвергнуть Шуйского и приобрести при новом царе новые выгоды.

По розыску оказалось, что Мстиславский ни в чем не был виноват, а зачинщиком явился боярин Петр Никитич Шереметев, родственник Нагих (за Мстиславским была женою двоюродная сестра царицы Марфы Нагой).

Окончилось потом и царство Шуйского, а Мстиславский все оставался первым, оставался как бы корнем Московского боярства, которого очень многие ветви частью были порублены, частью сами обломались в эту бурную и грозную эпоху нашей истории.

Когда, по низведении Шуйского, настало междуцарствие, кому же было взять в руки правление государством, по крайней мере на время, до избрания царя, как не боярской Думе. В Думе оставалось семь бояринов и во главе их стоял тот же Мстиславский. Временное правительство и скрылось в его имени: грамоты писались и все распоряжения делались от боярина Федора Ивановича Мстиславского со товарищи.

Недолго существовало это правительство; только два месяца оно наслаждалось властью, как говорит летописец, и само отдалось в руки Поляков. «Оскудеша премудрые старцы, эти седмочисленные бояры, изнемогоша чудные советники! Отнял Господь крепких земли!» – восклицает летописец, описывая события этого времени. Боярская среда здесь вполне обнаружила, что Грозный был прав, постоянно обвиняя и подозревая ее в измене. Она в лице своих представителей и самых бойких и деятельных людей тянула в Польшу, выбрала себе в цари королевича Владислава. Когда приверженное к Польским интересам боярство довело дело до того, что решилось присягнуть даже королю Сигизмунду или отдаться в его полную волю, и когда оно стало принуждать и патриарха, чтобы утвердил эту мысль грамотою, то патриарх Гермоген проклял это боярское начинание.

Рассказывают, что у патриарха с боярами была большая ссора по этому случаю, что наиболее деятельный зачинщик этого дела и всего зла предводитель, Михайла Салтыков, понося и позоря владыку, от ярости выхватил на него нож. Гермоген громко ответил, что не боится его ножа, что силою креста вооружается против ножа, и тут же проклял изменника. А Мстиславскому сказал: «Ты должен начинать, господин, ты знатностью теперь над всеми большой; тебе должно подвизаться за Православную веру; если же и ты также прельстился, как и прочие, то скоро Бог прекратить жизнь твою и род твой возьмет весь от земли живых, и не останется рода твоего ни один».

Так и сбылось это пророчество, прибавляет позднейший летописец.

Бояре продавали отечество за боярские почести и корысти, а потому и великий подвиг спасти отечество от иноплеменной и собственной внутренней вражды достался не первому боярину, а первому простолюдину, выборному человеку Русской земли, Козьме Минину. Первый боярин остался по-прежнему первенствовать в царской Думе, то есть все осталось в прежнем порядке, а народом уничтожен был только беспорядок, наделанный теми же боярами.

При царе Михаиле Федоровиче Мстиславский мог доживать свой век очень спокойно. Смуты окончились и старое даже и изменникам не поминалось. Все было забыто и всем последовало всенародное прощенье.

Вина всех смут была принята на себя всем народом, а потому и у престола молодого царя собрались и вожди очищения земли от врагов, вожди спасения, и вожди измены, деятели прежних смут и интриг.

Пророчество Гермогена о Мстиславском сбылось. В 1716 г., как сказано, боярин женился в 3-й раз на дочери князя Мих. Григор. Темкина-Ростовского, Ирине Михайловне. Но потомства и именно в мужском колене не оставил. Известно только, что от всех трех браков у него был сын Василий, рано умерший, и две дочери, Ольга (†1609 г.) и Ирина († 1620 г.). Князь Федор Иванович умер 19 февраля 1622 г., оставив после себя супругу Ирину Мих. и сестру старицу инокиню Ирину Ивановну, жившую в Вознесенском монастыре. Двор боярина и дальные вотчины оставались за его вдовою до ее кончины в 1630 году июля 7. Из боярских вдов, бывавших при дворе царицы Евдокии Лукьяновны Стрешневой, она была вдова большая, т. е. самая знатная, первенствующая, разумеется по бывшему первенству ее мужа. Иногда при случаях торжественного приема иноземных посольств от ее двора выставлялось для посольской встречи 25 и 30 человек дворовых людей, конных и в цветном наряде. Это показывало, что двор Мстиславских был не только знатен, но и достаточно богат, потому что число высылаемых от боярского двора людей всегда определялось его богатством; иные вдовьи дворы выставляли только 4 человека, и потому 30 человек было большим числом даже и вообще для богатого боярского двора.

Надо кстати припомнить, что вся местность знаменитой по своей природе подмосковной Кунцевской усадьбы составляла некогда старинную родовую вотчину князей Мстиславских (см. наше Кунцево и древний Сетунский стан. М., 1873).

Спустя четыре года по смерти кн. Федора Ивановича, после Кремлевского пожара в 1626 г., обнаружилось следующее обстоятельство. Мы упоминали, что возле его двора, над переулком, проходившим с площади вниз на Подол Кремля к церкви Константина и Елены и потому называвшимся Константиновским, стояла церковь Рождества Пречистой, по урочищу именуемая на Трубе. Переулок, по-видимому, образовался из оставленного первобытного рва у первоначальной стены Кремля и впоследствии устроен был трубою для стока воды с площади и от Спасской улицы на Подол. Переулок был только проходной, всего в одну сажень ширины, и шел по меже Мстиславского двора. Князь Федор Иван. при Самозванце, не думая много, пригородил переулок к своему двору и поставил на нем конюшню. В старой Москве такие захваты соседней земли случались довольно часто, особенно со стороны людей сильных и властных. В пожар 1626 г. Рождественская церковь сгорела, «судом Божиим поднялась», по выражению ее причта. Мерою она была и с алтарем вдоль 4 саж:., поперек 4½ саж. Это обстоятельство подало повод причту просить государя о восстановлении переулка в прежнем виде. «Прежде сего, – писал в своей челобитной поп с причтом, – к тому храму Рождества Богородицы для прихожан был переулок с площади между боярских дворов и боярин кн. Ф. И. Мстиславский поставил на переулке конюшню и принял к себе во двор церковное место и приход у прихожан отнял и место храмовое утеснил», так что к храму для службы они ходили через двор боярина Морозова. После должных справок переулок был восстановлен.

По смерти вдовы Мстиславского ее обширный двор поступил в собственность государя, в Дворцовое ведомство, но все время до постройки в 1680 году на этом месте Приказов прозывался Мстиславским двором.

При царе Алексее Михайловиче двор Мстиславского именуется Опасным (Дв. Раз., III, 1398) и заключает в себе значительный караул стрельцов и пушечный наряд (батарею), который в 1664 г. вывозился к царским смотрам на Девичье поле, следуя впереди батарей с Пушечного двора (Материалы для Истории Москвы, I, 1228).

С этого Опасного двора в 1675 г. сто человек стрельцов под начальством очередного полуголовы были отправлены взять стольника князя Ивана Козловского со всем его двором по какому-то важному делу, что и указывает, какое значение имел этот Опасный двор. При постройке Приказов в 1675–1680 г. на местности Мстиславского двора были построены Приказы: Поместный, Казанский Дворец и Стрелецкий.

Местность Мстиславского двора, где теперь высится памятник Импер. Александру II, особенно достопримечательна тем, что здесь в первой половине XV века находился двор деревянный Дмитрия Шемяки, а следовательно и его отца Юрия Дмитриевича Звенигородского и Галицкого, которые так долго вели усобицу с вел. князем Василием Темным. На этом самом дворе Василий был ослеплен 16 февр. 1446 г., отчего и прозван Темным.

Как известно, Шемякина смута-усобица была самая отчаянная, друг друга слепили, друг другу присягали и изменяли присяге и т. д. Вел. князь Василий был ослеплен и за то, что сам еще прежде ослепил Шемякина брата Василия в 1436 г.

Усобица окончилась победою вел. князя, за права которого встала вся Московская Земля. Шемяка убежал в Новгород, где все-таки оставался угрозою для Москвы, что начнет опять воевать. Тогда были приняты меры, и князь Дмитрий скончался в 1453 г., покушавши курицы, напитанной ядом (Лет. Львова, II, 348). Двор Шемякин, конечно, поступил в собственность вел. князя и по духовному его завещанию 1462 г. был отдан его сыну Андрею Большому.

В 1477 г. марта 20 в седьмом часу ночи загорелся здесь двор кн. Андрея Меньшого и сгорели дворы обоих князей Андреев, стоявшие стало быть рядом, а около них малые дворцы попов Архангельских были разметаны. Тушил пожар сам вел. князь Иван Вас. с сыном, так как не успел еще лечь спать после стояния канона Андрея Критцкого (Кар., VI, пр. 629). Дворцы попов и в XVII ст. стояли по окраине Мстиславского двора по наречной стороне.

Эти два Андрея были родные братья вел. князю Ивану Васильевичу III. Андрей Большой, т. е. старший, имел свое удельное княжество в Угличе, где и родился во время Шемякиной смуты в 1446 г.

В свое время он воеводствовал, помогая вел. князю своими полками в походах на Новгород и на Татар, но нередко и ссорился с государем, борясь с ним из-за проклятых вотчин. В конце концов был за многие вины государственные коварно захвачен и заключен в темницу, где сидел два года и скончался в 1494 г.

Быть может, по этому случаю или вообще за неудачную его борьбу с государем он был прозван Горяем.

Андрей Меньшой был самым младшим из сыновей Василия Темного. Он не следовал примеру старшого брата и прожил в мире с государем.

Во дворе Мстиславского, на углу, выходившем одною стороною к зданию Приказов (в трех саженях от него), а другою к Ивановской площади, стояла церковь Трех Исповедников – Гурия, Самона и Авива, с пределом св. Селивестра, обозначенная и на Годуновском чертеже. Можно предполагать, что этот престол впоследствии с упразднением церкви был перенесен к Спасу на Бору, где находится и ныне. Это могло случиться вскоре после кончины вдовы Мстиславского, 1630 г., когда ее двор поступил в государево владение. В этой церкви (с 1625 г.) справлялись панихиды, получалась всегородная милостыня и по великой княгини инокине Марфе, в миру Марии († 1485), супруге вел. князя Василия Васильевича Темного, матери Ивана Вас. III. По урождению она была дочь Ярослава Владимировича, сына Владимира Андреевича Храброго, славного героя Куликовской битвы. Ярослав имел крещеное имя Афанасий. Его двор, как увидим, стоял на меже Мстиславского двора.

Перед другим углом Мстиславского двора, со стороны Москвы-реки, в 1584 г. стояла еще церковь во имя Афанасия и Кирилла, что у Мстиславского двора (Доп. А. И., I, 192), о которой в 1625 г. упомянуто, что она находится ниже дьячьих палат, т. е. Приказов, как, вероятно, Приказы именовались в просторечии.

Церковь эта, по-видимому, обозначена и на Годуновском чертеже, внизу под углом здания дьячих палат или Приказов, и перед углом Мстиславского двора.

Между Приказами и Мстиславским двором существовал переулок, проходивший от площади на Подол вниз к Тайницким воротам, шириною от площади в 3 саж:., а к концу в 3½ саж. После пожара в 1626 г. он был расширен до пяти сажен, так что стал улицею, причем недостающая часть была отмежевана в 1½ саж. из Мстиславского двора. Впоследствии почти на том же месте при новой постройке Приказов были устроены в их здании широкие ворота.

По этой улице в XVII ст. совершались крестные ходы через Тайницкие ворота на Москву-реку для освящения воды 6 января, также в день Преполовения и 1 августа.

Древний двор князя Андрея, сына Калиты

Местность, где при Годунове были выстроены упомянутые Приказы, между Архангельским собором и двором Мстиславского, на протяжении 30 саж., в особенности достопамятна тем, что в древнее время она была занята двором князя Андрея Ивановича († 1352), младшего сына вел. князя Ивана Калиты. В том дворе жил и знаменитый решитель Куликовской битвы, сын Андрея, Владимир Андреевич Храбрый (1410 г.), с супругою Еленою Ольгердовною, которая после кончины мужа, схоронивши всех своих сыновей, оставила двор своему внуку, Василию Ярославичу, единственному в живых наследнику всего рода Владимира Андреевича. В духовной (1452 г.) княгини Елены, в иночестве Евпраксии, вовсе не упомянут ее двор и передача его внуку, почему можно полагать, что двор уже принадлежал внуку по прямому наследству от деда и от отца Ярослава.

Княгиня между прочим отказала внуке своей Марье, дочери Ярослава и супруге вел. князя Василия Темного, «место под двором под старым на Подоле (Кремля), где были владычни хоромы[80]80
  1479 г. здесь был двор Коломенского владыки (Кар., VI, пр, 629).


[Закрыть] до ее живота, а по животе внуку Василию». Таким образом владенье этого старого двора простиралось и вниз под гору на Подоле к реке. В связи с этим двором могут находиться и упомянутые выше церкви Афанасия и Трех Исповедников. Как сказано, крещеное имя Ярослава было Афанасий, а в храме Трех Исповедников совершалось поминовение вел. княгини Марфы, в миру Марии, дочери Ярослава.

Его сын, Василий Ярославич, усердно и много работавший в Шемякину смуту за вел. князя Василия Темного, потом в 1456 г. от него же подвергся жестокой опале и скончался в заточении в Угличе. Спустя несколько лет после его заточения в 1462 г. дети боярские несчастного князя задумали освободить его из Углича и, конечно, бежать с ним в Литву, но были вовремя застигнуты и потерпели ужаснейшую казнь. Били их кнутьем, отсекали руки и ноги, носы резали, а иным и головы отсекали. Все это делалось, замечает летописец, княжим велением, а злого дьявола научением.

Само собою разумеется, что двор опального князя поступил во владенье государево и по духовной великого князя Василия Темного был отказан его сыну Юрию Васильевичу Меньшому, при чем прямо упомянуто, что этот «двор Васильевский Ярославича княж Владимеровский, за Архангелом», т. е. за собором Михаила Архангела. Юрий скончался в 1473 г. и двор снова поступил в государево владение. Его местность долгое время носила имя своего несчастного владельца – Ярославичевское место.

Во время задуманной постройки нового каменного дворца в 1492 г. вел. князь Иван Васильевич на этом Ярославичевском месте построил было себе деревянный дворец для временного житья, пока выстроится на старом месте каменный. В пожар 1493 г. апреля 16 этот дворец в числе немногих строений уцелел, но затем в новый пожар того же года 16 июля он сгорел без остатка.

Последующая история этой местности до времен Годунова неизвестна. Можно предполагать, что построенные здесь Годуновым Приказы заняли все то пространство, какое принадлежало древнейшему княжескому двору. Быть может, и двор Мстиславского занял часть первоначального жилища князя Андрея Калитина.

В 1479 г. здесь был двор Коломенского владыки (Кар., VI, пр, 629).

Приказы

Постройка на этой местности Приказов началась в 1565 г. сооружением Посольской палаты, стоявшей одною стороною к Архангельскому собору и другою стороною против Ивана Святого под Колоколы, на месте которого потом был выстроен в 1600 году Иван Великий. Потом в 1591 г. здесь, как упомянуто, были выстроены и другие Приказы и вместо Посольской палаты на том же месте Посольский приказ, возле него Разряд, далее Поместный приказ, Большой Приход и Казанский Дворец, т. е. весь корпус по чертежу в виде буквы П, с воротами к стороне Мстиславского двора и с открытою площадью внутреннего двора к Архангельскому собору.

Со стороны площади Ивана Святого это здание Приказов простиралось на 30 саж., со стороны Мстиславского двора – на 29½ саж., со стороны набережной или Подольной части Кремля – на 29 саж. В ширину здание имело 6 сажен. Оно было двухъярусное. Посредине палат образовался обширный двор.

Посольский приказ (Альбом видов, XVII), устроенный из старой Посольской палаты, имел свой особый размер: с лицевой стороны от Ивана Святого 7 саж., от Архангельского собора – 9½ саж., с внутренней стороны – 11 саж. В половине XVII ст. в этом здании помещался Посольский приказ и Новгородская Четь. Возле следовал в нижнем этаже Разряд, занимавший пространство в 12 саж. В верхнем ярусе к Посольской палате примыкал Рейтарский приказ на 6 саж., далее Малороссийский приказ и Галицкая Четь тоже на 6 саж. Дальше в нижнем ярусе возле Разряда следовал Поместный приказ на 11 саж., вверху которого находилась его же верхняя палата. Этот Приказ выходил на угол всего здания к Мстиславскому двору. Входы в Посольский, Разрядный и Поместный приказы находились с внешней стороны здания от Ивановской площади.