Текст книги "История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I"

При царе Михаиле Федор. у отводной Тайницкой башни и далее между Тайником и водовзводом против Набережного Сада, был построен Бархатный двор, один из первых опытов завести в Москве и мануфактурные изделия. В 1625 г. для этого призван был бархатный мастер голландец Кашпир Лермит. В 1633 г. появляется бархатного дела мастер Ефим Фимбрант, который занимался однако деланием лосинных кож и, по-видимому, не принадлежал к составу мастеров Бархатного двора. В 1635 г. во дворе находилось уже 36 челов. бархатного дела учеников во главе со старшим Захаром Аристовым. В 1636 г. упоминается уже бархат Московского дела, из которого изготовлялись одежды для царя Федора Алекс. Впоследствии этот бархат именуется Русским.

Дальнейшая история этого двора нам неизвестна. Но, видимо, что его работы не были достаточны в желаемой мере, и потому в 1681 г. снова возникло намерение основать в Москве мануфактуру в более широком объеме. В этом году бархатный мастер Захарий Павлов заявлял, что намерен делать камки на Китайский образец и другая ткани и просил на обзаведение 2000 рублей. Чем окончилось это намерение, нам неизвестно.

В 1691 г. по именному указу Петра было повелено построить у Тайницких ворот за стеною, на берегу Москвы-реки, новый стеклянный завод и на том заводе делать всякую разную стеклянную посуду. Постройка была поручена мастеру Якушке Романову, получившему на это строение из приказа Большой Казны 200 р. Завод был построен, но работников стеклянного дела налицо не оказывалось в Москве – таких людей не было. Тогда мастеру было повелено приискивать и нанять мастеров в Малороссийских городах добровольно и стараться всякими мерами, чтоб тот Стеклянный Завод в Московском государстве конечно был разведен. О добровольном призыве мастеров была послана к Гетману Ив. Степ. Мазепе государева грамота уже в 1693 г. Но ни грамота, ни особые старания мастера, разъезжавшего по тамошним городам, делу не помогли. Завод оставался без работников до 1699 года, когда, наконец, прибыли в Москву из Сосницкого уезда Черкасской породы три знающих мастера и с апреля месяца начали работать стеклянную посуду и всякие припасы. Но случилась новая напасть на зарождавшийся завод. Иноземец Петр Антонов Коет, такой же стеклянный заводчик, работавший, вероятно, на старом заводе в селе Измайлове, перезвал к себе с Романовского завода из упомянутых трех самого первого мастера, желая, как указывал Романов, чтобы такие заводы в Москве, кроме его Петра Коета, не были и не множились. От этого обстоятельства Романов потерпел большие убытки, и его работы на заводе были остановлены; чем окончилась дальнейшая история этого Романовского завода, нам неизвестно.

Упомянем также, что в половине XVIII ст. за Тайницкими воротами на берегу Москвы-реки на болверке существовал дворцовый сад, с парниками и оранжереями. В 1762 г. в нем была построена новая оранжерея и вокруг ее городьба, а в 1766 г. парники уже обветшали и были возобновлены («Моск. Вед». 1762 г. № 90 и 1766 г. № 83).

Спасский Мост и Спасский Крестец

Из Кремля мы выйдем, как и вошли, в главные его ворота, в Спасские, у которых наше внимание должен остановить знаменитый во всей древней Москве Спасский Мост. Так как Кремль был отделен от Китай-города не только каменными стенами, но и глубоким и широким рвом, устроенным еще в первой половине XVI ст., то к воротам через ров построен был большой каменный мост на арках, в роде остающегося и до нашего времени обширного моста через Неглинную от Троицких ворот. Такой же мост существовал и у Никольских ворот Кремля и у Воскресенских ворот из Китай-города в Белый город чрез Неглинную.

Спасский Мост простирался в длину на 21 саж., в ширину 5 саж. и отличался от Никольского тем, что, в силу большого торгового движения вблизи него, он был застроен по сторонам небольшими торговыми лавками, в которых главным товаром была грамотность, т. е. рукописные, а потом печатные книги и тетради, а также и лубочные картины и фряжские листы (иноземные гравированные эстампы) и т. п. В этом отношении Спасский Мост представлял в древней Москве средоточие всенародных потребностей именно в той грамотности, если не просвещении, какая в то время господствовала во всем составе народного знания или образования. В начале, когда потребности этого образования удовлетворялись исключительно только от Божественного писания, на мосту у Спасских ворот шла бойкая торговля рукописными книжками и тетрадями и листами, составляемыми от книг Писания, но под видом таковых книг и с своими домыслами и мудрованиями. Это была особого рода литература, заключавшая в себе различные статьи и статейки и целые книжки о житиях святых, об их чудесах, сказания о чудотворных иконах, также различные молитвы, сон Богородицы, святцы и т. п.

Главными производителями этой литературы, по всему видимо, были низший разряд церковников, отставленные священники, дьяконы, пономари, монахи, даже вообще грамотные люди из простонародья, которые во множестве толпились на площади у Спасского Моста, как особый отряд общей великой толпы, заполнявшей всю Красную площадь походящею торговлею.

Почему здесь с утра до вечера собирались по преимуществу люди церковничьего чина, на это отвечает следующее обстоятельство.

У Фроловского – Спасского мосту на площади существовал знаменитый в истории Московского духовенства Спасский, или собственно Поповский, Крестец как в старину назывались все городские перекрестки. Даже и целые улицы, на которых сходились из одной в другую многие переулки, также назывались Крестцами, каковы были Никольская, Ильинка, Варварка, прорезанные целою сетью перекрестных переулков, составлявших в этих улицах сплошные крестцы.

В XVII ст. на Спасском Крестце собирались безместные попы (наймиты), нанимавшиеся отправлять церковные службы в домовых и приходских церквах. От этого Крестца они так и прозывались крестцовскими попами и по случаям требования торговали божественною литургиею, как выразился про них первый из патриархов Иов.

Но об этом самом Крестце упоминает уже известный Стоглав или Стоглавный собор 1551 г., содержащий в себе сто отделов или глав.

В 69 главе своих установлений он свидетельствует, «что в царствующем граде Москве в митрополичье дворе исконивечная тиунская пошлина ведется глаголема Крестец, не вем како уставися кроме священных правил. Изо всех городов Русской митрополии архимандриты, игумены, протопопы, священноиноки, священники и дьяконы, приедет (кто) по своей воле, за своими делами, иные за поруками и приставами (по суду) в боях и грабежах и в прочих различных делах, – да живучи на Москве сходятся на Крестце, на торгу, на Ильинской улице (т. е. на площади между рядами у Спасских ворот) – да наймутся у Московских священников по многим святым церквам обедни служить; да о том митрополичу тиуну являются и знамя (письменный документ) у него емлют одни на месяц, иные на два, другие же множае и пошлину ему от того дают на месяц по 10 денег, иные по два алтына. А которые не доложа тиуна начнут служити и он на них емлет промыты (пеня, штраф) по два рубля, а о том не обыскивает, есть ли у них ставленые и отпускные грамоты и благословенные». Собор установил без явки таких грамот не давать разрешения служить обедни по найму, а тем, кто приедет в Москву тягаться по суду, или попавшим под суд, если и грамоты представят, совсем не давать разрешения.

Таким образом, прозванием Крестец именуется уже «искони-вечная Тиунская пошлина», взимаемая с попов за право совершать по вольному найму литургию. Конечно, эта пошлина с своим прозванием явилась по случаю происходившего на упомянутом месте немалого сборища попов, так что Крестец в существенном смысле обозначал именно это сборище.

Почему попы собирались именно только на Спасском Крестце, у Спасского Моста, на это дает ответ то обстоятельство, что вблизи моста у Покрова на Рву, т. е. у храма Василия Блаженного, с древнего времени находилась поповская Тиунская сначала митрополичья, а потом патриаршая Изба, где сидел патриарший Тиун, заведовавший порядками поповского управления и собиравший упомянутые, как и другие различные и крестцовские пошлины с церковников в доход патриаршего дома, например, за то даже, чтобы на Крестце с молитвою стоять на Федоровой неделе (Мясопуст, Масленица, неделя о Страшном Суде).

Заботы и установления Стоглавного собора о церковном и поповском благочинии редко достигали назначаемых целей и потому, несмотря на строгие и даже строжайшие повеления об исполнении предписанных правил, желаемое благочиние не водворялось.

В 1604 г. окт. 1 патриархов тиун, сын боярский Иван Чортов словесно объяснил патриарху тогдашнее состояние этого дела. Особенно он жаловался на безместных попов, которые по церквам наймутся служити обедни, а затем и на местных неисправных попов. Он сказал патриарху, что по государеву указу и по соборному уложению велено в Поповской (Тиунской) Избе сидеть старостам поповским для церковного всякого благочиния и попов и дьяконов от всякого бесчиния унимать. «И старосты и десятские поповские в избу не приходят и попов и дьяконов от бесчинства не унимают. А безместные попы и дьяконы в Поповскую избу не ходят и перед божественною литургиею правила не правят, а садятся у Фроловского моста и бесчинства чинят великие, меж себя бранятся и укоризны чинят скаредные и смехотворные, а иные меж себя играют и борются и в кулачки бьются; а которые наймутся обедни служити и они с своею братьею, с которыми бранилися, не простясь, божественную литургию служат» (Акты Эксп., II, № 223).

Выслушав тиуново челобитье, патриарх утвердил следующие постановления и велел «в Поповской избе для церковного благочиния и всяких ради потреб церковных учинить восемь старост поповских, а у них быть по сороку попов, да десятских по 4 человека – дьяконов чтоб они и с десятскими по вся дни с утра приходили в Поповскую избу и попов и дьяконов поучали б благочинию и порядку церковному… А которые будет на Москве безместные попы и дьяконы, и тем, приходя, стояти у Покрова Св. Богородицы, в Поповской избе и правила к литургии правити, и стояли б у правила со страхом Божьим и смехословия никакого и бесчинства у них бы не было; а служити им наймоватися с патриаршего указу… А найму имати им от повседневные службы по алтыну, а в праздники по два алтына от службы. А больши того попом от службы найму не имати и божественною б литоргиею не торговали, и того старостам над попами беречи накрепко… Да и того старостам и десятским беречи накрепко, чтоб безместные попы и дьяконы, не явяся патриархову тиуну, служити обеден не наймовалися; а явки им давати тиуну от обедни по деньге, а больши того давать не велеть, чтоб от тиуна попам продажи не было… А которой поп или дьякон учнет где служити, наймуся, тиуну не явяся, и тиуну на тех попах имати промыту по две гривны да хоженого по 10 денег, а больши того не имати».

С этого времени, как упомянуто, и установилось распределение Московских приходских храмов на сороки, которых в 1604 г. было основано всего восемь, а ныне существует шесть. Во время Стоглавного собора назначено было семь старост, по всему вероятию, также по поповским сорокам. Таким образом счет сороков не относился к числу церквей, а относился к числу попов, которое вместе с тем обозначало и количество храмов. Восемь сороков попов обозначало 320 церквей.

С течением времени нравы и поведение крестцовских попов нисколько не изменялись. По-прежнему они толпились на Спасском Крестце у Спасских ворот, потому что, как мы заметили, вблизи находился управлявший ими департамент, Тиунская изба, откуда они получали разрешение для церковной службы. По-прежнему они своим неблагоповедением обращали на себя по временам большое внимание со стороны духовной власти.

В 1722 г. дек. 21 Св. Синод, усмотря из дел о их бесчинствах, определил крестцовским попам и дьяконам нигде, по прежнему обыкновению, у служения не быть.

Но это легко было приказать и записать в протокол, но очень было трудно привести приказание в исполнение, по той причине, что в благочестивой Москве при множестве церквей приходских и домовых, а также и домашних моленных у крестов, как такие моленные прозывались, существовала великая потребность в церковниках, посвященных для церковной службы. Удовлетворение этой потребности и поддерживало торговлю божественною литургиею, а с нею и толпу безместных попов, по большей части круглых бедняков. Синод добился только одного, что очистил эту толпу от пришельцев из других епархий и составил списки крестцовским попам, которым разрешалось отправлять службы. Московская Дикастерия в 1731 г. собрала даже к себе таких попов и повелела им выбрать меж себя старосту и десятских, которые бы смотрели, чтобы не было между ними лиц от иных епархий и чтоб крестцовские попы не пьянствовали и без записки в Дикастерии у церквей и в домах у крестов не священнодействовали, то есть восстановила тот порядок, какой наблюдался и от прежней Тиунской избы.

Никакие распоряжения и никакие строгости не помогали и бродящие попы по-старому отправляли службы и без дозволения начальства, в чем, конечно, наполовину были виноваты и благочестивые обыватели.

В 1724 г. января 21 последовал указ Петра: «Кто своевольно волочащихся или за преступление изгнанных попов будет принимать или таких себе в духовники принимать и с таких брать штраф за всякой месяц по 5 руб., а за исповедь 10 руб.».

В 1737 г. Дикастерия обратилась даже и в Полицмейстерскую Канцелярию, чтобы разосланы были к обывателям ордеры о праздноживущих в домах у крестов попах, не имеющих права в Москве отправлять церковные службы. К тому же и самый Св. Синод предписал собрать крестцовских попов в Дикастерии и отобрать от них допросы, как и что, откуда они и пр. Дикастерия тогда же дала своим солдатам инструкцию, чтоб они везде крестцовских попов брали и без всякого послабления и поноровки приводили к допросам в Дикастерию. «При чем было положено крестцовских попов обязывать письменно, дабы они без дозволения Дикастерии никаких служб отнюдь не исправляли и на публичных местах на крестцах не стояли под страхом лишения священства и по наказанию в светском суде, вечной ссылки, куда указом повелено будет». Угрозы не помогали, замечает автор «Истории Моск. Епархиального Управления», г. Розанов (I, 123–124).

В 1742 г. по случаю предстоявшей коронации Импер. Елизаветы Петровны прибыл в Москву Синодальный обер-прокурор кн. Шаховской. Между прочим он «увидал стоящих попов и дьяконов по утрам до литургии за Спасскими воротами, также у Спасских ворот и в Кремле у Николы Гостунского, которые собирают паметцы (поминанья) и чинят необычайный крик и от того их неблагочиния чину священному имеется не малое зазрение». Обер-прокурор приказал их ловить и приводить в Дикастерию, «а за такое их непреличествующее священному чину напрасное и праздное состояние чинить им наказание плетьми и ссылать в монастыри под начальство, на коликое время рассуждено будет». «Дикастерия для ловления и привода означенных попов отрядила своего вахмистра с солдатами, а Московских соборов ружных и предельных священников обязала подписками, чтоб они по утрам до литургии никогда за Спасскими и у Спасских ворот и у Николы Гостунского не стояли и паметцов не собирали…»

Это распоряжение указывает, что, кроме пришлых бродящих попов, у Спасских ворот собирались и местные Московские попы ружных и предельных церквей, приходившие на Спасское стояние, конечно, по бедности и ничтожеству своих прямых доходов.

Так продолжалась поповская старина на Спасском Крестце до 1770 года, когда утвердились благие, но строгие распоряжения митрополита Амвросия.

8 февр. 1768 г. преосвященный объявил Моск. духовенству, что «по вступлении его на Моск. епархию, между прочим усмотрено, что в Москве праздных священников и прочего церковного причта людей премногое число шатается, которые к крайнему соблазну, стоя на Спасском Крестце для найму к служении по церквам, великие делают безобразия, производят между собою торг и при убавке друг перед другом цены, вместо подлежащего священнику благоговения, произносят с великою враждою сквернословную брань, иногда же делают и драку. А после служения, не имея собственного дому и пристанища, остальное время или по казенным питейным домам и харчевням провождают, или же, напившись до пьяна, по улицам безобразно скитаются» (Розанов, II, кн. 2, 72).

Итак, чуть не целые двести лет Спасский Крестец нисколько не изменял своих нравов.

Выразив такое суждение о поповской крестцовской старине, преосвященный того же 8 февраля 1768 г. дал указ, «чтобы у Спасских ворот, на так называемом урочище Крестец, никто из священнослужителей для найму ни под каким видом собираться и стоять не дерзали».

Наблюдение за прекращением этого сборища архипастырь поручил соборянам Покровского (Василия Блаж.) на рву и Казанского на площади с тем, что ежели они изобличены будут в слабом смотрении, то лишены будут права на отправления молебнов, Покровские соборяне пред иконою Спасителя на Спасских воротах, а Казанские соборяне пред иконою св. Николая на Никольской башне.

Соборяне и в виду лишения знатных доходов оказались в этом дел. несостоятельными, а потому и действительно были лишены права петь упомянутые молебны.

20 апр. 1771 г. на Спасский Крестец был послан Чудовской эконом, игумен Амвросий. Он нашел там старую толпу попов-бродяг и в один раз захватил 39 человек.

По произведенному еще в 1769 г. разбору безместных священнослужителей в Московской епархии оказалось священников 257, дьяконов 11.

На строгое предписание преосвященного принять решительные меры к прекращению в Москве поповского бродяжничества Консистория заявила архипастырю, что «если оставить безместных попов жительствовать в Москве, то от сходбищ на Крестце никакими запрещениями их удержать не можно, тем более, что они от приискания себе мест нарочно удаляются, дабы, шатаясь по Москве, быть без всякого за ними присмотра в сущем самодовольстве, получая пропитание посредством оного самоблазнительнейшего на Крестце к служению найма».

20 мая 1770 г Консистория решила и митрополит утвердил это решение – разделить всех безместных священнослужителей на три разряда, из которых к первым двум отнести попов, заслуживающих снисхождения по уважительным причинам и определения к городским и уездным местам.

К третьему разряду отнесены священники, запрещенные к священнослужению. Их всех велено выслать из Москвы немедленно и распределить по уездам на дьяческие и пономарские места. При чем сообщено полиции, чтобы бродящие из священства и церковного причта в Москве без письменного вида были забираемы и присылаемы в Консисторию.

«Что ж после таких распоряжений безместные попы сделали?» – замечает иронически почтенный историк Моск. епархии г. Розанов.

«Они сделали ящики и пошли по рядам и большим улицам собирать милостыню, объявляя себя колодниками, содержащимися в Консистории, и сказывая при том, что их великое множество, для того, конечно, чтобы милостивцы больше подавали. И по этому поводу полиция была предупреждена, чтобы таких бродяг и прошак ловить без всякого послабления и присылать в Консисторию». Это происходило в июне 1771 г., когда уже распространялась в Москве моровая язва, подавшая случай к народному бунту, жертвою которого и был достопамятный архипастырь. 16 сентября он был убит в Донском монастыре самым тиранским и бесчеловечным образом.

Так как народное возмущение началось и сильно распространялось по поводу молебнов у Варварских ворот пред иконою Боголюбской Божьей Матери, а главное, по поводу собираемых за молебны денег, то по связи всех обстоятельств невозможно избежать предположения, что в распространении возмущения и ненависти против архипастыря участвовал и разоренный им Спасский Крестец.

В заключение должно упомянуть, что Спасский Крестец в Москве был единственным местом для поповского сборища и, вопреки указанию г. Снегирева, нигде в других местах, ни на Ильинке, ни на Никольской, ни на Варварке таких сборищ не происходило, хотя эти улицы, как мы упоминали, назывались также Крестцами, от многочисленных перекрестных переулков.

Поповские сборища у Спасских ворот, после отчаянной с ними борьбы духовного начальства, прекратились, но после них остался немаловажный их след на Спасском мосту, на котором еще в XVII ст., а вероятно и раньше уже процветала торговля не только божественною литургиею, но и литературными произведениями, сначала рукописными, а потом и печатными, сначала по предметам только церковных и благочестивых потребностей, а потом и по предметам потребностей мирского, светского быта.

Спасский Крестец от древнего времени в лице собиравшихся здесь попов и дьяконов, а также и причетников, представлял в своем роде особое средоточие народной грамотности, очень ценимой при господстве всеобщей безграмотности.

Собиравшиеся здесь во множестве попы, т. е. вообще книжные люди, хотя бы и малая их доля, сами нуждались в книгах церковно-служебного содержания в роде часослова или минеи, или требника и т. п., и потому для удовлетворения их нужд сюда же являлись писцы с своими рукописями и выгодно для своей работы продавали их. С своей стороны и попы приносили сюда же тетради и книги собственного письма для такой же продажи.

Предположительно так, мало-помалу, установлялся здесь особый книжный торг. Какого содержания продавались здесь произведения церковной письменности, об этом свидетельствует Соборное Постановление 1681 г. (А. И., V, № 75), в котором по 14-му предложению написано следующее: «На Москве всяких чинов люди пишут в тетрадех и на листах и в столбцах выписки, имянуя из кних Божественного Писания и продают у Спасских ворот и в иных местех, и в тех писмах, на преданные Святей Церкви книги, является многая ложь; а простолюдины, не ведая истинного писания, приемлют себе за истину и в том согрешают, паче же вырастает из того на Святую Церковь противление…»

Для истребления таких писаний, в этом случае главным образом раскольничьих, назначались два пристава, один от Государя из светских, другой от патриарха из духовных, которые должны были остерегать и забирать их, у кого найдут лживые писания, приводя их в Патриарший приказ, где ожидало их смирение, смотря по вине, и пеня по рассмотрению. Для вспоможения приставам при захвате виновных повелено было давать с караула стрельцов, когда понадобится. Таковы были приемы древней Московской цензуры.

Само собою разумеется, что виновные ослушники с своей стороны тоже постерегались, и торговля таким книжным товаром не прекращалась.

Здесь распространялась своего рода особая литература, состоявшая по преимуществу из тетрадей, книжек и листов, редко из целых книг, заключавших в себе и выписки от Божественных писаний, подобранные для надобных целей, и жития святых, и сказания о являвшихся чудесах, повести из Великого Зерцала и из Римских Дей, а в то же время и светские писания, даже очень нелепые смехотворные и кощунственные статьи, конечно попадавшияся не часто.

К произведениям такого рода, в которых очень явно отражается сочинительство именно досужих и неистовых церковников, между прочим относится «хождение попа – Савы большой Славы», где обрисовывается поп даже известного прихода. «Аще живет он и за рекою, а в церкву ни ногою; люди встающе, молятся, а он по Приказам волочится; ищет с кем бы ему потягатца и впредь бы с ним не видатца. Да он же по площади рыщет, ставленников ищет и много с ними говорит, за реку к себе манит; у меня де за рекою стойте, а в церкви хотя и не пойте; я де суть поп Сава, да не малая про меня и слава; аз вашу братью в попы ставлю, что и рубашки на вас не оставлю; по тех мест он ставленников держит, как они деньги все издержут; а иных домой отпускает и рукописание на них взимает, чтоб им опять к Москве приползти, а попу Саве винца привезти; а хотя ему кто и меду привезет, то с радостью возьмет…» Видимо, что это был промышленник по части ставления в попы, ходатай по разным Приказам, по этому поводу обиравший бедняков без пощады, которые и прославили его смехотворными укорительными и ругательными рифмами с прибавлением «смешного икоса»: радуйся шальной Сава, дурной поп Сава и т. д. Хождение Савы окончилось тем, что он попал в патриаршую хлебню на цепь. Так в то время смиряли провинившихся грешников.

Другое сочинение в этом роде, еще более циничное и неистовое, это «служба кабаку», кощунственно сложенная в подражание церковной службе большим знатоком ее порядков и разных текстов с заглавием: «Месяца Китовраса в нелепный день иже в неподобных кабака шального, нареченного в иноческом чину Курехи и иже с ним страдавших» и т. д.

Здесь встречаются фразы «На малой вечерне поблаговестим в малые чарки, таж позвоним в полведришна ковшика… Спаси борже наготою с пропою люди своя…» и тому подобное, по большей части малограмотное, особенно любопытное тем, что в рукописи сделана запись по листам о ее принадлежности: «Сий кабак Никиты Петрова сына Новосельцева, а подписал по его велению Прилуцкого монастыря диакон Юрья Попов назвищем Удачных. Лета 7174 (1666)году марта в 4 день».

В сохранившихся многочисленных рукописных сборниках всегда можно находить вплетенные особые тетради разного времени и разного содержания, которые и составляли некогда литературный товар этого рода, и благочестивый и неистово смехотворный.

Рукописные тетради и листы нередко украшались раскрашенными рисунками, что составляло особый отдел этой литературы. В конце XVII ст. Москвичи догадались, что такие рисунки возможно печатать деревянными досками по образцу Фряжских и Немецких гравированных листов. Умножение таким способом печатных листов вскоре обратило на них внимание Духовной власти, увидавшей, что на этих листах делаются священные изображения не по подобию и очень безграмотно. В одной из грамот патриарха Иоакима (1674–1690) это производство описывается следующим образом:

«Ведомо великому господину святейшему Иоакиму Патриарху учинилося, что многие торговые люди, резав на досках, печатают на бумаге листы икон святых изображения, иные же велми неискусние и неумеющие иконного мастерства делают рези странно и печатают на листах бумажных развращенно образ Спасителя нашего Иисуса Христа, и Пресвятые Богородицы и небесных сил, святых угодников Божьих, которые ни малого подобия первообразных лиц являют, токмо укор и безчестие наносят церкви Божьей, и иконному почитанию, и изображенным лицам святым, тем неискусством своим; и те печатные листы образов святых покупают люди и украшают теми храмины, избы, кельи и сени, пренебрежно, не для почитания образов святых, но для пригожества, и дерут тыя и мещут в попрание безчестно и без страха Божия; еще же торговые люди покупают листы на бумаге ж немецкие печатные, и продают, которые листы печатают немцы еретики Лютеры и Кальвины по своему их проклятому мнению, неистово и неправо; на подобие лиц своея страны и его одеждах своестранных немецких, а не с древних подлинников, которые обретаются у православных; а они еретики святых икон не почитают, и ругаяся развращенно печатают в посмех христианам и таковыми листами иконы святые на досках пренебрежны чинятся и ради бумажных листов иконное почитание презирается, а церковью святою и отеческим преданием иконное поклонение и почитание издревле заповедано, и утверждено, и писати на досках, а не на листах велено. И того ради велети бы о том кликати биричу, чтоб на бумажных листах икон святых не печатали и немецких еретических не покупали, и в рядах по крестцам не продавали; а если сему кто учинится преслушен, и начнет, ради корысти своей, такими листами впредь торговать и развращенно неправо печатать, тому быти от Великих Государей в жестоком наказании, и те продажные листы вземше безценно истребятся, а сверх того на том доправят большую пеню».

По-видимому, эта грамота представляла только проект о запрещении печатания упомянутых листов, как можно судить по отсутствию дальнейших распоряжений по этому предмету. Дело оставалось без движения до Петровских времен, когда 20 марта 1721 г. явилось подобное же постановление Синода.

Св. Правит. Синод приказали: «Продаваемые в Москве на Спасском Мосту и в других местах листы разных изображений (лубочные) и службы и каноны и молитвы, которые снабжены и сочиняются разных чинов людьми самовольно посменные и печатаются кроме типографии неопределенными к тому указом но своевольно дерзающими без свидетельства и позволения, в чем от противных церкви Святей есть и не без порицания, описав все обрать в Приказ Церковных Дел и, запечатав, держать до указу – и тех людей, которые продают, взяв и от кого оные к продаже получают и кем сочинены и писаны и печатаны, сыскав, о такой их дерзости и по какому указу то они чинят, допросить…. и изследовать о том достоверно… с доставлением в Синод по одному экземпляру вышеобъявленных листов, канонов и прочего». Людям сказан был Государев указ «дабы впредь в такие непозволенные им действа самовольством весьма не вступали под страхом жестокого ответа и беспощадного штрафования». Несмотря на строгие запреты, листы печатались даже и во второй половине XVIII ст. по-прежнему без всякой цензуры самовольно, по собственному замыслу и, конечно, в иных случаях не только в грубом, но и в нелепом виде, как могли воспроизводить простонародные невежественные понятия о святыне и святости. На большой картине Страшного Суда Богородица, напр., изображена в обычном костюме Русской Царицы.

В 1760 г, своеволие этой печати дошло до того, что на Спасском мосту появились в продаже листы с изображением новоявленного в это время Чудотворца Митрополита Ростовского Димитрия с его чудесами, которые Св. Прав. Синодом не были еще апробованы. Между тем указами еще в 1744 г. и потом в 1745 г. было уже запрещено печатать листы с неискусно сделанными изображениями Святых и печатать не иначе, как по рассмотрению епархиальным архиереем самых гравированных досок.

Все эти указы и запрещения касались однако только священных изображений, о которых заботилось главным образом только духовное ведомство. Листы светского содержания предоставлены были полнейшему произволу их сочинителей и свободно распространяли в народе свои остроумные шутовские, а иногда и очень цинические рисунки и тексты. Это была в полном смысле литература простонародная[129]129
  См. по этому предмету нашу статью в Библиографических Записках, 1892 г., изд. II, Шибанова, № 2.


[Закрыть].

То же самое должно сказать и относительно священных изображений и писаний, которые потому и являлись неискусными, грубыми, неистовыми, что производил их и в рисунках и в писаниях главным образом простой народ, стремившийся с выгодою для себя удовлетворять потребностям невежественного крестьянства, находившего в этих произведениях более или менее яркие живые ответы на запросы его духовных требований.