Текст книги "История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I"

Услыхавши о таких делах у вольных людей, вел. князь очень пожалел убиенных и даже прослезился и отдал это дело на обсуждение митрополиту и всей своей боярской Думе.

«С чем присылали сами, – говорил он, – чего и не хотел я у них, государства, и они от того заперлись и на меня лжу положили!» Разгневался вел. князь на Новгород за эту ложь и, помолясь Богу и раздав повсюду милостыню церквам, повелел собираться ратным, чтобы шли к Новгороду со всех концов но всем дорогам.

А тем временем Псковские мастера заложили у Троицы в Сергиевом монастыре новую церковь каменную, а Аристотель довел постройку собора уже до сводов. Оставалось замкнуть своды и соорудить пять куполов, пять глав над совершенным зданием, как и вел. князю оставалось сомкнуть своды Новгородской вольности и соорудить политические государственные главы над пятью концами вольного города, то есть над всем его вольным бытом.

1477 г. 30 сентября вел. князь по старому порядку отношений послал Новгородцам складную грамоту с простым подьячим, а 9 октября сам выехал из Москвы казнить ослушников войною.

Московские Низовские рати, а с ними и Псковичи окружили Новгород со всех сторон, заняли вокруг города все монастыри, стеснили город так, что в нем от собравшихся во множестве в осаду людей появился мор.

Начались переговоры с Владыкою, посадниками, со всем Новгородом Великим. Начались рассуждения о том, какой смысл заключается в словах Государь и Государство.

Новгород, находясь уже в немалой тесноте от Москвы, промолвился, назвавши вел. князя Государем, конечно из особого почтения, как величали вел. князя в Москве, употребил, стало быть, Московскую речь, а вел. князь тотчас же спросил: какого же государства хочет Новгород?

Вот на этот вопрос и должны были отвечать вольные люди, окруженные войсками, едва дышавшие теперь в Московских ратных тисках. Очень естественно, что они стали отвечать по старым привычным уговорам с вел. князьями, ограничивая и теперешнего вел. князя своими вольностями, стали указывать ему, как он должен держать у них свое государство, т. е. свою государственную власть; стали просить, если не требовать, напр., чтобы в Низовскую землю к берегу (против Татар) службы им не было, что готовы они защищать только свои границы и т. п.

«Вы нынеча сами указываете мне, – говорил вел. князь, – и чините урок нашему государству, как ему быть у вас. Какое же мое государство, когда не я вам, а вы мне указываете и урекаете, как должен я держать вас. Я хочу такого государства, как живу на Москве. Как на Москве, так хочу быть и в отчине нашей в Новгороде». Тогда Владыка, посадники и житьи, говорившие от всего Новгорода, ударили челом вел. князю и вымолвили, чтобы вел. князь сам сказал, как его государству быть в Новгороде, потому что Новгород Низовой пошлины не знают, как государи наши вел. князья держат свое государство в Низовской земле.

«Наше государство вел. князей таково, – ответил вел. князь. – Вечу, колоколу в нашей отчине в Новгороде не быть, посаднику не быть, а государство все нам держать и всему остальному быть как у нас в Низовской земле».

Не знали Новгородцы такого Государства только в своем политическом устройстве, но в домашних своих порядках они хорошо знали, что такое Государь – хозяин дома и владетель своей отчины, своей волости, своего села. Они хорошо знали и помнили, как распоряжались и государили со своими подвластными землями и пригородами, напр., с Двиною, в 1398 г., с Заволочьем и т. д., не говоря о вечевом буйстве, когда целые улицы подвергались государскому разгрому. И то ведь было государство, т. е. власть силы, и таким же государем было вече.

Таким образом вольный Новгород быль покорен в полной мере Московскому государству. Как и стал Великий Новгород и Русская земля, такого изневоленья на них не бывало ни от которого вел. князя, да и от иного ни от кого.

Со стороны Новгорода событие совершилось мирным порядком – войны не было.

Со стороны Москвы оно теперь совершилось несравненно успешнее, чем бывало прежде, по той причине, что теперь уже по всей Низовской земли ходило в народе мнение, что государство (единовластие, единодержавие) прибыльнее для людей, чем разновластие; что один государь, как ни бывал он грозен, своеволен, все-таки скорее даст крепкую и верную защиту обиженным, чем множество государей, неспособных и себя защитить от насилий сильного.

Как в древние времена в народных отношениях господствовала, торжествовала и являлась принудительною силою идея веча, так теперь стала торжествовать и уже являлась принудительною силою идея государя и государства, и потому самый Новгород, как политическая вечевая сила, именует себя также государем, а Псковичи, другая вечевая сила, в это время прислали вел. князю грамоту, в которой величали его не только господином-госуда-рем, но и царем всея Руссии, предупреждая даже Московские понятия о значении государевой власти.

Итак, не только вольному Новгороду, но и всей Земле теперь было растолковано не одними словами, но еще сильнее самым делом окончательного покорения вечевого порядка государственным началам, было до точности растолковано, что значит и какой смысл имеет государево государство.

Все это происходило зимою 1477–1478 г. Дело совсем окончилось 20 января, когда вел. князь поспешил послать добрую весть в Москву к своей матери и к митрополиту и к сыну, что привел вольный город во всю свою волю и учинился на нем государем, как и на Москве. Через 7 дней, янв. 27, эта весть прибыла и в Москву. Сам вел. князь прибыл в Москву 5 марта, в четверток 5 недели поста, повелев за собою и колокол их вечевой привезти на Москву, и «как привезен был и взнесли его на колокольницу на площади с прочими колоколами звонити».

В этом достославном походе был и Аристотель. Он еще в начале дела построил через Волхов под Городищем мост на судах, который и после оставался надолго целым.

Итак, постройка Московского большого собора совершалась в одно время и шаг за шагом в ряд с постройкой Московского единодержавного государства. Очень понятно, как были рады Москвичи, по крайней мере в их властной среде, окончанию сооружения храма и концу вечевого порядка. Примечательно и то обстоятельство, что, как было упомянуто, Новгородские мастера устраивали и кровлю собора, покрывая его немецким белым железом.

Как во времена митрополита св. Петра и вел. князя Ивана Калиты, так и теперь сооружением соборного храма было положено только начало новому устройству города. Воздвигнутый величественный храм одною своею массивностью и светлостью нового строения, сравнительно с остальными малыми и низменными зданиями старинной еще Калитинской постройки, отражал в сильной степени их незначительность и бедноту и необходимо вызывал мысль о сооружении соответственных ему по красоте и величию вместо старых новых зданий.

Но для таких зданий не было мастеров-строителей, так как один Аристотель, занятый в это время пушечным и колокольным литьем, денежным делом и даже походами с новой артиллерией, напр., в Новгород, под Казань, в Тверь, по всему вероятию уже не имел времени заниматься архитектурным делом, и очень вероятно также, что он указывал на свою родину, откуда возможно было добывать мастеров, не одних только архитекторов.

С Италией в то время происходили самые оживленные сношения, и потому вел. князь не мало забот положил о вызове оттуда деловых, знающих людей самых разнообразных художеств.

Мы видели, каких трудов и препятствий стоил вызов и самого Аристотеля. Проходили годы, пока в Москве наконец стали появляться эти очень надобные и желанные художники.

Между тем, в ожидании Итальянских художников, вел. князь воспользовался и искусством Псковских мастеров и 6 мая в 1484 г. повелел им построить на месте старого свой дворцовый храм Благовещения, разобрав старый только по казну и по подклет, т. е. до цоколя.

Вместе с тем около того подклета была заложена казна, особые помещения для хранения казны, и кроме того была заложена кирпичная палата с казнами, наименованная впоследствии Казенным Двором.

Храм Благовещения строился более пяти лет от заложения в 1484 г. до 1489 г., когда был освящен, а разбирать его старое здание начали еще в 1482 г. и продолжали в 1483 г. Неизвестны причины такой медленной постройки.

Следуя за вел. князем, и митрополит в то же лето и с теми же Псковскими мастерами заложил у своего двора в1484 г. церковь Ризположения, совершенную в 1485 г. и освященную в 1486 г. авг. 31.

В этих двух храмах Псковские мастера занесли и в Москву типы своих Новгородских и Псковских церквей, заметным образом обозначенные в подробностях устройства подглавий или шей, иначе и неудачно теперь называемых трибунами, барабанами. Но еще прежде, лет за пять до постройки этих двух храмов, Псковские мастера соорудили в 1479 г. храм Иоанна Златоуста в монастыре того же воимя. Этот храм был построен в честь тезоименитого Ангела вел. князя и в память покорения Новгорода, так как последние дни Новгородской свободы, когда эта свобода окончательно была упразднена, эти дни совпали с днями рождения вел. князя и его именин 22 и 27 января 1478 г.

Неизвестно, когда именно прибыли в Москву первые после Аристотеля Итальянские архитекторы Антон Фрязин и Марко Фрязин, но их работы начались уже в 1485 г. и не постройкою храмов, а сооружением новых Кремлевских стен.

Старые стены, значительно обветшавшие и от времени и от многих пожаров, теперь уже не удовлетворяли новым требованиям и могуществу государственного гнезда, каким являлся этот ветхий Кремль. А величественный собор Успенский и здесь как бы указывал на необходимость окружить его достойным венком новых сооружений. Как мы упомянули, его здание ярко освещало ветхую старину всех остальных построек Кремля. Кроме того, и в чем была главная забота Моск. государя, требовалось укрепить гнездо славного государства новыми уже европейскими способами городовой защиты при помощи европейских же строителей.

Само собою разумеется, что постройка новых стен производилась не вдруг, но частями, мало-помалу, потому что в одно время с постройкою новой стены было необходимо оставлять возле нее и старые стены, дабы на случай опасности не раскрыть городскую ограду на произвол враждебной осады. Итальянец Контарини, бывший в Москве в 1475 г. и, стало быть, видевший старые стены, описывая город, говорит между прочим, что он «расположен на небольшом холме и что все строения в нем, не исключая и самой крепости, деревянные». Это указание не иначе можно объяснить как тем, что обветшавшие стены по местам были починены деревом вместо камня.

Кроме того, надо иметь в виду, что городовые каменные стены всегда были покрываемы деревянною кровлею; из дерева же устраивались и заборолы, род разборного забора, который защищал осажденных в пролетах между зубцами стен. Все это придавало стенам вид деревянной постройки.

Сооружение и доселе существующих стен Кремля началось, как упомянуто в 1485 году, с теперешних Тайницких ворот, что над Москвой-рекой перед соборами.

В то время находившиеся здесь старые ворота именовались Чешьковыми, Чишковыми, Чушковыми и Шешковыми. По всему вероятию от имени боярского двора, здесь находившегося.

В числе знатных бояр у кн. Юрия Дм. Галицкого был Данила Чешек, являвшийся в качестве посла к вел. князю Василию Васил. Темному об утверждении мира в 1425 году. Можно предполагать, что у ворот на Подоле Кремля находился и двор этого Чешка, так как неподалеку на горе стоял двор и князя Юрия Дмитриевича, соперника Василию Темному в споре о Великом Княжении. Ворота назывались также и Водяными, как в Москве назывались и другие такие же ворота, устраиваемые не для проезда дальше по улицам, а только для добывания воды, каковы были ворота у теперешнего Каменного моста и в Китае у Зарядья.

19 июля 1485 г. Антон Фрязин вместо этих ворот заложил новые под именем Стрельницы, под которые вывел Тайник, тайный подземный проход к реке для добывания воды во время тесной осады. Отсюда и сохранившееся доныне прозвание ворот Тайницкими.

Затем в 1487 г. была совершена стрельница наугольная, вниз по Москве-реке, называвшаяся Беклемишевскою от находившегося близ нее двора боярина Беклемишева (Никиты и Семена)[61]61
  В XVII ст. по забвению ее неправильно стали прозывать Свибловскою и Свирловскою. См. Чтения О. И. и Д. 1877, кн. 2, Смесь, 3, и др.


[Закрыть]. Строителем ее был Марко Фрязин.

На другой год (1488) мая 27 Антон Фрязин заложил другую наугольную стрельницу вверх по Москве-реке, где прежде в старых стенах стояла Свиблова стрельница, так прозываемая от боярского же двора Федора Свибла, и под нею также вывел тайник. Таким образом прежде всего город был укреплен со стороны реки, т. е. с Татарской Ордынской стороны.

Зимой, в начале 1490 г., в Москву прибыл еще Фрязин, Петр-Антоний с учеником Зам-Антонием, мастер стенной и палатный, архитектон, как его только одного величали этим именем, вероятно, за особое искусство в строительном деле.

В течение того же года он построил две стрельницы, одну у Боровицких ворот и со стеною до наугольной Свибловой стрельницы, другую над Константино-Еленскими воротами (недалеко от церкви свв. Константина и Елены), которые находились на Подоле Кремля и потому именовались Нижними, а также и Тимофеевскими от стоявшего здесь двора знаменитого окольничего при Дмитрии Донском Тимофея Васильевича роду московских тысяцких.

На следующий год (1491) Петр-Антоний и прежний Марко заложили две стрельницы со стороны Большого Посада, Фроловскую (Спасские ворота) и Никольскую, обе с воротами. По другим свидетельствам обе стрельницы были заложены одним Петром-Антонием в марте месяце, при чем Никольская была заложена не по старой основе, не на месте старой стрельницы, но, вероятно, с прибавкою городского пространства. Тогда же он заложил и стену от Никольской стрельницы до р. Неглинной. Фроловская стрельница была им окончена в том же году. На ней и доселе существуют сохранившиеся надписи на каменных досках с внутренней стороны по-русски, с внешней, загородной, по-латыни.

Приводим их старинный список: «В лето 6999 году Июля (пробел) Божиею милостию зделана бысть сия стрельница повелением Иоанна Васильевича государя и самодержца всея Росии и Великого князя Владимерского и Московского и Новгородского и Псковского и Тферского и Югорского и Вятского и Пермьского и Болгарского и иных в Л (30) лето государства его. Делал Петр-Антоние от града Медиолана».

В том же списке латинская надпись так переведена: «Иоанн Васильевич Божиею милостию Великий князь Владимерский, Московский, Новгородский, Тферский, Псковский, Вятский, Югорский, Перьмский, Болгарский и иных и всея Росии Государь в лето Л (30-е) государства своего сии стены созда. Строитель же бысть Петр-Антоние Сонъарии (Solarius) Медиоланянин в лето от Рож-ства Х-ва Спасителя 1493-е». Ошибка вместо 1491 г. (Тверского музея сборник, № 3237). В подлинной надписи, согласно ее русскому списку, вместо «сии стены» упомянуто сии башни, т. е. стрельницы. Множественное число, быть может, указывает и на отводную башню, существующую перед воротами.

Постройка стен с этой посадской стороны продолжалась и в 1492 г., когда между этими двумя стрельницами была заложена подошва (фундамента), а вместе с тем и новая стрельница наугольная над Неглинною с тайником, которая впоследствии прозывалась Собакиною, вероятно также от боярского двора роду Собакиных.

В то время, как мало-помалу сооружались стены и стрельницы, в 1493 г. Кремль был окончательно опустошен двумя пожарами, следовавшими один за другим с небольшим через три месяца. После первого пожара, случившегося на Радунице, апреля 16, когда выгорел почти весь город, для временной его защиты поставили в опасном месте деревянную стену от Никольской стрельницы до тайника на Неглинной или до Собакиной стрельницы, но в новый, небывалый по своим опустошениям, пожар всей Москвы эта стена сгорела.

Пожары явились как бы Божиим гневом по случаю новых распоряжений государя, касавшихся и до обывателей Московского посада. В том же несчастном 1493 году было приступлено к укреплению местности и к постройке стен со стороны течения р. Неглинной, где теперь расположен Кремлевский Александровский сад. Для этой цели был вырыт глубокий ров от Боровицких ворот до Москвы-реки, так как здесь течение Неглинной значительно удалялось от Кремлевской горы и от стен города, а за речкой Неглинной, для безопасности города от пожаров, государь повелел очистить посадское пространство по всей линии городских стен так, чтобы строения отстояли от стен по мере на 110 саж., по другим, вероятно ошибочным, указаниям на 109 саж. Для этой цели были снесены все деревянные дворы в этой местности и разобраны самые церкви, о чем духовный чин очень печалился, как увидим ниже.

Наконец в 1495 г. была заложена и последняя городовая стена возле Неглинной, не по старой основе, но с расширением городового пространства[62]62
  В Степенной Книге, II, 135, упомянуто, что новый каменный город поставлен округ деревянного града. По этому свидетельству можно полагать, что новые стены закладывались с внешней стороны старых стен, так что город получал большую обширность.


[Закрыть]. В тот же год была очищена вся местность и за Москвой-рекой против стен Кремля также для безопасности от пожаров, причем были снесены все дворы и разобраны церкви и на чистом месте разведен государев сад, существовавший там до конца XVII ст. уже с именем Царицына Луга.

Ровно десять лет продолжалась постройка новых стен Кремля и по случаю принудительного разрушения близ стоявших на посаде церквей возбудила в благочестивых людях большие сетования и суеверные толки о том, что не подобает так разрушать святые места.

Архиепископ Новгородский Геннадий, бывший Чудовский архимандрит, писал по этому поводу к митрополиту Зосиме следующие строки, весьма любопытные для характеристики носившихся в то время мнений даже в высшем духовенстве. Главным образом он жаловался на то, что в Новгороде его одолевали еретики, жидовствующие и стригольники, и указывал, что «на Москве еретики живут в ослабе, почему и из Новгорода все они сбежали к Москве, да и ходят там в ослабе. Например, Денис поп, тот в Архангельском соборе служит да на литургии за престолом плясал да и Кресту наругался». Замечая такую Московскую распущенность, владыка кстати писал и о государской распущенности:

«А ныне беда стала земская да нечесть государская великая: церкви старые извечные выношены из города вон, да и монастыри старые извечные с места переставлены; а кто веру держит ко святым Божиим церквам, ино то писано сице: “Освяти любащая благолепие дому Твоего и тех прослави божественою Твоею силою”. Да еще паки сверх того и кости мертвых выношены на Дорогомилово, ино кости выносили, а телеса ведь туто остались, в персть разошлись; да на тех местах сад посажен; а Моисей писал во Втором Законе: “Да не насадиши садов, ни древа подле требника Господа Бога твоего”. А господин наш отец Геронтий митрополит о том не воспретил; то он ведает, каков ответ за то даст Богу. А гробокопателям какова казнь писана! а ведь того для, что будет воскресение мертвых, не велено их с места двигнути, опричь тех великих Святых, коих Бог прославил чудесы; да Божиим повелением и ангельским явлением бывает перенесение мощем на избавление людем и на утверждение и на почесть градовом. А что вынесши церкви, да и гробы мертвых, да на том месте сад посадити, а то какова нечесть учинена! от Бога грех, а от людей сором. Здесе приезжал жидовин новокрещенной, Данилом зовут, а ныне хрестьянин, да мне сказывал за столом во все люди: “понарядился де есми из Киева к Москве, ино де мне почали жидова лаять: собака де ты, куда нарядился? Князь де великий на Москве церкви все выметал, вон”, а сказывал то пред твоим сыном боярским пред Вяткою: ино каково то безчестие и нечесть Государству великому учинена?.. А церкви Божии стояли колико лет! А где священник служил, руки умывал, и то место бывает не проходно; а где престол стоял да и жертвеник и те места непроходны же; а ныне те места не огорожены, ино и собаки на то место ходят и всякий скот. А что дворы отодвинуты от града, ино то и в лепоту; а церкви б стояли вкруг города, еще бы честь граду болшая была. А егда бывает по грехом нахожение иноплеменник, ино, выносив иконы, да сожгут стены. А что которые церкви были в городе, а то також бы подняти на подклетех да сени нарядити вокруг церкви да переходы с Великого князя двора, да поп бы ходячи пел у тех церквей и коли случится Великому князю или Великой княгине саду посмотрети, и он бы посидел у церкви, ино лепо видети. А ныне розговорити того некому Государю Великому князю, разве тобя господина отца нашего, с Божиею помощью; а нам, твоим детем и сослужебником, пригоже тебе о том воспоминати; а ты, господин отец наш, сыну своему Великому князю накрепко о том воспоминай, понеже должно ти есть».

В начале своего послания Геннадий упоминает, что церкви и из города, т. е. из Кремля, были вынесены, а вместе с ними и гробы погребенных возле них покойников, как можно судить по упоминанию Геннадия о таких гробах. Все это, конечно, являлось необходимостью, когда происходила постройка новых стен с распространением городской местности за пределы старых стен, в окружности которых и стояли, вероятно, упоминаемые церкви. Что касается переставления извечных монастырей, то это указание должно относиться к монастырю Спаса на Бору, который был переведен на новое место вниз по Москве-реке на горы возле Крутиц, отчего и стал прозываться Новоспасским.

Весною в 1491 г. по повелению государя Спасский архимандрит Афанасий заложил церковь каменную на Новом Преображение Спаса. Она строилась медленно в течение пяти лет и в 1496 г. сент. 18 была освящена.

Поводом к этому переставлению древнего монастыря послужило решение государя выстроить себе новый более обширный дворец, к чему было приступлено в 1492 году. При новых порядках государева быта теперь уже не совсем было удобно оставлять среди нового дворца, так сказать в своих комнатах, сторонние жилища монастырской братии.

Полное устройство Кремлевской крепости окончилось уже в 1508 г., когда с весны Фрязин Алевиз вокруг города, особенно со стороны торга и Красной площади, выкопал глубокий ров и выложил его камнем белым и кирпичом, а со стороны Неглинной устроил обширные глубокие пруды, из которых по рву Неглинная была соединена с Москвой-рекой, так что крепость со всех сторон окружилась водой и Кремль стал островом.

Глубина этого рва, как обнаружилось при измерениях, произведенных в 1701 году, простиралась до 4 саж:., ширина показана в 17 саж. вверху и 15 саж. внизу.

Об этом новопостроенном Кремле находим, к сожалению, очень краткие свидетельства почти от современников его окончательного устройства.

Итальянец Павел Иовий, писавший о Москве в 1535 году, рассказывает следующее:

«Город Москва по своему положению в самой средине страны, по удобству водяных сообщений, по своему многолюдству и, наконец, по крепости стен своих есть лучший и знатнейший город в целом государстве. Он выстроен по берегу реки Москвы на протяжении пяти миль, и домы в нем вообще деревянные, не очень огромны, но и не слишком низки, а внутри довольно просторны, каждый из них обыкновенно делится на три комнаты: гостиную, спальную и кухню. Бревна привозятся из Герцинского леса; их отесывают по шнуру, кладут одно на другое, скрепляют на концахъ, – и таким образом стены строятся чрезвычайно крепко, дешево и скоро. При каждом почти доме есть свой сад, служащий для удовольствия хозяев и вместе с тем доставляющий им нужное количество овощей; от сего город кажется необыкновенно обширным. В каждом почти квартале есть своя церковь; на самом же возвышенном месте стоит храм Богоматери, славный по своей архитектуре и величине; его построил шестьдесят лет тому назад Аристотель Болонский, знаменитый художник и механик. В самом городи впадает в р. Москву речка Неглинная, приводящая в движение множество мельниц. При впадении своем она образует полуостров, на конце коего стоит весьма красивый замок с башнями и бойницами, построенный итальянскими архитекторами. Почти три части города омываются реками Москвою и Неглинною; остальная же часть окопана широким рвом, наполненным водою, проведенною, из тех же самых рек. С другой стороны город защищен рекою Яузою, также впадающею в Москву несколько ниже города… Москва по выгодному положению своему, преимущественно пред всеми другими городами, заслуживает быть столицею; ибо мудрым основателем своим построена в самой населенной стране, в средине государства, ограждена реками, укреплена замком и по мнению многих никогда не потеряет первенства своего». Все это Иовий рассказывает о Москве со слов Москвича Димитрия Герасимова, отправленного из Москвы в 1525 г. посланником к Папе Клименту VII. Иовий говорит, что он составил свое сочинение о Московии из ежедневных беседах с Димитрием, а потому оно и вышло очень достоверным и обстоятельным, так наш

Димитрий оказался по тому времени очень образованным и знающим человеком, заслужившим большие похвалы от Иовия. Автор говорит, что сохранил в своем сочинении ту же простоту, с какою вел свой рассказ Димитрий. Это признание Иовия дает нам повод заключать, что сочинение Иовия есть собственно сочинение Димитрия, за исключением средневековой учености о Страбоне, Птолемее и т. п. Особенно дорого высказанное убеждение старого Москвича, что Москва по мнению многих никогда не потеряет своего первенства.

Тем временем, когда началась и продолжалась постройка городских стен, и в самом Кремле и на посаде в разных местностях сооружались новые каменные храмы, конечно, на старых от века местах, ибо, как мы видели из толкований владыки Геннадия, перестановка храма на новое место почиталась чуть не грехом.

В Кремле, кроме упомянутых выше Благовещенской и Ризположенской, за это время были построены: в 1480 г. ц. Богоявления на Троицком подворье. В 1481 г. сент. 8 заложены два обетные предела у Архангельского собора – Воскресение да Акила апостол, в память победы над Новгородцами на р. Шелони, случившейся 14 июля 1471 г. в воскресенье, на память св. апостола Акилы. Вел. князь тогда же дал обет построить церковь св. апостола, а воеводы Данила Холмский и Федор Давыд. Палецкий – церковь Воскресения. Неизвестно, где первоначально была сооружена эта вторая церковь, памятник боярского благочестивого усердия. Можно с большою вероятностью предполагать, что этот храм, быть может, только деревянный, существовал на том месте, где в 1532 г. был заложен, а в 1543 г. окончен строением храм тоже Воскресения, возле колокольни Иоанна Лествичника, или святого Ивана, впоследствии известной под именем Ивана Великого. Новый храм был выстроен также для колокольни, более обширной, которая существует и доныне, вмещая в себе самые большие колокола. Подробности об этой постройке мы помещаем ниже.

В 1483 г. архимандрит Чудовский Геннадий Гонзов заложил каменную церковь во имя Алексея Чуд. да и трапезу каменную заложил. В 1491 г. совершили церковь Введения Б-цы и палату каменную на Симоновском дворе у Никольских ворот. Освящена 13 ноября.

В 1501 г. по повелению государя в Чудовом монастыре разобрали старую церковь Чуда Архангела Михаила, строение Алексея митрополита, и стали сооружать новую, доныне существующую. Освящена в 1503 г. сент. 6.

В 1504 г. была разобрана старая церковь Козмы и Демьяна, стоявшая против задних ворот Чудова монастыря, и заложена новая, повелением вел. князя.

Наконец, незадолго перед своею кончиною, вел. князь 21 мая 1505 г. повелел разобрать уже ветхую соборную церковь Архангела Михаила, строение Ивана Калиты, и заложил в октябре на том же месте новую более обширную.

Тогда же и другую церковь разобрали, также строение Ивана Калиты, св. Иоанн Лествичник, иже под Колоколы, и заложили новую не на старом месте, отмечает один летописец (П. С. Л. VI, 50). Другие летописцы указывают, что на старом месте.

Через пять месяцев, 27 октября 1505 г. вел. князь Иван Вас. скончался и погребен в новозаложенном соборе Архангела Михаила, как и митроп. Филипп в только что начатом постройкою Успенском соборе.

Постройка храма продолжалась и по кончине вел. князя и совсем была окончена уже в 1508 г., когда ноября 8 храм был освящен. Но за год прежде, когда храм был доведен до верхних камор, 1507 года октября 3 в него были перенесены и мощи прародителей государевых, гробы вел. князей, начиная с Ивана Калиты. Не упомянуто в летописях, где до того времени находились их гробы. Вероятно, оставались на своих старых местах и были перенесены на новые, устроенные возле стен более обширного храма. Строителем храма был Фрязин Алевиз Новый.

Таково было неутомимое строительство Ивана Третьего, совсем изменившее облик старого Кремля, который теперь больше походил на европейский замок, чем на старинный русский город. Действительно, замком и называли его путешественники-иностранцы.

Этим именем обозначался, так сказать, каменный облик вновь устроенного города Кремля. Дотоле Кремль носил облик обычного на Руси города, построенного из одного дерева. Старые и ветхие каменные его стены, как упомянуто, уже не отличались своим видом от остальных деревянных сооружений, а старые каменные храмы по своим малым размерам совсем исчезали в общей массе деревянных хором великокняжеских и боярских, строившихся высоко и широко.

Вообще, каменные строения в древней Москве столь были редки, что летописцы старательно заносили в свои сборники временных лет всякую подобную постройку, даже ворота и в особенности, конечно, Божии храмы.

Вне Кремля на посаде каменная церковь являлась такою редкостью, что обозначалась как особое урочище: Егорий каменный в Георгиевском, Богоявление каменное в Богоявленском монастыре указывались как памятники, заслуживающие удивления и особого примечания. Что касается жилых каменных зданий, то о них и в самом Кремле никто не помышлял. Даже и вел. князья нимало об этом не заботились.

Древняя Москва был город деревянный со всеми ее жилищами и со всеми очень многочисленными ее храмами, а потому всегда во время пожаров выгорала из конца в конец.

Казалось, что именно непрестанные пожары должны были научить горожан какой-либо правильной борьбе с этой бытовой стихией, и, однако, более чем целые полтораста лет от пожаров при Иване Калите все оставалось по-старому и после каждого пожара горожане, как бы сохраняя заветы отцов и дедов, строились опять из дерева и опять старым же порядком сгорали дотла.

Это изумительное деревянное коснение не одной Москвы, но и всех других городов объясняется, впрочем, великою дешевизною в то время строительного деревянного материала, а вместе с тем и необыкновенной скоростью постройки не только обывательских жилищ, но и самых церквей, нередко очень обширных и высоких, а также и городских стен, еще более обширных.

В свою очередь это самое обстоятельство очень препятствовало развитию строительного каменного дела, которое, не встречая нигде особого попечения и привета и ни с какой стороны никакой потребности в его художестве, принуждено было год от году слабеть и, если можно так выразиться, едва двигало ногами даже при постройке небольших храмов, а с большими и совсем не могло совладать, как это обнаружилось при начальном сооружении Успенского собора в Москве, что подтверждают также и нередкие падения новостроенных храмов и в Московской области и в Новгороде.