Текст книги "История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I"

Вел. князь закончил всенародный Московский праздник раздачей всему духовенству щедрой милостыни: и по всему городу во все церкви священникам, монастырям и нищим; а затем начальному духовенству и всем боярам на своем дворе устроил пир: «все ядоша и пиша».

Известному тогда писателю житий Пахомию Сербину поручено было написать и канон перенесению мощей Петра митр. и Слово о его житии, а также и канон Ионе митрополиту.

Невозможно было оставить св. мощи среди строящегося храма, среди повсюду лежащих каменных отесков, и потому великий князь повелел на месте будущего алтаря построить временный деревянный храм во имя Успения, приградивши к нему и гроб Петра Чуд., почему эта церковь впоследствии именовалась что у Гроба св. Петра.

В этом же деревянном храме совершилось потом и бракосочетание вел. князя с царевною Софьею.

В то самое время, как выстраивался мало-помалу новый собор, происходило и сватовство вел. князя с царевною. Посланный за царевною Антон Фрязин прибыл в Рим 23 мая, а 29 числа того же месяца последовало в соборе обретение мощей Московских святителей.

Затем 14 числа июня были обретены и мощи св. Петра митр. и в последующие дни включительно до 30 числа священство усердно готовилось к торжественному перенесению святыни на уготовленное место. За шесть дней или за неделю до этого события, именно 24 июня, с немалым торжеством отпущена была в Москву и царевна Софья.

В конце июля пришла в Москву весть, что Ордынский царь Ахмат со всей Ордой идет к Алексину. Вел. князь в тот же час, на 2 часу дня, отслушав обедню и ничего даже и не вкусив, вборзе, двинулся с полком к Коломне, к берегу, как тогда прозывалась река Ока, за которой, действительно, расстилался степной океан-море. Другие полки успели также собраться вовремя на этом берегу. Увидя множество Русских полков, аки море колеблющихся, царь быстро побежал домой.

Царевна прибыла в Москву уже в ноябре, 12 числа, в четверг. По всему пути от самого Рима и до наших городов Пскова и Новгорода везде ее встречали с великими почестями, как того требовал в своих странах сам Папа. Он отправил с царевною большого посла Антония Легатоса и дал ему честь великую, которая заключалась в том, что во время пути перед ним несли крыж, – Латинский крест. Так он шествовал по всем землям.

Первые Псковичи подивились этому Легатосу, заметив, что он был одет не по нашему чину, весь облачен в червленое красное платье, имея на себе куколь червлен, на голове обвит глухо как каптур Литовский, только одно лицо видно; и перстатицы на руках, и в них и благословляет; и крест пред ним с Распятием вылитым носят, на высокое древо взоткнуто вверх; святым иконам не поклоняется и креста на себе рукою не кладет.

Все это было не по нашему обычаю и чину.

Когда шествие царевны было уже близко Москвы, вел. князю донесли, что идет Легатос и крыж перед ним несут. Услыхавши это, вел. князь стал об этом мыслить с матерью своею и с братьями и с бояры. Одни советовали не воспрещать Легатосу: как он идет, так пусть и идет. Другие восстали против такой новины, говоря, что того не бывало в нашей земле, не бывало, чтобы в такой почести являлась Латынская вера. Учинил было такую новину Сидор, он и погиб. Вел. князь предоставил решить это дело митрополиту. Святитель дал такой ответ: «Не можно тому быть! Не только в город войти, но и приблизиться ему не подобает. Если позволишь ему так учинить, то он в вороты в город, а я в другия вороты из города выйду. Не достойно нам того и сльшать, не только видеть, потому что возлюбивший и похваливший чужую веру, тот всей своей вере поругался».

Усльшав такие речи от первосвятителя, вел. князь послал к Легату с запрещением, чтобы не шел перед ним крыж. Легат сопротивлялся немного и исполнил волю вел. князя. Другой летописец повествует, что вел. князь послал с этою целью боярина Федора Давыдовича с повелением – крыж, отнявши, в сани положить. Боярин встретил царевну за 15 верст и точно исполнил повеление князя. Так твердо и крепко старая Москва отстаивала коренные идеи своего существования.

Как упомянуто, 12 ноября в четверток царевна с Легатом прибыли в город. С бракосочетанием надо было торопиться. 14 ноября наставал Филиппов пост, поэтому в тот же день 12 числа последовало обручение, а на другой день 13 числа совершилось и бракосочетание в новопостроенной деревянной церкви, среди сооружаемых стен нового собора.

Весной на следующий 1473 г., в Похвальную неделю, 5-ю Великого поста, в воскресенье, 4 апреля, в Кремле случился большой пожар. Загорелось у церкви Рождества Богородицы, на сенях у вел. княгини; по близкому соседству загорелся и митрополичий двор и двор брата вел. князя Бориса Васил., и погорело много дворов по Троицкое подворье, по Богоявленье и по городские житницы. Сгорел Житничий двор вед. князя, а большой жилой его двор едва отстояли. Выгорели и кровли на стенах Кремля и вся приправагородная.

Митрополит от пожара удалился за город в монастырь Николы Старого на Никольской. Когда пожар стал униматься, уже на рассвете другого дня, 5 апр., он возвратился в церковь Богородицы к гробу Чуд. Петра и повелел петь молебен, обливаясь многими слезами.

В то время пришел к нему и вел. князь и, видя его плачущего, стал его утешать, думая, что он плачет о своем пожарном разорении. «Отче, господине! – говорил вел. князь, – не скорби. Так Бог изволил. А что двор твой погорел, то я сколько хочешь хором тебе дам, или какой запас погорел, то все у меня бери». А святитель после многих слез стал изнемогать, тут же ослабела у него рука, потом нога, и стал просить вел. князя отпустить его в монастырь. Вел. князь не пожелал отпустить его в дальний загородный монастырь, но поместил в кремлевском Троицком Богоявленском монастыре. Святитель, чувствуя приближение своей кончины, тотчас послал за своим духовником, исповедался, причастился и соборовался маслом.

На смертном одре он говорил и приказывал вел. князю только об одном, чтобы церковь была совершена. В это время она была возведена до большого пояса, до половины, где начали делать киоты святым на всех трех стенах (для написания в киотах ликов святых).

После того святитель стал приказывать о церковном деле Владимиру Григорьевичу (Ховрину) и сыну его Ивану Голове, казначеям вел. князя: «Только попечитесь, – говорил святитель, – а то все готово на совершение церкви». Также и прочим приставникам церкви все о том, не умолкая, говорил, и о людях, которых искупил на то дело церковное, приказывал отпустить их всех на волю после своей смерти. Подав всем благословение и прощение, он скончался 5 апреля, в исходе первого часа ночи, 1473 г. Многие тогда говорили, что он видение видел в церкви.

По кончине открыли на нем два креста железные и вериги, великие цепи железные, которые и ныне всем видимы на его гробе, замечает летописец, а до того времени никто того не знал – ни духовник его, ни келейник. 7 апреля совершилось его погребение в недостроенном его храме в присутствии вел. князя, его семьи, бояр. Весь народ града Москвы собрался на погребении; но из духовных властей был только один епископ, тот же Прохор Сарайский, при котором происходила и закладка храма.

Припоминая время постройки первого храма Богородицы при св. митрополите Петре, видим, что некоторые обстоятельства сходствуют с обстоятельствами постройки и этого нового храма. И святитель Петр имел видение о скорой своей кончине и потому, призвав к себе Тысяцкого Протасия, передал ему большую сумму, завещая употребить ее на сооружение церкви и доверяя ему попечительство об этом сооружении. Так и митрополит Филипп особенно возлагал такое попечительство на Ховриных, говоря им, что для строения у него все приготовлено, только бы они позаботились, чтобы дело шло правильно к окончанию. И первый святой строитель собора и второй его строитель в более обширном объеме и виде, по воле Божией, не дожили до окончания постройки и были погребены среди еще непокрытых ее стен, и тот, и другой с северной стороны, первый в алтаре, второй в самом храме близ Северных дверей, посторонь Ионы митрополита[59]59
  В поздние времена место его гробницы было совеем позабыто, так что и имени его не оказалось в числе погребенных в соборе святителей. Об этом см. Памятники Московской Древности Снегирева, описание Успенского собора, с. 23.


[Закрыть].

Постройка собора продолжалась своим чередом. К весне следующего 1474 г. церковь видилась «чудна вельми и превысока зело», уже была выведена до сводов, которые оставалось только замкнуть, чтобы на них соорудить верх большой, – среднюю главу. И вдруг мая 20 в час солнечного заката церковь внезапно разрушилась, упала северная стена, над гробами митрополитов Ионы и Филиппа-Строителя, вся по алтарь; наполовину разрушилась и западная стена и устроенные при ней палати (хоры), также столпы и все своды. И Чудотворца Петра гроб засыпало, но ничем не повредило его; у деревянной церкви верх разбило, но в остальном эта церковь осталась невредимою, иконы, св. сосуды, книги, паникадила – все сохранилось в целости. Алтарь нового здания и вся южная стена со столпами и сводами, также половина западной и с западными дверьми не подверглись окончательному разрушению, но были настолько повреждены, что было страшно войти и в деревянную церковь, почему великий князь вскоре повелел и их разрушить. Один летописец свидетельствует, что в этот день, 20 мая, «бысть трус во граде Москве и церковь св. Богородицы, сделана бысть уже до верхних камор, падеся в 1 час ночи, и храми вси потрясошася, яко и земли поколебатися».

Главною причиною такого несчастья и такой печали для всего города послужило плохое искусство мастеров или, вернее сказать, полная несостоятельность тогдашнего строительного художества по всей Московской области. Старый способ постройки каменных храмов, усвоенный от древнего художества, заключался, можно сказать, в непреложном обычае класть стены снаружи и внутри с наличной стороны из тесаного камня в один ряд, наполняя середину этой облицовки бутовым камнем и даже булыжным, при чем самое существенное в этом деле был добрый раствор извести, которая в древней кладке оказывалась столь же крепкою, как и булыжный камень. Такое изготовление извести совсем было забыто в это время и многие церкви сами собою падали повсюду, и в Новгороде, и в Ростове, и в самой Москве, и к тому же церкви не столь значительной обширности и высоты.

Но, кроме того, непосредственную причину, отчего разрушился собор, современники видели в том, что мастера, сооружая северную стену, в средине ее возводили высокую лестницу на палати, или хоры, расположенные над западными дверьми по западной стене, куда также проходила эта несчастная лестница. Тощая пустотелая стена не выдержала тяжести сводов и разрушила все здание. К счастию, что это случилось в недостроенном еще храме, но и достроенный он должен был развалиться рано ли, поздно ли.

Современники видели преславное чудо и благодатное заступление Богоматери в том обстоятельстве, что при разрушении церкви никто из людей не пал жертвою этого несчастья. Весь тот день каменосечцы усердно работали: одни сводили своды, другие замыкали своды, носили камень, известь, древие; многие обыватели тут же ходили, смотрели работу. За час до солнечного захождения работающие покончили работу и разошлись с подмосток. После них многие всходили посмотреть, пока было светло, но и те по заходе солнца также сошли всего за пятую часть часа до падения стен. Однако из любопытных остался на подмостках один отрок, сын князя Федора Пестрого; он еще ходил по сводам и, услыхавши треск, в испуге побежал на южную стену и тем спасся от верной погибели.

Великий князь, митрополит, и весь город Москва очень печалились об этом разрушении, ибо шел уже третий год, а соборной церкви не было в славном городе.

Великий князь теперь остановился на мысли призвать умеющих мастеров из иных земель и сначала послать во Псков, где мастера «каменосечной хитрости» навыкли у Немцев. Однако Псковские мастера, осмотрев строение, не взялись за дело; похвалили работу, что гладко делали, и похулили только дело извести, потому что жидко она растворялась и была оттого не клеевита. Псковичи, впрочем, остались в Москве и построили сравнительно небольшие каменные храмы: Троицу в Сергиеве монастыре (1477 г.) и в Москве Ивана Златоустого (1478 г.), Сретение на Кучковом поле, Ризположение на дворе митрополита и Благовещение на дворе великого князя.

Великий князь решил, наконец, послать за мастером в Венецию, так как с Дюком Венецейским в то время происходили оживленные сношения.

Через два месяца после разрушения церкви, 24 июля, туда был отправлен послом Семен Толбузин с поручением пытать отыскивать мастера церковного.

Возвратившись с успехом в Москву (в 1475 г.), Толбузин рассказывал, что много там у них мастеров, да ни один не пожелал ехать на Русь, и только один согласился, и порядился с ним давать ему за службу по 10 руб. на месяц. Его звали Аристотелем ради хитрости его художества. Звал его к себе ради его хитрости и Турецкий царь, что в Цареграде ныне сидит.

Церковь в Венеции св. Марка вельми чудна и хороша да ворота Венецейские, сказывают его же дела, вельми хитры и хороши.

Да еще показал он ему, Семену, такую хитрость свою: позвал его к себе на дом, а дом у него добр и палаты есть; да велел принести блюдо медное на четырех яблоках, а на нем сосуд, как умывальница, как оловяник (кувшин), и начал лить из него из одного воду и вино и мед, чего хочешь, то и будет.

Венецейский князь никак не хотел отпустить его на Русь и только после многих просьб и уверений в большой к нему дружбе великого князя Москвы едва отпустил его, как бы в драгоценный дар.

Взял с собою тот Аристотель своего сына Андрея да паробка, Петрушею зовут: может быть, это тот Петр Антон. Фрязин, прибывший в Москву в 1490 г. и строивший потом башни и стены Кремля.

Пока Толбузин хлопотал, ходатайствовав об отпуске Аристотеля, прошло не мало времени, так что они прибыли в Москву уже весною на другой год, 1475, на самую Пасху, 26 марта. Возвратился посол Толбузин, замечает другой летописец, и привел с собою мастера Муроля, кой ставил церкви и палаты, Аристотель именем, также и пушечник он нарочит лити их и бити из них, и колоколы и иное все лити хитр вельми.

Радостное торжество св. Пасхи увеличилось для всех Москвичей с приездом этого славного Муроля, о деяниях которого летописцы усердно и с любовью записывали в свои сборники всякую подробность, особенно по сооружению любезного им храма.

Муроль обстоятельно осмотрел разрушенный храм. Похвалил гладость сооружения, похулил известь, что не клеевита, да и камень, сказал, не тверд. Камень был, по всему вероятию, Мячковсий из подмосковных каменоломен. Плита, т. е. кирпич, тверже камня, примолвил он, а потому своды надо делать плитою. Он не согласился строить вновь северную стену, чтобы сомкнуть ее с южной, и решил все сломать и начать дело сызнова.

Для этого 16 апреля 1475 г. последовало новое перенесение мощей митрополитов св. Петра, Феогноста, Киприана, Фотия, Ионы теперь в церковь Иоанна Святого под Колоколы.

На другой же день 17 апреля Муроль начал разбивать оставшиеся стены собора и в тот же день разбил два столпа и западные двери со стеною.

А разбивал он таким образом: поставил три дерева, совокупив их верхние концы воедино, а между деревами повесил на канате брус дубовый, с конца окованный железом, и, раскачивая этот брус, разбивал им стены. А другие стены с исподи, с низу подбирал и на бревнах ставил, потом зажигал бревны, и от сгоревшего дерева стены падали. Чудно было видеть, восклицает летописец, что три года делали, а он в одну неделю и даже меньше все развалил, так что не поспевали выносить камень, а то бы в три дни хотел развалить. Книжники называли этот дубовый брус бараном и говорили, что написано в книгах, как таковым образом Тит Ерусалим разбил.

Ездил Муроль и во Владимир смотреть тамошний собор. Похвалил дело, сказавши: «некиих наших мастеров дело».

В начале июня Муроль начал рвы копать на основание церкви, снова, глубиною в две сажени, а в ином месте и того глубже. Во рвах также набил колие дубовое, сваи.

И кирпичную печь устроил за Андрониковым монастырем, в Калитникове[60]60
  Ныне Калитниковское кладбище, возле которого и доселе остаются обширные копаные ямы Аристотелевского кирпичного завода, прорезанные Курской железной дорогой. Кирпич Аристотеля имел длины 6½ верш., ширины около 2½ вершков, толщины 1½ вершка.


[Закрыть], в чем ожигать кирпич и как делать, нашего Русского кирпича уже да продолговатее и тверже, когда его надо ломать, то в воде размачивают. Известь же густо мотыками повелел мешать, как на утро засохнет, то и ножом невозможно расколупить.

После того Муроль обложил церковь продолговатую палатным образом (1475).

На первое лето он вывел постройку из земли. Камень ровный и внутри велел класть. Известь как тесто густое растворял и мазали лопатками железными. Четыре столпа внутри самой церкви заложил круглые, так, говорил, крепче будут стоять, а в алтаре два столпа заложил четыреугольные кирпичные. И все делал в кружало (по циркулю) да в правило (по линейке).

На другое лето 1476 г. Муроль вывел стены храма по кивоты, которые сделаны снаружи стен в виде пояса и представляют ряд колонок, соединенных круглыми перемычками. Внутри же стен всуцепы железные положил как правило на веретенах, а меж столпов, где кладут для связи брусье дубовое в наших церквах, то все (т. е. все связи) железное кованое положил.

На третье лето (1477) достигнув подсводной части здания, Муроль, чтобы доставлять камень и кирпич наверх, сотворил колесо, с малыми колесцами, которые плотники векшею зовут, чем на избу землю волочат, и этим снарядом посредством веревок взволакивал на верх все тяжести. Уже не носили камни на плечах, а прицепляли их к веревкам и колесами без труда притягивали их на верх, – чудно было видеть, отмечает летописец.

Чудно было также видеть, как он на столпы положил по 4 камени великих и совокупил кружало (свод) и истесал на них по 4 конца на четырех странах, одно против другого, точно на каменных деревьях, насквозь каменье то сбито.

Наконец, на четвертое лето, в 1478 г., славная постройка была окончена вчерне. Аристотель соорудил у ней 4 верха, кроме большой средней главы. Внутри вокруг шеи этой главы устроил потаенную казну, хранилище для опасных случаев; палати построил возле алтаря от южных дверей и тут же вывел лестницу, всходить на верх храма. Церковные своды свел в один кирпич; помост намостил мелким камнем (мозаично); в алтаре над митрополичьим горним местом, за престолом, крыж Лятский истесал на камени, который после митрополит стесать велел. Перед передними, западными дверьми помост (площадку) накрыл камнем и свод в один кирпич свел и середку повесил на гире железной, как это существует и до сих пор.

Кровлю делать вел. князь повелел мастерам только что совсем покоренного им Новгорода, которые и покрыли здание сначала деревом вельми хорошо, а по дереву немецким железом белым. Совсем постройка была окончена на пятое лето в 1479 г.

Была та церковь, пишет летописец, чудна вельми величеством и высотою и светлостью и звоностию и пространством, таковой прежде не бывало на Руси кроме Владимирской.

12 августа 1479 г. собор был торжественно освящен митрополитом Геронтием с архиепископом Ростов. Вассианом, епископом Суздальским Евфимием и Сарским Прохором.

Радость в этот день всего города Москвы была неописуемая, потому что минуло уже 7 лет и 4 месяца, как древний Калитинский храм был разобран и не было в городе соборного храма. Вел. князь повелел раздать милостыню на весь город и на окружные монастыри, священникам, инокам и всем нищим, а высшему духовенству и боярам дал обед, на котором и все седмь приходских соборов на его же дворе в особой храмине также ядоша и пиша у него (по другим спискам летописи все соборы 7 дней ядоша и пиша).

Через несколько дней торжественно совершилось и перенесение мощей митрополитов. В церкви Иоанна под Колоколы, где они пребывали до этого времени, мощи св. Петра в ночь были переложены из каменной гробницы в деревянную раку и на другой день, 23 августа, в понедельник, перед вечернею были несены в новый собор самим вел. князем и его сыном Иваном Ив. с помогающими, кто удостоился, при звоне во все колокола. Принесенные мощи вначале поставили среди церкви на митрополичьем амвоне, где митрополиты облачаются. По совершении следуемых церковных служб на другой день утром 24 августа, во вторник, перед обеднею митрополит с святителями и вел. князь с сыном снова подняли раку и перенесли ее на уготованное место близ св. жертвенника. Потом была совершена литургия.

Самое празднование перенесению мощей, назначенное прежде на 30 июля, было тогда же перенесено на этот день, 24 августа.

Вел. князь снова роздал щедрую милостыню духовенству всего города.

Перенесение мощей других митрополитов и кн. Юрия Даниловича происходило 27 августа, в пятницу, также перед вечернею, в 9 час дня. К этому времени собрались к церкви Иоанна под Колоколы митрополит с священным собором и все священники города, которые в присутствии вел. князя и его сына подняли

каменную раку Киприана митр. и перенесли ее в собор, поставив в юго-западном углу храма у стены. Потом Фотиевы мощи в каменной же раке перенесли и поставили с Киприановыми в ряд и устроили над ними надгробницы каменные. Затем перенесли мощи Ионы Чудотворца в деревянной раке и поставили в противоположном северо-западном углу храма поверх помоста. Мощи Феогноста митр. поставили в пределе апостола Петра на верх помоста, обложивши кирпичом, об одну стену с Чудотв. Петром, как прежде лежали. Наконец, принесли мощи вел. князя Юрия Дан. в деревянном гробе и положили в пределе св. Димитрия в застенке в землю с помостом ровно и надгробницу учинили над ним.

Гробница строителя разрушившегося храма, митр. Филиппа, не была вынесена в церковь Иоанна под Колоколы, потому что она оставалась снаружи храма, за межею северной стены Аристотелевой постройки, которая, следовательно (то есть вся постройка), по плану была отодвинута немного к югу против прежнего Филипповского плана. Теперь подняли его каменный гроб и перенесли в церковь, поставив его в ряд с гробницею митрополита Ионы у северной стены, вероятно, против того же места, где он покоился за стеной новой церкви. Когда открыли его гроб, увидели его лежавшего всего целого в теле, подобно Ионе митр., и ризы его нимало не истлели, а прошло уже 6 лет и 5 месяцев без 8 дней от времени его кончины. Увидевши это, благочестивые люди усердно молились Богу, прославляющему угодников своих. 12 дней стоял его гроб непокрытым, быть может, в ожидании чудесных исцелений, какие явились у мощей Ионы, и только в 13 день склали над ним надгробницу кирпичную.

Богомольные Москвичи очень внимательно следили за всеми подобными обстоятельствами, а потому и усердно записывали их в летопись. Для них очень важно было, кто и как был положен, кто поверх помоста, кто вровень с помостом, кто в земле.

После этого уже окончательного устройства нового соборного храма вел. князь снова оделил все духовенство и всех нищих города щедрою милостынею и кормом, а высшим властям и служившим священникам и всем соборам дал обед и в почесть всему духовному чину на том обеде стоял перед ними и с сыном своим, угощая обедавших. Таков был старозаветный обычай в великокняжеском и потом в царском быту.

Упомянем также об одном немаловажном по тому времени для верующих и богомольных Москвичей обстоятельстве, какое возникло по случаю освящения нового храма. Некие прелестники наклеветали вел. князю на митрополита (Геронтия), что не по солнечному всходу, не посолонь, как солнце ходит, митрополит ходил со крестами около церкви. Вел. князь очень разгневался на святителя, «воздвиже на него гнев велики». Оттого, говорил вел. князь, гнев Божий приходит! Возбуждены были большие споры и пререкания. Старались найти в писаниях какой-либо устав об этом, посолонь ли ходити или не посолонь, и ничего твердого не нашли.

Было много спорных речей, большинство, все священники и книжники, иноки и миряне стояли на стороне митрополита. Очевидцы, бывалые в далеких странствованиях, указывали, что так святили церковь, ходя против солнца, во святой Афонской горе. Вел. князь под влиянием владыки Ростов. Вассиана, который, быть может, и заварил это дело, и Чудовского архимандрита Геннадия, и только с ними одними, стоял против митрополита. Эта сторона никаких свидетельств не указывала.

Много и премного спорили, но истины не обретоша, каждый оставался при своем мнении.

Спор однако продолжался долгое время. Вел. князь остановил даже освящение новопостроенных церквей, целый почти год не были освящены церкви Иоанна Златоуста (в монастыре), Рождества Б-цы в Кремле с пределом Онуфрия и многие другие, в ожидании, что митрополит положит на его мысли. В ответ на настойчивость вел. князя митрополит в 1482 году оставил посох свой в соборе и съехал на Симоново в келью, взявши с собою только ризницу. Он мыслил так: если князь великий, приехав к нему, не добьет челом и роптания своего, что посолонь ходити, не оставит, тогда он совсем оставит митрополичий сан и будет жить простым монахом в келье. И так как на его стороне стоял весь священный чин и все миряне города, то вел. князь поневоле уступил и послал к святителю своего сына просить, чтобы возвратился на свой стол. Митрополит не послушал этого призыва. Тогда уже сам вел. князь поехал к нему и бил ему челом, умоляя, чтобы возвратился на свой стол, а сам «во всем виноват сотворися» и обещал слушать святителя во всем, и в хождении волю ему дал, как велит, как было в старину. После такого покаяния митрополит возвратился.

В этом обстоятельстве ярко выразилась та сторона Московского благочестия и Московских общественных интересов, которая впоследствии мало-помалу стала развиваться в невежественное староверие, послужившее к расколу верующих на множество толков и суемудрий.

Но возвратимся к истории нового собора. В 1482 г. храм был украшен иконописью. На это дело упомянутый Ростовский владыка Вассиан еще при своей жизни (он помер в 1481 г.) дал сто рублей мастерам иконникам: Денисию, попу Тимофею, да Ярцу, да Коне, которые и написали чудно вельми Деисус и с Праздники и с Пророки.

История постройки собора весьма любопытна и с другой, именно с политической, стороны.

Когда летом 1471 г. митр. Филипп крепко стал помышлять о сооружении нового храма, вел. князь уже был в походе под Новгород Великий, обвиненный в то время всеобщим мнением Низовой Руси в отступлении от Православия и в намерении поддаться Латинскому королю. Тогда 14 июля 1471 г. произошла знаменитая битва на р. Шелони, послужившая первым подвигом Москвы к упразднению Новгородской независимости.

В 1474 г. новозастроенный собор, доведенный уже до замкнутия сводов, внезапно разрушился, как бы предзнаменуя, что так с неумелым, старым строительным художеством разрушится и старозаветный вечевой порядок Русской жизни, именно в Новгороде, как сильнейшем представителе и охранителе этого порядка.

В 1475 г., когда началась уже новая Аристотелевская постройка собора, вел. князь снова двинулся в Новгород со многими людьми, но пошел туда миром пировать с Новгородским Владыкою, с тысяцкими, посадниками и житьими людьми, со всеми людьми Новгорода Великого. Среди любовных встреч и пиров он встретил там и много обиженных людей, которые, воспользовавшись присутствием в городе вел. князя, пришли к нему от целых двух улиц с большими жалобами на тамошних сильных людей, на бояр, на посадников степенных и на других сильников в грабежах и убийствах. И множество других жалобников пришли к вел. князю искать своих обид и насилий, понеже, замечает летописец, та Земля от давних многих лет в своей воле живяху и о вел. князех, своих отчинниках, небрежаху и не слушаху их, и оттого много зла в той земле происходит, между себя убийства и грабежи и домам разорение, кто кого сможет. Таким образом, вел. князь нашел в своей давней вотчине то же самое, чем она начала свою Историю почти за 600 лет тому назад. Вел. князь поставил всем обиженным правдивый суд пред лицом Владыки и посадников и виновных тотчас же отправил в Москву.

Однако почти два месяца чуть не каждый день продолжались пиры у Владыки, у посадников, у богачей бояр и у самого вел. князя, угощавшего всю знать Великого города.

Но широкие пиры не успели преклонить вел. князя на милость к осужденным и отправленным в Москву боярам, как ни упрашивали о них и Владыка и все их товарищи. Когда малые обиженные люди почувствовали державную руку вел. князя, то в городе все двинулось на перемену прежних отношений и порядков и почва для этого была уже вполне подготовлена. Теперь обиженные уже прямо шли на Великокняжеский суд, как на единую крепкую защиту в их обидах. С своими жалобами и исканием суда они теперь шли уже прямо в Москву. «А того не бывало от начала, как и земля их стала: и как вел. князи начали быти от Рюрика на Киеве и на Владимире и до сего вел. князя, который на то их привел». Так это случилось на другой же год (в начале 1477 г.), когда и собор был выстроен по кивоты, т. е. до половины здания.

В это время, Великим постом, в Москву явилось многое множество новых жалобников, житьих, посадских поселян, черниц, вдов, все преобиженные сильниками. Быть может, видя такое движение жалобников, архиепископ и весь Вел. Новгород вслед за ними прислали к вел. князю своих послов с челобитьем и называя его Государем, чего не бывало от начала как и земля их стала, ни которого вел. князя Государем не называли, но господином.

В древности это было простое рядовое обычное наименование каждого домохозяина, владыки дома или своей земли и всякой собственности. Но в это время Московский вел. князь стал уже домохозяином и владыкой не одной Москвы, но и всей Низовой Русской земли, лежавшей в речном углу Волги и Оки. Здесь уже давно, особенно после Шемякиной смуты, ходила и утверждалась в самом народе очень ясная и всем понятная идея Государя и Государства, родная идея полного домохозяина в своем владении и полной его власти в своем государстве-домохозяйстве. Повторим, что самое слово Государь или Господарь ничего другого более обширного и высокого и не обозначало, как только домо– и землевладельца. Получив такое, в сущности очень обычное, простое наименование и от вольного города, вел. князь послал к Новгородцам своих послов подкрепить данное ему вольными людьми наименование с вопросом – какого они хотят от него государства? Но вольные люди, по-видимому, были обмануты своими послами, хотя один из них был вечевой дьяк, или же скоро одумались и отвечали, что они с такими речами не посылывали и назвали то ложью.

По этому случаю возник мятеж, созвонили вече, вскричали на какого-то Василия Микифорова и тут же без милости убили его, по обговору дьяка (?) Захария Овина, а потом и этого убили и брата его у Владыки на дворе. И оттого взбесились, яко пьяные, один одно кричит, другой другое, и заговорили к королю опять поддаться.