Текст книги "Небесные всадники"

– Например, о войне, – усмехнувшись половиной изуродованного лица, заметил знаменитый полководец Уго, сидевший рядом с госпожой Иоганной, – на нужды которой и пойдет этот порох.

– Я предпочла бы, чтобы мой порох пошёл на другие нужды. Например, на строительство туннеля в Рассветном хребте, – заметила Иоганна. – Это был бы прекрасный и очень удобный путь для культурного и торгового взаимодействия. И гораздо безопаснее, чем вдоль материка, по морю. До сих пор со страхом вспоминаю своё путешествие. Магам трижды пришлось отбиваться от нападений океанских чудовищ.

– Абсолютно с вами согласен, прекрасная валькирия, кивнул своей собеседнице Уго. – Как, думаю, и любой другой хороший военный, я ненавижу войну, и если она начинается, надеюсь, что она закончится как можно скорее, а лучше, чтоб не начиналась вообще.

Кто-то за другим концом стола засмеялся, приняв сказанное за остроту. Лейла видела, что он говорит правду. Она смотрела на исполосованное лицо немолодого воина и думала о том, не её ли отец, или старшие братья, или дяди нанесли эти раны?

Исари пришёл на помощь, заговорив о гидрогениуме и его свойстве взрываться чуть что. Это была животрепещущая тема – особенно после того, как в Багру пришли вести о падении и взрыве дирижабля, на борту которого находились все три гелиатских принца.

Лейле было стыдно вспоминать, как злорадствовал Салахад, когда узнал об этом. После крушения дирижабля камайнского принца спешно призвали домой. Лейла, несколько отдалившаяся от брата, которого совсем недавно считала единственным другом, почти не вспоминала о нём, хотя письма писала исправно.

С гидрогениума учёные люди перескочили на спор о природе огня и тут же разделились на два лагеря: «металлистов» и «воздушников». Одни считали, что частицы огня содержатся в горючих веществах, другие – что переносятся по воздуху.

Лейла, с детства любившая всех мирить, тихо сказала:

– А что, если огонь находится и там, и там?

Спорщики взглянули на неё с интересом и тут же принялись обсуждать достоинства и недостатки этой гипотезы. Исари ободряюще улыбнулся ей и кивнул.

За завтраком Лейла спросила мужа:

– Вы ведь специально выбираете темы, чтобы я могла понимать, о чем идёт речь во время вечерних приемов?

– Да, – ответил Исари и кивнул на кувшин с холодным летним чаем. – Здесь эликсир, стимулирующий работу памяти. Совсем чуть-чуть, небольшая помощь вашему мозгу, Лейла.

Сегодня они завтракали в покоях Исари – тот явно чувствовал себя недостаточно хорошо. Глаза царя запали, а запястья были перебинтованы – значит, накануне ему пускали кровь. Лейла бросила взгляд на книжные полки, на стол, заваленный свитками и книгами, на звёздные карты с пометками, написанными резким, неровным почерком, на кляксы, на лампу в виде солнечной системы.

– Я хочу изучать естественные науки, – быстро сказала она и, подумав, на всякий случай добавила: – Можно?

Исари кивнул и после небольшой заминки сказал:

– Если когда-нибудь у нас появятся дети, я предпочёл бы, чтобы у них была сильная и образованная мать. Кто знает, сколько мне отведено времени.

– Если у нас родится сын, – осторожно сказала Лейла, – ведь он станет царем, а не Амиран?

– Брат будет регентом – так ему даже легче будет на вас жениться.

Лейла нервно хихикнула.

– А я видела пьесу с подобным сюжетом…

– Я тоже. Но вам, в отличие от королевы Гертруды, не придётся никого травить.

И ведь не поспоришь… Теперь Лейла занималась с приходящими к ней после обеда профессорами, и у неё больше не было времени ходить и смотреть, как молодые придворные во главе с цесаревичем играют в мяч.

Науки ей не давались. Формулы ускользали от внимания, опыты пугали или были невообразимо скучны… Но, стиснув зубы, она продолжала заниматься.

На самом деле ей стыдно было жаловаться на мужа – особенно после того, как она наслушалась рассказов придворных дам. Вот тем было на что жаловаться. Одних мужья почти ни во что не ставили, нередко изменяли, заглаживая пренебрежение и измены дорогими подарками. Другим приходилось ещё гораздо хуже.

Среди немолодых женщин была одна, которую под опеку взял ещё отец Исари после того, как её муж в припадке ревности выбил ей все зубы. Она потребовала развода, но в родительский дом, как это делали разведённые, не вернулась и перешла под опеку царской семьи. Жила на ренту от поместья, переданного ей после суда, и на не очень большую пенсию от царской казны. Сейчас по ней не видно было, что она пережила; даже зубы у неё были на месте, выточенные из бивня хиндрийского зверя, белоснежные и ровные, вживлённые в дёсны с помощью лечебной магии. Но мужчин она до сих пор не любила и боялась.

По вечерам, пару раз в неделю, давались малые балы и приёмы, сопровождавшиеся всевозможными увеселениями и играми. Лейла знала, что раньше её муж приходил на них в лучшем случае на час, не участвуя в забавах. Теперь всё изменилось: он развлекал молодую жену, танцевал с ней, принимал участие в тех играх, которые были ему доступны и не требовали лишних движений.

Чаще всего играли в театр. Дамы и кавалеры, вызвавшиеся в актёры, по очереди подходили к невысокому столику, на котором стояли три маленькие шкатулки, и наугад вытягивали из них сложенные вчетверо листочки. Из шкатулки, инкрустированной янтарем, доставали роли – листочки с именами героев модных романов, пьес, легенд или хроник. Попадались и безымянные персонажи: горожанин, рыцарь, мельник, маг… В шкатулке, украшенной бирюзой, лежали «действия», ничего необычного: сражается, ищет, влюбляется… В третьей, с узором из яшмы, были названия предметов, которыми будет обладать герой.

Актеры, получив по листочку из каждой шкатулки, начинали свою пьесу. Иногда выходила просто восхитительная бессмыслица, смешная и незапоминающаяся, иногда Лейле казалось, что стоит чуть переиначить – и получится чудесная сказка.

В конце вечера пьесы оценивали зрители, складывая по монете на разные подносы. Вырученные суммы подсчитывались и объявлялся победитель. Деньги шли на благотворительность.

Первое время Лейла стеснялась принимать участие в этой забаве, потом решилась и попросила Исари присоединиться к ней. Он на удивление легко согласился, сказал лишь, что давно не играл.

Хоть труппа на сегодня была уже собрана, но для царя и царицы место, разумеется, нашлось. Лейла и Исари написали на поданных им бумажках роли, действия и атрибуты. Выбранный «держатель театра» добавил их записки к уже имеющимся в шкатулках.

Затем актеров разделили на две команды по четыре человека в каждой. В первой части игры каждый, используя жесты, должен был рассказать о своём герое, о его действии и атрибуте. А остальные члены команды должны были разгадать шараду.

Лейле выпала пастушка, укравшая книгу. Она довольно быстро справилась, и вслед за ней на импровизированную сцену вышел Исари. Он взмахнул руками, изображая движение крыльев.

– Небесный Всадник? – предположил сорокалетний капитан дворцовой охраны. Имя его, совершенно багрийское, постоянно вылетало у Лейлы из головы.

Исари покачал головой, отметая это предположение, как и несколько других. Не птица, не химероидный конь…

– Дракон! – крикнула Лейла, чувствуя, как колотится сердце. Глупо: чего волноваться – ну, попалась мужу одна из написанных ею записок, и что?

Исари кивнул ей и продолжил пантомиму. Дракон, укравший мешок зерна, в его исполнении показался Лейле самым нелепым из всех возможных. Следующим был капитан дворцовой охраны, он весьма комично изобразил трусливого рыцаря, потерявшего меч. Четвертый член их маленькой труппы оказался магом, влюбленным в статую. Когда с загадками было покончено, команды уединились на четверть часа, чтобы придумать сюжет, вписать в него всех героев, их действия и атрибуты и разыграть пьесу.

Их нелепая компания довольно забавно отыграла свою маленькую пьесу и даже иногда говорила стихами – «маг» оказался поэтом, и неплохим. Исари довольно похоже изображал дракона, рычал и взмахивал крыльями. Маг искал способ оживить статую, но для этого ему нужна была книга, украденная пастушкой. Пастушка же с помощью заклинания из волшебной книги мечтала превратиться в настоящую принцессу. Но для того, чтобы заклинание сработало, ей требовалась драконья чешуя. Дракон украл мешок пшена не просто так, а чтобы избавиться от изжоги, которой мучился с тех самых пор, как проглотил меч трусливого рыцаря.

История всем на радость разрешилась счастливо. Маг оставил в покое статую и влюбился в пастушку, у дракона из желудка извлекли меч, рыцарь избавился от страха. Впрочем, победила все равно вторая труппа.

Воодушевленная Лейла вернулась в тот вечер в свои покои совершенно счастливой и довольной жизнью. И в последующие дни Исари чередовал выходы в свет и ночные визиты, и она теперь ждала мужа не со страхом и безразличием, а с улыбкой. В конце концов, он ведь был очень нежен и деликатен и никогда не причинял ей намеренной боли. А если и причинял, всегда можно было об этом сказать, и он делал всё, чтобы загладить неприятные ощущения.

Не такой уж и плохой достался ей муж, в самом деле. Да, не воин, не силён и, может быть, умрёт скоро, но у него есть другие достоинства…

Как бы то ни было, а жизнь текла своим чередом, и однажды утром Лейла заметила, что ожидаемая ею женская хворь не пришла. Для верности она решила подождать ещё неделю, но этого не понадобилось: тем же вечером пришли приставленные к царице лекарь и две его помощницы. Они подтвердили догадку: Лейла была в тягости. Исари, как ни старался, не смог скрыть облегчение, промелькнувшее на лице. Когда супруги остались наедине, он спросил со всей возможной деликатностью:

– Вы желаете, чтобы я приходил к вам по ночам, Лейла?

Царица вздохнула. Она желала, но только не после этого вопроса. А потому согласилась, что в последующих встречах нет смысла. Понятно, что он был с ней ради продолжения рода – ничего другого Лейла и не ждала, но рядом с мужем было не так страшно засыпать на этом необъятном холодном ложе, посреди огромной комнаты, где было слишком много вещей и слишком мало людей.

К Лейле теперь относились, как к хрустальной вазе, и втрое быстрей исполняли все её капризы. От алхимических опытов пришлось временно отказаться – от запахов становилось дурно. Часы теоретических занятий тоже были сокращены. Зато Лейла дописала и даже переписала набело свои сказки, коих накопилось уже немало. В большинстве своём они были смешные и добрые, не более того. Злодеи, если они вообще были, понимали, что неправильно себя вели, и очень искренне раскаивались. В этих сказках не было места лжи, обману, политике, смертям и бракам по принуждению, когда два в общем-то неплохих человека вынуждены терпеть друг друга всю жизнь, пока смерть не разлучит их.

Осталось только понять, почему её собственная сказка, где принцесса повстречала принца, превратилась в унылую, скучную и слишком длинную трагедию. Иногда Лейле хотелось, чтобы всё это закончилось. Чтобы просто ничего не было. Ничего.

К своей писанине Лейла относилась двояко: не скрывалась особо, но и не выпячивала своё увлечение. Хотела и в то же время боялась, что кто-нибудь поинтересуется, на что она переводит такое количество бумаги и чернил. Хотела и боялась раскрывать свою маленькую тайну. А ещё мечтала увидеть свои сказки в виде книги, особенно теперь, когда под её сердцем билось сердце ребёнка. Или ещё не билось, а начнет позже? В медицине она тоже плохо разбиралась.

Как бы то ни было, а всего через семь месяцев и три недели – разумеется, примерно – ей будет кому читать свои сказки. Исари твёрдо обещал, что она сможет проводить с ребёнком ровно столько времени, сколько сама захочет. Даже когда овдовеет. В конце концов, она рискнула и принесла свои сказки Исари. Он, не желая обижать жену и чувствуя, что это для неё важно, послал слугу к казначею и советнику по сельскому хозяйству с просьбой отложить встречу на час.

Поначалу Исари читал сказки с вежливым интересом, а Лейла сидела на краю низкого диванчика, вцепившись обеими руками в расшитое цветными нитками покрывало. Потом он несколько раз хмыкнул, перелистывая страницы, и, наконец, закончил чтение. Положил сшитую вручную и перевитую лентами рукопись на край стола.

– Ну? – спросила Лейла, забыв, что всегда обращалась к мужу излишне вычурно и вежливо, чтобы он не подумал, что Лейле приятно его общество. – Всё плохо? Скучно? Неинтересно?

– Отчего же? Немного наивно, но в этом и состоит прелесть сказки: в том, что добро не может не быть победителем, мудрым, понимающим и прощающим. Вы добры и юны, Лейла, и ваши сказки юны и добры.

Она улыбнулась, и он улыбнулся в ответ.

– Знаете, что? – спросил Исари внезапно. – Отчего бы не заказать рисунки к вашим сказкам нашим придворным художникам? Переписать все сказки, сделать книгу? Будет очень мило.

Лейла кивнула.

– Можно, это будет Аче? – неожиданно для самой себя спросила она. Не то, чтобы другие художники её не устраивали. Все они были великолепными мастерами своего дела, но она смущалась бы, что таких умных и талантливых людей заставляют рисовать пастушек и принцев-драконов…

Аче – совсем другое дело: он её ровесник, ещё подмастерье, а не мастистый художник. И может быть… может быть, он согласиться передать пару слов Амирану, так старательно избегающему её общества? А ведь с братом он не поссорился, более того: Лейла знала, что после их свадьбы отношения царственных братьев стали ровнее – цесаревич резко повзрослел, перестал делать глупости наперекор Исари, стал интересоваться не только забавами, но и государственным управлением. Он всё ещё являлся наследником брата и будет являться таковым до того дня, когда ребенку Исари исполнится год. Затем он будет считаться наследником собственного племянника или племянницы.

– Аче? – переспросил царь, задумчиво теребя край листа лежавших перед ним сказок. – Я думал, вы в обиде на него?

– Он помог мне не совершить ошибку, которая слишком дорого обошлась бы. И не только мне. Если бы я зашла слишком далеко… – глядя прямо в глаза мужа, Лейла произнесла то, что от неё ожидали услышать.

– Вам настолько претила мысль стать моей женой?

– Она и сейчас мне не очень-то по нраву.

Исари вздохнул, встал с позолоченного стула, обитого синей тканью с искрой. Постоял, опираясь о его овальную спинку, и, будто неожиданно меняя тему, спросил:

– Вы ведь любите театр, Лейла? По крайней мере, любительские постановки вам нравятся.

– Люблю. Но в настоящем театре я никогда не была.

– В таком случае, я просто обязан пригласить вас в Пртианский Академический оперный театр. Старейший в Багре. Собственно, он на двадцать лет старше царства. Там сейчас идет красивая и крайне революционная постановка «Песни Океана».

Лейла пожала плечами. В театр, так в театр.

Выход был обставлен, как чуть ли не самое важное событие лета, не считая предстоящего отъезда двора. На подготовку ушло больше трёх дней, и за это время Лейла успела, кроме всего прочего, поговорить с Аче и объяснить, что именно она хочет видеть на картинках. Аче кивал, делал наброски, но глаз на царицу не поднимал. Лейла так и не отважилась попросить его передать записку Амирану. Было видно, что Аче этого и ждет, и явно не захочет исполнять такую просьбу.

Лейла сидела рядом, глядя, как из-под кисточки с тушью проявляются пока еще не до конца оформленные картинки. Деревья и дворцы, и люди, пока еще без лиц, без деталей… Аче потянулся за тушечницей, и Лейла заметила у него на запястье черные следы.

– Что это? – спросила она, приняв следы за капли туши.

Аче вздрогнул, прикрыл руку рукавом кафтана.

– Это татуировки, – объяснил он. – Они связывают ученика и учителя. Мастер Иветре сказал, что привез их описание из-за Хребта и что там все их делают.

– Можно посмотреть? – спросила Лейла. Она хорошо рисовала хной, и новый узор ей понравился.

Аче, явно не желая этого, протянул царице оба запястья. Лейла с интересом начала разглядывать узор.

– Это какая-то надпись? – спросила она. – Верно?

Аче кивнул.

– Я не знаю её смысла. Что-то про связь душ и тел… не знаю. Учитель сказал, что так ему удобней передавать свои знания, – он понизил голос и добавил: – Иногда мне кажется, что он может мною управлять. Через эти… знаки.

Лейла отдернула руки.

– Вам нельзя мне доверять, ваше величество. Ни вам, ни его высочеству. Простите.

– Ни в чем?

– Ни в чем.

– Даже в том, что доверять нельзя?

Аче рассмеялся, покосился на трёх придворных дам, увлечённо вышивающих покров для алтаря и – Лейла в этом не сомневалась – греющих свои уши.

– Это старый трюк, ваше величество. Он уже не работает.

Лейла вздохнула. Повторять эту неизвестную надпись хной совершенно не хотелось.

– Зачем вы предали нас?

– Предал? Я подданный его величества, и как верноподданый не мог позволить ему увенчать свою голову рогами, уж простите, – слишком резко для вежливого и скромного молодого человека ответил подмастерье.

Лейла вздрогнула.

– Дерзец! – выдохнула она. – Подите прочь!

Аче поклонился, неторопливо собрал свои рисунки и ушел. Работу свою он исполнял, и с большим мастерством, но присылал к царице слугу, а не являлся сам. Это оскорбляло Лейлу, но поделать она ничего не могла: внешне все приличия соблюдались. Она могла, конечно, напакостить исподтишка, но не стала.

Лейле сшили новое красивое платье персикового цвета, с высокой талией и складками, намекающими на живот, которого, разумеется, пока не было видно. Лейла понемногу отказалась от сурьмы и белил, и вообще от яркого камайнского макияжа в пользу более сдержанного багрийского. Ей это, в общем и целом, шло, хотя первое время она чувствовала себя несколько неуютно, как будто была голой.

Царственная чета проехала по мощённым камнем улицам столицы в открытой двуколке, окружённая свитой и охраной, приветствуемая толпой. Лейла прижалась к плечу мужа, он переплёл пальцы их рук. Эта картина восхитила горожан, и многие зааплодировали, закричали, заулюлюкали. Исари наклонился к своей юной жене и легко, едва касаясь, поцеловал в губы.

– Вас любят, – шепнул ей Исари. – Вы молоды, красивы, обаятельны…

– Нет, – покачала головой Лейла. – Меня любят потому, что я ваша жена. А вас любят потому, что вы принесли мир.

– Вы знакомы с историей, по которой поставлена опера? – спросил Исари.

– Не очень, – ответила Лейла, вспомнив, что совсем недавно спрашивала об этом своего учителя багрийской словесности и пропустила рассказ мимо ушей.

– Песни Океана повествуют о гелиатском мореплавателе, капитане Августе Солосе. Он совершил первое путешествие вокруг континента, описал встреченные им народы, пытался классифицировать морских чудовищ.

– Это ведь, кажется, никому не удалось.

– Там нечего классифицировать: твари не появились естественным образом – это древнейшие магоконструкты, они гораздо старше человеческого рода.

– Магоконструкты – это издевательство над природой. И над замыслом наших Создателей.

– Не спорю. Хотя существует забавная теория о том, что сами наши Создатели тоже в какой-то мере магоконструкты. Люди с крыльями… Ну, чем не химеры?

– Это ересь!

Исари вместо ответа склонился к её руке.

– Полно, полно, мой прекрасный проповедник. Я знаю камайнский взгляд на эту проблему. Однако вернемся к нашему доблестному капитану: он влюбился в чужестранную дворянку, красавицу и умницу, совсем как наша прекрасная валькирия Иоганна, – Исари улыбнулся. – Но у неё были свои обязательства перед родом и страной, а у капитана свои. Он несколько лет писал ей письма, очень лиричные, я читал их. Она отвечала тем же. Так продолжалось несколько лет, пока капитан не решил выйти в открытый океан, чтобы выйти за Кольцо островов, дальше которого никто никогда не заплывал. О, мы прибыли.

– А что с ним случилось потом? – спросила Лейла, для вида опираясь на руку мужа.

– Он предсказуемо сгинул. Кольцо островов никто ещё не покидал.

Опера произвела на Лейлу неизгладимое впечатление. И в первую очередь, своим убранством: чудесными рисунками на потолке, огромными витражными окнами, тонкой лепниной, огромным количеством восковых фигур, которые были одеты, как герои известнейших сюжетов. Они сидели и стояли группами и в одиночестве, почти живые, с тонко проработанными лицами, в костюмах, стоивших, наверно, целое состояние.

Лейла не удержалась и, проходя мимо, коснулась пальцем широких крыльев стоявшего в одиночестве Небесного Всадника. Он высился, широко расставив ноги, обутые в сандалии из кожаных ремней, опустив голову и опираясь на меч. Табличка рядом сообщала, что это герой знаменитой оперы «Последний защитник» авторства маэстро с гелиатским именем.

Долго любоваться всем этим великолепием Лейле не дали: царя и царицу обступила галдящая толпа. Вскоре они, наконец, опустились на свои места в так давно пустовавшей царской ложе, и представление началось.

Постановка, как и обещал Исари, действительно оказалась новаторской. Сцена была поделена на две части, на два «этажа». Нижний этаж был материальным миром, тёмным и мрачным местом. Верхний – небесным градом, где живут человеческие души. Декораций почти не было, кроме самого необходимого.

Каждого героя играли два человека. Один внизу – в мире, где не обойтись без лжи, другой наверху – там, где лгать и лицемерить нет нужды. Возлюбленные в материальном мире стояли поодаль друг от друга, их чистые души сплетались в объятьях. Отец Марины, главной героини, той самой возлюбленной капитана, лгал ему в лицо, что девушка не желает его видеть. Душа в горних высях страдала оттого, что приходится говорить неправду.

Возлюбленные разделены расстоянием и запретами родни. Они пишут друг другу письма, читают их… Души разделены стеклянной перегородкой, прозрачной, но не пропускающей их друг к другу. Оба колотят по ней кулаками, прикладывают ладони, заглядывают в глаза, но стекло не передаёт звуков, не передаёт живого тепла.

И так продолжается до того момента, когда корабль доблестного капитана терпит крушение и идет ко дну… А Марина принимает яд. Когда их тела становятся пусты, и одно погружается в пучину морскую под крики ещё живых матросов, а другое – в землю под песнопения жрецов, стекло, преграждающее путь двум душам, наконец поддается усилиям, и они под звонкий треск тысячи осколков заключают друг друга в объятья.

Мир материальный погружается во тьму. Мир Небесный сияет.

Лейла не запомнила ни одного слова из арий, ни одного движения из балета… история слишком глубоко тронула её, чтобы замечать детали.

Когда зажёгся свет и артисты вышли на поклон, она повернулась к Исари, сказала:

– Спасибо!

И почувствовала, как по лицу бегут слёзы.