Текст книги "Небесные всадники"

Константин вздрогнул. В ушах у него шумело, мир казался плоским и нереальным.

– Всё это уже происходит со мной, – тихо сказал он. – Уже происходит.

– Когда это началось?

– После падения дирижабля… Я принял всё это за шалящие нервы. Я скорее удивился бы, не шали мои нервы после всего, – Константин усмехнулся, вцепился руками в длинные, собранные с в аккуратный хвост волосы. Его губы подрагивали, силясь сложиться в ухмылку, которая могла бы перейти в стон или плач.

Икар положил руку ему на плечо.

– Такая встряска – прекрасный повод попытаться проникнуть в чужое тело с разбегу. Особенно человеку, уже проделывавшему этот фокус не раз. Ему сложнее удерживаться в теле, чем скакать от одного к другому. Тело принца и мага, которому он помог стать единственным наследником престола – прекрасная цель, не правда ли?

– Назовите имя, Икар. Вы ведь знаете его.

– А вы, ваше высочество? Неужто вы его не знаете? Полно притворятся. Вы не диковинная птица страус, так что не прячьте голову в песок.

Константин пожал плечами. Сказал устало:

– В последнее время я плохо соображаю, княжич. Говорите, если есть что сказать.

– Это ректор, – просто сказал Икар.

Константин посмотрел на него с интересом.

– Это ректор Гелиатской Академии Магии. Одевший вам на руки эти самые браслеты. Это ректор, со своими ближниками любящий полакомиться магией слабых студентов, не сдавших экзамены. Это ректор, занявший тело собственного брата, слишком похожего на него, чтобы это стало заметно. Это ректор…

– Достаточно, – прервал его Константин. – Достаточно. Я вам верю. Если, конечно, все это не обещанный мне бред и не ложный след…

– У вас есть другие кандидатуры? – поклонившись, спросил Икар, и уселся на край стола, небрежно сдвинув книги. Одна из них чуть не упала на пол, но Константин успел её удержать.

– Хорошо, – вздохнув, сказал он, и указал взглядом на браслеты. – Как мне избавиться от них?

– Вскрыть, – просто сказал Икар.

– Вскрыть? – переспросил Константин. – И умереть от потери крови? Вы ведь знаете, в чем заключается их функция.

– Вскрыть и тут же заменить другими, чистыми. Если уж вы не желаете переступать закон, я могу попробовать поставить вам браслеты-пустышки, не ограничивающие естественную циркуляцию магии по организму. Можно, конечно, просто отрубить вам руки по плечи, но мне почему-то кажется, что это несколько радикально, и вам не понравится.

Константин покачал головой.

– И как вы догадались? Когда начнём?

Икар спрыгнул со стола, энергично растёр руки.

– Прямо сейчас. Чего ждать?

– Я хочу, чтобы рядом со мной была Шахла.

Икар поклонился.

– Вы очень смелый человек, ваше высочество. Удачи нам всем!

Шахла оставила щенят, бросилась помогать Икару обустраивать операционную. Она несколько раз подходила к Константину, крепко обнимала его, целовала и ничего не спрашивала – его право поступать так, как он считает нужным, она считала непреложным.

Операционной комнатой в доме Икара служила, по всей видимости, одна из двух спален. Здесь, в отличие от пыльной гостиной, царила безукоризненная чистота. По углам мерцали большие синие кристаллы, очищающие воздух от любой, даже невидимой невооруженным глазом грязи.

Под огромным плафоном посреди комнаты стояла на металлических ножках высокая кушетка без спинки, покрытая специальной тканью, впитывающей кровь. Пока Шахла и Икар прокаливали и протирали противозаразными растворами нужные инструменты, маг травил байки.

Константин слышал их через полуотворённую дверь, сидя всё за тем же столом в гостиной в обществе кувшина недурного вина. Он был благодарен балагурству Икара за то, что Шахла, кажется, стала меньше нервничать.

– Хирургию по книгам не изучишь, вот я и пошёл в ученики к одному городскому лекарю, примитивному магу, но мастеру своего дела. Первое время был на побегушках, потом допустили к самим операциям. Стоим как-то раз, вырезаем одному купцу прокуренное табаком легкое. Родственники у него нервные, потребовали разрешения присутствовать на операции. Ну ладно, у учителя моего многие пациенты с причудами и деньгами были. А коли есть деньги, то и причуды легче исполнить, не так ли?

Шахла согласно хмыкнула, Константин плеснул себе ещё вина.

– Для таких случаев была у моего учителя стеклянная стена в лекарской комнате, за шторкой. Там то студенты зелёные стояли, то нервные родственники. Вот они там выстроились, мы купца подготовили, усыпили, вскрыли грудную клетку. Одно легкое полностью дымом съедено, одна сплошная опухоль. Лигатуру (вот она, кстати, медная такая нить, ею сосуды зашивают) на нижнюю лёгочную вену не наложить, а это верная смерть от неостановимого кровотечения. И так прикладываемся, и так… Как смогли, перевязали и прошили, какой осталось, клочок здоровой вены, и тут у учителя рука дрогнула, одна из лигатур соскользнула с сердечного сосуда, и началось сердечное кровотечение. Пара мгновений – и конец купцу! Тут я взял да и вставил палец в сердце!

Шахла издала удивленное восклицание, зазвенела каким-то металлическим предметом, который, надо думать, протирала.

– Смотрю я через стеклянную стенку, а у сына купца лицо такое сердитое. Вот стоит из операционной выйти, и точно в нос получу. А кулаки у него пудовые, и он выше меня на полголовы. Комната-то защищена парой замков – и магических, и механических – от проникновения извне, а вот стоит выйти, и он нам трёпку задаст, если что!

Шахла засмеялась, а Икар, окрыленный её реакцией, продолжил:

– В общем, правильно в государственных больницах делают, что никого дальше порога не пускают, иначе каждый лекарь хоть раз в жизни да по носу получил бы.

Константину смешно не было. Вино вдруг показалось страшно кислым. Ему пришло вдруг в голову, что Икар не очень-то любит людей, особенно своих пациентов.

– У меня палец в сердце, – и только благодаря этому нет кровотечения! Как только палец уберу, – всё, конец. Но мы с учителем остались внешне спокойными. Пока я стоял, не шевелясь, с пальцем в сердце, учитель мой наложил швы вокруг пальца, и я постепенно извлек его. Затем мы заштопали всё, что повредили, а купец и по сей день не знает, как я в его сердце ковырялся. Здоров, кстати, вполне, жена жаловалась, что покуривает тайком. Это при единственном лёгком! Восхитительная безответственность.

Икар выглянул в гостиную, улыбаясь, сказал:

– Всё готово, ваше высочество, прошу.

Константин встал, чувствуя, как холодеют внутренности и подгибаются колени. Подбежавшая к нему Шахла снова обняла, уткнувшись в плечо.

– Всё будет хорошо, – сказала она, и голос дрогнул, принося вместо ободрения страх.

– Да, – ответил Константин, целуя её в зажмуренные глаза и чувствуя вкус слёз на губах. – Конечно, всё будет хорошо.

Он лёг на кушетку, отстранённо наблюдая за тем, как Икар пристёгивает его руки и ноги специальными ремнями. На магов плохо и не всегда действуют снотворные зелья. Ни эфир, ни маковое молочко, ни лишённый семян отвар черной травы никогда не дают стопроцентного эффекта, при том, что передозировка также смертельно опасна. Поэтому стоит подстраховаться – ведь неизвестно, как долго Константин сможет выносить боль, пусть и приглушённую.

Константин, повернув голову и опустив взгляд, увидел медный таз, стоявший на полу. Туда будет стекать кровь. Икар ввел иглу капельницы ему в вену на локтевом сгибе руки, объяснил:

– Алхимия, кроветворный настой.

Потом опустил на лицо остро пахнущую эфиром тряпицу, скомандовал:

– Медленно считайте от десяти до одного, ваше высочество.

Константин повиновался. Он сбился на цифре пять, успев порадоваться, что эфир подействовал, и он засыпает.

И тут же очнулся вне своего тела. Он не успел даже испугаться, мельком бросив взгляд на собственное бледное лицо, на вскрытый браслет, на тёмную кровь, бьющую толчками из двух проделанных в запястье отверстий.

Искорёженный браслет лежал в тазу, воинственно выпятив острые штыри, пробивавшие насквозь запястье запечатанного мага. Икар взял с жаровни, стоящей на полу, за кушеткой, раскалённый металлический прут и засунул его в одно из отверстий на запястье. Тело Константина забилось в конвульсиях, но сам он, стоявший позади Икара, боли не почувствовал.

Шахла крепко держала его тело, шептала что-то успокоительное, заглядывала в пустые глаза. Константин наконец осознал, что с ним произошло. Вероятно, сочетание действующего на его тела заклятья, вышибающего душу из тела, расшатанность нервной системы, вино и эфир подействовали на него, как действуют на специально обученных магов-гонцов некоторые зелья, позволяющие им путешествовать вне своего тела. Именно этим объясняется та быстрота, с какой маги получают сведения.

Разумеется, от такого гостя вполне можно защититься, и как бы Константину ни хотелось, он не смог бы проникнуть, например, в комнаты ректора, чтобы пошпионить за бывшим учителем и посмотреть, насколько слова Икара соответствуют действительности. Этот номер не прошел бы. Такого гостя заметили бы еще на подлете к академии. Может быть, знай он о магии гонцов чуть больше, чем то, что им дали записать на лекции, он сумел бы за счет голой силы пробиться сквозь щиты, но не сейчас, практически вслепую. Зато можно наведаться еще кое-куда и получить ответы на некоторые вопросы. Например, в Багру, к царю Исари.

Чем хорошо такое состояние – желание означает действие. Для такого новичка, каким был Константин, желание слишком быстро становилось действием. Магическая охрана дворца пропустила его, хоть и не слишком охотно. Доступ, выданный ему несколько месяцев назад, был ещё активен.

Исари он нашел в малом кабинете, в окружении министров и секретарей. Первое время тот не чувствовал ничего необычного, и на Константина, скромно вставшего в углу, внимания не обращал, а потом вдруг подобрался, становясь неожиданно похожим на Песенку, рыжую гончую Икара, напавшую на след.

Он выглядел бледным и слабым, будто ещё не отошедшим от болезни, уставшим и словно скорбящим о чём-то. Резкая перемена на усталом лице царя не укрылась от его подданных. Ибо Исари, только что обсуждавший с министрами какие-то государственные дела, – Константин нарочно не стал вникать в то, что они говорили – ведь не шпионить он пришел! – вдруг отвлёкся, обвёл комнату настороженным взглядом, жестом приказал всем молчать.

– Ваше величество, – осторожно спросил кто-то, – вызвать лекаря?

Исари покачал головой.

– На сегодня всё, господа. Можете идти.

Секретари повскакивали с мест и, раскланиваясь, собрали бумаги. Затем и визири, не торопясь, покинули кабинет. Исари остался один. Он вновь обвёл комнату взглядом, остановился на Константине, спросил:

– Кто здесь? Отвечай!

Оконные стёкла зазвенели в такт его словам.

– Это я, без пяти минут Император Гелиата, Константин Третий, чьи старшие братья погибли, возможно, по твоей вине.

Исари нахмурился, повертел головой, будто прислушиваясь к далёкому и неясному шёпоту. Затем хмыкнул, достал из ящика стола, о столешницу которого тяжело опирался локтями, острый серебряный ножик, завернутый в шёлковый отрез, привычно надрезал кожу на запястье, выдавливая несколько капель в глубокую каменную чашу, стоящую на столе.

Повинуясь взмаху его руки, кровь испарилась – точнее, превратилась в красноватый туман, взлетевший и опавший прямо на Константина. Константин почувствовал, что на некоторое время обрел нечто, похожее на тело. Кровная магия во всей своей красе. А Исари силён и далеко продвинулся. Но не с его состоянием здоровья можно позволить себе постоянно терять кровь.

Исари, так и не сделавший попытки подняться, чтобы приветствовать неожиданного гостя, лишь кивнул на стул.

– Присаживайтесь, Ваше Высочество. Пользуясь случаем, хочу сказать, что сочувствую вашей утрате.

Константин усмехнулся, глядя на свои красноватые, полупрозрачные руки.

– Спасибо. Но ваши соболезнования их не вернут.

Исари развёл руками.

– Я не всемогущ. Почему вы считаете меня виновным в смерти Максимилиана и Валериана? Они и мне были дороги и близки – старшие друзья моей юности…

– Шкатулка и документы, которые вы передали.

– А вы считаете, что я должен был это скрывать?

– Я считаю, что вы должны были всё сказать прямо! – выкрикнул Константин, и голос его дрогнул.

Исари улыбнулся, растерянно потирая уже зажившее запястье, протёртое корпией, смоченной в пшеничном вине. Этот жест показался Константину насмешливым, почти оскорбительным намёком на браслеты.

– Что же вы, – вкрадчиво сказал Исари, некрасиво усмехаясь, – не говорите это ему в лицо?

– Мне не до того, – мрачно ответил Константин, снова опуская взгляд на свои руки.

– В таком случае, не обвиняйте и меня в трусости и бездействии. Поверьте, этими пороками я не обременён.

– Значит, всё-таки старые маги пожирают молодых?

– Да.

– Вы так легко об этом говорите, будто…

– Не вижу ничего страшного или удивительного. Когда-то жрецы питались теми, кому призывали поклоняться, теперь учителя подъедают силы бесталанных, по их мнению, учеников. Ничего не меняется.

– Но вы хотите это изменить?

– Небесные Всадники предпочли смерть унизительному существованию. Что выберут молодые маги?

– Войну! – сказал Константин. – Я выбираю войну.

– За всех?

– За всех. Те, кто её не выберут при таких обстоятельствах, слишком трусливы и слабы, чтобы иметь право голоса.

Исари хмыкнул.

– Вы начинаете властвовать, Константин. Вот вам совет: постарайтесь не видеть в своих подданных марионеток, которых вы имеете право дергать за ниточки. Это ничем хорошим не кончится.

Он едва шевельнул пальцами, и красный туман, делавший Константина видимым и осязаемым, вновь вернулся в чашу, стал свернувшейся кровью.

Константин наблюдал за тем, как тяжело встает Исари из-за стола. В дверях царь обернулся:

– Возвращайтесь в Гелиат, Константин. Не стоит так долго находиться вдали от собственного тела. Это вредно.

Константин хотел что-то сказать, но осёкся, увидев то, что не ожидал увидеть: из спины Исари торчали жалкие и страшные, полуобожжённые и полуобрубленные крылья. И вспомнил то, как Исари спас ему жизнь в тот день, когда Константин поджёг конюшню.

То, как трещал огонь, трещали и рушились деревянные перекрытия, и как вдруг на плечо ему легла рука – тонкая, холодная и цепкая, как птичья лапа. А потом он вдруг оказался за пределами обрушившейся конюшни, целый и невредимый, а багрийский царевич раздавал приказания.

Конюшню всё никак не могли потушить, пока Исари не макнул Константина головой в бадью. Он один догадался, что тушить надо не конюшню, а мага. Пахло палёными перьями. Откуда там было взяться перьям?

– Крылья, – шепнул Константин.

– Крылья, – откликнулся Исари, положивший было руку на ручку двери. – Болят и не заживают, что я с ними ни делал. Ни взлететь, ни отрубить.

Константин открыл глаза, долго смотрел на лицо склонившейся над ним Шахлы и силился понять, что это вообще такое над ним. Потом осознал: лицо любимой. Она что-то говорила, но что именно – он понять ещё не мог, видел только, как шевелятся её мягкие, алые, полные губы, слышал невнятный гул и потому на всякий случай улыбнулся, чтобы не расстраивать Шахлу.

Она нахмурилась, снова что-то сказала, и теперь Константин сумел разобрать, что:

– … тин, ты меня понимаешь?

– Да, – ответил он, потягиваясь и закидывая за голову ставшие неожиданно лёгкими руки. Вздрогнул: на них не было браслетов, запястья были забинтованы.

– Получилось?

Шахла кивнула и, не сдерживая больше слёз, залепетала, упав ему на грудь:

– Ты в себя не приходил, долго так! Не дышал даже! Я испугалась. Небесные Всадники, я никогда раньше не чувствовала такого страха. Если тебя не будет, я умру.

Константин принялся гладить её по голове. Прищурившись, оглядел комнату: зрение не перестало подводить его.

Его перенесли назад, в гостиную, уложили на длинный и узкий диван, твёрдый, а местами даже острый, как доска для медитаций. Шахла сидела рядом, на низенькой скамеечке. У её ног копошились в корзинке щенки.

Он взглянул в сторону окна – за ним, кажется, брезжил рассвет.

– Где Икар?

– Спит, – ответила Шахла. – Как только стало понятно, что твоя жизнь вне опасности, он сказал, что пойдёт спать.

– А ты, – спросил Константин, ловя и целуя её нежную, тонкую руку с коротко остриженными ногтями, – не спала?

Она улыбнулась, взъерошила волосы Константина, покачала головой.

– Не спалось, – она обвела рукой комнату. – Убрала тут немного, со щенками возилась. Они такие лапочки. Хочу себе такого, только старше, чтобы сам ел.

Константин ещё раз огляделся. Здесь, наверное, не было так чисто с тех пор, как Икар перенёс сюда свои вещи. Шахла не стала складывать лежащие повсюду книги в массивные книжные шкафы, но выстроила их более аккуратными и менее травмоопасными стопками, вытерла пыль и грязь всюду, куда смогла дотянуться.

– Почему он не наймет себе прислугу, – проворчал Константин. – И кого-нибудь, кто будет присматривать за несчастными щенками.

Шахла сказала, немного понизив голос:

– Мне кажется, что он просто не любит людей. Живых людей или, вернее, тех, кто ходит и говорит. На операционном столе люди ему очень даже нравятся.

Константин приподнялся, сел, кряхтя, и помотал головой.

Он вспомнил, как бросало по миру его бедное сознание, неспособное примириться с новыми знаниями: в семь лет он чуть было не сгорел в собственном огне, и спасшее его существо оказалось самым натуральным Небесным Всадником.

Небесным Всадником! Бред. Он пришёл в себя посреди океана, вблизи острова, помеченного на картах как остров Недостигнутый – Константин узнал его по характерному силуэту горы, самой дальней точки земли из тех, что нынче были открыты. Константин знал, что и маги сюда не добирались – по крайней мере, ему об этом не говорили.

Как было не воспользоваться бьющейся внутри чужой силой, подаренной тремя каплями крови Небесного Всадника? Константин ринулся дальше, перелетел через лысую, будто срезанную макушку одной из гор Недостигнутого и узнал, что там, за ним.

За островом вдалеке был целый континент. Искалеченный страшной войной, с разрушенными зданиями и непонятными механизмами, меж которыми слонялись безголовые твари, ощупывавшие землю перед собой длинными волосатыми лапами.

Он спустился на землю неведомого континента, прошёл по кромке воды, между землей и морем, не оставляя следов. И понял, что здесь когда-то жили люди. Чуть дальше, ближе к густому лесу, начиналась широкая гранитная дорога, уходящая в глубину континента. Константин пролетел над ней, с интересом разглядывая. То, что ему показалось издалека гранитом, было однородным и невероятно крепким материалом, названия которого он не знал.

Внезапно из глубины леса подул холодный, злой ветер, чуть не сдувший Константина, если вообще возможно сдуть эфемерную сущность, подкреплённую мощным магическим импульсом. Константин остановился. В лес лететь расхотелось. Внезапно смертельный ужас объял его всего, от макушки до пят; Константин обернулся и вздрогнул. У кромки воды, глядя на него пустыми глазницами, тянули к нему обожжённые руки Максимилиан и Валериан.

Кто-то завыл – пронзительно, тягуче, на одной ноте. С дерева, рядом с которым стоял Константин, упал на дорогу лист. Это был не обычный лист, а будто бы сделанный из светящего изнутри мяса. Такая лепешка, противно пульсирующая и издающая неприятный гул.

Большая волосатая лапа высунулась из-за деревьев и уволокла это жуткое нечто, притворявшееся древесным листом. Константин поднял голову – братья больше не стояли и не манили его к себе. На их месте были полчища полуразложившихся мертвецов. На горизонте вставало солнце – чёрный круг в обрамлении светло-серого гало.

«Я хочу домой», – подумал Константин и вернулся. В свой дом, в своё тело, к своей Шахле. Аромат её волос, нежность её рук вырвали его из тошнотворного кошмара.

– Я видел страшное, – шепнул он, обнимая Шахлу и сглатывая комок в горле. – Как я ещё не свихнулся? Или всё-таки я сошёл с ума, а, Шахла?

– Тебе просто надо отдохнуть – все видят страшное от настоя чёрной травы.

Константин вскинулся. Только этой пакости ему не хватало. Еще и порасти жутким людоедским сорняком…

– Тихо, тихо, никаких семян, только чистый настой. Обезболивающее не подействовало, – прошептала она. – Давай уедем на один день к морю, пожалуйста, любимый.

– Как?

– Одни. У моего дяди есть домик в лесу, полчаса до морского берега. Скажем: сбежали от охраны, от всего… и операцию этим скроем. Проведём там сутки, скажем – двое, пожалуйста. Ты не представляешь, как страшно на тебя смотреть!

– Тебе от начальства не попадёт? – усмехнулся он.

– Попадёт, – кивнула Шахла. – Ты ведь меня прикроешь?

– Это фаворитизм, – строго сказал Константин, понимая, что сдаётся.

– Самый неприглядный, – согласилась Шахла и бросилась его целовать. Она тоже понимала, что уговорила Константина.

Он прикрыл глаза, внутренне боясь, что увидит изувеченные лица братьев. Но нет, обошлось.

«Где бы вы ни были, – подумал он, – я надеюсь, вы не страдаете».

Шахла куда-то вышла, запахнувшись в плащ с плеча Икара, – в предрассветных осенних сумерках Искандера была мрачным и холодным местом, хотя днём здесь было жарко даже зимой – в центре города снег таял, превращаясь в грязные лужи, и нормально лежал лишь в подворотнях и многочисленных парках.

Константин встал, наконец, с дивана, прошелся, чувствуя, как дрожат ноги, от дивана к окну, от окна к большому столу. На столе стояла длинная, узкая шкатулка, в которой рядком лежали два браслета, светясь холодным, злым светом. Или это был отсвет свечи…

Константин достал один из браслетов, повертел в руках, осмотрел. Дотронулся до внутреннего штыря – неострого, будто спиленного. Провёл пальцем по гладкому металлу внешней стороны. Никаких рисунков, ничего, только металл – золото с минимальным количеством примесей.

– Надевайте браслеты, – сказал появившийся в дверях Икар.

У него были мокрые волосы и заспанное лицо.

– Вы ведь не собираетесь открыто объявлять войну своим врагам, верно? Эти браслеты прикроют вас. Пока они застёгнуты – вы запечатанный маг. Снимаете – сила возвращается.

Константин кивнул, сел на стул, вытянул ноги, принялся разматывать бинты. Обожжённые, распухшие запястья выглядели не лучшим образом. Икар молча подал ему горшочек с резко пахнущей мазью.

– Обрабатывать раны каждый раз, как снимаете или надеваете браслеты.

– Поможете? – спросил Константин, кладя ладони тыльной стороной вниз, на стол.

Икар кивнул. Взял раскрытый браслет, поднял левую руку Константина, просунул длинные, но лишенные острого конца штыри через оставшиеся в запястьях отверстия, защёлкнул браслет. Константин вздрогнул от этого щелчка, напомнившего ему звук взводимого курка.

Второй браслет застегнулся так же легко. Константин удивленно прислушался к себе, – вот она, оторванность от мира, которая угнетала его в последнее время. Неуловимая, невнятная пелена, делавшая мир серым. Вот от чего она происходила: потому что он был лишён важной части самого себя. А теперь вернул, но вынужден скрывать её возвращение от себя и мира.

Шахла вернулась не одна: с двумя неплохими конями, запасом еды и троюродным братом, сыном хозяина дома, в который они направлялись. Константин предположил, что этот высокий, белозубый кшелит промышляет контрабандой. Тот отрицать не стал, но уверил, что их никто не побеспокоит.

Через два с половиной часа, пробравшись за пределы городских стен тайными проходами, через не самые законопослушные районы Нижнего города, Константин и Шахла переступили порог затерянного в большой роще домика. Шумели багряные листья клёнов и шумело невидимое за деревьями море, скрипели деревянные половицы уютного чистого жилища.

Константин разжёг очаг взятыми из поленницы дровами, Шахла хлопотала, накрывая на стол. Резала хлеб, копчёный окорок, сливочное масло, сыр.

Константин поел, даже с некоторым удовольствием, несмотря на то, что всё ещё избегал раздумывать о пище, готовящейся на огне. Потом удивился сам себе: ведь разжёг сегодня очаг, даже не вспомнив о своём отвращении к огню. Неужели выздоровление, избавление от страха всё же происходит, пусть и медленно?

Шахла убрала со стола грязную посуду, сложила её в большую деревянную лохань, стоявшую на крыльце. Вернулась в единственную комнату, потёрла глаза кулаком и сказала:

– Что-то так спать хочется – давай, поспим?

Константин кивнул. Он и сам чувствовал себя усталым и разбитым, а каково не спавшей всю ночь Шахле?

Они застелили чистыми простынями узкую кровать, покрытую соломенным тюфяком, оба забрались на неё и прижались друг к другу.

– Давай поиграем, – шепнула Шахла, нежно убирая прядку волос с лица Константина. – Как будто мы всегда тут жили… И никаких корон, заговоров, магии, смертей – ничего. Давай?

– Давай, – согласился Константин. – Я лесник, ты моя жена. Я слежу, чтоб никто здесь не браконьерствовал, ставлю силки и ворчливо называю тебя «женщина». А ты готовишь похлебку, возишься по хозяйству и тоже иногда ворчишь…

– Это была бы совсем неплохая жизнь, правда?

– Правда, – шепнул Константин, проваливаясь в сон.

Он проснулся после полудня от того, что солнце светило ему в глаза. Шахла безмятежно спала, раскинувшись на кровати и выгнав его на самый край – часть тела Константина, его правое плечо и нога висели над полом, и он чуть не упал, пытаясь устроиться поудобнее.

Взглянул в окно – на ясное синее небо, на багряный клён, прислушался к шуму моря. Что-то было не так, но что?

Он встал, натянул брюки, куртку, сандалии из ремешков – единственная деталь народного гелиатского костюма, которую сейчас носили мужчины, – и вышел на крыльцо. Оглянулся, чуть не запнулся о корыто с посудой, присел на низкую лесенку, вытянул ноги и откинул голову, разглядывая небесную синь сквозь ресницы. Такая безмятежность. Выдастся ли ему ещё такое счастье, такой покой?

Небо! Что ему стоило родиться сыном купца, кузнеца или суконщика? Ему всегда казалось, что зря он появился на свет в императорской семье. Меньше всего на свете Константин хотел править…

И всё же что-то было не так. Где-то в этой осенней, бархатной тишине, в прикосновении нежаркого луча к щеке, в тёплой древесине ступенек был какой-то подвох. Где? Какой?

«Я всё-таки свихнулся, – решил он. – Как мне быть? Что сон, а что явь?»

Шахла вытащила его к морю на закате. Для купания было уже слишком холодно, и они просто сидели на берегу, кидали камни в воду, дурачились и болтали.

– Мы гораздо счастливее, чем лесник и его жена, – с очень серьезным видом сообщила Шахла. – По крайней мере, сейчас. Мы знаем цену этому домику, а лесник и жена не знали бы…

– Думаю, они не отказались бы попасть на наше место. Магичка и император, чем плохо?

– Ничем. Кроме того, что людям зря не сидится на своём месте. Иногда они просто не знают истинной цены того, к чему стремятся.

– Действительно, – усмехнулся Константин, думая о своём учителе, возжелавшем себе корону Гелиатской империи. Интересно, давно ли он это придумал и как долго терпеливо ждал, пока в императорской семье родится маг? По статистике, в каждой семье магически одаренный ребенок появляется раз в пять или семь поколений, а бывает и чаще, если маги роднятся между собой. Или этот план появился позже, вместе с маленьким Константином, доверчиво глядящим на самого сильного в мире мага?

Ректор, Андринас Коэддский лично занимался с маленьким принцем, вкладывал в его ветреную голову свои знания, хвалил его, поощрял… И думал занять его место? Константин не был привязан к своему первому учителю магии, несмотря на его добродушие, дружелюбие и то, что половина маленьких магов играет в магистра Коэддского, расхаживая в мантии из старой занавески.

Думать о том, что ректор – зло во плоти, было неприятно.

– И всё же… – продолжала Шахла, привалившись к плечу Константина и обнимая его левой рукой. Он в ответ поцеловал её в висок. – Оставаться на том месте, где родился, тоже не очень умно. Где бы я была, останься там, где родилась? Уж точно не с тобой.

– Я думаю, – ответил Константин, проводя рукой по шелковистым волосам Шахлы, – есть разница между истинным местом и призванием и тем, что нам кажется таковым.

Он улыбнулся, провёл пальцем по кончику носа Шахлы.

– Слушай, я ведь могу теперь позволить себе думать о будущем, правда? Воспитаю наследника и сбегу. У нас с тобой вся жизнь впереди, милая!

Шахла засмеялась, повалила его на песок, начала ластиться, как большая кошка.

– Пошли в дом, на берегу прохладно, – шепнула она, и Константин нежно прикусил ей мочку уха, провёл пальцами по шее, и Шахла чуть слышно застонала от предвкушения и удовольствия.

Они шли в сгущающихся сумерках по роще, живущей своей таинственной, животной, скрытой от людей жизнью, и Константину снова показалось, что что-то здесь не так.

Но к его руке прижималась Шахла, тёплая, живая и прекрасная – самая красивая девушка этого мира влекла его к дому, была рядом с ним, любила его, и он изгнал из головы все глупые мысли.

А потом Шахла, шедшая на шаг впереди, неожиданно завизжала.

На крыльце дома, среди осколков так и не помытой глиняной посуды, стоял двоюродный брат Шахлы. Точнее, стояло то, что от него осталось, как понял Константин, подойдя поближе. Он вспомнил о том, что ему, вообще-то, прописали очки, но он их где-то забыл. Очень интересный вопрос, где именно…

Тело было привязано к одному из опорных столбов, голова лежала на перилах. Шахла стояла, судорожно стискивая руки, и, мелко дрожа, повторяла несколько слов на кшелитском, значение которых ускользало от Константина.

Он подошёл ближе, обнял Шахлу, огляделся.

– Уезжаем.

– Нет! – вскрикнула Шахла. – Надо похоронить его, пожалуйста!

– Кто знает, кто тут бродит вокруг! – рявкнул Константин, таща за собой Шахлу. – Даже если нас с тобой не узнают, убьют просто для того, чтобы не разболтали.

– Это я их убью! – вскрикнула Шахла. – Я маг, что они мне сделают!

– Ты ничего о них не знаешь, – попытался урезонить Шахлу Константин. – Ни кто они, ни сколько их, ни то, есть ли у них магическая поддержка.

Шахла шмыгнула носом и согласилась. В сарае за домом, где они оставили лошадей, было предсказуемо пусто. Кто бы оставил им лошадей! Константин щёлкнул застёжками браслетов, но снимать их не стал – пусть думают, что полноценный боец здесь только один. Впрочем, он не чувствовал в себе обычной уверенности отлично тренированного боевого огневика. Быстро же он отвык быть магом!

– Пойдём пешком, – шепнул он, таща прекратившую сопротивление Шахлу за собой.

Далеко в сгущающихся сумерках им уйти не удалось. Константин задвинул Шахлу за спину, она попыталась сделать то же самое, вспомнив, должно быть, о своей должности телохранителя. Наконец, они встали спиной к спине, окружённые со всех сторон.