Текст книги "Небесные всадники"

Глава XV

Первый из тринадцати месяцев года – пустой, безымянный и безликий, как равнина, покрытая снегом – подходил к концу. Лейла дышала, ела, спала и прогуливалась по цветным дорожкам дворцового парка только из чувства долга перед тем человеком, что зрел в её утробе. Часто думала о том, как чудесно было бы просто не быть. Не умереть, нет, просто не быть.

Конечно, она делала вид, будто с ней всё более или менее в порядке: просто так, по привычке изображала какие-то эмоции, говорила с людьми и слушала их. Читала книги и даже зачем-то следила за сюжетом. Вышивала и заканчивала вышивку, чтобы начать новую, такую же бесполезную, как предыдущая.

Ну, зачем всё это? Даже если книга заканчивается и счастливо, то ведь это лишь иллюзия. Ну, что впереди у влюблённых? Всё равно их разлучит однажды смерть. Ну, что впереди у победителей? Самое главное и необратимое поражение.

Каждый десятый день Лейла беседовала со жрицей, с которой не о чем было беседовать. Не в чем было каяться, ибо Лейла не грешила. Она смиренно слушала наставления красивой, молодой и счастливой замужней женщины в белом покрывале, накинутом на тяжёлые косы, и кивала.

От курильниц в маленькой молельне, примыкавшей к покоям Лейлы, поднимался дымок, занимались домашними делами Всадники и Всадницы, хранившие мир и покой в семье. Любовно сделанные из драгоценных пород дерева красивые куколки в полтора локтя ростом, с подвижными руками и ногами. Их можно было переодевать, менять прически, сажать и ставить в разных позах, прикреплять к специальным, почти незаметным стойкам. И сами они могли двигаться, повторять заученные действия.

Занятная игрушка для молодой царицы.

– Однажды, – говорила жрица, и солнечный луч играл на её лице, заставляя прищуриваться, – один Небесный Всадник отправился по делам в другой город. Устал по дороге, спустился с небес на землю.

Лейла улыбнулась. Она, конечно, выглядела рядом со зрелой жрицей сущим ребёнком, но ведь не настолько, что бы ей рассказывали сказки. Она вспомнила, что в Камайне никогда не выливают на землю горячую воду – ждут, пока она остынет, чтобы не обварить случайно ноги проходящему мимо невидимому Небесному Всаднику.

– Он шёл по деревне, и крылья его трепетали на ветру. Его увидели мальчишки из племени, которое не поклонялось никому. Они стали кидать в необычно выглядящего человека камни. Конечно, Всадник легко отклонял их от себя, но всё же пара из них попала в плечо. Тогда он испепелил все камни и сказал: «Вы причиняете боль, я её терплю. Я силён, и моя сила – в способности терпеть. Вы тоже можете её терпеть, но я могу больше: я использую боль как топливо. Ибо мир рождён из боли. И жизнь без боли – не жизнь».

– Сейчас все говорят об одном, – перебила жрицу Лейла, – что жрецы когда-то превратили создателей в рабов.

Жрица снисходительно улыбнулась.

– Его величество уже говорил с Советом Храмов о найденных в Гелиате бумагах, касающихся этого ужасного недоразумения. Те, кто жил при храмах в Дарнийских княжествах, а когда-то и у нас, были всего лишь несчастными людьми, которых призывали молиться. Их лишь делали похожими на творцов. Именно по этой причине уже долгие века запрещены эксперименты над людьми. Чтобы не получать таких химер… Его величество обещал, что чем бы это расследование ни закончилось, жрецы в Багре не подвергнутся никаким гонениям. Собственно, как и в Гелиате… так называемый Гелиатский скандал не изменит мир и нашу веру!

– И всё же, – мрачно сказала Лейла, – я буду благодарна, если вы не будете учить меня жизни.

Жрица молча поклонилась и даже не предложила царице провести благословение и очищение.

Лейла предпочитала оставаться в одиночестве. Она попросила Исари больше не приходить к ней ночью и сама более не оставалась у него дольше, чем на пару часов в день. Сделать это было довольно легко: лекари запретили царю вообще вставать с постели.

Более того, Лейла неожиданно заметила, что левая рука мужа плохо ему повинуется, и что он иногда говорит так, будто не может собраться с мыслями и не чувствует свой язык.

Этери подтвердила страхи Лейлы. Это был сердечный удар в ночь после смерти Амирана – щадящий, прошедший почти без последствий. Но в любой момент всё может повториться.

Лейла испытала совершенно бесполезную, нелепую и странную обиду. Не за себя – за себя она уже на судьбу не обижалась: самое страшное, что могло случиться, уже случилось. Она обиделась за своего ребёнка: мало того, что мать потеряла волю к жизни, так ещё и отец собирается умереть? Зачем тогда было создавать двум безвольным созданиям новую жизнь, если они не видят ценности в своей?

От этих мыслей привычно навернулись слёзы на глаза, и Этери тут же обняла царицу, шепча на ухо:

– Ну ты-то хоть не плачь, Лейла. И так во дворце сырость. Знаешь, какая в подвалах плесень? Я борюсь с ней, приказываю протапливать, а ты свои слёзы добавляешь, и все труды насмарку.

От Этери едва ощутимо пахло табаком, кошачьим корнем, какими-то травами. Она была тёплая и живая. Настоящая.

– Знаешь, я ведь почти нашла решение – я давно его искала, но это дело не быстрое…

– Что именно? – спросила Лейла, пытаясь устроиться поудобнее. Округлившийся живот мешал.

Этери бросила взгляд на Лейлу, достала из поясной сумки свой бесконечный шарф и застучала спицами.

– Мой двоюродный брат – гелиатский маг.

Заметив удивление Лейлы, поспешно добавила:

– Нет, нет, не из этих, не из поглотителей, не подумайте. К гелиатскому скандалу он хоть и имеет отношение, но несколько с другой стороны… Впрочем, это неважно и даже немножко секретно. Дело в том, что Икар, – выдающийся алхимик и мехомаг. В общем, ещё лет восемь назад я заказала ему разработку искусственного сердца. И он добился результатов, очень хороших результатов – понимаете, Лейла?

Лейла недоумённо всплеснула руками.

– Так что же мы сидим? Почему этот ваш мехомаг не здесь, не готовит моего мужа к операции?

Этери отложила вязание, опустила глаза и сцепила руки в замок.

– А он не хочет. Ваш муж, я имею в виду. Вот Икар – он бы с радостью. Новое слово в медицине и магии, как упустить такой шанс?. Конечно, исследования не закончены, операции проводились только на животных, но и то, что есть, – немало.

Лейла почувствовала, что у неё пропадает голос. Она задрала голову, зацепилась глазами за изящную лепнину на потолке.

– Отчего же Исари не хочет?

– Оттого, – вздохнула Этери, – что боится потерять свой дар. К кровной магии. Боится, что если заменит живое сердце на механическое, то лишится своих сил. Икар говорит, что это глупости, что сердце – всего лишь насос, что кровь зарождается в костях, но Исари разве переспоришь?

Лейла вздохнула.

– Но что-то же надо делать?

– Обязательно. Но что?

– Если он умрёт, много ему будет проку от того, что он умер кровным магом?

Этери одобрительно хмыкнула, пересчитывая петли.

– Донести бы эти мысли до его светлой головы…

Женщины переглянулись. У мужчин свои заговоры, у них свои.

Вечером Лейла пришла в покои Исари.

Тот работал, сидя в постели, разложив бумаги на деревянном столике, крепящемся к одной толстой ножке. Столешница могла принимать множество положений, так что читать прикреплённые к ней специальными зажимами бумаги можно было даже лежа на боку или спине.

Постельничий с поклоном отворил перед Лейлой дверь. Сидевший в кресле у постели советник и секретарь, почтительно придерживавший лежавшие на столике бумаги, повернулись к царице, склоняясь в поклоне. Левая рука Исари лежала поверх одеяла неподвижно.

– Добрый вечер, моя роза, – улыбнулся Исари. – Прошу, подождите несколько минут.

Лейла опустилась на софу, и на несколько минут в царской спальне воцарилась тишина, нарушаемая только скрипом пера по бумаге. Затем секретарь присыпал лист песком и сдул лишние песчинки.

– Благодарю, – сказал Исари, привычным жестом отпуская секретаря и советника. Секретарь собрал бумаги, постельничий отодвинул столик в угол и, ещё раз поклонившись, мужчины оставили супругов наедине.

Лейла тут же пересела поближе к постели.

– Этери мне сказала, – без обиняков начала она, – что ты отказываешься спасать свою жизнь, потому что боишься лишиться магии.

Исари молча смотрел на неё.

– Это трусость! – воскликнула Лейла. – Ты скоро станешь отцом, ты больше не принадлежишь только себе, слышишь?

– Ты впервые обратилась ко мне на «ты», – с улыбкой заметил он. – В последнее время мне все тыкают. Очень интересный опыт.

Лейла разозлилась. Схватила мужа за руку, не обращая внимания на то, что он поморщился от боли.

– Мало быть великим царём, готовым отдать жизнь за свой народ! Жизнь отдать каждый может! А вот жить – гораздо сложнее, вот! Без всякой там тайной магии, и что там ещё. Рыцари! Всюду эти великие герои и жертвователи! Как вы мне надоели!

Слёзы снова полились потоком. Исари высвободил руку из её цепких пальцев, провёл по каштановым волосам, нарушая сложную причёску. Лейла, чуточку успокоившись, выпила воды и продолжила, вдруг обретя вдохновение, будто бы пришедшее откуда-то извне:

– Исари, неужели вы не видите, что стоите на краю бездны, – очень спокойно сказала она, вспоминая свой страшный сон, приснившийся ей в ночь после объяснения с Амираном. Она будто вновь стояла там, на краю обрыва, смотрела, не в силах вымолвить ни слова, на его спину, на искалеченные крылья… – Вы это знаете и без меня… и, похоже, эта бездна манит вас к себе. Если бы я была жрицей, я бы начала убеждать вас в абсолютной греховности этого шага, но я… Это я. Кто знает, может, я единственная, кто вас понимает… И скажу так: вы стоите на краю. Один шаг, и всё… вас больше ничего не будет касаться. Потому что вас не будет.

Исари сидел, упрямо поджав губы. Потом произнес, проговаривая каждое слово по слогам:

– Вы не понимаете, о чём говорите.

– Один Небесный Всадник сказал, что боль – это жизнь…

– Я сделал все, что должен был сделать, – ответил Исари. – Те, которые должны были стать свободными, освободились, а те, которые должны были быть наказаны, – наказаны. Возможно, теперь моя смерть может принести некоторые выгоды.

– Я не люблю вас, – сказала Лейла, повторяя слова, которые сказала когда-то во сне. – Но я не хочу, чтобы вы умирали!

На этих словах Лейла ещё крепче стиснула руку Исари, но царь молчал, будто не слышал.

– Я не могу заставить вас жить, я и себя заставить не в силах. Всё будет, как вы захотите… Но неужели вам не хочется встретить весну, хотя бы эту? Увидеть своих детей?

Вопрос повис в воздухе, оборвался струной. Если бы Лейла мнила себя великой сочинительницей, она написала бы, наверное, что вопрос вспыхнул в воздухе и упал к их ногам пеплом.

– Это был удар ниже пояса, – усмехнулся одной стороной лица Исари. – Это вас Этери подучила?

Лейла скрестила руки на груди.

– Нет, это я сама так думаю! Вот так-то!

Исари прикрыл глаза, несколько раз глубоко вдохнул, держась рукой за грудь, и, наконец, заключил:

– Я никогда не надеялся стать отцом… Ну, и где там околачивается Икар? Наверняка он здесь, раз Этери ставит вопрос ребром.

Лейла едва не расцеловала его от полноты чувств.

* * *

Амиран сидел на плоском валуне, подкидывал и ловил полосатый кожаный мяч. Привалившись к его спине, сидели двое детей, мальчик и девочка, одетые в простые рубашки, подвязанные веревками. Лиц детей Лейла не видела, заметила только, что у девочки длинные, огненно-рыжие волосы, а у мальчика мягкие каштановые кудри. Увидев Лейлу, Амиран встал, коротко, но нежно поцеловал в макушки детей, вернул им мячик и подошёл к ней.

Дети спрыгнули с камня в густую траву и мгновенно исчезли с глаз.

– Кто это был? – спросила Лейла.

Амиран подошёл близко, так близко, что заслонил собой весь мир. Заслонил высокое, голубое небо, заслонил золотое солнце и белые облака, и рощу вдалеке, и высокие травы, и горы, острыми пиками вспарывавшие равнодушное небо.

– Эти дети – плод твоего воображения, как и всё здесь, как и я…

Он мягко очертил контур её лица. Коснулся большим пальцем уголка губ, потянулся, желая поцеловать. Тёплый ветер обдал их волной, толкая Лейлу в объятия Амирана, поднимая подол лёгкой юбки, трепля длинные распущенные волосы.

На мгновение она прижалась к его груди, потом мягко отстранилась.

– Прости, я не могу. Я все ещё чужая жена.

Он покачал головой.

– Я ненастоящий.

– Зато я настоящая, – грустно улыбнулась Лейла. – Я всегда буду любить тебя.

– Я тоже. Побудь со мной немного.

– Побудь со мной немного, – эхом откликнулась Лейла. – Даже если ты – лишь вымысел.

Он кивнул, взял её за руку.

– Это хорошее место, он постарался. Конечно, маленькое очень, но и я здесь пока один. И всё же лучше, чем за Стеной, чем служить пищей для пожирающей реальность Бездны.

– Я ничего не поняла, – созналась Лейла.

– Я тоже, хотя и стал больше разбираться в строении мироздания. Есть чем занять вечность.

– Расскажи мне, – попросила Лейла, оглядываясь.

Они шли по пшеничному полю, всё так же держась за руки.

– Тело тленно, его существование конечно. Но то, что составляет нашу суть – бессмертно. Закрой глаза.

Лейла вздрогнула. В этом повелительном тоне, неожиданном переходе с одной темы на другую было столько от Исари, что она невольно оглянулась, опасаясь, не сменился ли собеседник.

Амиран улыбнулся, тряхнул головой, становясь похожим на отряхивающуюся собаку.

– Я только теперь понял, как мы с братом похожи. Закрой глаза.

Лейла послушно зажмурилась. А когда открыла, закричала от ужаса и восторга одновременно. Она стояла на краю пропасти – там, где в другом сне, далёком и почти забытом, занёс ногу над пустотой Исари. Тогда ещё не муж, даже не жених – далёкий, чужой, холодный и неприятный ей человек. Как много ветров унесло песок с тех пор!

– Как жаль, – шепнул Амиран, – что ты ничего не запомнишь, что так и будешь терзаться страхом и тоской.

– Если мы будем знать, что ждёт нас после смерти, что ждёт такая вот долина, не будем ли мы стремиться умереть?

Амиран молча обнял её за плечи, отводя от края.

– Да, наверно. Это забавно – то, какими прочными цепями пользы друг для друга мы с ними связаны…

– С кем?

Амиран уселся на землю, по-камайнски подогнув ноги. Лейла присела рядом.

– С Небесными Всадниками, конечно. Я ещё не всё понял, но мы подпитываем их, когда молимся. И не только, Лейла. И после смерти мы их подпитываем, а они нас, не позволяя уходить в тень, растворяться, терять свою личность… Это так странно – знать это, быть частью столь удивительного мира.

Лейла опустила глаза, взяла в руку несколько плоских камней, сложила их один на один. Посмотрела на свой живот и, заорав от испуга, вскочила.

– Что ты сделал со мной? Что ты сделал?

– Тихо, Лейла, тихо, прошу, успокойся, любимая! Не пугайся: ты же спишь, я просто сделал так, чтобы тебе было легче. Успокойся Лейла! Я не знаю, смогу ли снова достучатся до тебя!

Лейла не слушала его, заметалась и очнулась в своей кровати от резкой, нестерпимой боли в пояснице.

– Небесные Всадники, – прошептала она. – Как больно!

Она пыталась вспомнить, что же ей снилось, и не могла. Помнила только своё горе и то удивительное ощущение любви Амирана, его прикосновения к своим губам, тепло его тела. И то, что он её ждёт.

Женщины иногда умирают во время родов, подумала она отстранённо, и сама испугалась своей мысли.

* * *

Икар прибыл незамедлительно. На самом деле всё уже давно было готово, лекари предупреждены, нужные анализы взяты исподволь, между ежедневными процедурами. Если Исари и догадывался, что происходит, то молчал, и Этери молчала, из суеверного страха что-то нарушить, рассказав о своих планах вслух.

Икар обнял Этери, взял её руки в свои, отвёл в оконную нишу комнаты, в которой круглые сутки дежурил один из трёх царских лекарей. Это была большая, чистая и светлая комната с малым алхимическим набором для приготовления лекарственных смесей на белом мраморном столе, прозрачным охладительным шкафом, с диваном и столиком рядом. Ничего лишнего: ни ковров, ни гобеленов, белые стены, светло-коричневый пол.

– Ты правильно сделала, что послала за мной, сестрица, – сказал Икар, усаживаясь на широкий подоконник. – Не знаю, за счёт чего он еще живёт, разве что за счёт упрямства.

Этери пожала плечами.

– Ты ведь его неплохо знаешь. Провел с ним пять лет в Гелиате. Единственное время, когда меня рядом не было…

– Не могу сказать, чтобы мы близко сошлись, – пожал плечами Икар. – Я знаю и видел только то, что он изволил показывать. Упрям, как баран, и скрытен, как черепаха. Ну, ты это и без меня знаешь.

Этери кивнула.

– Я рекомендовал бы не откладывать операцию. Уже и так вышли все разумные сроки. Видела, в каком состоянии у него дёсны?

– Дёсны-то при чем?

– Кровоточат постоянно. Это значит, что сердце уже не справляется с перегонкой крови, и страдают в первую очередь мелкие капилляры. Но там уже дело и до внутренних органов дошло. К тому же, постоянный приём лекарств. Печень, поверь мне, не в восторге. Магические волокна, хоть и не развиты особо, но от постоянного воздействия лечебной магии тоже страдают. Местами аномально увеличены, местами – ненормально утончены.

Этери потёрла лоб.

– И что ты предлагаешь?

– Предлагаю анестезию, сестрица. И в путь. Сердце у меня с собой.

Он указал на деревянную шкатулку, похожую на проигрыватель для кристаллов, которую Икар поставил на столик у дивана.

– Можно посмотреть?

– Руками, главное, не трогай. Да, оно там, под стеклом.

Этери щелкнула замками, подняла крышку.

Сердце тихо гудело. Открывались и закрывались выполненные из какого-то мягкого материала клапаны. Блестел на солнце металл, Этери не смогла опознать его. Не золото и не серебро. Это точно.

– Я придал ему как можно более физиологическую форму, – сказал Икар. – Хотя это не обязательно.

Этери несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула.

– Икар, насколько ты уверен в том, что сможешь помочь? В том, что это сердце будет работать?

Икар улыбнулся, провёл рукой по волосам.

– Я не даю никаких гарантий, что смогу его спасти. Но и в таком виде он долго не проживет, согласись?

– С каждым днём ему всё хуже. Он будто потерял волю к жизни.

– Так и есть. Если пациент хочет умереть, все попытки врачей бессмысленны, увы. Что он такого важного сделал в последнее время, что считает свои труды земные оконченными? Заделал ребенка. Для него это, понятное дело, подвиг.

– Не зубоскаль, Икар.

Этери опустила глаза, провела пальцем по краю шкатулки.

– Ну, много чего… Но впереди ещё больше дел! Ещё больше нерешённых проблем, и я не понимаю, почему он…

В дверь постучали.

– Ну, что там ещё, – проворчал Икар.

– Войдите, – сказала Этери.

Вошла приставленная к Лейле служанка, торопливо поклонилась, испуганно пробормотала:

– Лекарь, приставленный к её величеству, передать изволил, что началось.

Этери вздрогнула.

– Что началось? Семь месяцев всего.

– Лекарь говорит, раньше времени началось.

– Небеса! – воздела руки Этери. – Вот только этого нам и не хватало. Она обернулась к Икару: – Исари ничего не сообщай, сделаем операцию сейчас. Пока он не нашёл себе ещё каких-нибудь приключений.

Икар поклонился.

– Ты права, сестрица. Ему сейчас нельзя нервничать. И неделю после операции не беспокоить ни в коем случае.

– Я подойду позже, – кивнула Этери и поспешила к покоям Лейлы.

Перед тем, как зайти к ней, Этери забежала к себе, распугав служанок, сняла глухое чёрное платье, переоделась в довольно скромное, но не траурное тёмно-синее. К женщине, готовой принести в мир новую жизнь, в трауре не заходят. Незачем смешивать горе и радость.

Лейла лежала на боку, вцепившись рукой в пальцы повитухи. Женщина в мантии мага-целителя сидела за столом, закинув ногу на ногу, внимательно смотрела на песочные часы.

– Время между схватками стало ещё меньше, отлично! – провозгласила она и поменяла ноги местами.

Не обращая внимания на приветственные поклоны, Этери подошла к Лейле, опустилась на колени рядом с кроватью, взяла подругу за руку. Та улыбалась нездешней, ласковой улыбкой.

Она была такая… Вся будто пронизана светом. Морщась от боли, она спросила:

– Ты ведь не оставишь моего ребенка, Этери? Если что?

Этери похолодела, нарочито небрежно ответила:

– Что именно? Ты молода и здорова, тебе вот-вот исполнится двадцать. И ты собралась умирать?

Лейла покачала головой.

– Нет, что ты. Нет. Просто мне снился Амиран. Он звал меня к себе, – она провела пальцем по щеке, дотронулась до губ, будто вспоминая и повторяя чужое прикосновение. – Конечно, я не мыслю о самоубийстве, нет, конечно, нет… Просто я…

Она охнула, приподнялась, закусила губу.

– Дышите, ваше величество, дышите, – одобрительно сказала вновь подошедшая повитуха. – Всё хорошо, вы умница… Давайте.

Схватка прошла, и Лейла вновь опустилась на кровать. Ей дали попить, вытерли пот.

– Что Исари? – спросила она, чуть погодя. В глазах блестели слёзы.

– Я приказала ничего ему не говорить.

– Это хорошо, – одобрительно ответила Лейла. – Незачем.

– Через час Икар начнёт операцию. Говорит, нет времени ждать. Сердце уже почти не работает. Я не знаю, правильно ли я поступаю…

Лейла опять вскинулась и быстро задышала, заскулила как животное, вцепилась в руку Этери. Отдышавшись, она шепнула:

– Ты иди, ладно? Не хочу, чтоб ты смотрела.

Этери с облегчением кивнула. Она сама была готова бежать на край света. Ей ли, самой выбравшей путь бездетности и безбрачия, стоять здесь, у порога великого чуда?

– Хорошо, если они родятся одновременно, – шепнула Лейла.

– Кто? – не поняла Этери.

– Исари и его дитя. Это будет хорошо…

Этери поднялась, прошла, неслышно ступая по камайнским коврам. Коснулась пальцами большой картины, стоявшей в углу комнаты: беременная Всадница придерживает руками большой живот. Ветер несёт по воздуху прозрачный шарф, которым едва прикрыты все нуждающиеся в прикрытии места. Босые ноги утопают в песке и набегающей волне. Если склонить голову налево, лоно её становится прозрачным, и на крыльях ещё не рожденного дитяти видно каждое перо.

Этери по привычке поцеловала правую ладонь и приложила её к картине, почтительно приветствуя Всадницу.

– Кто это? – спросила Этери у вышедшей из молельни жрицы. – Смерть?

Жрица с достоинством склонила голову.

– Да, ваша светлость. Это Всадница Смерти.

Этери прикусила язык. Только Исари называл Всадников по именам, а не по функциям. За последние месяцы Этери стала совершеннейшей еретичкой. Или вернулась под крышу истинного храма – это как посмотреть.

– Картина была написанная для её величества Юстинии, – заметила жрица. – Художником Иветре, пусть ждут его в Небесных садах лишь пиры и охоты.

– Пусть его последний путь будет лёгок, – машинально откликнулась Этери. Покачала головой и вышла из покоев Лейлы.

Странное чувство охватило её: как тогда, когда она стояла над телом Амирана, не в силах ничего поделать, не в силах даже плакать или кричать. Но сейчас-то всё совсем по-по-другому, сейчас там свершается жизнь, а не смерть…

Она вернулась к покоям Исари, чувствуя, что еще мгновение, и она упадет и уснёт прямо на полу. И хорошо, если доползёт до какого-нибудь ковра. В приёмной, ярко освещённой, её поймал за руку Икар, усадил в кресло и вручил дымящуюся кружку.

– Выпей. Это тебя взбодрит. Всё готово, сестрица.

Этери отхлебнула горячего, чуть горчащего напитка. Действительно, в голове чуть прояснилось.

– Исари желает, чтобы его сердце продолжало биться после того, как его извлекут из тела. С чем связана такая привязанность к негодящему органу? В остальном он очень рационален и разумен.

«Наверное, с тем, что это сердце Всадницы, – подумала Этери, – то, что давало ему силы все эти годы. Возвышало над остальными людьми. Давало право считать своё мнение главным, непререкаемым, единственно верным. А что даст новое, механическое сердце?»

– Поговоришь с ним?

– А надо? – спросила Этери, закрывая глаза и откидывая голову на спинку кресла. – Я так спать хочу.

– Вот поговоришь, и ложись, – подбодрил её Икар. – Пока ты спишь, мир вертеться вокруг солнца не перестанет.

– Мир, знаешь ли, совершенно непредсказуемая штука, – заметила Этери. – От него всего можно ожидать.

И все же встала и пошла, чтобы по говорить с Исари.

Он сидел у окна, завёрнутый в плед, нахохлившийся, похожий на грустную растрёпанную птицу. Даже волосы, обычно яркие, казалось, выцвели. Этери вспомнила, что для Всадников это плохой знак.

Она опустилась в кресло напротив, вновь достала из поясной сумки своё вязание, красно-синий полосатый шарф. Никаких изысков, никаких узоров. Лицевая петля, изнаночная. Лицевая. Изнаночная. Лицевая.

– Как ты себя чувствуешь?

Исари улыбнулся, склонил голову к плечу.

– Совсем неплохо. Может, выздоравливаю?

– Нет, Исари, нет. Ты уже дал слово, Твоё Величество, и будь добр, сдержи его.

Исари наклонился вперёд, левая рука беспомощно соскользнула с пледа.

– Я ещё могу принести пользу. Как Всадник. Но если я Всадником быть перестану… Помнишь, что говорил Иветре? Что моя болезнь – дар. Что она пробудила дремавшие силы…

Этери особенно нервно и резко застучала спицами.

– Он говорил про магию крови!

– Для моей настоящей силы это не менее важно. Что, если она вся сосредоточена в сердце, Этери?

Она встала. Нарочито медленно оправила платье, сложила вязание.

– Ты действительно считаешь, что нужен не ты, а твоя сила? Что нужен не твой ум, целеустремлённость, твои дипломатические качества, а только эти, прости, жалкие обрубки за спиной? Если ты от них избавишься, ты станешь только счастливее.

– Но станет ли счастливее мир? Я один из последних. Теперь, когда все Всадники Казги и других княжеств свободны…

– Ты называешь смерть свободой?

– Для них – безусловно. Но что, если я допустил ошибку, освободив их? Они страдали, но приносили пользу… Небо, это было невыносимо – слышать их крики… Конечно, остались ещё те, кого я слабо, но слышу… На Слоновьем острове, и этот эуропейский мальчик… Неважно.

– При чем тут мир? Он не крутится вокруг тебя. И смерть твоя ничем не поможет.

– И жизнь тоже.

Этери не выдержала и топнула ногой.

– Ай, знаешь – делай что хочешь! Мне кажется, я даже рада буду, в самом деле! Освобождена Освобожусь от этого всего!

Этери опустила глаза, взглянула на лицо Исари, и осеклась. Это было не его лицо. Пустая, серо-белая маска, искривлённая, нечеловеческая. Он протянул вперёд руку со скрюченными пальцами, зашипел и вдруг обмяк, упав в кресло. Всё вернулось на свои места. Вновь перед Этери был лишь её возлюбленный – упрямый, дурной, слабый и одновременно сильный человек.

– Помогите, – прошептала она, уже коря себя за вырвавшиеся в пылу спора слова. – Помогите!

Дверь отворилась, в спальню зашёл Икар, проверил пульс у царя.

– Ну, наконец-то зелья подействовали! Такой сопротивляемости я ни у кого ещё не видел. Вроде и не любитель дурных зелий, судя по анализу крови. И не необученный маг, магические волокна в полном покое. И при этом анестезия не действует, и все…

– И что? – спросила Этери, едва слышно.

Икар развел руками.

– Мне надо было его отвлечь. Я предположил, что он сам каким-то неведомым мне образом управляет телом, не даёт ему уснуть. Нужно было его отвлечь. Ты помогла…

– И эта сила, – осторожно спросила Этери, – она внутри него?

– И внутри, и снаружи. Везде – не знаю, как объяснить, Этери. Я о таком не слышал и не читал, если только, – он обернулся и подмигнул, – если только он не Небесный Всадник.

Этери засмеялась, потерла лоб.

– Вы все сумасшедшие. Я иду спать. Не будите меня в ближайшие шесть часов, даже если на землю спустятся все Небесные Всадники и объявят о войне с людьми. Попроси их отложить начало до моего пробуждения.

* * *

Полюбить разумного, зачать от него ребёнка – самое глупое, что Смерть могла сделать, и она это сделала. Её избранник не был ни красивее, ни умнее прочих, не занимал никаких важных постов… Но к нему Смерть спешила поздними вечерами, спрятав крылья, сняв струящиеся одежды, сменив их на льняное платье горожанки.

Он был златокузнецом, и очень хорошим. Дарил своей молчаливой возлюбленной грубоватые, но со вкусом выполненные изделия, которые она никогда не носила, – сияние драгоценных металлов и камней не волновало её, не восхищало, как женщин из «разумных». Если, конечно, она не проводила с камнями и металлами каких-нибудь экспериментов.

Она приходила к нему под покровом ночи, отдавала всю себя его рукам, его губам, его грубоватой нежности. Ни с кем и никогда она не чувствовала такого единения. И вот итог: она понесла.

Поначалу Смерть испытала удивление и исследовательский азарт. Ведь это дитя было смесью двух народов, проводником и магией одновременно. Это дитя, возможно, предвестник нового времени, нового народа, совмещающего в себе лучшее… Потом испугалась: к материнству она не была готова и не желала его. Женщины из её народа редко утруждали себя беременностью, хоть и жили долго. Там, на падшей родине, триста-четыреста лет, здесь – благодаря обмену магией с разумными – они перестали умирать по естественным причинам. Гибли только в результате несчастных случаев, но и это было огромной редкостью. И ещё меньше стали задумываться о продолжении рода.

Испугалась ещё и потому, что не знала, кого принесёт в этот мир: полноценную здоровую особь, или смешанная кровь породит нечто опасное, непонятное? Все вокруг твердили, что беременность Смерти просто образцовая, но она боялась до самого конца, пока подруга-целительница не приложила к её груди крохотную девочку с трепещущими, неоперившимися крыльями.

И Смерть растворилась в ней. В новой жизни, такой волнительной, такой хрупкой, невероятно ценной. Бесконечно прекрасной.

Девочка росла, как было положено ей расти. В полгода втянулись в лопатки слабые крылья, в год она пошла и заговорила. Росла она, пожалуй, даже слишком быстро… Смерть не успевала за переменами, творившимися с драгоценной дочкой.

Лишь одной перемены так и не случилось – она не обрела крылья. Ни в тринадцать, ни в двадцать, ни в двадцать пять. Смерть была в отчаянии. И когда дочь пришла и попросила дать ей обычное имя и отпустить к разумным, Смерть не смогла ей воспротивиться.

Девочка взяла обычное имя – Ведна. Поселилась в обычном доме, нашла своё счастье с совершенно обычным разумным… Родила троих детей, прожила счастливую жизнь, пока через восемьдесят лет её дом не был разрушен землетрясением, отголоском не случившегося страшного катаклизма.

Она спасала из-под обломков дома своего младшего сына, которому едва исполнилось три года. Он был погребён обрушившейся стеной. Ведна сама не знала, что произошло, как пробили спину два крыла, как взявшейся из ниоткуда силой она разметала разделявшие её и ребенка камни… Крылья остались при ней.

Никто из её детей не был крылат. А вот один из внуков – да. Наслушавшись сказок о том, как его бабушка обрела могущество, он в двадцатилетнем возрасте бросился вниз со скалы и раскрыл крылья над самой землёй.