Текст книги "Небесные всадники"

Два года понадобилось Этери, что бы продавить совет и утвердить строительство туннеля сквозь Гатенский хребет. Ещё года два Этери искала по обе стороны хребта меценатов и богачей, желающих вложиться в это безумство. Ни её личные средства, ни казна Багры не выдержали бы такой нагрузки. Мирок Амирана и Лали всё это время рос. Солдатики маршировали уже не по осыпающимся стенам из земли, а по каменным. По мостовым гуляли Лалины подопечные – кавалеры и дамы, вдоль мостовых росли маленькие, с руку величиной деревья – творения ханьских магов и алхимиков. Сейчас этот волшебный городок был уже заброшен хозяевами, но ещё немного облагороженный, он стал настоящей жемчужиной дворцового сада. От города к земляной насыпи, принявшей формы Гатенского хребта, тянулась железная дорога. Она петляла среди ханьских деревьев, имитирующих леса, холмов и овечьих отар, в которых самая крупная овца была величиной с указательный палец. Железная дорога ныряла в тоннель, выложенный золотыми пластинками, и это была уже не кривая норка, вырытая детьми для игр, а точная копия того тоннеля, который был за восемь лет вырыт всего лишь до половины. Общий план этого маленького мирка, как и всё остальное, в том числе и убранство маленьких домиков, и одежды жителей, было с большой тщательностью и умением выполнено руками нового придворного художника, Аче из Гатены. За глаза про него говорили, будто бы, не покровительствуй ему княгиня, не будь она так склонна к землячеству, вряд ли крестьянский сын достиг бы таких высот… Глупости. Те, кто видели его работы, и давали себе труд к ним приглядеться, таких низостей не говорили. Если у них, конечно, было хоть немного художественного вкуса.

Маги и алхимики прорывались с обеих сторон сквозь толщу горных пород с большим упрямством и обстоятельностью, действуя по сложному, тысячу раз выверенному плану. Этери никуда не спешила, предпочитая разменивать время на безопасность.

Она выглянула в окно, с прищуром посмотрела на нависшие над ней горы. Гордость взяла за человеческий род: вот лёг хребет, причудливой прихотью природы разделяя материк на две части, будто бы не сутки пути разделяли две его части, Эуропу и Айзакан, если двигаться по прямой, а сотни тысяч часов…

Добираться вдоль, по океану было слишком дорого и опасно. Перелететь через горы тоже никому не удалось. Сколько-нибудь удобных перевалов также не существовало. Конечно, маги, и здешние, и эурпейские, умели работать с камнем, но в первую очередь требовалось всё это организовать, чем Этери с удовольствием и занималась к вящей славе родной страны – деньги и товары потекут через «Золотые ворота» рекой. Золото, которым предполагалось отделывать стены тоннеля, было ещё одной огромной статьей расходов.

Золото было магическим – из такого гелиатские маги делали браслеты, надеваемые на отрекшихся от магии братьев и сестёр. Слой на стенах был очень тонким, но стен-то сколько… Известно, что в Эуропе распространены ветра из бездны, именно потому там столько нежити и так часто родятся способные к её уничтожению темные маги. По эту сторону хребта, являвшегося естественным препятствием, и те, и другие были в диковинку. Тоннель мог изменить это. И изменить в худшую сторону.

Этери хотела принести стране богатство и почёт, а не нашествие нежити. Потому и делала всё обстоятельно и не скупилась. Размышления делились на мысли о великом – слава и почёт, и вообще хорошее же дело! – и низком. Сметы, сметы… где бы достать ещё денег? И мысли были прерваны внушительным басом её секретаря:

– Ваша светлость, его величество и её высочество прибыли.

– Амиран? – удивилась Этери. – Что-то рано. Благодарю, Чалак.

Она вышла из своей временной резиденции – приземистого строения на главной улице стихийно возникшего рядом с тоннелем городка, и прикрыла нос платком: ветер дул неудачно, с расположенных неподалеку нитрумных ям несло навозом весьма отчетливо.

Царь прибыл верхом, царевна в карете – проложенная сюда железная дорога была в вечном коллапсе – и днем и ночью составы везли материалы, нужные для продолжения строительства.

Этери держала руку над головой, вглядываясь в приближающиеся фигуры. От кавалькады отделились два наездника, удивительно похожих друг на друга. Странное дело, Этери не могла определить, который из них – Амиран. Казалось, что оба – Амираны.

Этери грустно улыбнулась. Как быстро летит время! Кажется, ещё вчера эти дети были пищащими комочками, сиротами, оставшимися на её попечении. Такие маленькие, хрупкие, терявшиеся среди пеленок. Они были слишком малы для этого большого мира. Теперь и Амиран, и Лали взирали на свою опекуншу сверху вниз. Лали, пожалуй, была высоковата для девушки, Амиран обещал ещё и раздаться в плечах годам к двадцати… Там, где у Исари были долговязость и слабость, у этого здорового лба – только очарование сильной и счастливой юности.

В прошлом году на военных играх Этери обмирала от страха, хотя и понимала, как это глупо. Тот, другой Амиран, погиб вовсе не от неумения владеть оружием. И всё же она страшно обрадовалась, когда эти глупые мужские игры наконец закончились. Амиран не победил, но и не проиграл, сражался он весьма достойно.

А Лали пришла в голову достаточно интересная мысль: если есть военные игры, почему бы не быть мирным? И принимать участие в них смогут и женщины. Ибо на играх прошлого года были всего две представительницы прекрасного пола – гелиатки, служившие в посольстве. Этери мысль Лали пришлась по вкусу. Сама она никогда не чувствовала нужды бегать или ловить мяч, но многим другим это вполне интересно. Амиран, конечно, с удовольствием выполнил желание дорогих ему женщин – опекунши и сестры.

Они были все ближе и ближе, и сердце Этери забилось быстрее, когда она разглядела сверкающие в лучах заходящего солнца волосы одного из наездников. Этот оттенок рыжего она узнала бы из тысячи. Она закрыла рот обеими руками, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть, пока вышколенные кони не встали, как вкопанные, в двух шагах от неё.

Этери окинула себя быстрым взглядом, заметила чернильное пятно на юбке – темно-синее на тёмно-тёмно-зелёном, оглянулась вокруг – не самое лучшее место для встречи: слева в кучах под навесами вызревает навоз для производства нитрума. Застыла, вглядываясь в знакомое до мельчайшей чёрточки лицо. Этот подлец ещё смел улыбаться! Он небрежно бросил поводья подбежавшему у мальчишке, подошел ближе:

– Здравствуй, Этери!

Этери почувствовала, что у неё дрожит подбородок, сжала губы в нитку.

– Ты мне не рада?

Голос его звучал ровно, едва заметны были легкая ирония и неуверенность.

– Я вернулся ради тебя. Больше ничего меня на этом свете не держит.

– Ах ты, гад! – наконец прошипела она. – Шестнадцать лет я смотрела на тебя, на твой почти что труп! Корила себя, места себе не находила, а ты улыбаешься?

Улыбка на его лице стала ещё шире. Он теперь улыбался по-другому: открыто, светло, задорно.

– Ты предпочла бы, чтобы я не возвращался?

Этого Этери вынести уже не смогла. Оглянувшись, она заметила, что Лали уже выпорхнула из своей кареты, и они с Амираном стоят, крепко обнявшись. Их привязанность друг к другу с годами не угасала, а становилась только крепче.

Такая злость обуяла Этери, что она, почти не осознавая, что делает, ткнула Исари в плечо. Хотела в челюсть, но не достала. Но и этого удара хватило, чтобы он, взмахнув руками и попятившись назад, упал в кучу навоза. И тут же все трое: Амиран, Лали и сам Исари рассмеялись таким похожим смехом, что больно стало в груди и зашумело в ушах.

Этери раздраженно топнула ногой.

– Ну что вы стоите, – возмутилась она. – Помогите же ему выбраться!

Амиран, всё ещё посмеиваясь, подал отцу руку, помогая встать.

– Этери, – укоризненно произнес Исари, оглядываясь через плечо, – У меня центр тяжести по-иному расположен из-за крыльев. Даже когда их не видно, они все равно есть и влияют на моё передвижение в пространстве.

– Иди в купальню! – рявкнула она. – От тебя несёт, как от навозной кучи.

Отец и сын переглянулись. Лали из-за её спины подавала какие-то знаки, Этери видела это краем глаза. Исари подошел к ней ближе и преклонил колена, держа на протянутой вперед ладони какую-то коробку.

– Мы с Амираном подумали, – начал он явно издалека, – что не стоит будоражить общественность моим возвращением. Тем более, что Амиран уже помазан на царство. Он пожаловал мне дворянство и надел земли…

– И что? – спросила Этери. Она уже понимала, к чему тот клонит. И кровь прилила к щекам.

– Я больше не багрийский государь, – сказал он. – И ничто не мешает мне жениться на гатенской княгине. Ничто, если она согласна.

Этери сложила руки на груди.

– Я подумаю, – произнесла она как можно холоднее.

– Думай, – серьезно сказал Исари, всё так же стоя на коленях. – Я буду ждать вечность или дольше, если понадобится.

Разумеется, Этери понадобилось гораздо меньше времени, чтобы дать ответ.

Эпилог

Старая жизнь Кириты закончилась резко и навсегда в день, когда ей исполнилось шестнадцать. В день, когда она из балованной дочери казгийского князя Вайонна Одноглазого и послушницы затерянного в гатенских горах храма стала кем-то большим… Она никогда этого не хотела, наверное, но всегда была послушна отцовской воле. Князь Вайонн сделал для Казги очень много, и Кирита мечтала ему помочь, чем может: стать ли жрицей, первой казгийской жрицей со времен переворота, или выйти замуж для упрочения отцовских позиций. До сих пор его права на княжескую корону признавала только Багра, да ещё неохотно, со скрипом, Гелиат. Кирита могла, например, выйти замуж за Багрийского царя Амирана. Он молод и хорош собой. Конечно, Кирита, дочь самозваного государя и внучка рыбака была ему не пара. Пусть багрийская династия и самая молодая на континенте, но с Багрой считаются. А Казга – уязвима и слаба.

Когда Кирите было десять лет, отец отправил её сюда, в Гатену, в женский монастырь, и она, накинув белое покрывало послушницы, скрыв огненные косы, ничем не отличалась от своих подруг. Жизнь её была проста и понятна все эти шесть лет – Кирита постигала науки и училась ведению домашнего хозяйства. Её, как и остальных послушниц, обучали и жреческим делам, но неясно было, кто из девочек примерит, наконец, белые одежды по достижении двадцати одного года. Но все молитвы Кирита давно уже знала наизусть, и несколько раз сопровождала единственную жившую в монастыре Небесную всадницу в поездке по ближайшим деревням. Одинаково одетые, по самые глаза закутанные в белые покрывала, они служили Всаднице охраной, распределяя внимание паствы между собой, пока Всадница орошала кровью земли Гатены, делала их урожайными и спокойными, а от людей отводила беды. Впрочем, и сами они точно не знали, кто из них является Небесной Всадницей – её надежно прятали. Только сама она знала о своей природе, да старшие жрицы. Кирита, как и остальные девочки, гордилась своей ролью. Никогда, никому они не выдадут тайну своей сестры и подруги! Кто бы она ни была.

И вот в храм приехал отец, уже давно не рыжий, а седой, а вместе с ним – Небесный Всадник. Их, возможных будущих жриц, учили выделять таких, как он, из толпы. По особенному взгляду и тому, как они держат спину, утяжелённую невидимыми крыльями. Отец явно знал, кто с ним прибыл, и выражал Небесному Всаднику крайнюю степень почтения. И тот принимал эти почести как должное. Кирита, наблюдавшая за ними с веранды, обрамлявшей спальни послушниц, подумала, что незнакомый Всадник напоминает ей Амирана. Глаза уж точно у них одинаковые. И скулы. И подбородок.

Вечером, после ужина старшая жрица провела Кириту в комнаты для приема родни. Кирита скинула с головы покрывало, державшееся на булавках, и, оставшись в простом платье из белёного льна, зашла в одну из гостиных комнат. Отец и Всадник пили вино, отрешённо глядя, как в окне догорает закат.

– Пусть Небо нам благоволит, – сказала Кирита, останавливаясь посреди комнаты, опустив голову и сложив руки на животе, и всё же искоса поглядывая на мужчин.

– Пусть свет озаряет твой путь, дитя, – откликнулся Небесный Всадник.

Отец поднялся, крепко обнял её, поцеловал в лоб, быстрой скороговоркой справился о здоровье и делах. Это было лишь вежливостью – отец, конечно, лучше дочери знал, как у неё обстоят дела. Жрицы писали ему обо всем, что происходило с дочерью и наследницей. Кирита опустилась на низкую скамеечку у ног отца, почувствовала тяжёлую руку у себя на макушке. Тяжелую, горячую, поддерживающую. Ласка не длилась слишком долго. Отец сделал движение, собираясь наполнить кубок Небесного Всадника, тот покачал головой.

– Не стоит друг мой.

– Мне хочется поговорить с дочерью, – ответил отец. – Не хочу, чтобы вы заскучали.

И добавил после короткой паузы:

– Друг мой.

И оба одинаково усмехнулись. Небесный Всадник ответил:

– Не имею привычки скучать. После известных вам событий каждое мгновение кажется мне весьма занимательным и удивительным. Что же до вина – я совершенно не умею пить. Очень легко пьянею. Не спешите. Кирита должна быть спокойна.

«Для чего я должна быть спокойна?» – хотела спросить Кирита, но промолчала.

– Или, быть может, – продолжал Всадник, улыбаясь, – вы считаете скучным меня? О, поверьте, пьяный я ещё скучнее, чем трезвый. Я просто засыпаю. А мой разум должен быть кристально чист.

Отец поднял руки в шутливом защитном жесте.

– Упаси меня Небо! Я понял: никакого вина.

– А в половинном состоянии, примерно после одного бокала, я становлюсь страшным занудой. По крайней мере, так говорит, – он усмехнулся, – моя жена. А ей можно верить.

Кирита слушала этот разговор, непонятный ей, а потому почти бессмысленный. Мужчины на неё внимания почти не обращали. Отцовская рука снова опустилась ей на макушку, даря поддержку и покой, и вскоре Кирита почувствовала себя будто покачивающейся на волнах. Так приятно и сонно. Голоса стали тише, невнятнее.

– Я считаю, что боль, как спусковой крючок, совершенно не обязательна, – услышала Кирита.

– Однако в вашем случае, и во всех известных нам… – не соглашался с отец.

– Упрямство и не более, мой дорогой друг. И экономия ресурсов. Не знаю, почему именно боль и горе сцеплено с крыльями, но…

– Тихо!

– От кого мне скрываться? От Кириты? Она через несколько часов…

– И всё же. Вдруг я ошибся.

– Не важно – я вот точно не могу ошибится, – на плечо Кириты опустилась легкая цепкая рука. – Вставай, дитя.

Кирита сонно заморгала. Вложила руку в протянутую ладонь, поднялась в полный рост, оглянулась на отца. Он кивнул. Рыжий Всадник опустил руки на её плечи. Раздался странный звук, нечто среднее между шуршанием и звоном, и Кирите пришлось зажмуриться. Свет шаров, висевших на стенах и под потолком, отразился от серебряных перьев. Кирита потрясённо выдохнула.

Чужие крылья стали ей плотным коконом, который был надежней и уютней материнского лона. Она стояла, прижавшись спиной к груди чужого мужчины, не слыша ничего, кроме стука собственного сердца и ровного механического звука, похожего на тиканье часов. Подобно метроному, он отсчитывал мгновенья, одно за другим: кап… кап… кап… словно вода, которая точит камень.

Плечи и лопатки вначале просто были тёплыми, потом жжение усилилось, но не было неприятным. Словно весь мир вдруг придавил на плечи тяжестью, и казалось, будто эта невыносимая тяжесть – лучшее, что с Киритой случалось, будто и жизнь без этой тяжести – не жизнь, а одно бессмысленное существование.

– В книгах, написанных Небесными Всадниками для себе подобных, всегда ровно столько смыслов, сколько читающий сможет уловить. А потом понять и принять, – услышала Кирита голос над ухом. – Я в слепоте своей упивался чужим и своим страданием, и отказывался верить в то, что крылья – это не только боль. Но и величайшее счастье.

Руки опустились вниз, с плеч – на лопатки, нажали куда-то, и острая резкая боль пронзила позвоночник Кириты. Забыв, как дышать, она чуть было не упала на пол, но всё те же горячие руки её поддержали.

– Именно это я хочу вам дать – тем, кто придет после меня – чувство всепоглощающей радости. Веру в то, что вы на своем месте.

Сознание Кириты помутилось, и очнулась она только несколько часов спустя на плоской крыше башни – самой высокой точке их маленького монастыря. Кирита охнула, с трудом садясь: спина болела. Непривычным шлейфом за ней потянулись огромные крылья. Небесный Всадник сидел на самом краю башни, оперевшись руками о бортик и свесив ноги вниз. Перья его крыльев казались в предрассветных сумерках тускло-серыми, и лишь огненно-рыжие волосы остались яркими.

Кирита попыталась встать, но запуталась в подоле платья и новообретённых крыльях, и поднялась на четвереньки. Всадник обернулся на её копошение. Легко, одним слитным движением поднялся, подошёл, помог Кирите утвердиться на ногах, рассеянно отряхнул её платье.

– Встретишь со мной рассвет, Всадница? – улыбнулся он, глядя сверху вниз.

Кирита зачарованно кивнула.

– Я хочу, чтобы теперь все было по-другому. Чтобы, принимая крылья, Всадники видели простор неба вместо подвалов храма, и чувствовали на лицах ветер, а не дым курилен.

Кирита села на бортик и по примеру старшего свесила ноги вниз.

– Полетели? – спросил он, глядя искоса. И улыбнулся ей открыто и задорно.

И Кирита кивнула. Разве могла она отказать? Они шагнули с крыши одновременно, держась за руки. И упругий ветер подхватил их тела, расправил их крылья, и унёс в бесконечное и свободное небо.