Текст книги "Небесные всадники"

Оставшиеся в приёмной кабинета мужчины, молодой и старый, удивлённо переглянулись. Тот, что был моложе, выглянул в окно, оценивая чуть подсохшую весеннюю грязь, в которую превратился растаявший снег.

– Чем он занимался? – вполголоса спросил один секретарь другого. – Валялся в грязи?

Второй, подшивавший в папку бумаги, пожал плечами.

– Имеет право, Дареки. Всё лучше, чем чувствовать себя старой развалиной, не достигнув ещё тридцати лет. У меня самого сыну двадцать семь, невольно сравниваешь – и сердце кровью обливается.

Они были очень разными. Один – молоденький, с тонкими усиками, в щегольском костюме. Другой – с уже пробивающейся сединой, обстоятельный и серьезный. Разница в возрасте, опыте и характерах не мешала им отлично выполнять свою работу.

– Не наше дело сравнивать, Гери, – сказал тот, что был помладше.

– И то верно.

Секретари вновь занялись своими делами, разбирая бумаги по папкам, но через полчаса были прерваны звоном колокольчика. Царь вызывал их в свой кабинет.

Он сидел на самом краю глубокого кресла, быстро писал.

– Вызовите мне начальника дворцовой охраны – это раз. Через полчаса здесь должна быть княгиня Гатенская и её двоюродный брат – это два. Вот эту записку переписать набело и послать в Академию Механики, к госпоже Штайгн, – это три. Господину Уго Раери передать, чтобы был у меня через два часа. Это четыре. Можете идти, господа.

Секретари поклонились, вышли за дверь. Молодой поспешил к начальнику охраны, оставшийся принялся переписывать набело записку.

– Ну и почерк, – пробормотал он под нос. – Скажите на милость, что означает эта закорючка? «Т», «д», «у»? Раньше его величество писал совсем по-другому.

Явился начальник охраны; его громкий бас, приглушенный звуконепроницаемыми стенами кабинета, звучал удивлённо. Через какое-то время он вышел из кабинета, стиснув в руках некий указ.

Затем прошуршала мимо тяжёлыми юбками красавица-княгиня в сопровождении своего двоюродного брата. Княгиня распорядилась принести чаю, и единственный оставшийся в приемной секретарь отдал распоряжение лакею. Второй уже помчался в город – доставлять записку госпоже Штайгн, алхимику из Эуропы.

Вкатывая в кабинет сервированный на троих столик, мужчина заметил, что все только и ждут, когда он выйдет. Секретарь установил столик у дивана и кресел, расположенных в эркере и хотел было разлить чай из пузатого медного чайника по чашкам, но госпожа княгиня остановила его.

– Благодарю, я сама справлюсь.

– Можете идти, господин Гери, – добавил царь.

Они возобновили беседу, едва секретарь отошёл подальше.

– Это единственное, что ты можешь предложить? – дрожащим голосом спросила госпожа княгиня.

– Теперь да, – ответил царь.

– Почему именно ты?

Царь ответил что-то неразборчиво. После господин Икар добавил:

– Потому что от этого печального события ничего ровным счётом не изменилось.

Дальше медлить было невозможно, и Гери вышел за дверь, сел на своё рабочее место. Не все ли равно, о чем там говорят власть предержащие? Его дело маленькое.

До позднего вечера горел в кабинете свет. Гери и Дареки отпустили на два часа позже, а компания в кабинете и не собиралась расходиться. А утром, вернувшись на место службы, секретари обнаружили пустой кабинет с переполненной корзиной для бумаг.

Дареки, любопытный, как молодой лис, тут же сунул свой нос в корзину. Ничего интересного там, впрочем, не нашлось: листы, исписанные непонятными закорючками, и несколько небрежно набросанных профилей, отдаленно похожих на покойного цесаревича Амирана. Гери неодобрительно покачал головой. Ну что за привычка лезть, куда не просят? За это и головой поплатиться можно!

– Как думаешь, быть войне с Камайном или нет? – спросил Дареки, магией уничтожая бумаги. Пепел от обычного огня можно ненадолго превратить в бумагу, а с этим заклинанием номер не пройдет. Очень полезное знание для писчих дел мастера.

– Думаю, быть, – печально ответил Гери. – Видишь, как Салахада споро выдворили? Дирижаблем, между прочим. А это тоже оскорбление…

Тайны в дворцовых стенах храниться не умели.

Часть четвёртая. Нет камня за пазухой

 
Как у Всадницы Смерти сияют глаза!
Месяц с неба, что серп, её держит рука.
Серп, которым снимается жатва.
Её крылья остры, на них перья из стали,
Пусть погасли костры, птицы петь перестали,
Всё ж крепки наши клятвы.
Только берег желанный теперь так далёк,
Был единственный путь так непрост и жесток.
Но мы жизнь защищаем.
Ветер снова приносит о помощи крик.
Ложь, как яд, дочерна нам сжигает язык.
Мы за правду боролись, мы знаем!
И на бреге морском, на скалистых отрогах,
Под кровавым дождем, не прося о подмоге…
Да кому тут стоять, как не нам ли?
Пусть за нашей спиною Бездны врата,
Пусть по нашим следам шагает беда,
Мы не держим за пазухой камня.
 

«Жребий Всадников», запрещенная в Казгийском княжестве песня. Автор неизвестен.

Глава XVI

Константин шёл по коридору Искандерского дворца, опустив голову и пристально рассматривая бегущий под ногами узор наборного паркета. Он шёл поговорить с будущей императрицей Гелиата – старшей дочерью Константина, Агнессой.

Она всё ещё жила на «Елениной» половине дворца, и принцессу, хотя бы старшую, а лучше обеих, следовало вывести из-под влияния матери. Константин вздохнул, понимая, насколько сложной будет эта задача.

Он почти ничего не знал о внутренней, повседневной жизни дворца, мелких интригах и подковерной борьбе за влияние… До шести лет он обитал преимущественно в детской, с несколькими детьми дворян схожего возраста, потом перешел из заботливых рук нянек в строгие руки гувернёров. И попутно избавился от дурацких рюшечек, чепчиков и коротких штанишек. А в семь, проявив магические способности, он стал отрезанным ломтем. Его продолжали любить и баловать и отец, и старшие братья, но он уже не был принцем Константином. Он был Константином, будущим магом. Может быть, и не врагом, но и не самым верным союзником…

Как оказалось, эти опасения не были пустыми чувствами. Он почти стал тем, кто погубил бы всю его семью, а может, и весь Гелиат. Жизнь монархов огромной империи людям, не вовлеченным в эту жизнь, на первый взгляд кажется чередой бесконечных праздников и церемоний. В каком-то смысле так оно и есть, но там, за мишурой и блеском парадных комнат, прячется иная жизнь. Не менее важная, очень ценная, и, увы, тоже являющаяся частью редкой профессии монарха.

Маг приходит домой, снимает мантию и становится простым обывателем, если сам того хочет. Сапожник, повар, портной, скорняк… все они разделяют работу и повседневную жизнь. Любой человек может иметь несколько образов: «для работы», «для семьи», «для друзей». И каждый из этих образов может существовать отдельно, не смешиваясь с другими. Неразделённость бытия на «работу» и «личную жизнь» утомительна. Впрочем, все предки эту ношу принимали безропотно. Константин же с самого начала своего недолго правления делал все наперекосяк, сам того не замечая. Императорский двор был самодостаточным и обладал своеобразным взглядом на мир. И недовольных самоуправством императора и бывшего мага слишком много. Взрыв, быть может, был неизбежен. А ведь господин ректор планировал посвятить долгие годы жизни в новом теле этому серпентарию. Впрочем, он, должно быть, со всем этим справился бы.

У Агнессы шел урок истории. Учитель, высокий, длинноносый, и сухощавый, проверял, как хорошо ещё не коронованная императрица знает геральдику. Перед ней лежали разнообразные гербы, красивые, изящные, позолоченные и неподписанные, выбитые на дощечках из драгоценного дерева.

Агнесса подняла одну из дощечек.

– Герб Гелиата. Его трудно не узнать.

Поднявший голову учитель встретился взглядом с вошедшим регентом, сделал попытку поприветствовать его. Константин остановил учителя жестом. Агнесса даже не обернулась. Константин с раскаянием подумал о том, что уделял осиротевшим племянницам очень мало времени. Тонкие пальчики принцессы прошлись по позолоченному гербу, очертили центральную фигуру: меч, глядящий острием вверх.

– Просто и эффектно, – сказала она. – Легко вышить, нарисовать. Много умений не надо.

Учитель кивнул:

– Армия Гелиата была первой страной по эту сторону хребта, которая ввела для своих солдат единую форму. Нужно было простое и запоминающееся клеймо. Меч, вписанный в круг, отлично подходит для этой цели, ваше высочество.

Константин подошел к круглому столу, уселся рядом с племянницей. С интересом посмотрел на неё, в одночасье ставшую взрослой девушкой. Она всё ещё носила полный траур по отцу. Агнесса кивнула, потянулась за следующей дощечкой, хмыкнула.

– Багра. Карлик с амбициями великана. Крылья, горы, меч – похоже, перерисованный с нашего герба.

– Что вы, ваше высочество,! – тут же воскликнул учитель. – Посмотрите на гарды и лезвия. Ничего схожего! Меч – очень распространенная…

Агнесса его не слушала.

– Непоколебимая, введенная в ранг истины уверенность в своей исключительности и небесном происхождении… И великой цели, разумеется.

Константин откинулся на спинку стула. Он был не согласен, но предпочёл промолчать. Агнесса убрала за ухо пепельный локон и бросила взгляд на дядю.

– Казга. Олень в прыжке.

Олени, подумал Константин, прекрасно подходят для того, чтобы символизировать Небесных Всадников. Красивые, благородные животные, которых травят собаками, а они бегут, бегут, пока их не подстрелят или пока не разорвется сердце.

– Камайн. Вставший на дыбы конь, – продолжала Агнесса. – Мощь, сила… Естественность. Не химероидный конь, обычный. Что там еще? Золотой лотос – Ханьская империя. Башня – общий символ княжеств Слоновьего полуострова, у каждого из шестнадцати свой дополнительный знак. Бабочка, лев, пирамида, стрела, маленькая такая птичка с длинным клювом, не помню, как называется… Роза еще…

– Я думаю, на сегодня урок закончен, – мягко сказал Константин.

Учитель тут же вскочил, поклонился и принялся собирать свои учебные пособия.

– По этим дощечкам учились и я, и твой отец, – заметил Константин.

– На обороте одной из них вырезано скабрезное слово, – опустив голову, заметила Агнесса. – Мальчишки!

– Ты хорошо разбираешься в геральдике. Я до сих пор путаюсь в этих двенадцати княжествах Слоновьего полуострова.

– Шестнадцати.

– Небеса! – поразился Константин. – Когда они снова успели разделиться?

– Полтора года назад.

Константин улыбнулся.

– Что вам угодно, дядя? – спросила будущая императрица. В её тоне и повороте головы проскользнуло что-то неожиданно властное и строгое – что-то, чем сам Константин совершенно не обладал.

– Я сделал правильный выбор, – заметил он одобрительно.

Агнесса с интересом посмотрела на Константина.

– Выбор? Когда отдали то, в чём не нуждались, мне? «На тебе, водица, что мне не пригодится». Очень благородно.

– Ты не желаешь править? – удивился он.

Этого ещё не хватало. Или семья так измельчала, что никто не желает власти? Кроме Елены, которая прав на престол не имеет. Это даже забавно.

– Быть может, превратим Гелиат в республику? В Эуропе несколько стран пошли по этому пути.

Агнесса отвернулась.

– Это не смешно.

– Так я и не смеюсь.

Агнесса встала. Она была невысокого роста, чуть выше сидящего сейчас Константина.

– Где вы были, когда мы с сестрой оплакивали отца?

Константин прикрыл глаза, чувствуя, как вновь накатывается позабытая дурнота, запах паленой плоти, крики умирающих.

– Я тоже оплакивал отца и братьев, Агнесса!

Она подошла к окну. Маленькая, хрупкая фигурка в платье с юбкой колоколом, с тщательно уложенной причёской.

– Наверное, я к вам несправедлива, ваше высочество. Я пристрастна, но… мне кажется, что вы… не сделали всё, что могли.

Константин отодвинул стул, прошёл, неслышно ступая по мягким коврам, обнял племянницу.

– Позволь мне все исправить. Я не заменю тебе отца, да и кто сумеет заменить Максимилиана? Но нам стоит быть заодно, понимаешь?

Она кивнула.

– Я сделаю всё, что смогу.

– Я тоже. Я рад, что мы поговорили, Агнесса. У нас нет ни времени, ни сил точить друг на друга зубы.

* * *

О смерти царицы Лейлы Константин узнал из официальной дипломатической почты. Он помнил её в свадебном платье, юную и испуганную переменой в жизни. Прикосновения новоиспеченного супруга были ей неприятны, хотя она тщательно это скрывала. Затем, кажется, они притёрлись друг к другу. Бедный Исари! Потерять брата – молодого, здорового, сильного, а затем жену. Хорошо хоть, что с детьми всё в порядке.

Константин вспомнил то черное отчаяние, которое на него навалилось, когда умерли братья, когда Шахла была при смерти. Умри ещё и она, Константин бы точно не выжил. Каждый день он, ложась спать, мысленно звал Исари. Тот больше не откликался, и Константин не мог ни поговорить с ним, ни поддержать. Тонкая нить, связывавшая Небесного Всадника и «жреца» истончилась, но не лопнула окончательно.

Потом Константин узнал о том, что Камайн вот-вот объявит войну Багре. Это было неслыханным делом! Они готовы были нарушить все договоренности, которые будто бы со смертью Лейлы сошли на нет. Они требовали от Исари того, на что он не готов был идти, – отдать новорожденную дочь. В этом, разумеется, было рациональное зерно, но Исари на это не пошёл бы ни за что, и Константин его понимал.

Подданным Камайна было приказано покинуть земли Багрийского царства, дипломаты тоже уезжали из страны, армии с обеих сторон стягивались к границе. Разумеется, Багра не выстоит против камайнской лавины. Попросту не хватит людей. Карлик с великанскими амбициями против великана… Исход ясен, не правда ли? Напрямую Константин вмешиваться не мог. Ему хватало и внутренних противоречий в Гелиате. Но кое-чем он всё же решил помочь.

Для начала вызвал в столицу вице-адмирала Викторию Лесту. Та явилась на зов две недели спустя, вопросительно взглянула на господина регента во время позднего ужина, накрытого специально для неё.

– А вы молодец, Константин, – заметила она. – Не даёте обстоятельствам сломить себя и поворачиваете их к своей пользе.

– Молодец? – переспросил Константин. – Не всякий при дворе с вами согласен, госпожа Леста. Мне пару раз намекали, что я подобен флюгеру.

Виктория рассмеялась.

– Я склонна считать это комплиментом. И на море, и в политике, да и вообще в жизни, полезно понимать, откуда, а главное – куда дует ветер.

– У меня к вам просьба, Виктория, – шепнул Константин, подаваясь вперед. Виктория тоже придвинулась ближе к столу. Её ало-золотые локоны коснулись столешницы. – Подайте в отставку.

Виктория в удивлении приподняла брови. Константин, наконец, обратил внимание на то, что брови у неё тоже нарисованные. Раньше это не бросалось в глаза.

– Подать в отставку? Мне? Я всю жизнь…

– И заняться пиратством. Желательно в водах Камайна.

Вице-адмирал облегчённо вздохнула, оторвала от грозди винограда, лежащей перед ней на блюде, ягоду, подкинула её и забросила в рот.

– О, вот как. Помощь для багрийца? Не знала, что вы дружны.

Константин развел руками.

– Я тоже не знал. До некоторых событий.

– Интересное дело, – заметила Виктория, наливая себе вина. Константин дернулся было, желая поухаживать за дамой, но та его остановила. – Старший жрец, служивший в военно-морском госпитале, вдруг сорвался со своего насиженного места и решил отправиться в Багру. Слухи о войне его не остановили.

Константин вздрогнул, вспомнив, как под дверью палаты Шахлы какой-то жрец спрашивал, кому из Небесных Всадников он возносил молитвы.

– Вот как? – лениво протянул он. – И что же ему там понадобилось?

Виктория склонила голову набок.

– Какая только блажь не придет иной раз в голову жрецу… На поиски Небесных Всадников направил он стопы свои. Так, по крайней мере, написано в рапорте об увольнении. Вас что-то смущает, мой принц?

– Нет-нет, – поспешно ответил он. – Ничего.

Госпожа Леста протянула ему свою изящную, крепкую ладонь.

– Я согласна вам помочь, Константин.

Он улыбнулся.

– Ни минуты в вас не сомневался, Виктория.

Через три дня вице-адмирал Леста подала в отставку. Уход с поста военного такого ранга не мог пройти незамеченным. Константин присутствовал на передаче полномочий молодому и амбициозному заместителю, не скрывающему радости от того, что кресло вице-адмирала досталось ему столь неожиданно.

Сдав бумаги, поставив подписи и сняв регалии, Виктория окинула прощальным взглядом свой кабинет, отделанный в цветах морского флота – белым и голубым. Взгляд её упал на картину, висящую над изящным диваном, обитым тёмно-синим сукном.

– Это я, пожалуй, заберу с собой.

Картина представляла собой триптих. На левой стороне молодая воительница, собираясь в бой, откладывает в строну шлем и любуется в зеркале прической. Надпись под этой частью гласила: «Скрывать свою красоту во время боя? Ну нет!»

В центре рядом с девушкой стояла спиной воительница несколько постарше. «Ах, дорогая, ты напоминаешь мне меня» было написано внизу.

На правой стороне умудренная жизнью воительница уже стояла лицом. И лицо это было иссечено шрамами. Против воли Константин бросил взгляд на очередной яркий парик Виктории. Та перехватила этот взгляд, кивнула.

– Смейся первым над своим недостатком, если не хочешь, чтоб смеялись другие. На самом деле это признак слабости, доказательство того, что чужие слова всё ещё способны меня задеть… Но что поделать, я все-таки женщина, и для меня этот, в сущности, косметический дефект довольно неприятен.

– Разве кто-то посмеет вас обидеть? – серьёзно спросил Константин.

Виктория отвернулась.

– Никто не ранит человека сильнее, чем он сам.

* * *

При дворе Шахлу за глаза называли «черномазой» и «безродной прилипалой», и она прекрасно это знала. Знала, но её это не пугало, не заставляло опустить голову. Её народ, кочевников без страны и собственной истории, нельзя было назвать образцом благочестия и законопослушности. Каждый, в конце концов, выживает, как может.

Откуда об этом знать сытеньким придворным, да даже и прислуге, и простым горожанам, чьё благополучие обеспечивает государство? Которому выгодно, чтоб его подданные оставались сытенькими, работали и не пытались лезть во власть. У кшелитов никогда не было ни богатств, ни земель, ни государства.

Несмотря на то, что нынче Шахла была супругой принца, регента, отрекшегося от престола в том числе и ради неё, она оставалась кшелиткой. Годы бродяжничества, проведённые среди мелких аферистов, циркачей и работников притонов разной степени незаконности из себя не вытравишь. Константину это не мешало. Он сам по характеру был вольный ветер, бродяга. Ему бы быть странствующим магом, за сдельную плату изгоняющим мелких пакостных духов, явившихся из Бездны, либо чинящим охранные заклинания, или наемником… Но у его судьбы было другое мнение на этот счёт. Так или иначе, но он был создан для власти, или власть была создана для него. Как посмотреть. И никуда от этого не денешься.

Шахле ничего не оставалось, как быть с ним рядом. Она терпела острые языки придворных, не жалуясь Константину и не оставаясь в долгу. Она умела ударить словом не хуже, чем магией или остро отточенным кинжалом. Больше всех изгалялась, конечно, «сушеная вобла» Елена. Чужеземка, так и не ставшая гелиаткой, она не любила здесь ничего и никого, кроме своих дочерей и, наверное, погибшего мужа. Шахла плохо знала старших братьев Константина, но по его рассказам она представляла принцев веселыми и интересными людьми и не понимала, как Максимилиан уживался со своей сухой и чопорной супругой.

Первое время после отречения Константина она относилась к Шахле благосклонно, как к немаловажной причине того, что путь к престолу оказался открыт для её старшей дочери, Агнессы. Упрочив свое положение, Елена вспомнила нелюбви к неравным бракам, и всё началось по новой. К тому времени Шахла несколько отошла от всех переживаний последнего времени, перестала бояться и плакать по ночам, поэтому и встретила новый виток невидимой битвы во всеоружии. К тому же, к своему удивлению, она обрела союзника в лице юной императрицы, мудрой не по годам девушки. По крайней мере, сама Шахла в неполные пятнадцать была гораздо глупее.

Принцессочка вышла прехорошенькой и обещала со временем ещё расцвести. Удивительно тёмные при светло-пепельных волосах, брови с ресницами оттеняли глаза того же цвета и разреза, что и у Константина. Глядя в них, Шахла всегда думала о своём муже. Вот и теперь, сидя напротив будущей императрицы, Шахла отвлеклась от разговора. Впрочем, ничего важного пока сказано не было. Агнесса ровном тоном рассуждала о погоде, предполагаемом урожае, пошлинах на товары из-за Рассветного хребта. Девочка косилась на еще незаметный живот Шахлы, скрытый свободным платьем с кружевной пелериной.

Шахла встретилась с принцессой взглядом. Та смутилась, но тут же взяла себя в руки, сказала очень отстранённо:

– Моя матушка к вам не благоволит.

Это было мягко – очень, очень мягко сказано. Шахле нечего было ответить. Впрочем, Шахла – не золотая монета, чтобы всем нравиться.

– Это правда, что вы шпионите? Что вы служанка многих господ?

Шахла чинно сложила руки на коленях, выпрямила спину. Улыбнулась, но так, чтобы улыбка не выглядела ни чрезмерно любезной, ни насмешливой.

– Маленькой птичке трудно взлететь туда, где летают ястребы. И небезопасно, ваше высочество. Если только кто-то не возьмёт пичужку под покровительство. Что же до господ… Властитель у меня один. Мой супруг, ваше высочество.

Девушка встала, прошла куда-то за спину Шахлы. Та осталась сидеть, не шевелясь, отдавая должное гелиатскому придворному этикету, в котором уже разбиралась лучше Константина – между прочим, урожденного принца. Императрица стояла за её спиной, и Шахла чувствовала кожей, как от девочки исходят волнение и страх. Наконец, Агнесса нарушила молчание.

– Моя мать причастна к покушениям на дядю?

Шахла все-таки не удержалась и обернулась. Императрица вздрогнула, встречаясь с ней взглядом. Шахла покачала головой.

– Вполне возможно, ваше высочество. Некромантский след намекает об на этом. Однако не извольте беспокоиться: никто не посмеет высказать даже тень недоверия вашей матери. Её статус…

– То есть статус защищает преступника?

– Да, ваше высочество, статус защищает преступника. Да и мы с Константином весьма ненадежные свидетели. Я была ранена, а Константин – под заклятьем, искажающим реальность.

При воспоминаниях об этом Шахле стало неуютно. Заныло давно залеченное плечо.

– Если бы её участие в покушении было раскрыто, её отправили бы домой, на Оловянные острова. Может, она этого и добивается? – негромко спросила саму себя императрица. – Она чужая здесь. И все же, планировать убийство…

– Я её даже понимаю, – сказала Шахла. – Я ведь тоже здесь чужая.

Юная императрица вернулась на свое место, села полубоком, равнодушно сказала:

– От вас никто и не ждёт, что вы будете… – она замялась, и Шахла насмешливо пришла ей на помощь:

– Что я буду, ваше высочество? Или чего не буду? Воровать серебряные ложки? Продавать сведения государственной важности всем желающим? Что не буду образцом чести и нравственности?

Императрица снова развернулась к ней, уставилась в упор.

– А разве последним вы не занимаетесь? – и заговорила быстро-быстро, не давая себя перебить, не давая Шахле выразить свое возмущение. – На самом деле, я вами даже восхищаюсь… Тем, что вы не теряетесь ни в какой ситуации, всегда способны выгрести из любого потока. И я вам завидую. Что я знаю о мире за пределами дворца? Ничего. Только то, что читаю в книгах и отчетах – но и то, и другое проходит через десятки рук, другие люди решают за меня, о чём я должна знать, а о чём – нет… Мне нужны собственные люди, Шахла. Которым я буду платить, и которые будут преданы мне!

Она впервые назвала свою тётку, а именно тёткой ей приходилась теперь Шахла, по имени.

– А вам знакомо прозвище Лис? – спросила императрица, снова поднимаясь и отходя к окну.

Шахла вздохнула.

– Знакомо. Но я не знаю, кто этот человек и как его найти.

– Судя по всему, этот человек если и не всемогущ, то близок к этому. У меня есть несколько кандидатур на его роль – впрочем, это неважно… Есть ли здесь, во дворце, его люди? Впрочем, зачем я об этом спрашиваю. Конечно, есть. Его люди везде, верно? Это ведь они помогли Константину избавиться от пут, накинутых на его разум, и браслетов?

Шахла улыбнулась.

– Нет, ваше высочество. С путами он управился сам, а с браслетами ему помог багриец, Икар.

Девушка в отчаянии притопнула ногой, снова скрестила руки на груди. Этот детский жест обиды не вязался с её взрослым – возможно, нарочито взрослым обликом и поведением.

– Ах, как мало я знаю! Будто до сих пор ещё ношу короткие платьица и живу в детских покоях! Но я уже выросла, почему же этого никто не видит? А что насчёт представления с ледяным Всадником?

Шахла пожала плечами, выходя, наконец, за рамки этикета.

– Этого я не знаю, ваше высочество. Не знаю, каким именно образом Константин всё это устроил. Тогда мне опасно было знать лишнее. А потом… не было времени всё это обсуждать.

– У дяди есть от вас тайны? – искренне удивилась юная императрица.

– Есть. И я не спрашиваю о них, – Шахла поднялась, поклонилась. – Прошу простить меня, ваше высочество… Что же до людей Лиса – они сами свяжутся с вами, если пожелают…

– Если пожелают, – насмешливо протянула Агнесса, жестом отпуская Шахлу. У Константина никогда не выходили эти мельчайшие знаки власти столь естественно.

Шахлу проводили до выхода из покоев императрицы. Она шла по длинным коридорам, отвечая на поклоны придворных. Вспомнился недавний прием иностранных послов, на котором её кто-то попытался опозорить, украсив зал для приемов портьерами из той же ткани, из которой было сшито платье Шахлы. Смутить её этим, конечно, не смутили, но будь её душевная организация более тонкой, вполне могли бы довести до слез. А так Шахла отыгралась на тех, кто отвечал за украшение зала – ткань была слишком дорогой для портьер. Воспоминания заставили Шахлу ускорить шаг.

– Госпожа, осторожнее! – услышала она чей-то голос, и мягкая рука ухватила её под локоток.

Шахла почувствовала, как от стыда краснеют щеки. Впрочем, при ее смуглой, почти черной коже этого незаметно. Хороша она стала! Высоко забралась, высоко задирает нос – и едва не испортила несчастной поломойке плоды её тяжелого труда.

Поломойка, впрочем, не унывала. По знаку ее руки собранная было в совок пыль, которую Шахла раскидала, смелась обратно. А ещё говорят, что бытовая магия бесполезна! Женщина, не молодая и не старая, лет сорока – сорока пяти, улыбнулась Шахле, склоняя к плечу голову, увенчанную короной из тёмных волос. Блеснула белозубая улыбка.

– Куница! – шепнула Шахла. Она знала эту женщину ещё те времена, когда чаще носилась с подносами в таверне родни, чем посещала лекции в университете. Тогда, когда мать и отец считали её обучение магии блажью. Тогда, когда она ещё была частью семьи.

Им не нужен был зарегистрированный маг в родне. Способный, возможно, сдать дядюшку-контрабандиста, или матушку, продающую сушёную «черную траву»… В этом они тоже были с Константином похожи: оба, избрав путь магии, отдалились от семей гораздо раньше, чем пришло время официально отрекаться от фамилий и титулов.

Куница подмигнула Шахле точно как в те дни, когда та приносила ей неизменный заказ: вишневое пиво и вишневый же пирог.

– Говорят, – сказала Куница, – одна юная девица желает встретиться с кем-то из людей Лиса?

– Да, – кивнула Шахла. – Это так.

– Передай ей, что этой весной мы все заняты. И возможно, будем заняты до самой осени. Лис всех нас стягивает в Багру. А ещё передай всем – и императрице, и своему мужу, что у Лиса, наконец, одна голова на плечах, и голова эта смотрит в сторону Гелиата дружелюбно.

– Одна голова на плечах?

Куница покачала головой.

– Было у него такое. Приказы противоречили друг другу. «Убей гелиатских принцев, – говорил он, – но так, чтоб с головы Константина и волоса не упало». Не так-то легко…

– Так это вы? – сипло выдохнула Шахла.

– Мы, мы, – успокаивающе продолжила Куница. – Теперь такого не будет. С середины лета у Лиса одна голова на плечах.

– Что это значит?

Куница пожала плечами, отвернулась и принялась чистить стену.

– А то, что их двое было. Остался один. И так гораздо лучше. Давно бы так.

В их с Константином покоях Шахлу встретил настоящий бедлам. Константин стоял посреди раскиданных вещей и сосредоточенно рассматривал одну из своих рубашек.

– Что здесь происходит? – спросила Шахла, сбрасывая с кресла расшитый серебряной нитью камзол. – Почему всем этим занимаешься ты, а не… – она покрутила рукой в воздухе. – Денщики, горничные, кто там ещё?

Константин взглянул на неё.

– Понимаешь, в чём дело… Я ухожу в корабельные маги.

– Куда? – переспросила Шахла.

– В корабельные маги, – со смешком повторил Константин.

– Магам запрещено служить в регулярной армии!

Он поднял руки, закатал рукава, продемонстрировав забинтованные запястья. Обожжённые сквозные дыры – не самое приятное зрелище.

– Я всё ещё числюсь запечатанным магом, ты не знала? К тому же, это не регулярная армия. Небольшая такая пиратская флотилия.

– Ты будешь работать на Эуропу? – ещё больше удивившись, спросила Шахла. По эту сторону хребта пиратов истребляли гелиатские, камайнские и ханьские флотилии. И весьма успешно. В Эуропе же после развала Астурийской империи не было достаточно крупных государств, которые могли позволить себе иметь достаточно большой флот.

– Теперь и у нас завелись пираты, – обрадовал её Константин. – Несравненная вице-адмирал Виктория Леста покинула свое место службы. А вместе с ней сколько-то офицеров и матросов.

– И кораблей?

– И кораблей.

Шахла рассмеялась.

– Зачем это?

– Камайн напал на Багру. Формально это не наша война, и Багра нам больше не союзник. Но…

Шахла помассировала пальцами виски.

– Не просто так тот человек, похожий на багрийского царя, изображал Небесного Всадника, верно?

Константин кивнул.

– Не просто… Вайонн служит Исари уже очень давно.

– О! – сказала Шахла. – А Лис?

– Какой лис? – удивленно спросил Константин, придирчиво рассматривая сапоги. – Тебе не кажется, что дворцовая прислуга работает из рук вон плохо?

– Если учесть, что каждый третий из них шпион, то они работают чудесно, – рассмеялась Шахла, вспоминая встречу с Куницей.

Константин рассеянно кивнул.

– Так что с Лисом? – не унималась Шахла. – С чего ты вообще собрался в море? А как же регентство? Академия?

– Ни там, ни там я ничего не решаю. Полезней будет потешить самолюбие Елены, передав ей полномочия на эти несколько месяцев. А в Академии последний аспирант старше меня, а любой привратник – опытнее.

– Но ведь это не они раскрыли заговор.

Константин улыбнулся.

– Я один тоже не справился бы.