Текст книги "Небесные всадники"

– Я планировал отречься от прав на престол.

– Кто будет помнить об этом через триста лет, к тому времени, как ты войдёшь в полную силу?

– Скорее я к этому дню с радостью забуду о своём происхождении.

Они вышли из склепа и оказались в гулком пустынном коридоре. Исари остановился, похлопал Константина по плечу.

– В тебе я не сомневаюсь. А вот в…

– В главе всей магической общины Гелиата тоже, в общем, не сомневаешься. Ректор… он, может, и злодей, но не дурак.

– Не дурак. Но власть ему важнее. Ему скучно. Он достиг всего, чего мог достигнуть, будучи магом. И решил проверить, чего он сможет добиться, будучи императором. Он долго вёл свою игру, дожидаясь появления нужной фигуры, и вот дождался.

– Но фигура не желает быть фигурой, – не согласился Константин. – Я вижу себя игроком!

– Любая фигура на нашей шахматной доске мнит себя игроком.

– Даже ты?

– А чем я лучше? Главное, быть трезвомыслящей фигурой.

Они дошли до царских покоев, стражники у стены смотрели вперёд стеклянными глазами.

– Чуть позже вы проснётесь и будете со всем тщанием нести караул, – сказал им Исари. – О том, что я выходил из покоев, помнить не будете.

Исари упал в первое попавшееся кресло, вытянул ноги и откинул голову на высокую спинку.

– Ты говорил о бессмертии.

Исари удивлённо посмотрел на севшего в соседнее кресло Константина.

– Когда?

– В усыпальнице.

– Нет, – улыбнулся Исари. – Это ты решил, что я говорю о бессмертии. Ты плохо знаешь священные тексты.

– Я маг. Маги не отличаются неистовой верой. Мы верим в магию, как в науку наук. Не более.

Исари подался вперёд, сцепив руки в замок.

– Сейчас, просто так я открою тебе пару бессмысленных тайн мироздания. Твой мир это вряд ли перевернёт, но всё же…

* * *

Смерть сидела на крыше своего храма, закрыв глаза и сосредоточившись на принятии внешней магии. Распущенные волосы перебирал тёплый ветер, шуршали перья сведённых за спиной крыльев. Сквозь закрытые веки пробивался золотой луч, тёплый и нежный, такой деликатный луч весеннего солнца.

Смерть вздохнула, впитывая в себя энергию мира. Молитвы в храмах, разговоры за столом, спор двух торговок зеленью на углу. Свет свечей, аромат фимиама, шорох платья красавицы, спешащей на тайное свидание. Чья-то грусть, радость, печаль, восторг, слёзы, смех… Всё это сливалось в единый поток, и, пропуская его через себя, любой из её народа становился во сто крат сильнее.

Недавно отцу пришла в голову новая мысль, над которой он работал днями и ночами. А закончив, пригласил к себе своих ближайших сподвижников, и в том числе и свою дочь.

Посреди большого помещения с полупрозрачными стенами, по которым проскальзывали иногда искры магии, стоял овальный стол, накрытый тканью. Под ней виднелись очертания какого-то механизма. Отец стоял у стола, нервно постукивая ногой. Его крылья то поднимались, то опадали, выдавая его волнение.

– Мы попали из огня да в полымя, друзья мои, – сказал он, устало потирая лоб.

– О чём ты, Война? – выкрикнул кто-то.

– Мы изменились. Кто-нибудь это заметил?

Поднялся гомон. Спор на три десятка голосов. Кто-то кричал, что предвидел, что этот золотой век долго не продлится, что хватит – наигрались в творцов. Заигрались. Кто-то уверял, что всё в порядке: мир, который они строят, идеален. Подумать только, они создали цивилизацию, которая никогда не знала войны. Что жители континента прошли долгий путь, полный грязи, смертей, подлости за короткий срок, сразу взойдя на вершину развития. С ними спорили: не взошли, их затащили безо всякого на то их желания, без единого их усилия. И что с такой вершины покатиться вниз, – дело одного мгновения.

Что они строят общество-калеку, живущее лишь за счет внешней поддержки. Что это общество – как домашнее животное, никогда не видевшее улицу, не знавшее вкуса крови. Что будет, если хозяин перестанет кормить своего питомца, если тот останется один? Умрёт или одичает?

– Довольно! – сказал отец и ударил кулаком по столу. – У нас есть более важные вещи для обсуждения.

Он взмахнул левой рукой, и простыня упала со стола. Смерть недоумённо посмотрела на стол, занятый непонятным нагромождением магических кристаллов, опутанных трубками из разных металлов.

– Мы попали в зависимость, друзья. В симбиоз. Он удобен и приятен обеим сторонам, но это – та грань, которую не стоило переходить.

– Не ты ли ратовал за вечную дружбу и помощь меж нашими народами, Война? – выкрикнул Ветер, пробиваясь вперёд.

Отец развёл руками.

– Я ошибся. Все иногда ошибаются.

– Ты принимал решение за всех нас! Мы доверили тебе свои жизни.

– Ветер, успокойся и дай Войне договорить, – сказал Жизнь, подходя ближе. Ветер только отмахнулся.

Отец продолжал, как ни в чем не бывало.

– Представьте, что кристаллы – это они, а мы – проводники. Они аккумулируют магию, но не способны ею воспользоваться. Через наши тела она проходит постоянно. Мы создаём сеть, связь между кристаллами и друг другом. Без проводников магии кристаллы бесполезны.

– А проводники? Разве они нужны без кристаллов?

– Нет. Они передают силу сторицей. Но эта сила – как наркотик. На сколько мы пережили своих сородичей? Разумные кормят нас, а мы – их.

Триста-четыреста лет. Столько они прожили бы на покинутом и разрушенном континенте. Но здесь они прожили больше тысячи лет… И никто ещё не умер.

– Я возвращаюсь на Остров! – сказал Ветер. – Не желаю быть ни частью сети, ни частью паутины. Я не для того сюда прибыл, чтоб кормить собой чужую цивилизацию! Кто со мной?

– Я остаюсь, – неожиданно для самой себя сказала Смерть.

Жизнь взял ее за руку, тоже сказал:

– И я остаюсь. Мы выросли здесь, мы не знаем другой жизни.

– Вы не понимаете: мы действительно для них творцы! А творцы и их творения связаны всегда! Не стоит этого бояться. Мы изменились потому, что должны были измениться! Вы не понимаете! Все идёт, как должно.

Отец спросил:

– О чем ты, девочка?

Смерть прикрыла глаза и представила себе лица своих жриц и жрецов. Тех, кого она не отпустила в страшную и холодную Бездну, находившуюся там, за гранью жизни и смерти. Для них она строила невидимые чертоги, в которых их ждало вечное счастье. Они звали это место Вечными Садами, просили привести к ним их детей. И Смерть смогла это сделать! Да, все их души пришли в их тела именно оттуда, из нематериального мира, прекрасного и чистого. Который они изгадили, исковеркали, пока тянули из него магию, строя безупречный мир, в котором никто ни в чём не нуждался. Думая о ежедневном, они забыли о вечном. И вечное – нет, предвечное, из которого и родилось все материальное во вселенной, переродилось. Превратилось из Блага в Неблаго.

Их народ выбрал самый глупый способ разрушить мир: они жили в доме на сваях и для того, чтобы согреться, подпиливали их. Не удивительно, что дом рухнул.

Придя в новый дом, они боятся всего. Любых перемен, не зная, к добру они или нет. Но Смерть знала! Она чувствовала, что всё будет хорошо, и делилась своей убеждённостью.

Она сбивчиво и невнятно рассказывала о своем открытии, а её сородичи переглядывались.

– Всё правильно, – закончила свой рассказ она. – Мы их творцы. Мы их единственная защита перед тем, что находится за пределами континента. За стенами нашей тюрьмы, ставшей нашим спасением.

И всё же нашлись те, которые не хотели быть творцами. Они ушли назад, на Остров. Им не препятствовали. А те, кто остались, ещё плотнее окунулись в странную связь со своими подопечными. С трепетом и восторгом запутываясь в сверкающих сетях всесилия.

Они были опорой этого мира, а мир был опорой им. И если это рабство, то самая прекрасная его форма!

* * *

Дворец сверкал, как драгоценный камень, в канун Середины Зимы, перед самой длинной ночью в году. В дворцовом саду сияли огромные осветительные шары самых причудливых форм, некоторые были размером с невысокое дерево. На площади перед дворцом высился ледяной город, выглядевший несколько неуместно в сырую погоду, – снова накрапывал дождь.

Впрочем, детям было всё равно: они с визгом катались с крутых ледяных горок и прятались среди полупрозрачных стен. Шпиль самого высокого здания в ледяном городке украшала безликая крылатая фигура Небесного Всадника, готовая вот-вот сорваться в полёт. Одна нога уже была в воздухе, другая – прикасалась к шпилю только самыми кончиками пальцев.

К полудню неожиданно похолодало, а дождь сменился снегом. Крупные хлопья падали на крыши дворцовых построек, скрывали голую землю меж деревьями, выложенные мозаикой и плитами дорожки сада. Падал снег и на площадь перед дворцом. А за ней – всё та же слякоть.

– Думаешь, он поверил? – спросила Шахла, зябко поводя плечами.

– Очень на это надеюсь, – ответил ей на это Константин и поправил норовящую соскользнуть с левого плеча тогу. Маскарад удался.

Они стояли посреди зала для приёмов, полного скучающей публики и иностранных послов, разодетых в вычурные маскарадные костюмы. Мелькали маги и Всадники, герои сказаний и легенд, исторические личности. Старшая из племянниц Константина, наряженная в тяжёлое золотое платье, старательно, но без души играла на арфе. У неё были глаза уставшего от суеты человека.

Елена, вдова Максимилиана, единственная из пятисот гостей, не была празднично одета, выделяясь чёрным пятном на общем фоне.

– Пришло время сделать последнюю глупость, находясь на столь ответственном посту, – улыбнулся Константин и притянул к себе Шахлу, проводя рукой по её тонкой талии, затянутой в тёмно-бордовый бархат.

– На нас смотрят, – шепнула Шахла, прижимаясьближе. Если бы принцесса Елена могла, она бы прожгла дырки в их головах полным ненависти и презрения взглядом.

– Пусть смотрят, и чем бы ни закончилось наше приключение, радуются, что их минуло правление такого никудышного императора. Умру или отрекусь – иного выхода нет. Я решил твёрдо.

Склонив голову и переводя дух, Константин пытливо посмотрел на Шахлу, небрежно спросил:

– Быть может, ты всё же не пойдёшь со мной? Мы можем рассориться прямо здесь, на виду у всех, и ты будешь в безопасности. Сможешь уехать, скрыться.

Пользуясь шириной рукавов праздничного платья, Шахла украдкой показала Константину неприличный жест.

– Вот что я тебе скажу, дорогой мой. Понял?

Он в ответ крепко поцеловал её в губы. На виду у всей придворной клоаки, за чью, между прочим, свободу он собирался идти сражаться через полчаса… Ну-ну, пусть сплетничают.

Они ушли в заваленный снегом сад. Шахла поймала крупную снежинку, явно магического происхождения, на ладонь, затянутую в теплую шерстяную перчатку. Константин снова её приобнял, зашептал на ухо:

– Полторы минуты. Полная готовность.

Шахла звонко, как можно искреннее засмеялась, будто слушала некие милые глупости. Сердце её готово было выскочить из груди. В ярко освещённых окнах дворца двигались под музыку тёмные тени гостей.

И вот за их спиной лопнула струна. С этим звуком исчезает магическая маскировка. И вкрадчивый, очень хорошо знакомый им двоим голос, произнёс:

– Ну, здравствуй, мальчик.

Константин обернулся.

– Господин ректор… учитель… Что вы здесь делаете?

– Пришёл на праздник. Я давно не принимал ничьих приглашений, но на твоё не мог не ответить. У тебя есть для меня особый подарок, верно, Константин?

Чем хороша старинная одежда, состоящая из длинной рубахи и большого прямоугольного отреза ткани, накинутого на плечи и падающего живописными складками, так это тем, что под тогой можно много чего спрятать. Например, меч.

Константин выхватил его заученным движением посредственного, но хорошо обученного фехтовальщика. Руки будто бы запутались в непривычном одеянии. На самом деле, Константин расстегнул браслеты, мешавшие магической силе свободно двигаться по телу.

Господин ректор хищно улыбнулся, откидывая капюшон подбитой горностаевым мехом мантии. Обратился к Шахле:

– Иди, деточка. Твой принц вернётся к тебе во всем блеске… Иди, не беспокойся. Той, что носит в своём теле ребёнка, не стоит видеть смерть.

Шахла вдохнула воздух сквозь крепко стиснутые зубы и выругалась. Константин оглянулся на неё.

– Клянусь, я сама не знала. Подозревала, но так… Просто…

Господин ректор вновь сосредоточил своё внимание на Константине.

– Если сдашься сам, я пощажу твою женщину и твоё дитя. Даже обещаю, что не займу его тело, когда это придет в негодность. У императора Константина будут другие дети от более приличной женщины, чем кшелитка.

– Знаешь, что я тебе скажу, учитель? – спросил Константин. – Ты зажился на свете, и твой разум сгнил, как прокисшее соленье.

Он ударил магией, наконец высвободившейся магией, чувствуя боль от того, что рассеянные по телу магические волокна не могут пропустить столько магии за раз – ноют, как долго не работавшие в полную силу мышцы.

Господин ректор засмеялся. У него были холодные глаза безумца. Он легко отклонил атаку. Огненное заклинание обрушилось на снег, растопило его. Повалил пар.

– Ты так глуп и так слаб, мальчик. Я приложил много сил, чтобы ты таким стал. Неужели ты думаешь, что избавление от моего клейма спасёт тебя? Нет, мой мальчик, нет. Оно стало частью тебя ещё до того, как ты избавился от браслетов.

– Уходим в сторону площади, – шепнул Константин, не поворачивая голову к Шахле. Та попятилась.

– Вот как всё будет, дети. Константин победит злобного мага, вычистит всю академию с ног до головы, полетят головы с плеч у всех старых и опасных магов. У него есть все доказательства измены. Заведёт новые порядки, прекрасные и справедливые. Женится, у него будут наследники… Военные и дипломатические победы, долгая жизнь. Спокойная безболезненная смерть. Но кто будет смотреть на мир его глазами? А потом глазами его наследника? Как вы думаете?

Он шел, безумный и опасный, надвигался, как ураган или пурга. А Константин и Шахла пятились, падая и оскальзываясь на снегу, под которым прятались лёд и замёрзшая земля.

– Куда вы бежите, дети? – спятивший маг встряхнул руками, и из них выросли десятки молний, синих, трескучих, гибких, как кнуты. – На площадь? Это хорошо. Пусть все видят наш поединок.

Шахла оглянулась, краем сознания отмечая, что вокруг них собралась толпа, но никто, даже дворцовая стража, не рискует приблизиться. Она оглянулась, отмечая, что отсюда виден шпиль ледяного дворца со статуей Небесного Всадника на ней.

– Эй, маг! – послышался чей-то насмешливый голос. – Ты всегда так издеваешься над детьми?

Господин ректор обернулся и недовольно посмотрел на наглое существо. Это был высокий и худой человек с рыжими волосами до лопаток. Несколько прядок постоянно падали на глаза.

– Это ещё что такое?

– Древние говорили, что человек – это двуногое с плоскими и широкими ногтями. И без перьев. Но вот незадача: перья у меня всё-таки есть. Значит, я не человек. Отгадайте, кто я?

Он поднял руки, и за его спиной вытянулись, раскинувшись, широкие, белоснежные крылья. Послышался треск, будто отламывается огромная сосулька. Шахла обернулась, с благоговением посмотрев на то, как срывается, наконец, в полёт трёхметровая фигура Всадника изо льда. Как раскрываются ледяные крылья.

Всадник из плоти и крови плавно поднял и опустил руку. Ледяной Всадник, выше двух человеческих ростов, повторил этот жест. Его пустое лицо переливалось в свете праздничных огней.

Маг направил бьющие синим светом плети молний на ледяного Всадника, послышался стрекот, будто тысячи льдинок падают одна за другой, падают и разбиваются. И снова, и снова.

– Всадник, – прохрипел он. – Сдохни, тварь!

Взметнулась пурга – кажется, сама земля загудела, и фигура Всадника, идущего по воздуху, оказалась объята синим пламенем. Лёд плавился под огнём, таял, капал на землю, как прозрачная кровь.

– Вы действительно пытаетесь победить меня с помощью театрального представления? – насмешливо спросил Ректор, подходя ближе к Константину и заглядывая ему в глаза.

– Нет, – сказал Константин.

Тога действительно очень удобная вещь. Под ней можно спрятать не только меч, но и, например, пистолет. Константин выпустил в своего учителя, в своего врага шесть пуль, одну за другой, педантично снося ему череп.

– Все это видели и слышали? – спросил белокрылый Всадник и вдруг легко скинул со спины свои роскошные крылья. Убрал волосы с лица, демонстрируя бельмо на глазу.

Шахла опустилась на колени. Ноги её не держали.

Одноглазый поклонился Константину, приложив руку к груди, потом ко лбу.

– Вайонн Одноглазый, командир казгийских наёмников приветствует вас, ваше высочество. Академия оцеплена. Маги арестованы.

Константин поднял с колен Шахлу, устало кивнул.

– Поговорим обо всём завтра. Время терпит?

Наёмник коротко кивнул.

– Статую жалко, – сказал он, указывая на груду льда. – Хороший мастер делал.

* * *

Константин и Шахла будто поменялись местами. Теперь она плохо спала, плакала во сне, иногда долго сидела на краю постели, спрашивая Константина:

– Это ты? Это правда – ты?

Беспокойные ночи сменялись загруженными днями. Допросами и казнями, пониманием того, что Гелиату, привыкшему к магическому изобилию, тяжело придётся.

Огромное количество – хорошо, если не половина магов старше ста пятидесяти лет, была замешана в этом людоедском кошмаре: они питались силой своих учеников – и жизненной, и магической ровно так же, как когда-то питались силой Небесных Всадников жрецы.

Этот факт тоже стал достоянием общественности. Удивительно буднично всплыл при вскрытии архивов Гелиатской Академии Магии. Константин подозревал, что именно для обнародования этого один его знакомый Всадник и устроил беспорядки в Гелиате. Если бы не быстрота решения вопроса благодаря казгийским наёмникам, всё это могло вылиться в полномасштабную гражданскую войну. Но казгийские воины, пусть и примитивные маги, легко скручивали высших, хоть им и приходилось нападать скопом, по двадцать человек на одного. С оказавшими сопротивление они не церемонились, убивая на месте – убить мага легче, чем задержать.

Невозможно было подсчитать число жертв, отдававших силу и жизнь для прокорма старых, матёрых магов. Нельзя было даже точно определить, по каким именно причинам тот или иной молодой маг лишился жизни: его «поглотили», или он просто перегорел, что тоже случается? Если только кто-то из подследственных не признавался… Но они не считали нужным запоминать имена и лица своих жертв.

Последователи господина ректора считали, что магов слишком много развелось. Говорили, что магия из науки для избранных, из искусства превратилась в ремесло. А потому мощь должна быть сосредоточена в руках небольшого числа посвящённых, а остальные станут лишь кормушкой. Они считали себя высшими среди высших.

Однажды один излишне дерзкий придворный, младший брат одного из осужденных магов, спросил у Константина:

– Как вы предпочтёте назваться, ваше высочество? Константин Убийца Магов или Константин Кровавый?

– Ни так и ни этак, – осклабился тот в ответ. Улыбаться он не мог – оставалось лишь скалиться. – Я отрекусь от престола в самое ближайшее время.

Придворный в ответ поклонился настолько насмешливо и дерзко, насколько это позволяли приличия.

– Что же так, ваше высочество?

– Я прощаю вам вашу дерзость, сударь, только из уважения к вашим сединам, – дерзкий придворный действительно был довольно стар: совсем недавно ему исполнилось сто десять лет. – И из уважения к вашему горю: я знаю, что значит терять братьев.

Напоминание о трагической смерти Максимилиана и Валериана несколько отрезвило старика. Константин продолжил:

– У меня две семьи. Та, в которой я родился, чьё наследие я должен принять, и та, к которой я принадлежу по духу. По праву магии, текущей в моих жилах. И я должен быть с той семьёй, которая слабее, раз уж не могу принадлежать к обеим одновременно. Магическая община Гелиата сейчас невероятно уязвима, и если я её предам, она станет ещё слабей. Я не желаю начала гражданской войны.

Весть о вероятности того, что Константин отречётся от власти, быстро разлеталась. Принцесса Елена стала смотреть на него чуть благосклоннее и даже называла его «брат мой» при встрече.

Однажды Константин спросил пришедшего с отчетом Вайонна Одноглазого:

– Вас учили сражаться против магов?

Он засмеялся.

– Нет, ваше высочество. Нас учили сражаться против Небесных Всадников, а это сложнее.

Он вздохнул, переступил с ноги на ногу, с намёком покосился на кресло, стоявшее у камина. Сам Константин сидел в таком же и перелистывал бумаги, холодея, когда встречал в списках убитых или осуждённых знакомые имена.

Шахла спала в соседней комнате, и Константин по привычке, выработанной в последние две недели, чутко прислушивался к звукам, доносившимся из-за полуоткрытой двери. Если бы не расстроенные нервы, нежданная и драгоценная беременность давалась бы ей легко.

Вайонн сел в кресло, вытянул ноги и коснулся пальцем рассечённой брови.

– Я служил в страже при храме. Видел их иногда – несчастных, опутанных наркотическим дурманом, мучимых экспериментами. Они плакали, просили смерти, но кто им позволит такую роскошь? Всё в Казге держалось на них, на их силе. Однажды со мной связался один человек, предложил выполнить поручение за некоторое вознаграждение.

Он выпрямился, сложив руки на коленях, и продолжил:

– Я часто брался за всякие поручения – мне нужны были деньги. Обычно меня просили добыть немного перьев, волос или крови Всадников для обрядов, и я добывал. Но здесь мне предложили поступить наоборот: передать коротенькие записки тем Всадникам, до которых я смогу добраться. Я согласился: сумма была хорошая, стоило рискнуть. Передал записки четверым. Три Всадницы, один Всадник – на разведение. Мужчин жрицы обычно пускали на ингредиенты для зелий. Все, кому я передал записки, написанные на непонятном языке (я, конечно, не мог не посмотреть, что там), умерли в течение года. Как и многие другие – и во всём нашем княжестве, и у наших соседей. Одна жрица заподозрила меня в том, что я мог что-то принести им, чуть не выколола мне глаз, но в результате меня лишь выслали из страны.

– Вы так и не узнали, кто мог изводить казгийских Всадников? – с интересом спросил Константин.

Вайонн улыбнулся.

– Жрицы считали виноватым в смертях какого-нибудь разгуливающего на свободе Всадника. Говорили, что бесконтрольный Всадник – это не просто могущественное существо, а оружие массового поражения, настоящая опасность. Потом я встретил своего заказчика – багрийского подданного, запечатанного мага и знаменитого художника Иветре. Узнал, что он был в Казге после встречи с княгиней Этери, когда рисовал её портрет. Много ещё интересного о нём узнал. Передал эти сведения на родину, разумеется.

Константин усмехнулся. Он тоже знал много интересного о покойном. Привычным жестом коснулся своих запястий, – насквозь пробитые, обожжённые, они были скрыты манжетами рубашки.

– Значит, Небесные Всадники предпочли смерть неволе? Я их понимаю.

Вайонн улыбнулся.

– Я пару раз ловил пытавшихся сбежать. Это страшное зрелище, ваше высочество. И кровавое. Впадая в странное состояние, они делают мир вокруг себя бесцветным, плоским, ненастоящим. Это страшно.

– Вы их убивали?

– Приходилось. Но как дать им уйти? Это звери, многие из них даже не умели говорить! Совершенно дикие.

– Ваши друзья умирали от их рук?

– Десятками.

– Согласитесь, это справедливо.

– Может быть, выше высочество. Вам виднее.

Константин отвернулся. Наверное, это очень приятно – управлять такой мощью. И очень легко не видеть за этой мощью человека.

– Доброй ночи, Вайонн.

Тот с готовностью поднялся с кресла.

– Доброй ночи, ваше высочество.

Через неделю Константин, наконец, отрёкся от престола, оставив за собой лишь место в регентском совете, и передал корону старшей дочери Максимилиана, четырнадцатилетней Агнессе. И официально вновь влился в ряды магов – презираемых, ненавидимых, отвергаемых нынче, как ещё никогда в истории Гелиата.

И всё же он был счастлив.