Текст книги "История Польши. Том II. Восстановление польского государства. XVIII–XX вв."

В результате такого положения поэзии и переплетенной с ней исторической школы Лелевеля польское общество вынуждено было жить поэтическим мифом. Поэтому и историки, и поэты охотно прибегали к средневековой истории своего народа, отсутствие в которой источников облегчало им вплетение в нее своих фантазий и образов, а также позволило погружаться в самые обманчивые гипотезы о происхождении нации.

О том, насколько далеко они отошли от истинной истории, лучше всего демонстрирует незаконченная эпопея «Король-Дух» Словацкого, где великая идея, проведенная через всю историю народа, могла бы запечатлеться в его душе, но которая после долгого рассмотрения ее в доисторические времена свелась к первой же исторической фигуре – королю-духу в лице короля Болеслава I Храброго.

Поэзия эпохи романтизма не нашла отражения и в практической политике, так как все поколение того времени было от нее совершенно отстранено, жило остатками традиций правления времен Царства Польского и не проходило политическую учебу через участие в работе правительства и органов местного самоуправления. А поскольку полякам в них не было места для работы, то и поэты не могли дорожить ею и защищать ее результаты от порывов чувств и воображения.

Единственной территорией, где могла развиваться политическая жизнь, являлись страны, в которых находилась польская эмиграция. Но именно там условия для этого были самыми худшими, ибо оторванная от родины и ее действительных отношений эмиграция истощала свои силы в бесплодных спорах и становилась сторонницей крайних революционных доктрин. Жизнь и практическая политика народа вместо того, чтобы подавлять чувства, вызываемые буйным воображением поэтов, черпала в такой поэзии вдохновение, и в результате поэзия овладела политикой, так же как и историографией.

Подобное влияние поэзии пагубно отразилось на народе, так как, сделав его рыцарем свободы, она ставила его выше передовых в своем развитии наций и учила презирать экономический труд и его плоды. Так, в «Книгах польского народа и польского пилигримства» утверждалось: «Если экономические народы следует считать самыми совершенными, то нельзя забывать, что муравьи превосходят всех в хозяйственном отношении. Однако для человека такое не подходит». В результате столь высоко задиравшему голову польскому народу, к сожалению, не хватало многого из того, что ему могла дать кропотливая, как у муравьев, работа.

Поэзия эпохи романтизма, порвав с господствовавшим в польском обществе рационалистическим направлением эпохи Просвещения, достигла такого же живого религиозного чувства, с каким она столкнулась во Франции и в ее литературе. При этом она не отметала строгого учения католической церкви, но применяла его к своим понятиям, как это делал во Франции преподобный де Ламенне⁸⁶.

Осуждение восстания папой римским Григорием XVI отвратило помыслы поляков от Святого Престола и способствовало отклонению религиозного возрождения на фальшивый путь. Мицкевич принял учение Товянского, который, исправляя Христа, стал проповедовать новое Евангелие, а за Мицкевичем последовал Словацкий и многие другие. В результате те, кто стремился возглавить народ, оторвались от твердой почвы католической церкви, разрушили религиозное единство нации и заблудились в пучине бесплодных предсказаний. Мицкевич же в своих парижских лекциях начал выступать как апостол товианства.

Вместе с тем наряду с товианством в эмиграции развивалось и другое направление религиозного возрождения на строго католической основе, где инициатива принадлежала уже непосредственно Мицкевичу. Под его влиянием один из эмигрантов по фамилии Янский собрал вокруг себя несколько эмигрантов, которые в 1836 году объединились для совместной монашеской жизни. Именно из их числа в 1842 году и возникла Конгрегация Воскресения Господа Иисуса Христа⁸⁷. Причем несколько человек, отличавшихся смелым характером и талантом, сделали его очень важным. При этом один из них, а именно Иероним Кайсевич, произносил такие политические проповеди (изданные в 1845 году в Париже), какие напоминали прежние выступления Скарги в сейме.

Кайсевич выступал против мистицизма и против национального бахвальства, не гнушаясь критического взгляда на прошлое народа, и клеймил «золотую вольность» как причину падения Польши. Он показывал, что польское общество все еще лелеет ошибки прошлого, и утверждал, что страдания, причиняемые полякам, не являются их заслугой, что заслугой может быть только признание своих ошибок и их исправление. Его слова, проникнутые горячей любовью к родине и отличавшиеся редкой силой проникновения в души людей, били по самолюбию поляков и вызывали у них негодование, но одновременно являлись предвестником того поворота, который произошел в мыслях и чувствах последующего польского поколения.

Находя в великой национальной поэзии неиссякаемый источник любви к отечеству и готовности всем ради него пожертвовать, наиболее горячая часть польского общества не восприняла буквально ее указание на то, чтобы в страданиях ожидать чуда воскресения родины. Чрезвычайно возбужденная в своем воображении и чувствах, она стремилась ускорить это чудо. Нашлись люди, которые, не страшась жестоких наказаний, решили привезти в страну пропагандистские материалы патриотического характера, и эта агитация попадала в Польше на уже подготовленную и удобренную почву.

Агитационные материалы изготавливались в основном тайным союзом «Молодая Польша», который был создан в 1834 году по инициативе известного итальянского заговорщика Джузеппе Мадзини как отделение «Молодой Европы» в Швейцарии, перебравшееся оттуда в Брюссель, где обосновался изгнанный из Франции Лелевель. Речь шла еще не о восстании, а о его подготовке, а также создании соответствующего настроения среди населения.

Эта пропаганда началась в 1834 году и быстро распространилась во многих слоях населения, в том числе среди женщин, во всех польских уездах. В российской части Польши за нее отвечал Шимон Конарский, а в Галиции – Северин Гощинский. Причем созданный им союз назывался «Общество польского народа». Однако долго хранить все в секрете не удалось. Жестокие, можно даже сказать – варварские расследования быстро выявили заговорщиков, и на них обрушились суровые приговоры. В российском разделе в 1838 году Конарский был казнен, и в Сибирь отправились толпы осужденных. В австрийской же части Гощинскому удалось бежать, но многих заговорщиков власти во Львове бросили в застенки. А вольный город Краков, где скрывалось много эмигрантов, в течение нескольких лет был оккупирован войсками держав, разделивших Польшу. И хотя многие организации заговорщиков властям удалось раскрыть, ожидаемых результатов это не дало – на их обломках под разными названиями почти стихийно возникали другие, и заговор буквально витал в воздухе, несколько меняя свою направленность и способы действия.

При этом от эмигрантских программ и умеренных союзов все более и более отделялись радикальные организации, черпавшие вдохновение из французской республиканской, демократической и социалистической публицистики. Причем спор о форме правления был тесно связан с полемикой о том, что существующая польская политическая система должна являться демократической вплоть до крайних ее проявлений – стремления некоторых эмигрантов доходили даже до отрицания частной собственности и провозглашения полного социального переворота. В частности, за это по настоянию виднейшего социалиста графа Станислава Габриэля Ворселлы высказывались проживавшие в Англии эмигранты из числа простых солдат, которые, перейдя прусскую границу, сумели избежать депортации в Царство и морем добрались до Великобритании. Однако большинство демократов из числа эмигрантов, еще не утративших воспоминаний о господствовавших в Польше общественных отношениях, не последовали за данным призывом и, признавая частную собственность, требовали освобождения крестьян без компенсации помещикам с их согласия и даже без такового, если они на это не согласятся.

Руководство заговором взяло в свои руки Польское демократическое общество, которое в 1836 году избрало из своих рядов Центральный комитет, называвшийся обыкновенно Централизацией и действовавший в Пуатье. В 1840 году он был переведен в Версаль.

Этот Комитет в 1836 году сразу же обнародовал манифест, в котором высказался в пользу демократического устройства Польши и верховенства народа: «Когда мы повернемся к народу, польская независимость будет завоевана. Он добьется этого путем дружеского согласия. Но если бы это без сильных потрясений было невозможно, если бы народ оказался вынужденным выступать в роли мстителя за причиненное ему зло, то для горстки привилегированных мы не стали бы жертвовать счастьем двадцати миллионов. В этом случае пролитая братская кровь падет на головы только тех, кто в своем эгоизме забывает об общем благе и деле борьбы за освобождение родины».

Постепенно данный Центральный комитет, состоявший первоначально из девяти, а затем из пяти членов, приобрел в Польском демократическом обществе почти диктаторскую власть. При этом предпринятая им в 1840 году в Польше третья попытка заговора все более приобретала характер подстрекательства сельского населения против помещиков-шляхтичей с тем, чтобы принудить их к отказу от панщины и отмене крепостного права.

Против программы Польского демократического общества выступил Адам Чарторыйский, который в 1833 году возглавил в Париже консервативное крыло польской эмиграции, объединенное в Монархическом товариществе 3 мая и опиравшееся на следующие положения:

1) равенство всех перед законом;

2) всеобщая свобода граждан, веры и мнений;

3) право владения любым видом собственности;

4) наделение собственностью крестьян при защите их приобретенных прав;

5) единство и полнота власти.

При этом во всех своих действиях Чарторыйский соглашался с точкой зрения демократов в том, что к независимости Польши может привести только вооруженное восстание, и поэтому хотел подготовить к нему людей и создать необходимые ресурсы. Для этого он налаживал связи с консервативными кругами в самой Польше, но, трезво оценивая ситуацию, считал, что к независимости страны может привести только восстание, начатое при благоприятных условиях, гарантирующих его успех.

Однако Чарторыйский видел эти условия не во всеобщей революции народов, каковую ждали демократы, а только в грядущей войне. И он ожидал ее постоянно, следя за дипломатической игрой великих держав по восточному вопросу, хотя и рассчитывал на ее начало не ранее 1854 года. При этом Чарторыйский не верил в возможность привлечения крестьянства к восстанию одним лишь обещанием отмены крепостного права и с ужасом смотрел на деятельность демократов, не исключавших возможность вспыхивания гражданской войны, хотя и признавал необходимость отмены крепостного права за вознаграждение. Причем признавал он это все громче и громче, несмотря на упреки со стороны помещиков.

В изгнании он создал различные полезные учреждения, в том числе Историко-литературное общество с библиотекой и коллекциями, школу для детей иммигрантов в Батиньоле⁸⁸ и другие, и высказывался за то, чтобы работать везде, где это возможно. Выступая против республиканских лозунгов демократов, Чарторыйский призывал к созданию в независимой Польше монархической формы правления.

По данному вопросу велась страстная и преждевременная борьба, которую развязал его племянник Владислав Замойский, являвшийся искренним, но необузданным патриотом. Ему казалось, что монархический принцип необходимо реализовать еще в эмиграции, а партия Чарторыйского, согласная с этой идеей, стала называть своего лидера королем «де-факто». Однако, защищая себя от возможного возмущения и насмешек, Чарторыйскому пришлось отступить, но в особняке отеля «Ламбер», занимавшемся им в Париже, он создал своего рода дипломатическое представительство польского народа, рассылая повсюду своих агентов и корреспондентов.

На познаньской земле причины агитации против шляхты отсутствовали. Выторговав себе на Венском конгрессе часть Великого герцогства Варшавского, из которой было создано Великое герцогство Познаньское, Фридрих Вильгельм III в манифесте от 15 мая 1815 года провозгласил равенство поляков с немцами и право использования польского языка в качестве государственного во всех органах власти. Назначив наместником в этом герцогстве князя Антония Генриха Радзивилла, женатого на прусской принцессе Луизе, он вел переговоры с генералом Амилкаром Косинским о создании польской армии для того, чтобы отвратить своих польских подданных от Варшавы и Царства Польского.

Устраивая герцогство по образцу других своих провинций, король Фридрих Вильгельм III уже в 1823 году осуществил в нем постепенную экспроприацию владений помещиков и регулирование сельских отношений в соответствии с общественными интересами.

Большая часть крестьян стала владельцами ферм, а остальная превратилась в рабочих, содержавшихся в усадебных хозяйствах. В результате народная и общественная жизнь, не стесненная, как в других разделах, крестьянским вопросом, получила возможность решать иные задачи и ставить перед собой другие цели, включая в их решение все социальные слои и рассчитывая на их поддержку. Крестьяне, освобожденные от крепостной зависимости, стали жить в достатке и получать образование, поддерживая германское правительство и немцев, прокладывавших себе путь в район Великой Польши.

Прусское правительство усердно способствовало подавлению восстания 1830 года и облегчило Паскевичу форсирование Вислы под Плоцком. Однако оно не смогло помешать тысячам польских шляхтичей перейти границу и влиться в ряды польской армии, образуя в ней даже отдельный познаньский кавалерийский отряд. После провала восстания эти вояки не стали эмигрировать, а вернулись назад в Великое герцогство Познаньское и заняли в его культурной и деловой жизни ведущие позиции.

В свою очередь, прусские власти, мстя полякам за их участие в восстании, сняли Радзивилла с должности наместника и поставили оберпрезидентом герцогства немца до мозга костей Эдуарда Генриха Флоттуэлла. Последний сильно расширил преподавание немецкого языка в школах и его употребление в государственных учреждениях, начал скупать польские поместья для немецкой колонизации, а также бросил в тюрьму архиепископа Дунина за выданный им запрет на благословение браков католиков с протестантами без перехода «всех детей Божьих» в католическую веру.

Однако, когда в 1840 году на прусский трон сел просвещенный и гуманный, не склонный к политике денационализации Фридрих Вильгельм IV, ситуация вновь изменилась. Поскольку местные сеймы герцогства в правовом порядке требовали узаконивания польского языка, король отчасти удовлетворил их требования. Флоттуэлл был отправлен в отставку, а в бюрократических кругах ослабло стремление проводить политику германизации и уменьшилась неприязнь к польскому дворянству и духовенству. При этом поляки стали занимать все больше мест в госучреждениях и среди преподавателей университетов Берлина и Вроцлава.

В результате на территории Великого герцогства Познаньского возникло направление, получившее название «организационной работы». Переходя из одного раздела в другой, оно вело кропотливую борьбу с безрассудными попытками организовать восстание. Первопроходцем же этого направления выступил врач и филантроп Кароль Марцинковский, сформулировавший с полным пониманием ситуации рабочую программу: «Откажемся от оружия, от вооруженного восстания, от помощи иностранных держав и чужих народов и будем полагаться только на себя, учиться во всех областях, работать не только в научной сфере, но и в торговле, промышленности, ремеслах. Давайте создадим средний класс и попробуем подняться в моральном, а также экономическом отношении, и тогда с нами вынуждены будут считаться».

Для практического решения этой задачи Марцинковский тоже подготовил почву. Он учредил стипендии для молодых людей, кому предстояло вступить в ряды польской интеллигенции, начал обучение польских купцов и промышленников, которым надлежало вытеснить немцев и немецких евреев, а также основал познаньский Базар – гостиницу с магазинами и мастерскими ремесленников, то есть место, в котором предстояло сосредоточиться польской торговле. Такую же работу в области сельского хозяйства осуществил генерал Дезидерий Хлаповский, вернувшийся к занятию агрономией после разгрома восстания. В результате Великое герцогство Познаньское быстро начало развиваться в экономическом отношении и в этом нашло себе надежного товарища по команде, когда отношения изменились и настало время защищаться от давления со стороны Германии.

В связи с растущим благосостоянием в Великом герцогстве Познаньском повысился общий уровень образования, которое не могли отрезать от научного движения Запада никакие границы и подавить самые жесткие цензурные ограничения. Ведь его давали школы, а также в значительной степени польские и ближайшие немецкие университеты. Появились, как уже говорилось ранее, научные, в том числе философские, труды, а политическая жизнь стала отражаться в ежедневных газетах.

Кроме Демократической партии, на польских просторах впервые была организована Консервативная партия, опиравшаяся на помещиков и строго придерживавшаяся церковных канонов. Ее печатным органом стал основанный в 1845 году «Пшеглонд Познаньски» («Познаньское обозрение»), выпускавшийся одаренным публицистом Яном Козьмяном. Печатным же органом демократов являлся «Рок» («Год»), издававшийся с 1843 года Морачевским и Либельтом.

Постепенно демократическое направление стало преобладать, ибо его поддержали многочисленные агитаторы, беспрепятственно приезжавшие из Царства и из французской эмиграции. Причем двое из них – талантливые и образованные, но придерживавшиеся крайних убеждений Домбовский и Каменский – развернули революционную пропаганду в различных брошюрах, а статьи Каменского «О жизненных истинах польской нации» и «Демократический катехизис», опубликованные в 1844 и 1845 годах под псевдонимом Правдовский, оказали большое влияние на умы молодежи.

Защищая свою независимость от Польского демократического общества, они развили его программу, провозгласив, что к независимости Польши может привести только гражданская война, то есть социальная революция, и стали угрожать террором шляхтичам, не отменившим крепостное право. Другие приезжие, и прежде всего революционер и демагог генерал Людвик Мерославский, считавшийся как автор «Истории последнего восстания» специалистом в военных делах, прямо подталкивали поляков к новому восстанию.

К этому движению и присоединились познаньские демократы, и прежде всего наиболее одаренный из них Кароль Либельт, которые спланировали вооруженное восстание. По их замыслу, оно должно было начаться на территории Великого герцогства Познаньского и быть направленным против России и Австрии, а путем отмены крепостного права воздействовать на крестьянские массы.

Было создано тайное национальное правительство, продумана повстанческая организация на всех территориях разделивших Польшу держав, и разработан подробный план восстания, а также военных действий. Но все это имелось лишь на бумаге без малейшей реальной основы – в импровизированной армии не было ни добровольцев, ни вооружения, а управление осуществлялось лишь колоннами, существовавшими только в воображении. Но, несмотря на то что восстание должно было быть подавленным войсками всех трех разделивших Польшу держав, патриотическая лихорадка в польском обществе уже достигла такой степени, что многие люди желали все же следовать таким планам восстания.

Начало восстания тайное национальное правительство наметило на 18 января 1846 года. Однако еще до того об этих планах прознали прусские власти и арестовали многих его предводителей и участников, а затем организовали в Берлине процесс по обвинению их в государственной измене. Но арест заговорщиков в Познани не остановил вспышку в Кракове, в котором, как в вольном городе, собралось много эмигрантов.

Это выступление было направлено против австрийских войск, захвативших город. Командовавший ими генерал Коллин, подавив бунт 22 февраля, поверив известию о том, что на помощь мятежникам спешат значительные силы повстанцев, отошел из Кракова в Галицию, забрав с собой правящий сенат и городскую милицию. В результате город на несколько дней оказался в руках национального правительства во главе с эмигрантом Яном Тыссовским. При этом о намечаемых им мероприятиях было объявлено в манифесте, подготовленном еще в Познани.

Призывая поляков к восстанию против властей во всех трех разделах, манифест опирался на утверждение о том, что «нас насчитывается двадцать миллионов, и если все мы встанем как один человек, то наши усилия не сломит никакая сила. В конечном итоге мы приобретем такую свободу, какой еще не было на земле. Мы завоюем себе такой общественный уклад… при котором земля, теперь только условно принадлежащая крестьянам, станет их безусловной собственностью, арендная плата, панщина и все подобные повинности будут отменены без всякого вознаграждения, а преданность народному делу с оружием в руках будет вознаграждена землей из народных поместий».

Попытка восстания, основанная на такой иллюзии, принесла в Галиции ужасные плоды. И чтобы понять, как это произошло, необходимо вернуться к ее предыдущей истории.

Хуже всего свои обязательства, взятые на Венском конгрессе в отношении поляков в Галиции, выполняла Австрия. Выполняя решение конгресса о предоставлении им «учреждений, обеспечивающих сохранение существования их народности», 13 апреля 1817 года австрийский император Франц I восстановил с небольшими изменениями институт «государственного сейма», имевшийся в Галиции в 1775 году и развалившийся в ходе многолетних войн. В этом государственном сейме духовенство должно было быть представлено епископами и делегатами от капитул, магнаты – князьями, графами и баронами, рыцарство – всеми помещиками, то есть шляхтичами, уплачивавшими 75 рейнских злотых налога с родовых поместий, а горожане – временно двумя депутатами от города Львова. Когда же был вновь открыт Львовский университет, то его ректор тоже получил место в сейме.

В сферу деятельности данного государственного сейма входили все вопросы, касавшиеся благосостояния граждан Королевства Галиции и Лодомерии, его циркулов⁸⁹ или одного из них, если центральной власти по соответствующему представлению с мест требовалось прояснить в нем ситуацию для улучшения положения народа и обратиться для этого к монарху. При этом учет и распределение поземельного налога и иных податей, касавшихся размещения войск и выплаты воинского жалованья, а также надбавки к поземельному налогу на нужды циркулов, составлявших так называемый «внутренний фонд», был отдан в ведение самих циркулов и Национального департамента, который они должны были избирать в качестве своего постоянно действующего органа. Сам же сейм должен был собираться каждый год и выслушивать требования правительства по налогам.

Несмотря на такой односторонний состав и такие ограниченные полномочия, галицкий государственный сейм мог бы, однако, стать полезным для края учреждением, если бы австрийское правительство действительно захотело воспользоваться его предложениями. Ведь такая практика в отношении сеймов других провинций Австрийской империи существовала уже давно. Однако Галиции это не касалось. Корона не желала признавать ее польской, так как обрекла поляков на германизацию и отвечала отказом на все требования галицкого государственного сейма о допуске польского языка в школы и учреждения. Но и это еще далеко не все.

После Наполеоновских войн в Австрии воцарилась реакция против всего, что могло быть признаком свободы и прогресса, а воплощением этой реакционной политики на долгие годы стало правление императора Франца⁹⁰ и его преемника немощного Фердинанда I, а также всемогущего канцлера Клеменса фон Меттерниха. Поэтому важнейшие предложения сеймов по изменению существовавших порядков и отношений систематически отвергались.

Галицкий сейм долгое время не пытался изменить такую ситуацию, прилагая лишь все силы к тому, чтобы ослабить налоговое давление, доставшееся в наследство от длительных войн, поскольку вследствие отсутствия сбыта зерна и падения на него цен, а также частых стихийных бедствий положение в крае стало просто невыносимым. При этом засилье помещиков в сейме проявлялось в стремлении защитить свое монопольное право на производство и продажу водки и попытках освобождения от налога на нее, а также в требованиях отмены преследования панов за незаконные притеснения крестьян, то есть за попытки получить дополнительные доходы за счет незаконного повышения крестьянских повинностей и создания такого положения, когда эти повинности исчислялись бы не количеством отработанных часов, а известным объемом работ. Но правительство, однако, на это не пошло.

Свежий воздух в эту атмосферу принесло восстание в соседнем Царстве. Причем губернатор Галиции князь Лобковиц отнесся к нему довольно благосклонно, поскольку Меттерних полагал, что восстание может окончиться успехом и принести пользу Австрии или в случае его подавления лишить Царство притягательной для поляков Галиции силы.

Молодые шляхтичи из Галиции отправлялись для участия в восстании на территории Царства Польского, хотя и не в таком массовом количестве, как из Великого герцогства Познаньского. Само же восстание потрясло умы жителей Галиции, и многие офицеры, укрывшиеся в ней после его подавления, подпитывали ее патриотические настроения. Поэтому организованные Заливским и Гошчинским партизанские выступления нашли здесь благодатную почву. Заговоры множились, и в них все активнее принимала участие молодежь, которая, хотя и воспитывалась в немецких школах, была тем не менее проникнута польским духом.

Так продолжалось до тех пор, пока заговоры не были раскрыты, и начались многочисленные аресты с вынесением суровых приговоров по тюремному заключению в тирольской крепости Куфштайн. Причем среди осужденных находилось много людей, сыгравших заметную роль в дальнейшей истории Галиции, в том числе будущий президент австрийского парламента Смолка, ставший позднее министром Земяльковский и будущий епископ Краковский и кардинал Альбин Дунаевский.

Пробуждение патриотического духа в обществе принесло и другие плоды. Глядя на экономическое развитие соседнего Царства Польского и слыша о развитии Великого герцогства Познаньского, просвещенные галицкие помещики стремились создать в Галиции такие же учреждения, какие возникли в тех польских землях. Их возглавил лишившийся за участие в восстании больших поместий в российском разделе князь Леон Сапега, переселившийся в 1836 году в Галицию и решивший пойти здесь по стопам Любецкого.

После длительных, часто повторявшихся запросов и сложных процедур в 1839 году парламенту удалось добиться для Галиции принятия устава Земельного кредитного общества, в 1843 году учреждения во Львове Галицкой сберегательной кассы, в 1844 году основания во Львове Технической академии, правда, с преподаванием на немецком языке, а в 1845 году открытия Галицкого экономического общества. Планировалось также построить железную дорогу, соединяющую Краков со Львовом и другими населенными пунктами. После преодоления многих препятствий наконец открылся утвержденный еще в 1817 году Оссолинский институт во Львове, задуманный его основателем князем Иосифом Максимилианом Оссолинским как библиотека и центр духовной жизни. Постепенно преодолевал трудности своего основания и крупный благотворительный и промышленный фонд графа Станислава Скарбека.

Правительство, насколько это позволял бюрократический формализм, уже не было столь решительно против этих начинаний и в какой-то мере учитывало требования о снижении налогов. Принимая во внимание ходатайства сейма, оно не пошло дальше по пути германизации школ и судов, упорно отстаивая только разделение общества на сословия, имевшиеся во всех других коронных провинциях при сохранении отношений и крепостных обязанностей крестьян в том виде, как они были урегулированы во времена Иосифа 11, и не подвергавшиеся с тех пор никаким изменениям.

Отстаивая эти отношения, губернатор Галиции, каковым с 1832 года являлся известный еще по польской кампании 1809 года эрцгерцог Фердинанд, проявил себя как настоящий консерватор, что, безусловно, отразилось на мышлении шляхтичей. Данные отношения в Галиции поддерживала и австрийская бюрократия, которая, напуганная польскими заговорами, действовала по принципу «разделяй и властвуй». Не ограничиваясь защитой народа от злоупотреблений, она натравливала простых людей на шляхту и создавала из них послушное против нее орудие. К сожалению, в этом ей помогла социальная агитация, развернувшаяся в Галиции на основании манифеста Демократического общества. При этом наиболее активным в ней был присланный версальской Централизацией Эдвард Дембовский, который твердо придерживался ее манифеста. Он призывал осуществить освобождение крестьянства даже против воли шляхты и подбивал крестьян против нее. В результате в крае уже буквально все кипело, и поэтому просвещенные помещики старались предотвратить нависшую над ними опасность.

Это было сделано в государственном сейме, когда в 1843 году они обратились к нему с просьбой передать прошение императору о разрешении избрать комиссию, которая занялась бы сельским вопросом. Когда же император потребовал более четко представить предмет ее деятельности, то парламент очень многое ограничил, оставив ей введение имущественных книг с четким определением собственности на землю крестьян, а также вопросы урегулирования проблем, связанных с сервитутами и совместной собственностью.

При этом крестьянских податей изменения не коснулись, и дело сдвигалось с мертвой точки с большим трудом. Лишь в 1845 году парламент по инициативе Мауриция Краинского высказался за то, чтобы расширить компетенции комиссии по выработке «способов, при помощи которых крепостные повинности могли бы быть заменены на зерновой сбор либо на арендную плату наличными деньгами, не забывая о соответствующих мерах по достижению надлежащего округления и урегулирования вопросов крестьянской и помещичьей недвижимости, а также разделения земель общего пользования и ликвидации вредных сервитутов». Однако еще до того, как эта комиссия приступила к обсуждению данных ей поручений, на край обрушилась настоящая катастрофа.