Текст книги "История Польши. Том II. Восстановление польского государства. XVIII–XX вв."

Проиграв кампанию по приему соответствующих резолюций и не добившись отделения края, галицкие поляки вернулись к труду в границах той автономии, какую им предоставил краевой статут 1861 года и конституция государства 1867 года. Причем чем теснее были эти границы, тем больше была необходимость в сосредоточении и напряжении всех сил для поднятия края из нищеты, в которую его ввергла австрийская экономика, столетиями высасывавшая из него соки.

Однако новое устроение, предоставленное Галиции, с этой задачей не справлялось. Ведь, предоставляя коронным областям автономию в сфере национальной культуры, общественного призрения и народного просвещения, правительство руководствовалось главным образом идеей, заключавшейся в перекладывании большого бремени расходов государства на плечи самоуправляющихся областей. Результатом же стал дуализм, или так называемое «двойное управление», где центральное правительство ограничивалось поддержанием общественного порядка и выполнением тех немногих задач, которые на него испокон веков возлагались. Самоуправление же области брало на себя почти все задачи современного администрирования, сгибаясь от их тяжести из-за нехватки средств.

«Двойное управление» не ограничивалось высшими эшелонами власти государства – аппаратом губернатора и народным департаментом, а по принятым в 1866 году законам о самоуправлении спускалось к уездным властям, которые делились на староства и повятовые советы, и, что самое ужасное, проявлялось на самом низком властном уровне в виде отдельных гмин, состоявших из одного села или дворовой территории. В результате силы не только не объединялись, а, наоборот, разъединялись и зачастую конфликтовали друг с другом. При этом величайшим препятствием для всего развития являлась однопоселковая гмина, наделенная широким спектром деятельности, но лишенная не только материальных средств для выполнения своих задач, но и интеллектуальных факторов для их понимания из-за отделения дворни. Невежество людей часто способствовало растрате имущества гмины и коррупции, которую контроль вышестоящих властей эффективно устранить не мог. Кроме того, отделение гмины от двора поддерживало и усиливало взаимные предубеждения и неприязни.

Это понимали все просвещенные граждане страны. Тем не менее многочисленные усилия краковских помещиков, предпринятые в парламенте через Дунаевского, чтобы упразднить «двойное управление» и, в частности, объединить сельские гмины с дворовыми территориями в единых гминах, постоянно наталкивались на сопротивление подольских помещиков. Последние опасались, что, объединившись с русским населением, эти единые гмины подпадут под влияние русских, а поэтому в обособленности дворов и повятовых советов видели залог польскости и основу своего социального положения. Причем предводитель подольских помещиков Грохольский оправдывал такое сопротивление поговоркой «лучшее – враг хорошего». И хотя затем его сменили такие просвещенные люди, как граф Войцех Дзедушицкий и граф Леон Пининский, дело с места так и не сдвинулось, ведь учет мнения миллионов русинов в восточной части края затруднял его быстрое развитие. Тем не менее край развивался хотя и медленно, но неуклонно, так как просвещение распространилось на самые широкие слои населения, а опыт общественной жизни приносил свои плоды.

Впрочем, благие намерения просвещенных граждан постоянно наталкивались на отсутствие средств из-за непомерных расходов и выплат. Предоставив самоуправлению широкое поле деятельности, государство не отдало ему ни одного из своих доходов, а только предписывало покрывать расходы за счет надбавок к государственным налогам. Но эти налоги и без того являлись чрезмерно высокими, и поэтому население тяжело относилось к надбавкам, принятым парламентом, повятовыми советами и советами гмин.

Однако и этот источник доходов был очень ограниченным, так как процентные ставки и амортизация облигаций по возмещению панщины, которые обеспечивал край, имели приоритет и поглощали 51% от надбавок к налогам. В результате деятельность местного самоуправления развивалась очень медленно, сводясь в основном к содержанию больниц, народных школ и строительству дорог.

К тому же экономическое развитие Галиции происходило в условиях жесточайшей конкуренции с западными провинциями, которые, сильно развив свою промышленность, считали ее рынком сбыта своих товаров и препятствовали ее промышленному подъему. При этом с момента присоединения Галиции в результате разделов Речи Посполитой австрийское государство рассматривало ее как налоговый резерв, а также как район для набора рекрутов и никаких предприятий не основывало.

Однако теперь его политика изменилась, поскольку захват Боснии и Герцеговины вызвал опасное напряжение в отношениях монархии с Россией. Русская пропаганда стала работать против Галиции, которая вдруг представилась австрийцам как оборонительный вал всей империи, который надлежало укрепить и обезопасить. Поэтому ускорилось возведение двух больших крепостей – Кракова и Перемышля, а затем ряда других укреплений, а также началось строительство железных дорог. Так, в 1880 году была заложена трансверсальная железная дорога, пересекавшая Галицию в предгорьях Карпат и шедшая параллельно железной дороге из Кракова в Броды. Затем началось строительство еще нескольких железных дорог, пересекавших Карпатский хребет и облегчавших быструю переброску войск из Венгрии в Галицию, а также железных дорог в северном направлении вплоть до российской границы.

Строительство с сильной финансовой поддержкой государства второстепенных железных дорог и дорог, продиктованных стратегическими соображениями, способствовало развитию края. В нем постоянно ощущался приток капиталов на нужды данного предприятия, и бедное, сильно увеличившееся население нашло источник заработка. К тому же три армейских корпуса, дислоцировавшиеся в Галиции, являлись заметным потребителем ее урожаев.

Такую политику в отношении Галиции стал проводить кабинет министров, пришедший к власти после развала либеральной партии, дискредитированной настроенной на захват Боснии и Герцеговины оппозицией. Возглавлял его граф Тааффе, склонивший чехов принять участие в работе Государственного совета и создавший в нем коалицию большинства, состоявшую из клерикальных немцев, чехов и поляков. Именно он пригласил профессора Ягеллонского университета и депутата от города Новы-Сонч Юлиана Дунаевского занять пост министра финансов, так как охрана северной границы государства требовала огромных, растущих из года в год расходов.

Следует подчеркнуть, что обеспечить данную охрану стало возможным только благодаря смелой финансовой политике Дунаевского, которая значительно повысила доходную часть бюджета и ликвидировала хронический дефицит. При этом он предпринял такие же меры, что и некогда Любецкий в Царстве Польском, увеличив потребительские налоги. Только задача его была намного сложнее. Ведь для осуществления своих проектов ему приходилось получать согласие Государственного совета и бороться с ожесточенной оппозицией Германской либеральной партии.

Защищая простой народ от увеличения налогового бремени, эта партия полагала, что ей легко удастся отменить данные проекты, а вместе с этим сменить и правительство. При этом ей, прежде всего, казалось, что она сможет склонить поляков на борьбу с проектом алкогольного налога, который Дунаевский представил в 1888 году. Причем польская фракция была действительно напугана движением, охватившим край из опасения, что значительное увеличение этого налога затронет главным образом Галицию, уменьшит потребление, а значит, и доход от пропинации, что иной способ взимания налога, основанный не на расчетах от браги, а на конечном продукте, убьет винокурни.

Поэтому польская фракция вышла из оппозиции лишь после личного вмешательства императора, добившись того, что государство пообещало компенсировать пострадавшим от алкогольного налога один миллион злотых ежегодно в течение двадцати лет. Доводом же послужило понимание, что такое решение пойдет на пользу общества, так как эта компенсация не попадет в карманы владельцев пропинации. В соответствии с краевым законом 1889 года компенсация использовалась для частичного покрытия ее выкупа.

Поскольку стоимость закона о пропинации была исчислена в 62 миллиона злотых, то для ее выкупа не хватало 40 миллионов, которые должны были быть обеспечены самой пропинацией, предоставленной краю в этих целях до конца 1910 года. Причем край купил ее у тех, кто имел на это право, за 62 миллиона злотых в облигациях с четырехпроцентной ставкой со сроком погашения не более двадцати шести лет. Передавая же пропипанию в аренду крупным районам, он получил в результате больше дохода, чем его давала не разделенная на части пропинация. И надо отметить, что практика последовавших лет показала, что реформа налога на спиртное, проведенная одновременно с повышением его налоговой ставки, не только не навредила винокуренной промышленности, а, наоборот, весьма способствовала ее развитию.

Еще хуже, чем пропинация, отягощали финансы Галиции так называемые авансы, выплачивавшиеся государством на частичное покрытие процентов и амортизацию облигаций, выпущенных для возмещения убытков помещиков от отмены панщины. В 1890 году расходы по данной статье выросли до 93 500 000 австрийских злотых. И такое не являлось правильным, так как по положению, принятому в Австрии относительно откупа крестьян от панщины, одну половину платило государство, а другую – сами освобождаемые крестьяне. В Галиции же в 1849 году правительство от данных выплат крестьян освободило, но вместо того, чтобы возложить это бремя на империю, оно обременило сам край, а ввиду его бедности выдало авансовый платеж.

Однако до тех пор, пока это бремя висело над краем, пока Государственный совет мог потребовать возврата аванса, исход спора всегда был сомнительным. К тому же не только немецкие оппозиционные депутаты, но и депутаты от альпийских провинций, входившие в парламентское большинство, были против отказа государства от своих несправедливых притязаний, то есть, как они выражались, против пожертвования Галиции нескольких десятков миллионов. Тем не менее правительству либо путем уговоров, либо уступками этим провинциям удалось преодолеть их сопротивление. В результате с немногим большинством голосов в 1890 году в Государственном совете был принят правительственный проект, исключивший из притязаний государства к Галиции 75 миллионов, а на последующие годы вплоть до погашения долгов предоставивший ей субсидию в размере 2 100 000 злотых в год. Кошмар, нависший над краем, развеялся, и уже в 1893 году Галиция смогла привести в порядок свои долги и начать проводить собственную инвестиционную политику.

При этом большой шаг вперед в этой политике наметился тогда, когда излишки, полученные от аренды исключительного права на курение вина и варку пива, а также торговлю ими в определенной местности, позволили ускорить амортизацию пропинацийных облигаций. К 1910 году весь выкупной капитал был уже оплачен, и после полного прекращения права пропинации край для поддержки экономических и культурных задач смог взимать шинкарские сборы, которые приносили не менее 7 миллионов крон в год.

Прогресс в области инвестиций лучше всего иллюстрируют принятые парламентом расходы национального фонда, которые, не считая расходов гмин и повятов, составили в 1866 году 1 388 000 крон, а затем выросли в 1870 году до 2 105 000, в 1880 году до 9 314 000, в 1890 году до 15 550 000, в 1900 году до 24 460 000, а в 1910 году до 64 990 000 крон. При этом в последней сумме расходы на образование составили 40%, на экономические нужды 22%, на здравоохранение и призрение 10,7%, на средства коммуникаций 10,6%.

Предпринятое Дунаевским оздоровление финансов в крае нашло громкий отклик в просвещенных умах Галиции, сознававших ее бедность и запущенность и признавших необходимость осуществления инвестиционной политики во всех направлениях. Причем наиболее яркое отражение этого убеждения выразил в 1888 году Станислав Щепановский в брошюре «Нищета Галиции», в которой он использовал самые мрачные краски, чтобы еще больше взволновать общество и помочь исцелению зла.

Однако край еще долго не мог решиться на энергичные действия в этом направлении. В 1875 году, после смерти Голуховского, наместником стал не допускавший никакой инициативы граф Альфред Потоцкий, который, не справившись со своей должностью, в 1883 году оставил ее, а в качестве своего преемника представил Филиппа Залеского. Причем при обоих этих правителях фактическая власть находилась в руках главы президиума, а затем вице-президента наместничества Германа Лебля, поляка, полностью преданного подольским помещикам и не желавшего каких-либо смелых действий.

Когда же в 1881 году маршалком краевого сейма стал президент города Кракова Микол ай Зибликевич, стремившийся к проведению энергичных действий, то между ним и Залеским началось ожесточенное противоборство. Конечно, у проектов Зибликевича имелось немало недостатков. Так, его стремление поднять ремесла не затрагивало важнейших вопросов относительно промышленности. Не мог быть осуществлен и его проект создания народной школы в каждой деревне, пусть даже без здания и без подготовленного учителя.

Столкновение маршалка с наместником привело к тому, что первый из них ушел в отставку, но наместник не получил в результате этого признания. Недовольство правительством в крае было всеобщим. Народная школа в руках чиновников наместничества не выходила из шаблона, а ее реформа, принятая сеймом в 1885 году, не проводилась. Не сдвинулся с места и русский вопрос, который под влиянием москалофильской и православной пропаганды продолжал обостряться.

Поэтому Дунаевский решил исправить это и в 1888 году организовал назначение наместником молодого графа Казимира Феликса Бадени, который, будучи ранее старостой в Кракове, перенял принципы и образ мышления консервативных краковских политиков. Кроме него, в 1890 году в качестве его заместителя в Национальном школьном совете был назначен профессор Ягеллонского университета Михал Бобжиньски. На новый уровень вышли также русский вопрос и школьная проблема.

Размеры этой книги не позволяют описать все достижения в развитии края, достигнутые в течение полувека. Поэтому остановимся лишь на наиболее важных.

Самым трудным для края делом оказалось освобождение общества от ростовщичества и нормализация кредитных отношений.

Учрежденный для этой цели в 1882 году Национальный банк сначала получил субсидию в размере всего одного миллиона злотых и поэтому расширял свою деятельность очень медленно. Банки же, созданные в частном порядке, часто грешили отсутствием опытного руководства или подвергались нездоровому влиянию, а поэтому зачастую требовали санации или вовсе ликвидации.

При этом худшие воспоминания оставил о себе Деревенский банк, который, выдавая ссуды на сельхозугодия, разорял крестьян чрезмерными процентами и дорогостоящим исполнением долгов. И ликвидация этого банка вряд ли могла их спасти. Наибольшее же потрясение вызвало в 1902 году прекращение платежей Галицкой сберегательной кассы во Львове, директор которой Зима, вопреки уставу, выдал крупные ссуды на предпринятое Щепановским рискованное бурение нефтяных скважин. Поэтому парламенту пришлось принять решение о гарантиях 90 миллионов взносов, и новое руководство банка вскоре покрыло дефицит прибылью и обеспечило развитие данного финансового учреждения. Еще больше усилий пришлось приложить в 1909 году для ликвидации Паевого банка и спасения миллионов сбережений наших эмигрантов.

Тем не менее край пережил все потрясения, потому что в нем не было недостатка в талантливых финансистах, способных сочетать смелую инициативу с осторожностью, среди которых следует назвать прежде всего опытного директора краевого банка Згурского, крупного землевладельца Давида Аврагамовича и маршалка Галицкого краевого сейма графа Станислава Бадени. Не случайно уже в 1908 году сейм принял решение об увеличении уставного капитала Краевого банка до 20 миллионов. К тому же в обществе проснулось чувство бережливости. Сбережения стали размещаться не только в банках, но и в городских и повятовых сберегательных кассах, в авансовых фондах, в кооперативных банках системы Райффайзена, а также в почтовых сберегательных кассах. В результате депонированный капитал в 1912 году оценивался уже в один миллиард крон.

Стало развиваться земледелие и в первую очередь скотоводство. Причем и край, и государство ежегодно выделяли на их развитие значительные субсидии, распределением и использованием которых занимались польские и русские сельскохозяйственные общества и кружки. При этом сельскохозяйственному колледжу, основанному в 1892 году при Ягеллонском университете, удалось преодолеть нежелание помещичьих сыновей получать сельскохозяйственное образование. Было обращено внимание на отвод воды, в которой край остро нуждался, на осушение и орошение земель, на сооружение горных ручьев, чем занялось краевое мелиоративное бюро, чьи расходы росли ежегодно.

Развивалась и угледобывающая промышленность, хотя добываемого ею угля для потребностей Галиции не хватало. Великолепно разрабатывались также нефтяные скважины близ Горлиц и Кросно, в Бориславе, Тустановицах, Сходнице и Слободе Рунгурской, где применялся канадский способ бурения и которые были связаны с нефтеперерабатывающими заводами. И хотя доля иностранного капитала в разработке скважин была слишком велика, нефтеперегонные заводы в Дрогобыче и Лимановой успешно конкурировали с нефтеперерабатывающими заводами в других областях монархии, особенно в Венгрии, которые использовали кавказскую нефть, импортируемую через выходящий к Адриатическому морю портовый город Фиуме.

Наряду со спиртовой промышленностью, доминировавшей в Австрии, развивалось пивоварение в крупных пивоварнях, таких как пивоварня Гетца в Окоциме, эрцгерцога Кароля Стефана в Живце и федеральная во Львове. Крупнейший же в Австро-Венгрии сахарный завод, основанный в 1902 году в городе Пшеворск князем Анджеем Любомирским, при поддержке кредита Национального банка одержал победу в конкурентной борьбе с австрийским сахарным картелем и выиграл приличную квоту. Второй крупный сахарный завод был основан в Ходорове.

Все это подвигало край к созданию крупной обрабатывающей промышленности, которую поддержал сейм, создав отдельный промышленный фонд. Причем если в 1902 году этот фонд составлял 1 400 000 крон, то к 1912 году он вырос до 9 500 000 крон. Кроме того, в 1910 году, используя этот фонд и средства венского банка, сейм учредил во Львове Промышленный банк для создания заводов. При этом участие крупного венского банка в задаче, создававшей конкуренцию промышленности западных провинций государства, явилось явным доказательством доверия, которое вызвало в Вене развитие Галиции.

В результате основание крупных и более мелких фабрик различного профиля заметно ускорилось. Наряду с бельскими возникли новые заводы по обработке шерсти и хлопка, фабрики по производству бумаги, удобрений, красок, конфет и водки, лесопилки и кирпичные заводы, хотя по своим размерам им было далеко до предприятий, построенных при гораздо лучших условиях в Царстве Польском. При этом слабой стороной экономического развития Галиции являлась торговля, сосредоточенная в основном в руках евреев, которые портили за рубежом репутацию Галиции своей нечестностью.

Тем не менее из края уже было что вывозить, и пути сообщения начинали играть все более важную роль. Поэтому наряду с дальнейшим развитием железных дорог и густой сети дорог с твердым покрытием под государственным надзором предпринимались усилия по регулированию речных протоков. В частности, такая работа была проведена на правом берегу Вислы, где в местечке Надбжезье¹⁴⁷ правительство основало порт. В 1914 году начались работы по строительству канала от силезской границы до Кракова, который планировалось продолжить вплоть до Днестра.

В то же время Галиция превосходила два других раздела не в области экономического развития, а по расцвету польской школы и образования.

Основная задача Краевого школьного совета сводилась к разработке такой организации народных школ, которая, порвав с принятой в Австрии моделью, основывалась бы на имевшихся в Галиции отношениях и национальных устремлениях. И такое стало возможным на основании принятого 23 мая 1895 года закона, которому посчастливилось не только быть изданным, но и осуществленным в ближайшие годы во всех подробностях. На его основе были составлены учебные планы и методические указания, изготовлены все необходимые школьные учебники, а также подготовлены учителя. Воспитателями же и надзирателями за ходом образования были назначены многочисленные повятовые и краевые инспекторы.

Реформа была призвана решить проблему, заключавшуюся в том, что и без того нерегулярно посещавшая школы сельская молодежь покидала их стены через шесть лет без необходимых элементарных знаний, а городская молодежь после окончания четвертого класса в случае, если она не переходила в среднюю школу, на этом обучение заканчивала. Поэтому закон предписал, что ребенок может прекратить посещение школы только тогда, когда получит необходимые знания, для чего продлил обязанность детей продолжать посещать школу после шести лет обучения, если в том возникнет необходимость.

Кроме того, реформа была призвана поднять уровень обучения в народных школах, связать его с практической жизнью и пробудить к нему интерес в более широких слоях общества. Поэтому обучение в сельских школах, особенно в старших классах, должно было основываться на сельских и сельскохозяйственных отношениях. Городские же школы, где большое количество учеников позволяло разделить их на пять, шесть или семь классов и назначить столько же учителей, могли выполнять двойную задачу. При этом в четырех младших классах, делая акцент на формально-грамматической стороне обучения, они должны были готовить молодежь к поступлению в средние школы. Для тех же школьников, которые это осилить не могли, предусматривалось дополнительное обучение для приобретения ими знаний, необходимых для практической жизни, то есть для торговой и производственной деятельности, для чего преподавались природоведение, основы счета и чтения чертежей.

Однако в полной мере такую задачу могли выполнить только занятия в трех специальных классах, которые закон предусмотрел открывать в крупных городах, продлив в них срок обязательного обучения до семи лет. Кроме того, спецшколы подготавливали своих учеников для продолжения обучения в профессиональных, промышленных и торговых училищах, а также в учительских семинариях.

Наконец, принимая во внимание тот факт, что молодые люди, окончившие народную школу, особенно в сельской местности, легко забывали изученное, для выпускников трехлетних школ законом была вменена обязанность посещать так называемые дополнительные занятия несколько часов в неделю с целью закрепления и расширения полученных знаний. Новые же оригинальные школьные учебники, написанные с учетом имевшихся отношений в крае и его прошлого, вдохнули в учебный процесс такую жизнь, которой раньше не существовало. И в целом обязательное школьное обучение, проводившееся все более и более строго, препятствовало преждевременному покиданию учениками школьных стен. Кроме того, был основан целый ряд новых семинарий для учителей. Однако численность школ и потребность в преподавателях росли так быстро, что их постоянно не хватало.

Конечно, данная реформа не избежала злобной критики. Причем она исходила не от «мракобесов», а от кругов, считавшихся прогрессивными и шедшими по пути нивелирования. Они ругали широкую массу народных учителей за то, что среди них образовалась более высокая и лучше оплачиваемая каста предметников, которые, окончив педучилища, продолжали совершенствоваться на отдельных курсах, одни в литературе и истории, другие – в естественных науках, а третьи – в рисовании и преподавании ручного труда, что нельзя отнести на счет реакционности и косности критиков.

Ультрадемократическая агитация пыталась убедить крестьян в том, что их обманули, аргументируя это тем, что крестьянские дети должны были учиться меньше, чем городские, посещавшие факультативы, а также тем, что далеко не в каждой сельской школе можно было организовать факультатив по семи предметам. Причем на основании этого делался вывод о том, что факультативные школы необходимо как можно скорее свернуть! Проще же всего этим критикам давалось обвинение в том, что школа не является «национальной», так как она занимается также австрийскими отношениями и информирует о них молодежь, а в школах с большим количеством классов организовано к тому же и преподавание немецкого языка. При этом в подобном обвинении совсем не учитывалось то, что национальный дух школе придают учителя. Ведь Галиции нельзя было отказать в любви к польской родине.

Тем не менее с каждым годом вся эта критика и обвинения слабели, а реформа народных школ развивалась вплоть до Первой мировой войны. Ее продолжили преемники Бобжиньского: Эдвин Плажек, Игнаций Дембовски и уже во время мировой войны Фредерик Цолль.

Результаты сорокалетней работы в области народного образования свелись к тому, что если в 1874 году насчитывалось 2362 народные школы, преимущественно одноклассные, то в 1913 году это число увеличилось до 5963. Причем количество классов в этих школах возросло так, что в них преподавали 17 097 учителей обоего пола. При этом если в 1874 году число посещавших школы детей составляло 172 506 человек, то к 1913 году оно увеличилось до 1 152 048 человек, учившихся ежедневно в государственных школах, идо216778 учеников на дополнительном обучении. Одновременно количество четырехклассных школ увеличилось до 626, пятиклассных – до 87, шестиклассных – до 114, а факультативных – до 115.

Распространению и популяризации образования в широких слоях населения способствовала также частная инициатива по созданию школ, читальных залов, организации лекций и выпуску популярных изданий. В этом плане особенно выделялись «Общество народной школы» и культурно-просветительская организация «Школьная мать» (Macierz Szkolna).

Средние общеобразовательные школы, гимназии и реальные училища находились на содержании у государства, и их число неуклонно росло. Их открывали также повятовые власти с тем, чтобы через несколько лет добиться перевода этих учебных заведений на содержание за счет бюджета государства. При этом их организация основывалась на превосходном австрийском учебном плане от 1848 года, что позволило долго не поддаваться на различные новаторские соблазны.

Своим прогрессом и царившим в них духом средние школы были обязаны учителям, получившим образование в университетах Львова и Кракова. Вступив в Общество учителей высших учебных заведений, они рьяно занимались научной и педагогической деятельностью. При этом Школьный совет сыграл в отношении средних школ важную роль, снабдив их оригинальными польскими учебниками, написанными университетскими профессорами при участии преподавателей гимназий, что позволило значительно поднять уровень обучения. Причем на первый план в нем были выдвинуты польская история и литература. Кроме того, благодаря принятому сеймом отдельному закону новую организацию получили также реальные училища.

Возникло общее стремление населения, особенно у крестьян, использовать средние школы для обеспечения своим детям лучшего положения не только среди духовенства, но и в учительской и чиновнической среде, а также среди представителей свободных профессий. Конечно, подобное явление было здоровым и повышало их интеллектуальный уровень. Однако оно вызывало и давление на учебные заведения с тем, чтобы понизить требования, предъявлявшиеся к уровню преподавания, и дать возможность окончить школу менее одаренной молодежи. Причем этому давлению ни преподавательский состав, ни Школьный совет эффективно противостоять оказались не в состоянии.

Не случайно университетские профессора во всеуслышание жаловались на низкий уровень знаний и умственного развития поступавших в университет абитуриентов. Тем не менее попытки ужесточения требований к качеству знаний выпускников школ не имели успеха, так как этому противопоставлялся аргумент о том, что и без того значительная часть учеников не могла окончить средние школы из-за отсутствия необходимых условий для учебы.

И все же если в 1874 году имелось 12 полных и 7 неполных гимназий, то в 1912 году число средних учебных заведений выросло до 56 государственных и 17 частных, а также 13 женских. Количество же реальных училищ дошло до 14. В результате возникла опасность перепроизводства интеллигенции без средств к существованию, что и произошло бы в Галиции, если бы для огромного слоя обучавшихся в гимназиях и университетах не открылось широкое поле деятельности в возрожденной Речи Посполитой. То, что грозило кризисом, оказалось благом.

Спасение от одностороннего переполнения гимназий власти искали в создании промышленных и коммерческих профессиональных училищ. К тому же по мере развития края учиться в таких школах изъявляла желание и значительная часть молодежи. Поэтому Школьный совет разработал для них образцовые учебные планы с соответствующей подготовкой преподавателей.

В 1885 году в Кракове была открыта высшая экономическая школа с факультетами строительства, механики, технической химии и художественной индустрии, а во Львове появилась низшая школа экономики в составе семи ремесленных училищ со своими мастерскими. Кроме того, во Львове и Кракове были основаны торговые академии. Затем по примеру этих школ в различных населенных пунктах края были созданы многочисленные промышленные и торговые низшие школы, а также расширены училища дополнительного профессионального обучения для нужд промышленности и торговли.

Развитие же сельскохозяйственных школ взяли на себя краевой сейм и министерство края. При этом их деятельность в данном направлении возглавили Сельскохозяйственная академия в Дублянах и средняя сельскохозяйственная школа в Чернихуве. В результате в крае стала расширяться сеть начальных сельскохозяйственных школ.

Постоянно развивались университеты и реорганизованная в 1874 году политехническая школа, открывалось все больше и больше факультетов, учебных корпусов и лабораторий. Так, в Краковском университете с 1889 года стали преподавать сельскохозяйственные науки, а во Львовском университете в 1894 году был основан медицинский факультет. В 1896 году во Львове открыли Ветеринарную академию, а в 1900 году Школа изящных искусств в Кракове была преобразована в академию.