Текст книги "История Польши. Том II. Восстановление польского государства. XVIII–XX вв."

Следует также отметить, что фабричные рабочие Галиции, число которых постоянно росло, боролись за лучшую жизнь в более легких условиях. По примеру соседних австрийских промышленных областей они для этой борьбы тоже создали свою социалистическую организацию, присоединившуюся затем к Польской социалистической партии. Найдя талантливых лидеров, в частности главного редактора газеты «Вперед» Игнация Дашиньского, рабочие начали осуществлять горячую агитацию, главным образом в западной части края, особенно в Кракове, и, используя уличные демонстрации, насилие и забастовки, стали доставлять назначенным для поддержания общественного порядка властям много хлопот и наводить страх на классы имущих.

Когда в Австрии социалистическая пропаганда стала настойчиво агитировать за допущение социалистов в состав Государственного совета путем проведения всеобщего голосования, император Франц Иосиф решил удовлетворить это требование, предполагая, что социальная борьба ослабит национальное противостояние в парламенте. Исполняя волю императора, министр Бадени в 1897 году провел закон, по которому наряду с уже существовавшими куриями была образована пятая курия с определенным числом мандатов, избиравшаяся всеобщим голосованием. В результате в Государственный совет вошло несколько социалистов из Галиции, среди которых был и Дашиньский, получив трибуну для обращения к правительству и стране.

Они воспользовались этим для борьбы за свою социальную программу и обретения широкого влияния путем отмены избирательных курий и проведения всеобщего, равного, прямого голосования на выборах в Государственный совет и в галицкий сейм. При этом в этой борьбе у них имелись громогласные союзники среди народников, которые, хотя и выступали против программы социалистов, не желая допускать их до деревни, видели в избирательной реформе средство для завоевания большого числа мандатов и влияния. Кроме того, социалисты пользовались лицемерной поддержкой городских демократов, которые, хотя и рисковали при всеобщем голосовании потерять ряд мандатов в пользу социалистов, в силу популярности данной идеи высказывались за нее, выдвигая, правда, различные условия, осложнявшие проведение таких выборов.

Если познаньские демократы в ходе «борьбы за культуру» и колонизационной политики поддались общему настрою общества, а галицкие демократы заняли серьезную политическую позицию по отношению к консерваторам, то демократы Царства Польского долго кидались из одной крайности в другую, прежде чем смогли выработать собственную программу и создать свою организацию. Одни, наиболее активные, примкнули к социалистам, другие пытались образовать какую-нибудь прогрессивную партию, а третьи цеплялись за Польскую лигу¹⁶², которая в замке Рапперсвил культивировала идею национальной независимости, отложив ее осуществление до лучших времен, но пропагандировать ее в крае из-за границы не имела возможности.

На эту лигу, а точнее, на собираемые ею народные финансовые средства, опирались те демократы Царства Польского, которые были готовы заняться этой пропагандой, но решили перенести ее организационный центр в Галицию, посчитав, что оттуда ее вести будет легче. С этой целью Дмовский, Поплавский и Балицкий учредили в 1895 году ежемесячный журнал «Всепольское обозрение» («Przegląd Wszechpolski») и стали на его страницах бороться за воплощение своей национально-демократической доктрины.

Они начали с тезиса о непрерывности восстания, сводившегося к тому, что лишенный своей независимости народ должен создать тайное польское правительство со своей казной и армией, которое станет проводить единую для всех разделов общенациональную политику. Правда, их помыслы тоже захватили надежды, которые возникли у поляков, восторженно принявших царя Николая II в 1897 году в Варшаве. Однако, когда политика примирения себя не оправдала, они резко обрушились на нее и в 1899 году выступили в качестве Центрального комитета Национальной лиги с требованием создания единой и независимой Польши.

Главным образом они занимались пропагандой среди крестьян, издавая для них в Галиции специальную газету «Поляк» и переправляя ее через границу. При этом они выдвинули теорию о том, что в политике народа допустим только национальный эгоизм, а не какие-то этические правила. Утверждалось также, что Пруссия выросла именно при опоре на политику эгоизма и что возродиться Польша может тоже только с ее помощью. Этим они порывали со всей прошлой политикой польского народа, гордившегося тем, что, уважая права соседних народов, он заключал с ними союз и укреплял таким образом свою мощь.

Такое изменение в политике в Рапперсвиле сразу осознали и начали протестовать против этого. Поняло его и все польское общество, не исключая народников и социалистов. Ведь политику с позиции силы, а не права мог осуществлять только тот, кто имел эту силу, то есть могущественные государства – Германия и Россия, которые безнаказанно угнетали народы, втянутые в их границы. Однако такая политика, проводимая слабым народом в отношении живущих среди него национальных меньшинств – русинов или евреев, ни в коем случае не могла увенчаться успехом и неизбежно должна была навлечь на польский народ только бедствия и позор.

Тем не менее национал-демократы выдвинули лозунг борьбы с русинами-народниками, которые, стремясь к своему национальному развитию и поддавшись веяниям, главенствовавшим в обществе, выступили против польских помещиков и их политического и экономического положения на востоке края. А ведь до того времени польская политика по отношению к ним заключалась в поиске взаимопонимания с теми националистами, которые проявляли к этому готовность и которые всегда находились, в результате чего борьба смягчалась уступками.

Национальная демократия, отказавшись от такой политики, не привлекла к себе ни консерваторов, ни краковских демократов, издавна представлявших будущее края только в гармонии с русинами, ни социалистов, ни народников, симпатизировавших русскому народному движению, но завоевала часть польской интеллигенции, готовой отстаивать свои официальные позиции, которым угрожала российская конкуренция. При этом наибольшее признание и поддержку национал-демократы нашли у многих помещиков восточной части края, чувствовавших угрозу со стороны социальной агитации русских националистов.

Конечно, национал-демократы могли иметь успех, если бы стали призывать проживавших среди русинов поляков к сотрудничеству с ними на ниве просвещения и возделывания земли, но, выдвинув лозунг борьбы с русинами, а также выступив против их национального развития и мешая любому договору с ними, они свели на нет все то хорошее, что было достигнуто ранее, и только стимулировали этим дальнейший накал страстей и разжигание противоборства. Союз же национал-демократов с подольскими помещиками не помог последним подавить забастовку аграрных рабочих, вспыхнувшую на востоке края в 1902 году. При этом честь и усилия по руководству борьбой с русинскими националистами подольские помещики предоставили национал-демократам, не вступая за некоторыми исключениями в их ряды, но всячески поддерживая деньгами, прикрываясь тем, что поляки растворились среди русинов, сохранив свою польскую идентичность и организацию.

Лозунг борьбы с русинами, столь живо подхваченный на востоке Галиции, оказался не столь актуальным для ее западной части и тем более для Царства Польского, где против русинов, подвергавшихся тяжелейшим церковным и национальным гонениям, было трудно организовать даже самых ярых польских шовинистов. Там польский шовинизм в качестве жертвы должен был получить нечто иное, более ему подходящее. И такой жертвой стали евреи.

Когда агитационные возможности Стояловского в Галиции иссякли, национал-демократы взяли его под опеку и приобрели у него его журналы «Венок» и «Пчелка», чтобы продолжить антисемитскую пропаганду. Правда, до беспорядков больше дело не доходило. Стояловский как депутат продолжал обрушиваться на евреев, а национал-демократы для завоевания сторонников среди низших классов и подрыва влияния польских демократов, шедших заодно с ассимилированными евреями, выступали против еврейского превосходства.

Это была игра с огнем, поскольку начиная от Львова и Кракова процент еврейского населения в городах и местечках являлся достаточно высоким. Добиться же освобождения от засилья евреев в экономике и особенно от ростовщичества и эксплуатации можно было на пути создания христианских кооперативов в торговле, по которому и шло развитие Галиции. Но борьба с евреями привела лишь к их закрытию от всего польского и к союзу со всем, что могло польскость ослабить. Причем в первую очередь это касалось русинов.

В Царстве же Польском евреи, которые во времена Велепольского сблизились с польским обществом и начали с ним ассимилироваться, когда польское восстание было подавлено, в значительной степени пошли за более сильным, то есть за русскими властями. Тем не менее они являлись в польском обществе слишком важным фактором, чтобы для завоевания благосклонности толпы им можно было пренебречь и оттолкнуть от себя, а для тех, кто хотел с ними сблизиться, данную задачу затруднить. Но национал-демократов это не беспокоило, и, по сути, они трудились над тем, чтобы польское общество, борясь против российской власти, все более делало евреев русским союзником и внутренним врагом.

Отказавшись от политики непрерывности восстания и перейдя к националистической политике, национал-демократия на съезде своей партии уже в 1903 году в качестве отправной точки своей деятельности приняла существующие отношения и государственный правовой уклад, поставив перед собой цель завоевать в каждом из трех разделов Польши позицию, обеспечивающую польскому элементу максимально возможную национальную самостоятельность, соответствующую его природной и исторической самобытности. В результате национал-демократы перешли на такую же позицию, какую в свое время занимали хваленые станчики.

В то время как польский народ в прусском разделе отчаянно защищал свой язык и землю, а в русском разделе, скованный оковами, с трудом оправлялся от поражения восстания 1863 года, в австрийском разделе, пользуясь благоприятными условиями, он принялся формировать свой социальный и политический строй. И именно тогда всю эту деятельность потрясли неожиданное поражение России в войне с Японией и последовавшая за ним революция.

Война началась 8 февраля 1904 года нападением японских кораблей и закончилась 5 сентября 1905 года подписанием мирного договора в Портсмуте¹⁶³. После нее силы царизма казались сломленными, и русский народ в ходе различных манифестаций стал требовать конституционных свобод, а на попытки репрессий отвечал всеобщими забастовками и убийством виднейших государственных деятелей. Поддавшись этому охватившему все слои народа стремлению, Николай II уступил. 25 декабря 1904 года он объявил о реформах, 2 марта 1905 года – о встрече представителей рабочих с председателем комиссии для выяснения причин недовольства рабочих в городе Санкт-Петербурге, 20 апреля издал «Указ о свободе вероисповедания», 19 августа подписал манифест об учреждении в России Государственной думы, а 30 октября после заключения мира в Портсмуте и под влиянием всеобщей забастовки рабочих огласил манифест об усовершенствовании государственного порядка и одновременно о свободе слова, собраний и союзов, а также о разрешении создания частных школ и указании в них языка обучения.

К такому повороту событий польский народ в русском захвате, естественно, не мог остаться равнодушным. При этом, рассчитывая на многое, польские партии решили использовать его для польского дела по-разному. Причем меньше всего изменениям в России доверяли недавние примиренцы, так называемые «реалисты», обжегшиеся на неудачных попытках примирения и ясно осознававшие русский национализм. Их руководители, стремясь к автономии, намеревались добиваться ее постепенно и поэтому ограничились требованиями уступок в использовании языка.

Национал-демократы же пошли дальше. Выступая против любых проявлений соглашения с Россией, в том числе и против организации санитарного поезда по инициативе архиепископа Феофила Винсента Попеля, они, правда, высказывались за сохранение мира. Однако, желая показать влияние своей агитации на крестьян и результаты провозглашенного ими национального сопротивления, они уже в феврале 1905 года начали убеждать гмины учреждать в ожидании разрешения правительства польские школы и вводить польский язык в своих учреждениях.

Участие в русской революции приняли только социалисты. Это были члены Социал-демократии Польши и Литвы, а также еврейского Бунда, которые не ставили чисто народные цели и выступали под лозунгами, выдвинутыми в ходе русской революции, тоже образовав Польскую социалистическую партию и выдвинув на передний план уже не лозунг достижения независимости Польши, а только ее автономии. Причем они сильно ограничили свою программу, чтобы не обидеть русских революционеров, которые в отношении Литвы и Руси были столь же ранимы, что и весь русский народ.

Польские социалисты не собирались выходить и за рамки своих прокламаций, организуя митинги, демонстрации и забастовки, особенно всеобщую забастовку, к которой призывались рабочие в ходе русской революции. Дальше пошел лишь Пилсудский, который 13 ноября 1904 года на площади Гжибовского в Варшаве устроил кровавое столкновение с полицией и войсками рабочих, протестовавших против военной мобилизации, затем предпринял попытки склонить на свою сторону лидеров социалистической партии, а потом и всех остальных польских партий для организации восстания.

Когда эти попытки не увенчались успехом, Пилсудский отправился в Токио, чтобы получить от японского правительства помощь для восстания, но встретился там с Дмовским¹⁶⁴, который успел предупредить японские власти о его намерениях. Японское правительство оказалось честнее английского, не раз пытавшегося использовать поляков в своих корыстных целях, но помочь отказалось.

Тем не менее Пилсудский неустрашимо взялся за борьбу с русским правительством, используя для этой цели небольшие группы боевиков, которых он вербовал из числа социалистов, заставляя их присягнуть ему и требуя от них безоговорочного послушания. В результате кровопролитные уличные столкновения с полицией возобновились. Однако борьба сводилась в основном к нападениям на русских сановников, полицейских и предателей, а также на почтовые отделения, монополии и железные дороги для экспроприации казенных денег. Политические же их выступления нацеливались на поддержку забастовок фабричных и аграрных рабочих в сочетании с нападениями на фабрикантов и директоров. Поэтому среди такой неразберихи появились и случаи обыкновенного бандитизма.

На это в феврале 1905 года русские власти отреагировали введением усиленных мер безопасности, а в августе – военного положения. Причем после временной приостановки этого положения варшавский генерал-губернатор генерал от кавалерии Скалой ввел его повторно, беспощадно используя войска и полицию для уничтожения боевиков, которые не дали себя запугать и продолжали сражаться, идя на верную смерть. В этих боях погибли сотни полицейских, а также тысячи поляков в городах, поселках и на виселицах. В целом же широкая публика отвернулась от этой бессмысленной борьбы, тем более что, борясь с властями, она стачками и насильственными действиями рушила результаты собственного фабричного и сельскохозяйственного труда.

Фабричное производство Царства Польского еще с 1901 года пребывало в вызванном войной с Японией кризисе, поскольку затормозилась отправка его текстильных изделий на Дальний Восток. Фабрики, рассчитывавшие на эти поставки, разорялись, в результате чего 20% рабочих потеряли работу. Другим же сокращали рабочее время и снижали заработную плату. Заметно снизилось и производство одежды, а также галантерейных товаров. В результате обрушилась торговля, замедлились движение по железным дорогам и вексельный оборот. Выжила только металлургическая промышленность, работавшая на нужды войны. Все это вело к росту социальной напряженности и всеобщей разрухе, из которой промышленность Царства вышла только после окончания смуты в 1909 году.

Подобным положением воспользовалась национал-демократия, которая, выдвинувшись на передний план общества, чьему существованию угрожало состояние экономики, создала для его защиты собственные боевые группы и развязала кровавую борьбу с социалистическими боевиками. Только в марте 1905 года в ходе братоубийственных боев в Варшаве и Лодзи ежедневно гибли десятки людей.

Консервативные же элементы из числа помещиков, сконцентрировавшиеся в партии реалистов, не желая прибегать к таким мерам в борьбе с социалистическим террором, симпатизируя национал-демократам, просто ожидали окончания борьбы. Окончательно силы борцов были исчерпаны в 1906 году, и их оставшиеся в живых лидеры бежали в Галицию, чтобы продолжить реализацию идеи независимости под крылом австрийского Генерального штаба.

Когда наступили выборы в российскую Государственную думу, поляки в Царстве Польском вручили свою судьбу в руки национал-демократов, доверив им все мандаты. Находившиеся же в абсолютном меньшинстве социалисты от выборов уклонились, выразив тем самым протест в отношении нарушавшего их права избирательного закона.

По примеру парламентских фракций в Берлине и Вене польские депутаты в Петербурге тоже создали собственную парламентскую фракцию и приняли программу реалистов по урегулированию взаимоотношений с Россией, которые за это предоставили им право ее осуществления. Затем от лица польской фракции в Думе Роман Дмовский заявил, что данная фракция придерживается российской государственности и что ее программа ограничивается лишь требованием предоставления автономии для Царства Польского и равноправия для поляков в России.

Эта программа шла не так далеко в достижении уступок, каких добился для Царства Польского Велепольский, когда оно было объединено с империей только династическим союзом, а требовала лишь такой же автономии, какую поляки получили в Галиции. При этом попытки сохранить ограниченность программы предпринимались настолько строго, что избранные в Литве польские депутаты не присоединились к польской парламентской фракции в Государственной думе и примкнули к русской Конституционно-демократической партии (партии кадетов), которая казалась им наиболее близкой в отношении польского вопроса.

В своей тактике польская парламентская фракция в Государственной думе тоже следовала примеру Галиции, стараясь стать нужной правительству и поддерживая его требования, чтобы добиться уступок для края и народа. Она считала, что, противодействуя революционным усилиям социалистов в Царстве и борясь с ними, польское общество снимет с себя ответственность за их действия. Однако все эти расчеты, к сожалению, не оправдались.

Русский народ быстро оправился от крупного военного поражения, так как счел его отправной точкой своего возрождения в новом конституционном строе. Он снова почувствовал себя могущественным, поскольку основывал свою силу не на царе, а на себе самом. Русские сосчитали свою численность, измерили территорию, которой владели на земном шаре, а затем, проникшись величием, решили претворить идею своего превосходства на всем протяжении Российского государства, ликвидировав любую обособленность так называемых инородцев.

Под давлением этих националистических устремлений и следуя примеру Берлина, Николай II еще до созыва Думы 6 мая (23 апреля) 1906 года утвердил свод «Основных государственных законов Российской империи», в которых провозгласил единство и неделимость России и сделал русский язык государственным, оставив автономию только Финляндии. При этом Царство Польское он даже не упомянул.

В свою очередь, не удовлетворившись этим, Первая Государственная дума тоже предложила радикальную политическую и социальную программу, но после нескольких недель ее обсуждения 21 июля 1906 года была распущена, а протест против этого, поднятый большинством ее членов в Выборге¹⁶⁵, так и остался без ответа. Не лучшая судьба постигла и Вторую думу, созванную после новых выборов в марте 1907 года, хотя она и приняла бюджет и объявила новый рекрутский набор.

Польская фракция тоже внесла значительный вклад в принятие этих законов, поскольку они получили одобрение лишь благодаря ее создавшим большинство тридцати семи голосам. В свою очередь, фракция ожидала, что правительство поддержит ее просьбу от 28 апреля о предоставлении автономии Царству. Однако произошло обратное. Более того. Предложение об автономии не прошло, а правительство почувствовало себя оскорбленным тем фактом, что самые важные вопросы были решены голосами поляков.

Поэтому царь, распустив манифестом от 16 июня 1907 года Вторую думу, повелел изменить ее устроение таким образом, чтобы инородцы не могли решать чисто русские вопросы. В результате количество депутатских мандатов от Царства сократилось до четырнадцати. При этом два из них были зарезервированы за русскими – один в Варшаве, а другой в Хелмщине. У правительственного руля встал министр Столыпин, который, сломив революцию железной рукой и проведя выборы в Третью думу на основе ограниченного избирательного закона, сделал ее послушным орудием своей основанной на далекоидущем российском национализме политики. В результате примиренческая политика польских национал-демократов потерпела крах. На выборах в Третью думу Дмовский в Варшаве проиграл и большинством голосов был избран еврейский кандидат Ягелло.

Ходатайство же о предоставлении Царству Польскому автономии было внесено в Думу как раз в тот момент, когда она оказалась охваченной националистическим угаром настолько, что даже ограничила обособленность Финляндии, хотя у той никакого восстания на совести не имелось. К тому же автономию в Царстве Польском требовалось строить практически заново с нуля, не говоря уже о царившей в нем анархии, вызванной нападениями и забастовками социалистов, а также военным положением, которое, несмотря на самые суровые наказания, не смогло быстро с ней покончить. Не оправдались и надежды национал-демократов на то, что, благодаря их противодействию социальной революции и лояльному поведению в Думе, царское правительство сохранит хотя бы то, чего им удалось добиться юридически или фактически в ходе общей борьбы за конституцию.

Все началось в начале 1906 года с наложения суровых наказаний на войтов и писарей гмин, а также штрафов на гмины, которые по указке национал-демократов самовольно ввели польский язык в канцеляриях и сельских школах, и за дозволение без разрешения домашнего обучения. За этим в сентябре последовало закрытие общества «Сокол»¹⁶⁶, а в 1907 году – «Матежи школьной» («Школьной матери»), которая за короткий промежуток времени развила бурную деятельность в области народного просвещения и показала, чего поляки могут достичь своими силами.

Эта «Матеж», собрав в общей сложности 800 000 рублей пожертвований, разместила в своих школах 63 000 детей и еще 24 000 в детских садах и начала подготовку к проведению учительских семинаров. Однако вся эта работа оказалась перечеркнутой одним росчерком пера. Причем подобное досадное поражение спровоцировала забастовка школьной молодежи, устроенная национал-демократами в начале 1905 года в университете и в русских средних школах Царства Польского, чтобы добиться их ополячивания.

Несмотря на многочисленные предостережения благоразумных людей о том, что забастовка нанесет лишь большой вред молодежи и к цели не приведет, она продолжалась до осени 1908 года. Тогда власти, чтобы заполнить студенческие скамьи, открыли доступ в Варшавский университет не окончившим средней школы русским семинаристам и, назначив им стипендию, привлекли в результате в Варшаву нежелательные элементы. В октябре того же года они закрыли некоторые польские частные средние школы и разрешили их открыть только тогда, когда представители трех польских легально действовавших общественных группировок – национал-демократов, реалистов и партии Польского прогрессивного союза – не выступили против забастовки.

О дальнейших нападках русского национализма на польскую национальность мы расскажем, повествуя о кануне мировой войны.