Текст книги "История Польши. Том II. Восстановление польского государства. XVIII–XX вв."

В результате за действия отдельных лиц страдали целые деревни. Виновных и невиновных вешали без суда и следствия, сжигали для острастки целые селения, а их жителей десятками тысяч отправляли в Россию. На всех подозрительных лиц, прежде всего помещиков, налагалась контрибуция, чтобы разорить их как главную опору польскости. Для этой же цели было осуществлено освобождение крестьян даже в самых отдаленных уголках без учета каких-либо предписаний, в том числе и в Августовской губернии¹⁰⁹, которая, хотя и относилась к Царству, как ближайшая к Литве, временно находилась под властью Муравьева. И делалось это для привлечения крестьян к участию в так называемой «деревенской страже», оказывавшей помощь войскам в выслеживании повстанцев.

Рука об руку с этим ослаблением польского элемента шло изгнание поляков из учреждений, где задержались лишь немногие, и запрещение польского языка в начальных школах. Причем русский язык преобладал в общественной жизни настолько, что родной запрещалось использовать даже в общении между людьми в общественных местах и на улице.

Не забывал Муравьев и о духовенстве. Приговоры по наказанию за участие в восстании ксендзов не ограничивались заключением под стражу, а доходили вплоть до смертных казней через повешение. При этом виленский епископ Адам Красинский и целый ряд приходских священников были осуждены на изгнание. Муравьев ополчился даже на придорожные кресты, которые, по его мнению, придавали окрестностям польский вид. Дело дошло до того, что он начал насильно обращать в православие отдельные католические приходы, находившиеся среди православных. Наконец, мера применяемых в Литве все более жестоких средств дошла до критической отметки. А поскольку виной этому явилась не система правления, то после окончания восстания отстраненные Муравьевым от власти литовские министры обрушились на него с критикой. В результате Александр II вынужден был к ней прислушаться и в конце апреля 1865 года отправил Муравьева в отставку.

Еще хуже последствия восстания проявились на Волыни. Когда польские энтузиасты пошли в народ с целью доведения до него текста так называемой «Золотой грамоты», в которой Национальное правительство обещало русским равенство и гражданские свободы с наделением их землей, предоставлением свободы вероисповедания и использования русского языка в школах, судах и других земских учреждениях, то они натолкнулись на ненависть со стороны русского населения. Взбаламученное чиновниками, оно стало набрасываться на повстанцев и жестоко с ними расправляться.

Экспедиция, организованная в Галиции под командованием перешедшего границу генерала Юзефа Высоцкого, оказалась разгромленной российскими войсками возле поместья Радзивиллов. Затем известный заговорщик Зыгмунт Милковский еще до того, как смог прорваться на Подолье, был обезоружен румынами.

Скрывавшееся же в Варшаве Национальное правительство нашло себе применение, особенно после того, как к нему присоединились белые. Ему не подчинились только наиболее рьяные красные, которые, сохраняя отношения с неисправимым заговорщиком Мерославским, неизменно стремились захватить власть. Утомив своими выкрутасами более спокойные элементы, в августе они встали у руля. Их лидером был Игнаций Хмеленский.

При этом отрицательная сторона тайных правительств становилась все более опасной. Чтобы укротить непокорных и предателей в городах и деревнях, Национальное правительство и его различные инстанции в провинциях и боевых отрядах без всякого следствия выносили обвиняемым смертные приговоры и приводили их в исполнение с помощью так называемых «кинжальщиков» и «вешающих жандармов». И хотя Национальное правительство пыталось ограничить их действия, его указания не возымели никакого действия. Казнили виновных и невиновных, и поэтому все более погружавшееся в пучину террора общество начало от этого правительства отворачиваться. Вызвавшие же восстание благородные стремления, как в самом крае, так и за его пределами, приобрели мрачный оттенок, ибо русское правительство не преминуло раструбить об этом.

Другим средством, которым для оживления восстания воспользовалось Национальное правительство, явилось хищение из правительственной кассы Царства 3 602 460 рублей, совершенное сотрудниками этой кассы из числа поляков. Однако в результате Россия лишь получила в свои руки дополнительный аргумент относительно того, что чиновникам польской национальности доверять нельзя.

Тем не менее Велепольский, которого это происшествие затронуло больше всего, несмотря на разгар боев российских войск с повстанцами, сохранил за собой пост начальника гражданского правительства. Будучи отрезанным от общества, охраняемый в правительственном здании от покушений, он, однако, вопреки требованию уйти в отставку, держался, чтобы за границей не подумали, будто правительство отвергло все уступки.

Архиепископ Фелинский не остался с Велепольским до конца. Когда вспыхнуло восстание, 15 марта 1863 года он с учетом свершившегося факта направил царю письмо, призвав его «сделать поляков независимым народом, связанным с Россией только узами ее династии». Это письмо попало в заграничные журналы, и в июне Фелинского сослали в российский Ярославль. В июле же в отставку наконец был отправлен и Велепольский, который, будучи уже физически сломленным, уехал в Дрезден, где и пребывал до своей смерти в 1877 году.

Сложнее было удалить из Варшавы великого князя Константина. Его роль как наместника подошла к концу. Ведь попытка осуществления политики примирения провалилась, а для проведения все более жестких репрессий брат императора как исполнитель подходил менее всего. Поэтому в Варшаву направили генерала Берга, чтобы заменить великого князя в его отсутствие. Правда, перед выездом в Петербург Константин в последний момент добился от царя разрешения еще раз попытаться договориться с поляками. После этого он послал к находившемуся в Париже Замойскому полковника Бонтемпса, с заданием спросить его, захочет ли тот, идя рука об руку с великим князем, заняться успокоением края и занять пост начальника гражданского правительства с тем, чтобы создать соответствующие условия. При этом полковник Бонтемпс должен был предупредить Замойского, что в противном случае великий князь покинет Варшаву, а сам край станет добычей самого жесткого военного террора.

Однако Замойский, надеясь на вмешательство великих держав, ответил отказом, и великий князь покинул Варшаву. 31 октября Александр II направил из Ливадии Константину послание, в котором, поблагодарив его за труды на посту наместника Царства, пообещал, что тот сможет вернуться к данной работе после подавления восстания, «когда установленный порядок позволит мне возобновить начатое дело, когда обстоятельства предоставят возможность вновь ввести институты власти, принадлежащие Царству Польскому, что является одним из моих самых искренних и настоятельных желаний».

Трудно поверить в искренность этих пожеланий, которые, если только они не были продиктованы стремлением подсластить отзыв своего брата, были призваны скрыть истинную русскую политику по отношению к зарубежным странам. Ведь Наполеон III, проиграв кампанию по вмешательству в польские дела, в своей известной речи 5 ноября выдвинул идею о созыве европейского конгресса. Однако никакого отклика со стороны соответствующих правительств не последовало. Тем не менее польские повстанцы еще не теряли надежды.

Такую надежду, отвергая обвинения тех, кто выступал за прекращение восстания, в частности, выразил в своем послании к Национальному правительству от 24 февраля 1864 года князь Владислав Чарторыйский. Причем его надежды основывались на последствиях войны, которую Пруссия и Австрия развязали из-за датского Шлезвига. Однако уже в следующем послании от 24 апреля на основании аудиенции у императора Наполеона III и беседы с английским посланником Шарендоном он сообщил Национальному правительству, что полякам на Францию и Англию рассчитывать не стоит.

С октября 1863 года восстание возглавлял Ромуальд Траугутт. Однако к тому времени оно себя уже исчерпало и являлось больше видимостью, чем реальностью. Последними его отголосками были действия генерала Юзефа Гауке-Босака в Келецком воеводстве и ксендза Станислава Бжуски на Подляшье. Казнь же Траугутта и четырех членов Национального правительства, повешенных 5 августа 1864 года¹¹⁰ в варшавской цитадели, стала зримым свидетельством окончания восстания.

Перед этим, чтобы выбить оружие из рук восставших, император Александр 11 освободил крестьян в Царстве Польском указом от 2 марта 1864 года, согласно которому:

1) земля, остававшаяся в распоряжении крестьян в частных, административных и правительственных имениях, переходила в их полную собственность независимо от того, на основании чего эта земля ранее использовалась и какие повинности с ней были связаны;

2) с 15 апреля 1864 года крестьяне освобождались от всех повинностей в пользу помещиков, но в дальнейшем должны были уплачивать в казну поземельный налог;

3) помещики за недополученные платежи от крестьян получали компенсацию от правительства по ликвидационным грамотам.

Под освобождение не подпадали только созданные помещиками кабацкие поселения (фермы), мельничные слободы, поселения при кирпичных заводах и кузницах, а также поселения овцеводов, садовников и дворовой челяди, располагавшихся не в деревнях, а при фольварках, и, наконец, поселения егерей при поместьях, усадьбах или в помещичьих лесах.

При этом интересы помещиков не учитывались. Землю в собственность со всеми постройками и инвентарем получали не только крестьяне, имевшие не менее трех моргов, но и те, кто владел меньшими наделами, и даже дворовые слуги в случае обладания ими в деревнях собственным зданием с полоской земли. Причем значительной части безземельных крестьян, утративших ранее свои наделы в ходе так называемого «упорядочивания земель», на землях, покинутых до того крестьянами, а также в майоратских и казенных поместьях были дарованы земельные участки величиной вплоть до шести моргов.

С той же даты указом отменялась патримониальная юрисдикция помещиков и власть, связанная с должностью войта гмины, вместо которой вводились общие собрания гмин, состоявших из определенного числа крестьянских деревень и дворовых фольварков. При этом гминой управляло собрание, в котором имели право принимать участие все землевладельцы, обладавшие более чем тремя моргами земли, священнослужители и чиновники повятовой полиции. В свою очередь, данные собрания получили полномочия принимать решения по вопросам, касавшимся интересов всей гмины и избрания ее должностных лиц.

Исполнительную власть осуществлял войт с помощью старост громад. Он же вместе с присяжными вел гражданское и уголовное судопроизводство по мелким делам, играя роль тминного суда. Войту подчинялись солтысы, возглавлявшие отдельные деревни, то есть так называемые громады, входившие в состав гмины. В свою очередь, каждая деревня имела свое собрание, принимавшее решения по деревенским вопросам. Однако все эти органы тминных властей находились под широким надзором и руководством повятовых начальников, являясь послушными исполнителями их воли.

Участникам сельских громад предоставлялось право совместного осуществления рыболовства, охоты, общего использования пастбищ и сервитутов в сельскохозяйственных угодьях и в лесах фольварков. Им даже было предоставлено право пропинации, доход от которой, однако, следовало направлять в фонд процентных ставок по ликвидационным грамотам. Тем не менее сервитуты оставались настоящей язвой, осложнявшей отношения между крестьянами и владельцами фольварков с принадлежавшими им пастбищами и лесами.

Для проведения всей этой реформы, исключая суды и административные органы, царь создал Учредительный комитет в Царстве Польском под председательством наместника, Ликвидационную комиссию и Комиссии по делам крестьянства (от одной до четырех в каждой губернии). При этом, чтобы осуществить радикальные устремления на польской земле и излить ненависть к польской шляхте, к данным органам власти было привлечено множество деятелей из России. Так, в Учредительным комитете главную роль играл князь Черкасский и один из разработчиков указа по отмене крепостного права в России Милютин.

Они приложили немало усилий, чтобы польские крестьяне знали, что они обязаны владением землей именно русскому царю, не давая распространиться знанию о том, что идея их освобождения принадлежала польскому повстанческому правительству. А ведь в преамбуле указа об освобождении крестьянства сам царь Александр II сетовал на то, что отмена крепостного права, несмотря на его намерения, запоздала, обрушившись на помещиков Царства и польское восстание, признав тем самым, что оно все же сыграло определенную роль в освобождении крестьянства.

Предпринятое русским царем освобождение крестьянства тяжело отразилось не только на стремившейся сохранить крепостное право шляхте, но и на всем польском народе. Ведь в результате этого наиболее многочисленный класс крестьян отгородился не только от шляхты, то есть помещиков, но и от других слоев польского общества. Конечно, крестьяне сохранили польский язык и свою католическую веру, но при этом встали на сторону своего благодетеля – царя, и потребовалась смена поколений, прежде чем они освободились от такого заблуждения. При этом самоуправление гмин облегчило их отделение от помещиков, а доверие крестьянства завоевал российский крестьянский комиссар и начальник повятов. Потребовались годы, чтобы появилось новое поколение крестьян, освободившееся от воспоминаний о данном указе, и новое поколение помещиков, которое немало потрудилось для того, чтобы установить с освобожденными крестьянами доброжелательные отношения и начать втягивать их в совместную гражданскую работу, а также пробуждать у них национальное самосознание.

Тем не менее, несмотря на все эти негативные стороны, указ

1864 года явился точкой отсчета в охватившем все польское общество стремлении к возрождению страны и придал ускорение усилиям поляков по преодолению последствий разделов Речи Посполитой.

Глава III
Политика органичной работы (1864-1908 годы)

Восстание уже закончилось, но созданное для истребления его остатков полицейско-военное правление продолжало свою работу. Генерал-полицмейстер, заседавший в Административном совете Царства Польского и распоряжавшийся целой сетью военачальников, по-прежнему в полной мере проводил политику террора до мая 1865 года, а затем в несколько ограниченном масштабе до 1867 года. Грозный же литовский генерал-губернатор Муравьев в 1865 году ушел в отставку.

Тогда, как, впрочем, и сейчас, было трудно подсчитать последствия репрессий за восстание. Кроме погибших непосредственно в бою, насчитывалось около 400 повешенных или расстрелянных по приговору суда, более 4000 приговоренных к каторжным работам и 700 направленных в арестантские роты. Десятки тысяч были отправлены вглубь России или в Сибирь. Причем это коснулось в первую очередь литовских мелких шляхтичей, чтобы ослабить в Литве влияние Польши и католической церкви.

Конечно, освобождение крестьян на долгие годы превратило их в послушное орудие в руках российских властей. Но это не заставило крестьянство забыть польский язык и свою католическую веру. Вот почему, хотя помещики и потеряли в ходе отмены крепостного права больше, чем полагалось, польскость не понесла никаких потерь.

Однако наибольшим ударом для нее явилась конфискация 1660 поместий в Царстве и 1794 в Литве, которые после раздробления переходили в русские руки с тем, чтобы внедрить русский элемент в сердце Польши. Не случайно указ от 15 декабря 1865 года запрещал лицам польского происхождения приобретать имущество в Литве и Червонной Руси путем купли-продажи, оставляя им только наследственное владение по праву кровного родства, а дискредитировавшим себя гражданам предписывал в срок до двух лет продать свое имущество и выселиться из страны. В то же время различные положения данного указа облегчали русским переселенцам, в основном чиновникам, приобретение имений. Указ же от 1869 года подтвердил контрибуцию, которую Муравьев наложил на польские поместья и определил ее как 5-процентную пошлину, уплачиваемую лицами польского происхождения в литовско-русских губерниях.

Система преследования польскости развивалась уже во время восстания. В результате не только русское дворянство из разных губерний, но и все либеральные и прогрессивные элементы, на которых рассчитывали вожди польского восстания, присоединились к мести в отношении поляков и отняли у них всякую организационную, национальную и церковную идентичность. Им казалось, что только так можно было предотвратить опасность новых польских восстаний и нового иностранного вмешательства. При этом громче всех звучал голос Каткова¹¹¹, который в широко читаемом издании требовал «объединения» и русификации.

Такое требование имело теперь иное значение, чем после 1831 года, так как в русском обществе заметно возросла численность и значение бюрократии, готовой взять на себя эту задачу в Польше. Теперь уже не только генералы и сановники, имевшие заслуги при усмирении восстания, набросились на конфискуемые поместья. Наряду с ними в конторы устремилась голодная толпа русских писарей, чтобы вытеснить из них поляков. Причем все они, скорее всего, по своим убеждениям являлись демократами, почти революционерами. Возмущенные тем, что польское восстание помешало развитию демократических реформ в России, они ринулись в Царство Польское и отобранные у Польши провинции, чтобы сломить там господство шляхты и по простоте душевной претворить в жизнь свои демократические убеждения. При этом их вовсе не заботило то обстоятельство, что, действуя как орудие царского деспотизма, они укрепляли его в Польше, а тем самым и в России.

Между тем для проведения новой политики в Царстве Польском существовавшие там власти, хотя они в ходе восстания и ставили русских во главе своих учреждений, не годились. Для этого требовались другие органы, состоящие из одних россиян. Причем в момент падения восстания таких образовалось два. Одним из них был Организационный комитет, созданный в Варшаве под председательством наместника и обладавший законодательной, а также исполнительной властью, определенной царскими указами. Первоначально задуманный для осуществления освобождения крестьян и создания новой тминной организации, он расширил сферу своей деятельности, чтобы ввести в Царстве Польском систему русских губерний. Однако сделать это он мог, только добиваясь повышения авторитета монарха и его новых указов. Поэтому Александр II и учредил при себе в Петербурге отдельный Комитет по делам Царства Польского.

В 1866 году с отмены отдельного бюджета Царства Польского и подчинения его акцизов Министерству финансов Российской империи началась так называемая унификация. В том же году на заседании вышеназванного комитета Александр 11 заявил, что общей целью всех проводимых в Царстве Польском преобразований является окончательное и органическое слияние этой части государства с другими его частями, и поручил постепенно, но как можно скорее упразднить правительственные комиссии и все центральные органы, свернуть деятельность Административного и Государственного советов и, подчинив их министерствам в Петербурге, осуществить единство в работе правительства империи. И эта задача была выполнена быстро.

В конце декабря 1866 года в Царстве Польском была введена новая организация из десяти губерний и 85 повятов (уездов) по российскому образцу, которым было передано рассмотрение вопросов, связанных с деятельностью католического духовенства.

При этом назначенным из России губернаторам и начальникам повятов для осуществления военно-полицейских функций придали в помощь русскую жандармерию и земскую стражу¹¹².

Было упразднено отдельное почтовое управление, а в начале 1867 года – Счетная палата и отдельное контрольное финансовое управление. В том же году вопросы связи передали соответствующему министерству, а на месте упраздненной правительственной казначейской комиссии возникла временная коллегия, которую затем также передали соответствующему министерству. Была свернута и деятельность комиссии вероисповеданий и общественного просвещения, что восстановило упраздненные ранее научные округа как министерские органы. Также оказались ликвидированы Государственный совет и существовавшая еще при наместнике дипломатическая канцелярия. В 1868 году была упразднена и комиссия внутренних дел.

Формальное упразднение Административного совета, то есть отдельного правительства Царства, было осуществлено указом от 15 июня 1868 года, а его функции, какие не были переданы в ведение русских министерств, оказались распределенными между наместником и Учредительным комитетом. В 1870 году было принято решение преобразовать Банк Польши в пункт обмена Государственного банка с лишением его права выпуска собственных кредитных билетов. В 1871 же году новая административная организация Царства Польского и освобождение крестьянства были уже настолько осуществлены, что в апреле возник вопрос об упразднении и Учредительного комитета.

Однако оставалось еще самое трудное дело – внедрение в Царстве Польском русского права и судебной системы. Этим и озаботился Учредительный комитет, создав отдельную юридическую комиссию. Занималась данным вопросом также личная канцелярия монарха. Тем не менее суды по русскому образцу были учреждены и открыты только в июле 1876 года. Исключение, правда, составили суды присяжных и избрание мировых судей. Был введен Уголовный кодекс России, но с отменой кодекса Наполеона, с которым русское гражданское право не могло поспорить, и польского ипотечного права решили повременить. Поэтому польский нотариат и казначейская прокуратура сохранялись.

С введением русской организации органов власти в Царстве Польском и с назначением в них русских чиновников было связано и введение в них русского языка в качестве официального. Такое происходило сначала по факту, против которого возражать никто не смел, но затем это было санкционировано юридически. Указ от 11 марта 1865 года о сворачивании комиссии внутренних дел определил, что административным языком должен быть русский.

Поляки удержались только на низших чиновничьих должностях, на которые кандидатов из числа россиян найти не удалось, хотя правительство и оплачивало переезжающим в Царство Польское расходы по переселению и предоставляло различные льготы.

Последним наместником Царства Польского был генерал Берг. После его смерти в 1874 году во главе Царства Польского поставили Павла Евстафьевича Коцебу, но уже только в качестве генерал-губернатора, как и в других областях Российской империи, в частности в Вильно и Киеве. На этом государственное своеобразие Царства Польского закончилось, а название «Царь Польский» осталось лишь в титуле российского императора¹¹³. Губернии же, подчинявшиеся варшавскому генерал-губернатору, пытались называть Привислинским краем.

Отняв у польского народа строй, в котором он мог развиваться, поляков водрузили в прокрустово ложе, каковым для него явилась русская организация. Распустив существовавший в Варшаве Благотворительный совет, российское правительство пошло еще дальше и решило отравить исторические корни, а также исказить истинные факты народной жизни с помощью русской школы.

Уже 11 сентября 1864 года Александр II издал указ о введении нового закона о школах, датированного Югендгеймом, где, изменив прежний закон 1862 года, установил принцип, согласно которому каждая населяющая Царство национальность должна была иметь свою школу, и, признав население, исповедующее грекоуниатскую веру, русским, во исполнение данного принципа ввел для него русские школы. Причем одна русская гимназия согласно этому указу была открыта в Варшаве.

Стараясь не раздражать польских крестьян, которых правительство пыталось склонить на свою сторону, указ поощрял их в учреждении польских школ, в которых русский язык должен был становиться предметом изучения лишь по требованию громады. Однако дуновение этого либерального поветрия длилось не долго. У руля встал реакционный министр Дмитрий Толстой, и под его влиянием новый школьный закон от 1866 года стал предусматривать уже два типа средних школ – русскую и смешанную. Причем преобладал первый тип, а второй служил своеобразным переходом, где русскую историю и географию сразу же преподавали на русском языке, а через два года обучения – историю, географию, физику и математику на том же языке.

В 1869 году русскими стали уже все средние школы, а польский язык разрешалось использовать только при изучении религии. Причем такое положение распространялось и на частные школы. При этом польский язык должен был преподаваться на русском языке, как у учеников русской национальности.

Одновременно вместо Польской главной школы 24 октября 1869 года в Варшаве был открыт русский университет, а затем Сельскохозяйственный и лесной институт в Пулавах.

В результате на польской земле на месте разрушенной польской школы возникла русская гимназия и высшая школа с русскими учебниками и учителями, враждебными всему польскому. И хотя поляки сначала хотели избегать ее, но, подчиняясь необходимости, вынуждены были все же посылать в нее свою молодежь, так как возможности отправлять ее в польские школы в Галиции не было.

Потеряв собственную административную систему и собственную школу, польское общество все еще могло рассчитывать на организацию своей католической церкви, которая отличалась от Русской православной церкви, но царь Александр все больше склонялся к преследованию польских католических священников за их участие в последнем восстании. Решив сломить независимость католической церкви, он не колебался при выборе средств и, прибегая к насилию, не оглядывался на ее главу и действовал ей наперекор. Причем удары, какие он, преследуя эту цель, наносил по католической церкви, носили последовательный характер.

Первым ударом явился указ от 8 ноября 1864 года, во исполнение которого было закрыто множество монастырей, обвиненных в поддержке восстания. Остальные же Александр II отдал под юрисдикцию епархиальных епископов, выведя их из-под власти провинциальных и монашеских генералов, лишив их тем самым всякой автономии. Забрав монастырские земли и запретив собирать пожертвования, он предоставил монахам скромные площади, ограничил их численность и наложил запрет на прием послушников до тех пор, пока их количество в результате вымирания не достигнет минимума.

Этому же намерению соответствовал и указ от 26 декабря 1865 года. По нему светское духовенство¹¹⁴ потеряло все свое имущество, служившее ему средством к существованию, и стало получать правительственную пенсию, размеры которой, начиная с викария и кончая епископом, соответствовали занимаемому положению. Причем занятие всех должностей, в том числе даже высших, зависело от разрешения правительства, а любое сопротивление его приказам грозило изгнанием в административном порядке в отдаленные места России.

Национализировав, таким образом, католическое духовенство, Александр II прилагал все усилия, чтобы вывести католическую церковную иерархию из-под власти Святого Престола. Так, указ от 22 ноября 1866 года под угрозой тяжелого наказания запретил все контакты с Римом, указ от 4 декабря того же года отменил конкордат 1847 года, а указ от 22 мая 1867 года подчинил епископов Царства Духовной коллегии в Санкт-Петербурге, расширив сферу ее деятельности. При этом речь шла, конечно, о том, чтобы, оборвав все связи между польским духовенством и Римом, создать некую независимую польскую церковь, а затем перевести ее в православие.

Все это происходило в постоянной борьбе и под протесты Святого Престола, что проявилось уже с началом польского восстания. В частности, папа Пий IX, помня о пагубных последствиях осуждения папой Григорием XVI польского восстания в 1832 году, не хотел следовать этому примеру, но и не желал присоединяться к демаршу великих держав по польскому вопросу. Избрав промежуточный путь, он написал 21 апреля 1863 года Александру II письмо, в котором, осуждая участие духовенства в политической агитации и в вооруженной борьбе, подчеркнул, что одной из главных причин этого является ограничение юрисдикции епископов и папы римского. На это Александр II ответил, что причина зла кроется в союзе духовенства с революцией. Тогда папа в августе, сжалившись над подвергавшимися гонениям поляками, организовал шествие и помолился за Польшу, а год спустя, 24 апреля 1864 года, произнес речь, в которой публично обвинил царя в подталкивании польского народа к бунту творимыми в Царстве Польском жестокостями и притеснениями католиков под прикрытием действий по подавлению восстания. При этом он добавил следующее: «Мы умеем отличать социальную революцию от борьбы за свои права народа, который борется за независимость и веру, отстаивая свою религию».

27 декабря 1865 года на аудиенции у папы римского российский дипломат барон Мейендорф допустил неслыханное для его положения высказывание, заявив, что католицизм означает то же, что и революция, на что Пий IX указал ему на дверь. Когда же указы, разрушавшие организацию церкви в Польше, начали следовать один за другим, а Каменецкая епархия была упразднена и польские епископы и высшее духовенство подверглись ссылке вглубь России, папа на консистории¹¹⁵ 29 октября 1866 года, осудив восстание, выдвинул публичную жалобу в отношении гонений на церковь в Польше и велел объявить сбор документов, подтверждающих эту жалобу. 17 октября 1867 года в энциклике, адресованной всем епископам мира, он осудил уже Римско-католическую духовную коллегию в Санкт-Петербурге как нелегитимный орган власти и запретил российским католическим епископам принимать участие в ее работе.

Давление со стороны папы усиливалось, так как польское духовенство в своем сопротивлении оказалось слабым. Исключение составил епископ Винценты Попель. После отказа послать своего делегата в Санкт-Петербургскую коллегию, в 1867 году он был сослан. Когда же приславший своего делегата епископ Лубенский по требованию Рима отозвал его, то тоже немедленно был сослан и умер в пути. И тогда другие епископы и епархиальные администраторы, испугавшись правительства, послали делегатов, оправдываясь тем, что не хотят сделать епархии жертвами анархии. Нашелся и епископ in partibus¹¹⁶ Станевич, управлявший Могилевской архиепархией, а также настоятель доминиканцев Стацевич, которые заняли посты в Римско-католической духовной коллегии в Санкт-Петербурге и не отказались от них, несмотря на предостережения Рима и угрозы отлучения от церкви.