Текст книги "История Польши. Том II. Восстановление польского государства. XVIII–XX вв."

Дело заключалось в том, что русские как в Галиции, так и на юге России говорили на своем языке, несколько различном в разных областях, и на этом языке стали печататься народные сказки и песни. В Киеве образовалось тайное политическое общество под названием Кирилло-Мефодиевское братство. Появился также талантливый народный поэт Тарас Шевченко, писавший об Украине, ее природе и истории, под влиянием которого стала развиваться польско-украинская поэтическая школа.

Однако львовский Русский народный совет не захотел заниматься народной литературой и не стал выполнять решение созванного в 1848 году во Львове русского съезда, высказавшегося за признание народного языка в качестве официального. Причем данный совет оправдывал такие свои действия тем, что этот язык не имел своей устоявшейся письменности и не был развит до такого уровня, чтобы на нем можно бы было изучать серьезные науки.

Совет не желал использовать в этом языке ни принятый в польском латинский алфавит, ни научные слова, но перейти непосредственно к русскому языку, чтобы не дразнить Австрию, не отваживался. Оставался только староцерковный язык Священного Писания, каковым пользовалось духовенство и с которым люди в церкви были мало знакомы. Но его можно было использовать как вспомогательный и, напитывая им народный язык, создать искусственный язык, на котором пока никто не говорил, но, постепенно издавая на нем школьные учебники, научить ему молодежь.

В орфографии этот язык придерживался весьма искусственной церковной кириллицы, но упростил ее и сделал похожей на «гражданку», то есть разговорную русскую орфографию. Признавая, однако, что созданный язык в литературном плане все еще находится в стадии развития и сразу в школах ввести его не удастся, Русский совет принял решение во что бы то ни стало не допустить в учебных заведениях польский язык, который губернатор Залеский пытался ввести для изучения вместе с немецким, и предложил исключить использование немецкого языка в школах Восточной Галиции. При этом созданный язык очень понравился немецким центристам, и поэтому он стал господствовать в восточной половине края, а в западной его части распространился еще шире.

Жертвой германизации стал Краковский университет, который после присоединения Кракова к Австрии начал возрождаться за счет назначения новых талантливых профессоров.

Однако вскоре весь этот напор реакции в Австрии рухнул. Прославленный премьер-министр Сардинского королевства Камилло Бенсо ди Кавур смог привлечь Наполеона III для борьбы с Австрией, и в 1859 году французские и сардинские войска разгромили австрийцев в сражениях у Мадженты и Сольферино. В результате по Виллафранкскому мирному договору Австрия потеряла Ломбардию, сохранив, правда, Венецию, и лишилась подавляющего влияния в Италии. Секундогенитуры" Габсбургов в Тоскане и Парме пали, а Гарибальди с тысячей добровольцев завоевал Сицилию и Неаполь, а также половину Папского государства. В 1861 же году все эти провинции образовали Королевство Италия под властью Сардинского королевства и правившей в нем Савойской династии.

Поражение австрийской армии на полях итальянских сражений подорвало ее значение, какое она занимала в Австрии после подавления революции 1848 года, а финансовый кризис завершил этот процесс. Тогда император Франц Иосиф встал на путь реформ и, назначив наместника Галиции Голуховского министром внутренних дел, 20 октября 1860 года издал указ, утверждавший в качестве основы его правления автономию коронных земель с ограничением центрального правительства ведением общих вопросов и обещавший созыв национальных парламентов, а также создание общего Государственного совета.

Абсолютистское правление должно было быть заменено на конституционное, а централизация и германизация – на своего рода федерализм. Однако такой резкий поворот оказался для некоторых слишком внезапным, что привело к оживлению оппозиции. Место Голуховского занял Шмерлинг, который, нарушив принципы октябрьского указа, разработал обнародованную 20 февраля 1861 года конституцию, сохранив в ней централизованное правление и оставив коронным землям, а также их парламентам лишь определенный ограниченный круг автономии. Такое не явилось, конечно, вектором борьбы между федерализмом и централизмом, но это определило их дальнейшее противостояние на фоне конституции и ее свободолюбивых принципов.

Неожиданные и катастрофические поражения двух империй, подавлявших революционные выступления и отягощавших Европу системой реакции, потрясли чувства и воображение польского народа. Державы, безжалостно сокрушавшие его, оказались прогнившими изнутри, а облегчение, какое поляки испытали после их поражения, было приписано слабости угнетателей. В результате польский народ, так долго подвергавшийся насилию, вдруг почувствовал себя сильным и увидел открывшийся ему путь для мысли и дела.

Главным в европейской политике стало поражение России и Австрии, а также Наполеон III, на которого поляки возлагали свои самые смелые надежды. Ведь он освободил итальянский народ от векового насилия и помог ему объединиться в одно государство. Поэтому у поляков и возникал вопрос, что мешало ему поступить таким же образом в их отношении и поспособствовать им в достижении независимости и единства страны?

Попробуем ответить на этот вопрос. Здесь сразу стоит отметить, что вера поляков в помощь Наполеона III основывалась на хрупких основаниях – Наполеон III, унизив Россию, в то же время явно стремился к союзу с ней. Поэтому хотя на Парижском конгрессе он и занялся польским вопросом, но затем стал поддерживать русскую дипломатию во всех ее начинаниях и помог ей преодолеть поражение и снова занять высокие позиции в европейских отношениях.

С другой стороны, сохранялся антагонизм Наполеона III с Австрией, так как по половинчатому Виллафранкскому мирному договору у нее была отнята Ломбардия, но сохранена Венеция, которой угрожала Италия и поддерживавший ее Наполеон III. Пошатнулся также и его союз с Англией, у которой французские победы вызывали зависть и страх.

В результате вскоре после этих побед Наполеон III увидел себя в изоляции и обреченным на дружбу с Россией. Причем условием этой дружбы являлось невмешательство французов в польские дела. Конечно, когда система принуждения, в которой Россия удерживала в узде свой польский раздел, себя изжила, то Александр I вполне мог успокоить польский народ и, определив, таким образом, его поведение, начать более решительно противостоять Западу. При этом его дружба с Наполеоном могла способствовать изменению системы правления в Царстве Польском, но самому Наполеону эта дружба вмешиваться во внутренние дела российского государства не позволяла.

Однако верившие в звезду Наполеона III и переоценившие его силы поляки это не понимали и не хотели понимать. В их мышлении привычка к слепому повиновению внезапно сменилась на отчаянную надежду и веру в возможное скорое возрождение родины. Причем поколение, верившее в это, было взращено великой поэзией эпохи романтизма, которая, пробуждая такую веру, отрывалась от действительности. Говоря о независимости и границах Польши до ее разделов, она оценивала силы поляков исходя из их прошлых возможностей.

Теперь вооруженное восстание, к которому эмигранты ни в 1848, ни в 1854 году не смогли привлечь большинство поляков, в их возбужденном воображении стало казаться все более возможным. Однако в польском обществе имелось немало и таких элементов, которые не разделяли эти надежды и иллюзии и были готовы противодействовать их практической реализации, находясь даже в эмиграции. Правда, они отсутствовали в демократическом лагере, который после своих последних неудачных выступлений все больше и больше терял связи с родиной, придерживаясь крайних, социалистических учений, неприемлемых для страны с неразвитой промышленностью и малым числом рабочих. Причем среди последователей таких учений был Лелевель и даже в последние годы своей жизни Мицкевич, когда он являлся редактором социалистической газеты «Трибуна народов».

При этом демократы среди эмигрантов, будучи по своим взглядам крайними республиканцами, выступили против Наполеона III, когда он провозгласил себя императором французов. Тогда польскую эмиграционную политику возглавила группа, сплотившаяся вокруг Чарторыйского, в которой ведущую роль играл Замойский. Эта группа видела спасение родины в монархической форме правления, а некоторые писатели даже перешли на поприще истории, чтобы вопреки доктрине «гминовладства» Лелевеля защитить польское монархическое прошлое. Это сделали, в частности, хотя и без строго научного метода и без источниковедческих исследований, Кароль Сенкевич, Кароль Хоффман и Теодор Моравский

Зато Замойскому среди своих единомышленников удалось найти двух человек – Юлиана Клачко и Валериана Калинку, обладавших нестандартным политическим мышлением и писательским талантом, и те в издававшейся с 1857 года газете «Польские ведомости» выступили против курса на подготовку восстаний и заговоров, а также против не учитывавшего французские реалии политического романтизма.

Их неординарные рассуждения подействовали на многих просвещенных людей в Польше и среди эмигрантов, смотревших дальше, чем остальные. Но практического действия они возыметь не могли, ведь сторонники Чарторыйского полагались больше на Наполеона, чем на кого-либо у себя на родине, и были готовы следовать его указаниям, которых они терпеливо ожидали. Все мудрые выводы Клачко и Калинки, ссылавшихся на проповеди Кайсевича, так и не смогли охладить пыл политического романтизма, который возрастал с каждым днем и охватывал все новые и новые слои польского народа.

При этом оседлые шляхтичи, то есть помещики, уже не решали все вопросы, как это наблюдалось во время восстания 1830 года.

Городская интеллигенция, оторванная от земли и состоявшая из чиновников, людей свободных профессий и духовенства, росла не столько количественно, сколько в смысле ее роли и значения.

Что же касалось помещиков, чей консерватизм часто переходил в застой и которых смущала крепостная система, то они являлись фактором прогресса и развития. Ведь они охотно присоединялись к промышленным и торговым слоям, росту которых способствовало снятие таможенной границы между Царством Польским и Россией. К тому же решение от 1851 года о ликвидации обособленности Царства Польского пошло на пользу его промышленности, так как открыло для него рынки сбыта на значительной территории России. Способствовало это решение и развитию польской торговли, для которой были открыты дороги вплоть до Дальнего Востока.

Мещанство¹⁰⁰, как правило иностранного происхождения, постепенно ополячивалось и основывалось на большом числе польских ремесел, среди которых живо сохранялись традиции, заложенные Килинским¹⁰¹. Разбогатев и охватив своей деятельностью более широкие горизонты, оно, особенно в Варшаве, стало требовать предоставления ему места в общенародной политике.

Среди населения всех трех разделов не было недостатка в способных людях, которые смотрели на мир более трезвыми глазами и были готовы противостоять иллюзиям политического романтизма, охватившим большую часть общества. Однако победить они могли лишь в том случае, если ли бы им удалось привлечь это большинство к практическим делам, имеющим для него первостепенное значение, и вывести его из области мечтаний в сферу реальных свершений. К тому же в различных разделах условия для борьбы являлись неодинаковыми. В частности, эти условия в австрийском разделе значительно отличались от тех, которые были свойственны для территорий, отошедших к России. Конечно, столкновения двух направлений национальной политики,  происходившие одновременно в обоих польских разделах, оказывали глубокое воздействие друг на друга, но реализация каждой из них была разной, а конечный их результат различным.

В наиболее трудных условиях польские политики находились в Галиции. Ведь им приходилось бороться с венскими властями, которые, хотя и придали конституции систему централизации, отнюдь не отказывались от германизации населения и слишком медленно шли на уступки в этом вопросе. К тому же австрийское правительство имело в самом крае готовых союзников в лице темного польского крестьянства и русинов. Конечно, галицкие политики в своих чувствах и устремлениях не отличались от других поляков, но тяжелые условия, в которых они находились, заставляли их быть более практичными и направлять всю свою энергию на достижение ближайших целей, являвшихся для них смыслом жизни.

Связующим звеном этой политики являлась группа просвещенных людей, сплотившихся в Кракове вокруг графа Адама Юзефа Потоцкого, органом политической деятельности которых стала основанная в 1848 году газета «Час». Они не желали поддаваться влиянию эмиграции и намеревались проводить самостоятельную политику. При этом призванный Чарторыйским к достижению соглашения по национальному вопросу Потоцкий поставил условием этого перенос центра тяжести всей деятельности на территорию края и отказ от нацеленной на революцию и заговоры позиции эмигрантов, что означало переход к совместной работе с учетом существовавших в крае реалий с принятием того, чем он тогда являлся с юридической и фактической точки зрения.

Такие условия, осуждавшие всю его политику, Чарторыйский не принял. Между тем краковские консервативные политики сумели преодолеть отвращение, какое вызывали у них недавние преступные действия австрийской бюрократии, и решили возложить свои надежды на лучшее будущее Польши на Австрию, рассчитывая на ее неизбежный антагонизм с Россией. Одновременно они усилили и консервативное католическое течение в обществе, видными представителями которого были Антоний Зигмунд Хельцель и Павел Попель.

Эта польская политика впервые была отражена в меморандуме, принятом на многолюдном съезде граждан со всей страны и представленном Шмерлингу делегацией от этого съезда как раз в тот момент, когда он работал над выработкой новой конституции. Данный меморандум, написанный выдающимся историком польского права Антонием Зигмундом Хельцелем, выдвигал требование создать единый парламент для всего края, в ведении которого были бы вопросы просвещения, госимущества и краевых государственных учреждений, назначения на церковные и публичные должности всех ветвей власти, судебной системы и народного образования достойных представителей из числа «наших соотечественников», а также введения польского языка в государственный документооборот и в качестве языка преподавания во всех учебных заведениях. Кроме того, меморандум требовал предоставления всех прав и русскому языку. Русинская же делегация противопоставила этому мемориалу требование введения русского языка в школах и ведомствах Восточной Галиции с сохранением кириллицы.

Польско-русский спор возник на заре конституционной жизни Галиции и неизбежно продолжался в галицком и венском Государственном совете, куда этот краевой парламент направлял своих делегатов. Причем данный спор проходил в условиях, созданных Шмерлингом принятием закона о парламентских выборах. В дополнение к голосам епископов и ректоров университетов этот закон создал три избирательные курии, предоставив 44 мандата курии крупных землевладельцев, 23 мандата курии городов и торгово-промышленных палат, а также 75 мандатов курии остальных муниципалитетов, то есть сел и городов, по одному от каждого повята. При этом неприязнь венских властей к полякам проявлялась в том, что они предоставили почти половину мандатов темным польским и русским сельским жителям, не доросшим до выполнения своих парламентских задач и руководствовавшимся волей еще немецкой бюрократии, а потому следовавшим в фарватере политики центрального правительства.

Первый галицкий сейм открыл 15 апреля 1861 года назначенный его маршалком князь Леон Сапега, заместителем которого был русский епископ Литвинович. На нем польской интеллигенции пришлось приложить все силы, чтобы умилостивить депутатов от крестьянства, обрушивших на присутствовавших все свои истинные и мнимые жалобы, выразившиеся главным образом в требованиях предоставления пастбищ и лесов. Поэтому уже на первом своем заседании по представлению графа Адама Потоцкого он торжественно принял декларацию о том, что должны сохраняться «отношения равенства и незыблемая защищенность имущества крестьян, которые ни в чем не должны нарушаться и обязаны оставаться неприкосновенными». Одновременно в своем обращении к престолу сейм поблагодарил монарха за то, что он повел край по пути, ведущему к самоуправлению, и предоставил в качестве программы его развития укрепление моральных и материальных сил, уменьшение налогового бремени, а также придание краю органической целостности, основанной на свободе и самостоятельности муниципалитетов через обещанное им участие в его управлении.

В качестве ближайшей программы своих действий сейм поручил Государственному департаменту Галиции подготовить законопроект по передаче всех дел, касавшихся крепостного права и относившихся к сервитутам, в состоящие из крестьян и бывших наследников третейские суды, а также законопроекты о гминах, об ипотечном кредитовании крестьянских хозяйств, о равноправии евреев и, наконец, о языковых правах в школах, судах и административных органах. Затем на основании конституции сейм избрал 38 депутатов Государственного совета (в том числе 12 русинов, священников и крестьян), поручив им добиваться расширения автономии края.

Конечно, закон Шмерлинга о сейме тормозил развитие края, но у этого была и хорошая сторона, так как польская интеллигенция осознала истинное положение и силы польского общества, поняв, что без подъема образовательного уровня и национального самосознания широких народных масс ни о какой более смелой национальной политике не могло быть и речи. Поэтому депутаты от помещиков и городов действовали совместно. При этом на различных слушаниях отличались адвокат Флориан Земялковский и лишенный в годы реакции кафедры профессор и ректор Ягеллонского университета Юзеф Дитль.

В Царстве Польском тоже имелись требовавшие своего решения жизненно важные вопросы, которыми оно занималось на протяжении нескольких лет и от чего зависело его развитие. В нем сохранялось крепостное право в том виде, в каком оно было определено в указе от 1846 года, что предопределяло антагонизм крестьян по отношению к помещикам, разделявший общество на два отдельных лагеря и отдававший его на милость враждебного народу польского правительства. Поэтому для преодоления этой препоны требовалось отложить в сторону обманчивые надежды на будущее.

В более трудном положении, чем Галиция, находилось Царство Польское и в политическом отношении. В нем не было законного народного представительства, так как отсутствовал выборный сейм, в котором были бы представлены все социальные слои, в том числе и крестьянство, отражая их вес в обществе и выражая их волю. При этом решение крестьянских проблем возлагалось только на Сельскохозяйственное общество, которое являлось частным учреждением с неограниченным числом членов.

В это общество вступило около трех тысяч человек, главным образом из числа помещиков и близких к ним городских кругов. Поэтому такая открытая организация обсуждала крестьянские проблемы без участия самих крестьян. И хотя она учитывала в какой-то мере их требования, но складывалось впечатление, что в ее политике этот самый многочисленный социальный слой польского народа никакой роли не играл.

Зато данное общество охотно выставляло себя законным представителем общественного мнения, хотя и не понимало, какие усилия необходимо приложить, чтобы развить крестьянские хозяйства в экономическом отношении и поднять уровень национального самосознания крестьян. В результате ультраконсервативная стихия, каким было крестьянство, это общество не поддерживала и не сдерживала его чересчур смелые начинания. К тому же при решении крестьянских вопросов Сельскохозяйственное общество имело лишь совещательный голос. В итоге, встав на путь долгих совещаний, не неся ответственности за свои принятые решения и лишенное возможности претворения их в жизнь, оно стало плохой школой общественной жизни.

При этом в комитете общества, занимавшегося преимущественно крестьянским вопросом, столкнулись два мнения. Представителем одного из них являлся граф Томаш Потоцкий, который делал выводы исходя из исторически сложившихся в Польше крестьянских отношений и стремился исправить совершенное столетия тому назад зло путем освобождения крестьянства от крепостной зависимости за выкуп у помещиков, считая, что крепостное право несет в себе большую опасность.

Это вызвало сопротивление большинства помещиков, которые, не оценив грозящей опасности, видели в сохранении крепостного права единственную основу хозяйственной деятельности своих фольварков. Однако это противодействие было бы еще сильнее, если бы на него не воздействовал председатель общества граф Анджей Замойский, прославившийся успехами в поднятии производительности своего хозяйства. Раньше, когда Замойский убеждал помещиков в том, что можно обойтись без крепостного права, они ему не верили, но потом пошли за ним, когда он воспротивился простому освобождению крестьян и предложил заменить крепостное право долгосрочной арендой земельных наделов.

Еще больше очков заработал Замойский тогда, когда перевел свое несогласие с простым освобождением крестьянства в политическую плоскость, не желая требовать от русского правительства никаких уступок. Вместо этого он поставил вопрос так, чтобы польские помещики сами урегулировали проблемы, связанные с переходом польских крестьян на арендную плату, выбивая тем самым оружие из рук российских властей. Однако такое предложение являлось ошибочным, так как столь половинчатые меры, как перевод крестьян на арендную плату, нельзя было противопоставлять намерениям русского правительства передать при отмене крепостного права землю сельским жителям в России в собственность.

Такие намерения были воплощены в жизнь манифестом от 19 февраля 1861 года¹⁰², что лучше всех понял польский демократический лагерь, особенно в Варшаве, начавший оказывать давление на Сельскохозяйственное общество в этом направлении. Его оказывали и сами сельские жители, все более нетерпеливо ожидавшие своего освобождения и начинавшие бунты в разных частях Царства Июльского. Эти бунты, конечно, властями подавлялись, но они являли собой грозное напоминание помещикам. Само же крепостное право держалось только на казнях, проводившихся с помощью армии.

Под таким всесторонним давлением действия Томаша Потоцкого в Сельскохозяйственном обществе находили все больше и больше сторонников. В результате на памятном собрании 27 февраля 1861 года большинству его участников при постоянных уступках меньшинству удалось принять резолюцию на основе консенсуса.

Собрание признало, что скорейший перевод крестьян на арендную плату является настоятельной потребностью края, а принцип добровольных соглашений – наиболее целесообразным в преобразовании хозяйственных отношений до тех пор, пока не будут исчерпаны все связанные с этим меры, посчитав их выработку и применение за свой гражданский долг. Кроме того, оно выразило пожелание, чтобы путем соответствующих целевых кредитных операций крестьяне могли получать кредиты на выплату арендной платы и переводить на себя право собственности на землю.

Собрание избрало также делегацию из десяти человек, которая исходя из капитализации ренты в пропорции сто к шести получила бы возможность выработать необходимый проект и в дальнейшем его реализовать. Кроме того, оно приняло решение просить правительство разрешить комитету общества пересмотреть условия указа Административного совета от 28 декабря 1858 года¹⁰³ и разработать соответствующие его изменения с учетом ярко выраженного стремления к освобождению крестьянства. При этом данные изменения касались в основном урегулирования разногласий в оценке арендных выплат мировыми судьями. Скупку же сервитутов и отделение крестьянских земель от поместных при возникновении несогласия со стороны помещиков было рекомендовано отложить на будущее.

Резолюции собрания свидетельствовали о явном прогрессе, произошедшем среди помещиков, но они не гарантировали достижения каких-либо практических и быстрых результатов, поскольку были рассчитаны на чувство гражданского долга, которое многие помещики могли растерять, а у крестьян, ожидавших от правительства прямого дарения земельных наделов, и вовсе исчезнуть. К тому же столь серьезно воздействовавшая на экономику и на материальные интересы отдельных индивидов реформа не могла быть проведена без вмешательства властей и принуждения. А эта резолюция лишний раз свидетельствовала о том, что среди шляхтичей так и не угасла традиция изобретения идеальных устройств, рассчитанных не на людей, а на ангелов. Ведь реформа должна была быть излишне двухэтапной, а аренда – предшествовать освобождению крестьян.

Между тем время терять было нельзя, так как развивавшееся в крае политическое движение уже имело опасные симптомы. Вскоре после Крымской войны к нему подключилась молодежь, политическая деятельность которой, не имея возможности свободно развиваться, сконцентрировалась в тайных собраниях и союзах. Причем эмигрантская поэзия подпитывала молодежные устремления и вызывала патриотические волнения.

При этом в политическом движении выделялись два направления – одно более смелое и мечтавшее о восстании, а другое более осторожное, не принимавшее революционные выступления и призывавшее к органической работе. Его сторонников во главе с Юргенсом называли милленерами, обвиняя их в желании отсрочить восстание на тысячу лет. Представители же первого, более горячего направления не довольствовались пропагандой, а предпринимали действия по подстрекательству населения против правительства. Причем лучшее средство в этом им виделось в организации богослужений и шествий с патриотическими проповедями и песнопениями, оказывавшими наибольшее влияние на чувства толпы. И такие мероприятия имели успех, поскольку в них ревностное участие принимало низшее духовенство.

Однако демонстрации создавали впечатление, что страна находится накануне восстания, что давало всегда готовой к кровавым репрессиям русской армии желаемый предлог для их разгона. Так, 27 февраля 1861 года подразделение русских войск напало на похоронное шествие, приняв его за демонстрацию, и, разгоняя беззащитную толпу, дало по ней ружейный залп, в результате чего пять человек было убито, а многие ранены.

Этот инцидент для наместника Горчакова стал неприятным сюрпризом, а окружавшие его чиновники испугались возможности нового польского восстания и поэтому были готовы пойти на уступки. Тогда Горчаков пожелал выяснить, чего требует и желает польское общество. Однако отправленный к нему председатель Сельскохозяйственного общества Замойский не захотел, а может быть, и не смог дать ему какой-либо определенный совет, а только попросил позволения представить царю адрес, на что наместник согласился.

Практичнее взялась за дело посланная городом делегация во главе с доктором Титусом Халубинским. Впечатленный ее рассказами о происшедшем наместник согласился отвести войска с улиц, а делегация, в свою очередь, обязалась поддерживать общественный порядок собственными констеблями. И она действительно обеспечила его, особенно на похоронах пятерых погибших, на которых присутствовали представители всех социальных слоев, в том числе и помещики. В процессии принял участие также Анджей Замойский. Добившись желаемого, лидеры революционного движения провозгласили национальный траур с ношением национальных костюмов и гербов, что властями было одобрено.

Только маркиз Александр Велепольский не обращал внимания на развитие общественного мнения. Он уже давно считал необходимым вернуться к польской конституции 1815 года, чего можно было достичь лишь при опоре на Россию. Возмущенный участием австрийского правительства в галицкой резне 1846 года, Велепольский написал по-французски письмо, подписав его: «Послание польского дворянина князю Меттерниху». В этом письме он обличил Меттерниха как инициатора резни и указал полякам, что единственным средством их спасения является примирение с Россией. Теперь же он пришел к выводу, что надо воспользоваться возмущением в польском общественном мнении, а также зашатавшимся положением русского правительства и в послании к царю потребовать восстановления конституции.

Томаш Потоцкий тоже представил Замойскому и его окружению проект такого обращения, но те о требовании восстановить конституцию Царства при условии отказа от Литвы и Червонной Руси не хотели слышать. В результате они приняли обращение, отредактированное Стависким так, что, жалуясь на все, он ничего не требовал и, как им казалось, ни от чего не отказывался. Такой адрес, естественно, никакого впечатления не производил и лишь служил доказательством того, что предводители помещиков сошли с пути практической политики и более вступать на него не желали.