Текст книги "История Польши. Том II. Восстановление польского государства. XVIII–XX вв."

Ее предвидел Красинский, напуганный публикациями Каменского в эмиграционных изданиях, в которых содержался призыв к террору против контрреволюции ради освобождения Польши. В своих «Псалмах будущего», изданных в 1845 году, он обратился к агитаторам версальской демократии, настраивавших крестьян против шляхтичей, с призывом: «Бросьте гайдамацкие ножи!» И хотя его слова ни к чему не привели, это вызвало ответ Словацкого, отрицавшего возможность резни, который, защищая демократическую пропаганду, бросил Красинскому такие слова: «Ты боишься, шляхетский сын!» К сожалению, лучшим пророком, чем Словацкий, оказался Красинский, ставший своими произведениями знаменосцем демократии.

Австрийское правительство, опасаясь, что заговорщики увлекут за собой холопов, и не чувствуя себя достаточно сильным, чтобы подавить повстанческие движения своей армией, использовало польских крестьян для того, чтобы задушить эти выступления в зародыше. Для этого немецкая бюрократия во главе со львовским провинциальным губернатором бароном фон Кригом и окружными старостами убеждала крестьян в том, что император хочет освободить их от крепостной зависимости, а шляхта, противодействуя этому, подбивает крестьянство на восстание.

Возбужденные легковерные крестьяне, подстрекаемые чиновниками к выступлениям против восстания, практически предупреждая его начало, набросились в нескольких округах Западной Галиции на поместья, грабя их и жестоко убивая дворян и приказчиков, включая женщин независимо от возраста, или, скрутив их, отправляли в циркулы, то есть в места расположения высших органов округов. Причем самую печальную роль в этой галицкой резне сыграли тарновский староста Брейндль и его помощник польский крестьянин Шела.

Отряд повстанцев, отправившийся из Кракова в Галицию, был рассеян австрийским капитаном Бенедеком (позже прославившимся проигранной битвой при Садове, где во время австро-прусской войны 1866 года он командовал австрийскими войсками), который вместо того, чтобы схватить разбитых повстанцев, позволил холопам, которые помогали армии, их истребить. Однако главный агитатор Дембовский, не остановленный в своем исступлении всем этим, организовал в Кракове процессию и во главе ее с крестом в руке отправился из Кракова в Галицию. Австрийская армия разогнала это шествие, а сам Дембовский был убит. Тогда национальное правительство вместе с остатками повстанцев перед лицом подходящих к городу войск генерала Коллина оставило Краков, перешло в Пруссию и там капитулировало.

Бойня была ограничена несколькими районами центральной части края, и люди, жившие в горной местности, в ней участия не принимали. Однако в Подхале они сформировали повстанческий отряд, который был уничтожен армией. Попытка же восстания в восточной части края ограничилась округом Бережаны, где главный ссыльный агитатор Теофил Вишневский создал повстанческий отряд, и деревней Хорожана в Самборском районе, которую Чаплицкий хотел завоевать в интересах восстания. При этом первого разогнала армия, а второго вместе с семьей убили сами крестьяне.

Устроившая бойню, когда попытка восстания уже захлебнулась, бюрократия не сразу прекратила дальнейшее насилие, творимое в отношении шляхты распаленным крестьянством, не решаясь его наказать. Причем венское правительство хвасталось за границей, что польские крестьяне встали на его сторону и не поддержали революцию, а отмечая их храбрость, награждали как отличившихся чиновников и виновника резни Шелу. Тем не менее правду о резне в Галиции скрыть не удалось, а система управления, какой Австрия там придерживалась и поборником которой со времени Венского конгресса был канцлер государства Меттерних, в конечном итоге обанкротилась.

Губернатор Галиции эрцгерцог Фердинанд был отправлен в отставку, а властям приказали расследовать сельские отношения, образовать чрезвычайные суды и восстановить нарушенный разнузданными крестьянскими грабежами порядок. При этом правительству не удалось избежать повешения двух захваченных лидеров восстания Вишневского и Капушчинского, казненных для устрашения населения. Освобождение же крестьян от крепостной зависимости произошло лишь через два года.

По-иному развивались события в Царстве Польском.

Игнорированная поэзией эмигрантов экономическая «муравьиная» работа проходила там в области промышленности, которая благодаря усилиям Любецкого развивалась и основывалась на восстановлении продаж в Россию и на широком участии в этом Банка Польши. Ведь сразу же после подавления восстания по указу от 24 ноября 1831 года между Царством Польским и Российской империей для защиты русской промышленности была возведена таможенная граница и введен столь высокий тариф на продукцию Царства Польского, что, как говорилось выше, его суконные фабрики мгновенно остановились или вынуждены были переместиться в Белосток и Бердичев.

Однако дальше по пути такой политики правительство не пошло, так как обнищание пограничной страны, каковой являлось Царство Польское, не соответствовало интересам государства и не согласовывалось с честолюбивыми замыслами губернатора Паскевича, видевшего условия безопасности в том, что это производство находилось по большей части в руках иностранцев, далеких от любых повстанческих замыслов. Именно поэтому и выстоял Банк Польши, который в несколько раз увеличил свой капитал и рьяно занимался развитием промышленности.

Пользуясь кредитами, которые этот банк предоставлял, различные предприниматели основывали фабрики. Во главе их стоял Петр Штейнкеллер из Кракова, смело участвовавший в различных предприятиях. В частности, он заключил контракт с правительством на поставку соли, построил флотилию на Висле, арендовал государственные шахты по добыче цинка, установил деловые контакты с заводом по прокату цинка в Лондоне, купил и усовершенствовал паровую мельницу, основал фабрику сельскохозяйственных орудий и искусственных удобрений, строил мощеные дороги и пускал по ним дилижансы, а также разрабатывал проект постройки железной дороги между Варшавой и Веной.

Однако на все это капитала ему не хватило, и в 1840 году наступил кризис, а затем и банкротство. Но инициативы Штейнкеллера не пропали даром. Спасая свои вложения, часть его предприятий забрал Польский банк, а другие купили иные предприниматели, продолжившие их развитие. В результате часть железных дорог была запущена в эксплуатацию уже в 1845 году. В то же время сам Штейнкеллер, оправившись от падения, начал строительство хлопчатобумажной фабрики в Жарках. В итоге на месте разрушенной суконной отрасли, в частности в Лодзи, вскоре расцвело хлопчатобумажное производство.

Промышленность Царства Польского приобрела такое значение для государства, что в 1851 году, еще при Николае I и Паскевиче, правительство вновь отменило таможенную границу и открыло для польской продукции доступ на российский рынок, обеспечив для промышленности Царства Польского перспективы блестящего развития. В результате польское общество на фоне промышленного подъема могло легче переносить давление и удары, обрушившиеся на него в других сферах. Вместе с тем крестьянский вопрос, которого восставший сейм не осмеливался коснуться, представлял собой настоящую открытую рану.

Крестьяне, не имевшие прав на землю, зависевшие от милости помещиков и войтов, все более отдалялись от возделываемой ими земли или переводились на худшие наделы. При этом их крепостные повинности постоянно возрастали. Они являлись лишь инвентарем в хозяйстве фольварков и, естественно, не думали о судьбах общества и своей родины, но зато все более и более ожесточались против шляхты. Причем крестьянам в Царстве Польском было хорошо известно, насколько лучше являлась крестьянская доля в Королевстве Галиции и Лодомерии и тем более в Великом герцогстве Познаньском, и они не ждали, что шляхта их положение улучшит. Такую ситуацию наиболее просвещенные помещики Царства почувствовали. Не случайно граф Константин Замойский уже в 1833 году в своих родовых имениях начал переводить крестьян на арендные отношения.

В 1842 году за такие отношения стало выступать все большее число голосов. Среди них выделялась брошюра, изданная в 1843 году графом Павлом Любенским, в которой в самых черных красках изображалось положение крестьян и признавалось их право на владение землей и на сервитуты. Однако эти голоса, призывавшие к переводу крестьян на арендные отношения, натолкнулись на яростные протесты со стороны заинтересованных кругов.

Поэтому требовалось убедить сопротивлявшихся в том, что отмена крепостного права не только не повредит помещичьему хозяйству, а, наоборот, станет непосредственным условием лучшего хозяйствования. В этом плане в отдельной ферме, где перестало применяться крепостное право, пытался действовать граф Анджей Замойский, представляя результаты ее хозяйственной деятельности соседям на собраниях в своем имении Клеменсово. Однако сторонников крепостного права переубедить ему не удалось. Не смог он и доказать преимущества перевода крестьян на арендные отношения по английскому образцу.

В такой атмосфере в Варшаве было создано тайное общество под названием Союз польского народа, начавшее революционную пропаганду среди крестьян. Но вскоре после ареста многих его участников оно было ликвидировано. Успеха ему удалось добиться только в одном – в Люблинском воеводстве ксендз Петр Сцегенный привлек крестьян к заговору, оперируя поддельной буллой, в которой папа Григорий XVI якобы призвал народ к войне с панами и стоящим за ними монархом, чтобы вернуть себе свободу и освободиться от принудительного труда. Однако когда в 1844 году заговор был раскрыт, то русское правительство расправилось с его участниками самым жестоким образом – все они отправились в Сибирь, а крестьян перед этим подвергли наказанию ударами палок. Причем российские власти всеми силами стремились не допустить агитации против крепостного права, так как угрозой его отмены держали шляхту в своей зависимости.

При этом все предпринимавшиеся эмиссарами от эмиграции усилия по организации восстания на отошедшей к России территории разбивались в конечном итоге о нежелание подобного самих же заговорщиков, видевших бесперспективность таких действий. Только в Седлецком воеводстве вспыхнул бунт, немногочисленные участники которого вскоре были схвачены, а Меховский повстанческий отряд перебазировался в Краков.

В то же время был раскрыт широко разветвленный заговор, и начались новые следственные действия, смертные казни через повешение и ссылки в Сибирь, которые проходили также в тех занятых русскими провинциях, где никаких бунтарских выступлений не наблюдалось.

Тем не менее правитель Царства Польского Паскевич, державший железной рукой шляхтичей и крестьян, опасался, что эта хватка, несмотря на ее силу, может не выдержать. До той поры ему не приходилось прибегать к мерам, которые в борьбе с мятежниками использовала слабая и трусливая бюрократия в Галиции, но он понимал, что тот страх, в каком он держал крестьян, не может служить гарантией от их различных выступлений. У него еще слишком свеж был в памяти недавно раскрытый крестьянский заговор под руководством ксендза Сцегенного. Поэтому Паскевич решил изменить прежнюю политику и привлечь крестьян на сторону правительства, отменив то, что могло их раздражать больше всего.

26 мая (7 июня) 1846 года вышел царский указ, который открыл закрытые до той поры в Царстве Польском перспективы крестьянской реформы. Его подробные положения можно свести к следующим основным принципам:

1. Запрещалось сгонять крестьян с их земель, если их наделы составляли менее трех моргов, а брошенные земли предписывалось заселять другими людьми.

2. Сама панщина в том виде, в каком она существовала, сохранялась, но все, что выработалось сверх ее, так называемая дармовщина и различные формы насилия, ликвидировалось.

3. Крестьяне получили право обращаться по всем этим вопросам с жалобой в органы государственной власти.

4. Под контроль властей было передано заключение добровольных договоров о замене панщины на денежные выплаты.

Важным комментарием к этому указу явилось изданное одновременно с ним постановление Административного совета, где перечислялась аж 121 незаконная повинность сверх предусмотренных панщиной, которые компенсировались добавлением шестидневной панщины. Поэтому землевладельцам было приказано составить учетные табели и занести в них крестьян, имевших свыше трех моргов земли, с подробным описанием пашни, посевов, залогов, сервитутов, а также повинностей по панщине, количества сданной продукции и величины арендной платы.

Таким образом, крестьяне Царства Польского получили в 1846 году то, что они могли и должны были приобрести еще в 1807 году и тем более в 1831 году. В тогда еще не полностью сформированное общественное устройство теперь ворвался иностранный угнетатель, который получил в нем гарантии своего превосходства гораздо лучше, чем если бы он обеспечивал это солдатскими штыками. Тем не менее в 1846 году путь к реформам на селе был открыт, и с него ни польское общество, ни правительство сойти уже не могли.

Революционные беспорядки 1846 года имели еще одно неприятное последствие – присоединение Кракова к Австрии. Этот свободный и независимый город с его округом на Венском конгрессе был создан в качестве весьма удобного центра для развития посреднической торговли между тремя соседними государствами и собственной промышленности, а из его Ягеллонского университета предполагалось создать средоточие польских знаний, несущих свет во все польские земли трех разделов.

Дарованная городу в 1818 году конституция обещала ему сохранить гражданские свободы, свой собственный законодательный сейм и правящий сенат, формирующийся по результатам выборов, а также свою собственную независимую судебную систему. Однако последовавшая за Венским конгрессом реакция, направленная против принципов свободы, помешала реализации всех решений, принятых для города. При этом опасность господствовавшего в нем польского национального духа отделила его в экономическом и культурном отношении прежде всего от Австрии и входившей в нее Галиции. Зато Краков сохранил и продолжал развивать торговые отношения с Вроцлавом.

Общественная жизнь города была ближе всего к Царству Польскому, но запрет на обучение его молодежи в краковских школах подрывал возможности ее более широкого развития и вынуждал Краковский университет замыкаться в тесных рамках. Когда после подавления восстания 1830 года в Царстве Польском и Галиции установилось подавляющее национальную жизнь полицейское правление, то вольный город Краков не смог сохранить свое политическое устройство. Существовавшие в нем свободы казались опекавшим его соседним государствам очень опасными ввиду того, что многие эмигранты, пользуясь ими, спрятались в городе и Краков превратился в центр агитационной работы, направленной против этих стран.

Поэтому требованием правительств этих государств стала высылка эмигрантов, что власти города не хотели или не могли выполнить. В результате в 1832 году Краков был оккупирован войсками опекавших его государств и реформой конституции занялся особый комитет, состоявший из председателя сената, трех сенаторов и трех ординаторов, который огласил новый текст конституции в 1833 году.

Согласно новой конституции была учреждена конференция из трех ординаторов от опекавших город государств, в задачу которой входило урегулирование конституционных споров. Однако на деле она превратилась в постоянно действующий надзорный орган, без чьего согласия ни правящий сенат, ни законодательный сейм не могли принять ни одного решения. Эта конференция навязала городу дальнейшие реформы, все более лишая его конституционных свобод, а столкнувшись с сопротивлением судов, лишила их самостоятельности.

Постепенно австрийское правительство приобрело в Кракове преимущество, особенно с того момента, когда председателем сената стал подвластный Австрии уроженец Буковины университетский профессор преподобный Шиндлер, а начальником полиции – австрийский чиновник Гут. Польских эмигрантов изгнали, но пришли новые, ив 1846 году их стало так много, что они смогли навязать городу свое правительство и предпринять попытку восстания. И хотя сельские жители, проживавшие в районе вольного города, этому не мешали, они встали, скорее всего, на сторону городских властей, что явилось заслугой правительства Кракова, которое, действуя в гражданском духе, осуществляло переход на арендную плату и урегулирование вопросов, связанных с сервитутами и имущественными отношениями на селе.

После подавления восстания правительства разделивших между собой Польшу стран, соперничеству которых город Краков был обязан своей независимостью, посчитали необходимым уничтожить этот очаг постоянного беспокойства и по договору, заключенному 6 ноября 1846 года в Берлине, согласились передать его Австрии.

Поднялся шум, что такое является нарушением Венского договора, но Франция и Англия, участвовавшие в его подписании, и не подумали противодействовать этому. В результате польский народ потерял единственный уголок, где он мог сохранять и развивать свою культуру. Австрийская армия заняла Вавель и Краков с его окрестностями, после чего бывший вольный город в качестве Великого княжества Краковского и одного из округов был присоединен к провинции Австро-Венгрии Королевству Галиции и Лодомерии с распространением на него законов и правил абсолютной германизации.

Однако нет худа без добра, что можно сказать о занятии Кракова Австрией. Отделенная от него Западная Галиция не имела столичного города, в котором она могла бы сосредоточить свои силы и устремления, – Львов находился слишком далеко. Теперь же, когда рухнула граница, отделявшая Западную Галицию от Кракова, такое место было найдено. Она сразу начала к нему тянуться, и Краков, хотя и подвергся германизации, расширил свой кругозор, поднял свой польский дух и начал распространять его на Западную Галицию.

Эмиграция еще в 1846 году начала проводить в польских землях агитацию под лозунгом борьбы за политическую и социальную свободу. Через два года ее надежды, теплившиеся с момента прибытия эмигрантов во Францию, осуществились. Они дождались всеобщей народной революции, в результате которой польское государство должно было возродиться.

Долго подавляемые стремления к гражданской и национальной свободе накопились в таком объеме, что их внезапная вспышка уничтожила абсолютистские и реакционные правительства во всей Центральной Европе. Торжество революции казалось полным, и мыслями людей овладело яростное стремление к свободе. Причем широчайшую социальную и политическую свободу жаждали не только отдельные личности, но и целые народы. Порабощенные пробудились к новой жизни, а те, кто был разобщен, стали стремиться к политическому единству.

Лозунг свободы впервые прозвучал в Италии, где за нее высказался новоизбранный папа Пий IX, а затем другие правители под давлением революционного движения поспешили с дарованием своим народам конституции. Однако решающее влияние на дальнейшие события оказала революция парижского пролетариата 24 февраля 1848 года, сместившая монархию Луи-Филиппа и установившая республику, а также организовавшая рабочих в правительственных мастерских.

Главный оплот реакции – Австрия уже 13 марта капитулировала в Вене перед улицей. Меттерниху пришлось бежать, а император Фердинанд отменил цензуру, дал свободу собраниям, согласился на создание национальной гвардии и провозгласил конституцию. Вскоре после этого, а именно 18 марта, прусский король Фридрих Вильгельм IV усмирил революцию в Берлине, предоставив гражданам свободы и пообещав конституцию. При этом польский вопрос оказался настолько тесно связанным с всеобщей революцией, что на улицах Парижа, Вены и Берлина в унисон раздались голоса: «Да здравствует Польша!»

Неудивительно, что на них живо откликнулись столь долго ждавшие этого эмигранты. В частности, Мицкевич, услышав, что папа Пий IX призвал дать свободу народам, отправился в Рим, чтобы поддержать его призыв и создать в Италии польский легион. При этом наиболее горячие головы среди польской эмиграции решили, что пришло время для возвращения на родину, и толпы эмигрантов устремились в Великое герцогство Познаньское, Краков и Галицию, где засияла заря свободы.

Даже престарелый Чарторыйский уехал из Парижа в Берлин, чтобы быть ближе к происходившим событиям, так как в Германии Польшу поддержал не только народ, но и прусское правительство, взявшее решение польского вопроса в свои руки. Ведь Фридрих Вильгельм IV, стремившийся объединить Германию под своим скипетром, хорошо понимал, что в решении данного вопроса ему придется столкнуться с решительным противодействием Николая I, который издавна привык вмешиваться во внутренние дела Германской империи, поддерживая слабых князей в их противостоянии с прусским или австрийским засильем, выдавая себя за высшего арбитра.

Он был единственным, кто в тех условиях не испугался революции, и, осудив ее отдельным манифестом, заявил: «Теперь нашей, вверенной нам Богом России угрожает наглость, не знающая границ. Но так тому и быть! Мы будем защищать уважение к русскому имени и неприкосновенность наших границ. Мы убеждены, что каждый русский, каждый верный нам подданный готов бороться за веру, царя и отечество, а поэтому воскликнем: с нами Бог! Знайте это, народы, и смиритесь, ибо я точно знаю, что Бог с нами!»

Столь гордые слова российского самодержца, оскорблявшие национальную гордость немцев, укрепили их во мнении о необходимости освобождения от давления со стороны Николая I в результате войны и обеспечения этого созданием польского государства под властью Пруссии для отражения угрозы с востока. Причем война с Россией казалась столь близкой, что они решились использовать в ней поляков и разрешили сформировать им в Великом герцогстве Познаньском армию, которую планировалось направить в качестве авангарда прусских войск в их походе на Царство Польское.

Когда 18 марта 1848 года в Берлине вспыхнула революция, король разрешил освободить из тюрем польских политических заключенных, осужденных за участие в заговоре 1846 года, а берлинцы стали их приветствовать как защитников свободы. Тогда в Познани сразу же был образован Национальный комитет, и посланная им делегация получила от короля обещание признать его в качестве национальной организации, а также создать под председательством королевского комиссара отдельную комиссию для внесения соответствующих предложений. При этом единственное, что он потребовал, это то, чтобы данный комитет поддерживал порядок и деятельность королевских чиновников. Причем королю было сделать это не так уж и трудно, поскольку данную организацию поддержала также делегация познаньских немцев.

Речь шла о назначении в герцогстве верховным правителем поляка, а глав местного управления – по результатам выборов, о преподавании на польском языке в школах и использовании его в государственных учреждениях наряду с немецким. Однако за данными национальными уступками скрывалось нечто гораздо большее. Поляки, рассчитывая на войну с Россией и восстановление Польши, направили все свои усилия на создание польской армии, а прусское правительство, которое в результате революции согласилось на создание национальной гвардии, облегчило ее формирование в Великом герцогстве Познаньском. Поэтому туда в большом количестве отправились добровольцы, крестьяне и польская молодежь из Берлина, из которой был сформирован легион, а также эмигранты из Франции, чье правительство, хотя и образованное в результате революции, желало избавиться от польских революционных элементов.

Однако вскоре политика прусского правительства изменилась. Дело заключалось в том, что российское правительство понимало угрожавшую ему опасность от вмешательства в польские дела Пруссии и Германии и опасалось, что в случае начала войны Франция встанет на сторону Пруссии. Поэтому в виде комментария к высокомерному манифесту Николая 1 оно заявило, что им движут исключительно миролюбивые чувства и оно не намерено вмешиваться во внутренние отношения Пруссии, если та не станет поддерживать стремление поляков к независимости.

В ответ прусское правительство, добившись того, к чему оно стремилось, угрожая войной России, и развязав себе руки во внутренней германской политике, отказалось от всех своих польских намерений. Армия, сформированная поляками, не только перестала быть нужной, но и стала препятствием для гармоничных отношений с Россией. И данный вопрос требовал своего решения, а это было непросто.

Командовавший прусскими войсками в Великом герцогстве Познаньском генерал от кавалерии Петер Коломб, стянув крупные силы из Померании и Силезии, потребовал распустить созданные поляками военные формирования и начал наступать на лагеря, в которых они дислоцировались. При этом опору он нашел у немецкого населения, напуганного стремлением поляков к независимости, то есть их попытками отделить данную провинцию от Пруссии, что враждебно настроило немцев в отношении поляков. Причем тогда в этом вопросе их страстно поддерживали познаньские евреи.

Дело доходило до столкновений в разных местах и даже с прусской армией, которой ни одно из польских подразделений не желало уступать. Причем обстановка настолько накалилась, что для успокоения края и его реорганизации король послал туда дружественно настроенного к полякам генерала Виллисена.

При его содействии в городке Ярославец 11 апреля с Польским комитетом было достигнуто соглашение, по которому этот комитет обязался распустить негодных для военной службы добровольцев, направить подпадающих под категорию солдат ландвера⁹¹ в его штаб, а остальных, еще до включения их в состав познаньской дивизии, под командованием старшего прусского офицера сосредоточить в четырех лагерях, в каждом из которых должно было разместиться по одному пехотному батальону и одному кавалерийскому эскадрону.

В ответ генерал Виллисен согласился на то, чтобы поляки могли возглавлять административные и судебные органы, таможню и учреждения народного просвещения при занятии остальных должностей представителями обеих национальностей с тем, чтобы каждый гражданин обращался в органы власти и судился на своем родном языке. Он также выдвинул идею разделения подразделений в администрации повятов, в которых проживали или преобладали немцы. При этом военная организация должна была строиться таким образом, чтобы познаньская армия составляла одно отдельное национальное формирование, в котором обучение и управление войсками осуществлялось бы на родном языке.

Однако о проведении такой национальной организации Великого герцогства Познаньского, превратившегося в провинцию Позен⁹², прусское правительство уже не думало, так как это перестало быть прелюдией к войне с Россией. Не желая прямо отрицать данный факт и тем самым усиливать сопротивление поляков, оно начало прикрываться немецким населением герцогства, которое выступало против польского господства и устраивало ожесточенные столкновения с поляками, а также многочисленные демонстрации. Причем по просьбе немцев тогда еще Великого герцогства Познаньского 14 апреля прусский король решил, что реорганизация не произойдет в тех частях герцогства, где преобладает немецкое население, и указом от 25 апреля по стратегическим соображениям исключил из нее город и крепость Познань. Тогда против такого раскола края с протестом выступил Польский комитет, поскольку исключенные из герцогства территории должны были быть включены в Германский рейх и подвергнуться неизбежной германизации.

Наконец пруссаки решили, что пришло время раскрыть карты. 23 апреля генерал Коломб объявил, что поляки нарушили Ярославскую конвенцию, и потребовал роспуска лагерей. После долгих слушаний большинством всего в один голос Польский комитет с этим согласился. При этом преобладало мнение, что о войне с Россией не может быть и речи, так как граница Царства оборудована русской армией таким образом, что познаньские повстанцы ее не прорвут. Причем утверждалось, что силы пруссаков слишком велики, рельеф местности чересчур плоский и к партизанской войне непригоден. Сам же вопрос о Великом герцогстве Познаньском и Польше связан с европейским делом, и поэтому нельзя попусту растрачивать кровь, поскольку при его спасении ничего, кроме напрасного кровопролития, не добьешься. Меньшинство же в комитете считало это необходимым, утверждая, что за ним стоит войско и весь народ и лучше достойно умереть, чем унижаться.

В результате офицеры и коменданты военных лагерей решения большинства комитета не признали и, избрав на своем собрании главнокомандующим Мерославского, оказали прусским войскам сопротивление. В частности, кровопролитные бои с прусской армией произошли 29 апреля под Ксенжем, 30 апреля под Милославом и 1 мая под Вжесней, где повстанцы хотя и держались мужественно, но потерпели поражение от превосходящих сил. Затем прусские войска начали преследование разбитых польских отрядов, восстанавливая мирную жизнь. При этом Мерославский, с чьим именем ассоциировалось восстание, был схвачен и вместе с другими эмигрантами выслан обратно во Францию.

Здесь следует заметить, что из многих польских восстаний данное выступление меньше всего носило политический характер. К нему поляков подтолкнули приехавшие из Франции эмигранты, которые после долгого бездействия искали возможности организации борьбы ради борьбы. Конечно, в ней частично проявился и польский патриотизм, проснувшийся в результате надежд на войну с Россией в союзе с Пруссией, но, когда надежда на эту войну рухнула, началось бессмысленное противоборство с Пруссией.

Восстание, потопленное в крови, рвало связи между Пруссией и польским населением, что было выгодно России, которая, освободившись от страха перед поднятием Пруссией польского вопроса, стала немедленно требовать от нее подавления очагов возможного мятежа в Великом герцогстве Познаньском и включения его в Германский рейх. Поэтому присланный в Познань вместо Виллисена новый королевский комиссар генерал Пфуль и проявил столь большое рвение в проведении демаркационной линии, по которой к 5 июня преимущественно польской считалась уже только треть герцогства, территорией которой и должна была ограничиться новая организация края. Заседавший же с середины марта во Франкфурте избранный населением Германии демократический парламент, первоначально поддерживавший поляков, теперь проголосовал за проведенную демаркационную линию и включение большей части Великого герцогства Познаньского в состав рейха.