Текст книги "Письма. Том III (1936)"

117
Н.К.Рерих – М.Лихтману

3 июля 1936 г.[Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]

Родной Ав[ирах], шлю Вам копию нашего письма Клайд, чтобы Вы были в полном курсе всего происходящего. Итак, из письма Вашего и Клайд мы видим, что с ее другом все благополучно. Радуемся этому безмерно, ибо среди нападения тьмы в этом единственное вполне естественное спасение. Теперь подумаем, что можно сделать, чтобы пережить срок до декабря. Ведь что-то такое неотложно должно быть устроено. Видим из Ваших сообщений, Брат уже знает об этом обстоятельстве. Является мысль, нельзя ли через него на деловых основаниях устроить денежный заем до получения в декабре. Если Брат уже в курсе всего дела, то так же точно Вы можете поговорить с ним и посоветоваться, как бы наилучшим деловым способом сейчас выйти из сложившегося трудного положения. Кроме всего прочего, Брат является и нашим почетным советником, и потому совершенно естественно посоветоваться с ним и о таком обстоятельстве, которое сложилось лишь ввиду злостно неестественного положения. Непременно, не откладывая, устройте с Братом все, что возможно по этому поводу, и сообщите нам как можно скорее. Если Вы считаете, что Эвелин могла бы об этом поговорить с Братом, то сделайте как лучше, ибо Вы понимаете всю настоятельную неотложность дела. Когда будете производить обмеры вещей, то имейте в виду, чтобы злоумышленники не узнали об этом и не сделали из этого нечто безобразное и отвратительное, по своему обыкновению. Конечно, сторож не должен знать всего этого, ибо моментально будет донесено. Быть может, в случае нежданной необходимости Вы скажете, что делаете это для монографии-статьи, Вам из заграницы заказанной, – это было бы вполне справедливо, ибо имеются о том запросы. Теперь печатают всю библиографию, касающуюся моего искусства и книг, а также и списки произведений. Вполне понимаем соображение Клайд о том, что сейчас не следует посылать. Пусть опытные люди выяснят, где дело должно оформиться. Мэри посылает Эвелин подарочек – две вещицы. Для Вашего сведения, стоимость их по 250 ам[ериканских] долл[аров]. Сообщите нам, сохранно ли дойдет эта почтовая посылка. Как прекрасно, что Клайд и Дор[ис] так светло горят духом. Хорошо также, [что] и их сотрудница на Вас произвела хорошее впечатление. Вероятно, и другая сотрудница так же полезна, ибо она была упомянута. Как хорошо, что Миллер знает философию!

Посылаем все лучшие мысли о здоровье, о бодрости и о единении. Знаем, что огонь Вашего духа поможет победе. В радости будущего духом и сердцем с Вами.

118
Н.К.Рерих, Е.И.Рерих – З.Г.Лихтман, Ф.Грант, К.Кэмпбелл и М.Лихтману

4–6 июля 1936 г.[Наггар, Кулу, Пенджаб, Британская Индия]

№ 80

Родные Зин[а], Фр[ансис], Амр[ида] и Мор[ис], посылаю Вам мой записной лист «Знак Эры»[418]418
  Рерих Н. Знак Эры // Рерих Н. Нерушимое. Rīgā: Uguns, 1936. С. 339–346.


[Закрыть]. Как видите, он тоже может пригодиться в случае нападения на философию. «Знак Эры» можно дать в русскую газету. Совершенно так же, как и «Борьба с невежеством»[419]419
  См. примечание 1 на с. 269.


[Закрыть], этот лист еще раз покажет злобным невеждам, что мы широко и дружелюбно открыты всем изысканиям психической энергии. Что бы ни выдумывали злоумышленники, надо отвечать им очень твердо и ясно, показывая, что всякие невежественные против знания выпады будут ярко отражены. Когда имеете дело с такими необыкновенными преступниками, то следует озаботиться защитой всех подступов. Не хочется допускать, что наши адвокаты устремляются лишь в одну точку, упуская из виду, что все обстоятельства дела объединены и из каждого из них могут родиться как полезные, так и неполезные возможности. Как юристы, адвокаты должны быть готовы к любой атаке неприятеля. Иначе, пока дозор на многих пунктах ослабеет, неприятель может ворваться через самые неожиданные ворота. Само по себе не имеет значения письмо Кеттун[ен], посланное Вам с прошлой почтой, но и в этой маленькой подробности заключаются характерные признаки. Как Вы видели, письмо написано 6 июня, на следующий день после пресловутого самозваного заседания, а отправлено письмо было лишь 15 июня, очевидно, дождавшись еще каких-то решений или наветов. Все это показывает, что, как и в случае с Хиссом, где-то ведется большая осведомительная работа, потому еще больше противоположная осведомительная работа совершенно необходима. Постоянно появляются новые знаки к тому, что невозможно и думать о моем скором отъезде отсюда. Кроме всех прочих опасностей, о которых мы уже ранее сообщали, в случае отъезда произойдут немедленные нападения и здесь.

Очень хорошо, что Стокс так глубоко отметил письма Махона. Таким порядком и Стокс поймет, насколько присутствие М[ахона] здесь необходимо. Ведь, по обыкновению, злоумышленники могут начать с малого, а затем броситься решительно на все. До отправки этого письма, наверное, придет Ваша почта, но и без нее мы чувствуем все происходящее напряжение. Всякое доброе оповещение в самом широком размере совершенно необходимо. Со своей стороны мы оповещаем друзей, ибо факт покражи шер ясен каждому ребенку.

Считаю, что Ваша мысль об инкорпорации Р[ериховского] общества (если Вы знаете, что оно не было инкорпорировано) очень хороша. Ведь совершенно необходимо иметь в руках общественное инкорпорированное Учреждение, на которое формально трио не могло бы претендовать. Пока идут длинные судоговорения о всех прочих Учреждениях, следует иметь в руках Учреждение общественное и культурное, которое может быть в полном распоряжении истинных благородных друзей дела. Если кто-нибудь недостаточно понимает необходимость такого Учреждения, то всеми силами объясните ему, насколько такое вполне законное действие неотложно и необходимо. Даже если такое учреждение не будет иметь сразу большого постоянного помещения, то не забудем, что многие научные и художественные общества целыми десятилетиями помещались в какой-то частной квартире и тем не менее их культурная деятельность была высокополезна. Стокс – желательный председатель. Сообщите нам, на чем именно Вы решили, но ввиду долгой затяжки с судоговорениями нужно иметь в руках нечто находящееся всецело под нашим общим и наших верных друзей контролем.

5. VII. Сейчас пришла Ваша телеграмма о новом преступном замысле Леви. Посылаем Вам текст официальной бумаги за собственноручной подписью самого Леви, в котором он 8 дек[абря] 1924 года удостоверяет, что все лоаны между им и мною были вполне ликвидированы[420]420
  Из письма С.Н.Рериха К.Кэмпбелл от 5 июля 1936 г.: «…У нас имеется письмо, в котором утверждается, что все денежные расчеты ликвидируются. Более того, когда были улажены все денежные расчеты, № 1 (Л.Хорш. – Прим. ред.) в присутствии Отца порвал все расписки. Это были средства, использованные на организацию Учреждений, – в ту пору № 1 настаивал на том, чтобы каждый шаг фиксировал подобный документ. Однако 8 декабря 1924 г., т. е. перед тем как Отец уехал в длительную экспедицию (он отправился рано утром 10 декабря), за день до его отъезда № 1 принес Отцу это письмо и порвал все расписки. Он приносил бесконечные извинения за то, что, давая деньги на работу Учреждений, потом требовал расписки. Но, по-видимому, он хранил фотостаты, если заявляет, что у него есть расписки. Как видишь, такое даже в голову не придет нормальному человеку» // ОР МЦР. Ф. 1. Оп. 5–4. Д. № 74.


[Закрыть]. Пошлем Вам и фотостат, и засвидетельствованную копию этой чрезвычайно важной бумаги. Если адвокаты потребуют и оригинал, то телеграфируйте и мы его вышлем пароходной почтой. Вы понимаете, насколько сейчас ценен этот оригинал, и потому он должен быть сохранен поистине как драгоценность. Из этой новой злоумышленной затеи Леви люди могут еще раз удостовериться, какова природа этого «служителя» культуры. Если и Стокс, и все друзья, и адвокаты уже восклицали о ларсени[421]421
  Larceny (англ.) – воровство, кража.


[Закрыть] и преступном брич оф трест, то что же они скажут теперь, после такого нового мошенничества?! Очевидно, он хочет покатиться в бездну. Не может быть ни в какой стране такой несправедливости, чтобы подобные злоумышления и преступления могли бы быть оправданы. Леви широко оповестил о том, что картины в Музее стоят пять миллионов. Ведь эта цифра помянута и в минутсах, и в деле с Химическим Банком, и упоминалась при реорганизации. Спрашивается, если первая сумма, о которой он мошеннически донес Правит[ельству], называя экспедиционные суммы моим частным доходом, не экспедиционная, а теперешняя сумма, упомянутая в Вашей телеграмме, относится к каким-то отвлеченным лоанам, то где же сумма в пять миллионов, в которую он оценивал стоимость картин? Вообще, все происходящее настолько чудовищно и преступно, что не хватает сил даже характеризовать словами это злодейство! Действительно, не принадлежат ли три злоумышленника к черному легиону, о котором так много пишут! Поистине, нужно, чтобы общественное мнение карало таких разлагающих преступников. Конечно, для такого дела нужен очень вдумчивый, психологически разбирающийся адвокат, который бы являлся выразителем общественного мнения и горел бы возмущением за попрание культуры и человеческого достоинства.

Сложите вместе отдельные преступные деяния трио, и каждый порядочный человек будет потрясен этой мерзостью, не знающей границ. Преступник грозит предъявлением иска, который ликвидирован его же собственным официальным письмом. Преступник голословно уверяет, что мы ему в частном разговоре подарили наши шеры, чем бы мы предательски выказали себя в отношении трех остальных наших сотрудников. Преступник ложно доносит Правительству об экспедиционных суммах. Преступник пользуется моим отсутствием и похищает шеры пяти членов Совета. Преступник, имея мою полную доверенность и, действительно, полнейшее доверие, как правильно выразился Ф.Стокс, совершает преступнейший брич оф трест. Преступник сдирает имя Музея и способствует газетной клевете. Преступник завладевает манускриптами Е.И. вопреки полной доказанности, что они были даны ему лишь на хранение. Преступник пытается завладеть собственностью Святослава, тогда как имеются явные доказательства – собственность эта находилась лишь на сохранении. Преступники неустанно клевещут в необычайной неутомимости, стараясь подорвать имя по всему миру. Преступники наущают своих приспешников в том, что если мы все во имя Культуры будем защищать наше естественное право и не дадим унизить и обездолить друзей наших, то эти наши законные действия отразятся на качестве моего искусства и философии. Преступники скрывают, что все их агрессивные атаки начаты именно ими, а не Вами и не нами. Преступники пытаются писать в разные страны и отдельным деятелям и Учреждениям, пытаясь и в намеках, и в явно ложных сообщениях вносить новую смуту сомнений. Юрий Вам пишет о новой попытке преступников, которая хотя и кажется маловажной, но имеет в себе большое, понятное Вам значение. Неужели же общественное мнение не понимает творимого преступниками?

6. VII. Пришли Ваши потрясающие письма от 16 по 19 июня. Такие письма останутся как печальная страница Культуры. Совет каких-то бездипломных самозванцев выбрасывает людей, получивших профессиональное образование! Сестра изгоняет своего брата и затем лицемерно за углом заявляет о том, что эти вандалы – лучшие друзья ее брата. Какое безмерное лицемерие, вернее сказать, подлость! Дедлей изгоняется из пустующих комнат Дома за его желание помочь Учреждениям. Спросил ли он, так же как и Циммерман, адвоката бондхолдеров – за что именно их изгнали из Дома и почему лица, желающие помогать Дому и Учреждениям, подвергаются бесчеловечным гонениям? Хочется знать, что постановили Комитеты, которые собрались по просьбе Зины и Франсис? Ведь должны быть постановления и Комитета Друзей – Комитета Защиты, и Эдюкешнл комитета, и Комитета алумни, наконец, и самих учащихся и тех преподавателей, которые остаются верными принципам культуры и образования. И другие группы, вроде группы Спинозы, наверное, подымут свой голос, ибо буквальное выбрасывание на улицу тружеников культуры является актом вандализма и невежества. В данном случае этот бесчеловечный поступок усугубляется и тем, что выбрасываются после 14 лет труда зачинатели дела, вложившие в просветительные Учреждения свою душу, свои лучшие знания и лучшие годы. Конечно, не может быть такой страны, которая бы не ужаснулась такому акту невежества, жестокосердия и вандализма. Преступники-захватчики не останавливаются ни перед чем, чтобы погубить дела Культуры. Неужели же в их обугленной душе иногда в ночной тишине не пробуждается голос совести? Или все доброе в них уже исчезло?

Апелляция Ф.Грант, З.Лихтман, Н.К.Рериха, Е.И.Рерих и М.Лихтмана в Верховный суд Нью-Йорка

Радуемся, что в такой труднейший момент письма Ваши бодры. Чем большая несправедливость причиняется Вам, тем мощнее священное чувство негодования против всего злого и темного. Теперь Вы понимаете, почему уже несколько раз мы упоминали о необходимости иметь свое зарегистрированное или инкорпорированное общественное Учреждение, которое явилось бы крепостью для дальнейшей борьбы за правду и справедливость. Если инкорпорирование стоит дорого и сейчас не по средствам, то, быть может, регистрация для начала будет достаточна. Существует в Чикаго Фильд Музеум[422]422
  Музей естественной истории им. Филда (The Field Museum of Natural History), г. Чикаго, шт. Иллинойс, США. Учрежден в 1893 г.


[Закрыть] и его же магазины. Таких примеров можно назвать множество во всех странах. Не может же человек раз [и] навсегда лишиться имени в названиях различных учреждений?

Сообщение Франсис со слов ее боливийского друга тоже очень характерно. Наверное, и в этом отношении произойдут любопытнейшие для истории Культуры раскрытия. Вообще, как Вы сами видите, вышло далеко за пределы дел личных. Выступили во всем размере проблемы Культуры и положения культурных работников. Даже простой рабочий имеет в Тред Унионах[423]423
  Trade union (англ.) – профсоюз.


[Закрыть] защиту своих прав. Неужели же труженики Культуры лишены всякого общественного охранения? Вы также видите, почему мы все время заботились, чтобы заседания Комитета Друзей сопровождались журналом – минутсами – с выраженными в нем постановлениями Заседания. Повторяю, что без таких общественных постановлений Комитет превращается в нечто отвлеченное. Ведь и для адвокатов, [и] теперь для пришедшего Миллера такая общественная формулированная на бумаге поддержка будет чрезвычайно важна. Ведь сейчас уже июль месяц, а даже и теперь мы не имеем хотя бы журнала заседания Комитета Друзей, бывшего в январе. Вы-то понимаете, почему мы о таких обстоятельствах весьма беспокоимся. Апеллируя к общественному мнению, нужно строительно показать, что у нас самих общественное начало стоит твердо, ясно и неприкосновенно. Общественному мнению нужно показать, что у нас есть организация и что все делаемое нами делается не случайными побуждениями, но планомерно организовано и глубоко сознательно. В то время когда вандалы заняты лишь разрушением, следует показать, что мы боремся созидательно, не хаотично. Только при таких показаниях организации и порядка можно рассчитывать на ближайшую кооперацию и с бондхолдерами. Ведь, без сомнения, бондхолдеры следят очень пристально за всем происходящим. Наверное, они понимают мошенничество захватчиков, но и со всей нашей стороны они хотели бы видеть созидательность. Таким образом, то общественное учреждение, о регистрации которого мы упоминали, будет и для бондхолдеров знаком того, что в основе Культурного дела лежат организация и строительство. Пусть и Комитет Друзей Музея существует, но рядом с ним, как мегафон для него, будет и общественное самостоятельное учреждение. Теперь-то борьба и начинается, и должны быть призваны все наличные силы. Характерна попытка [нападения] на Клайд со стороны белокурой.

У Е.И. опять сильные боли. Время исключительное, и, несмотря ни на что, как Сказано, «основывайте, основывайте!» Пусть так и будет. Всеми помыслами с Вами, сердечно и духовно,

Н. и Е. Р.

Переведите и дайте копию Франс[ис] и Амр[иде] этого исторического письма.

119
Н.К.Рерих – Г.Д.Гребенщикову

6 июля 1936 г. Наггар

Родные Т[арухан] и Н[ару],

Сейчас получили Ваше письмо от 8 июня, и хочется мне сейчас же сказать Вам через все пространства самый сердечный привет. С отвращением прочли мы статейку какого-то Гладика. Очевидно, он друг известного мракобеса и пьяницы и всесветного лгуна Васьки Иванова, имя которого все порядочные люди на Дальнем Востоке произносят с омерзением. Еще недавно я имел хорошее письмо из Харбина, где имя этого иностранного наймита было отмечено справедливо. Остается только пожалеть, что наше духовенство, которому надлежало бы быть и просвещенным, и осведомленным, в большинстве случаев легко подпадает под влияние всяких служителей тьмы. Вот покойный митрополит Платон или о. Георгий Спасский – те были совсем иного склада и поистине были священнослужителями. Васька Иванов обругал и Пушкина, и Петра Великого, и Толстого, и Мережковского, словом, решительно всех славных сынов России, с которыми и Вам надлежит быть. Ведь не можем же мы заработать одобрение пьяного Васьки Иванова тем, что скажем, что вместе с ним похуляем все русское славное достояние. Пусть все кромешники и невежды поносят нас, но не предадим самое священное, близкое сердцу нашему. С Васькой Ивановым и прочими мракобесами нам не по пути. По счастью, множества других неотемненных соотечественников с нами.

Не удивляюсь, что Вы страдаете от многих соотечественников. Ведь и мне приходится страдать от многих из них. Вспоминаю, как Германова приятно улыбалась, пока получала от меня денежное пособие и надеялась получить его больше. Но затем была названа сумма уже такого размера, которая во всяком случае была мне совсем уже не по силам. Было спрошено шесть тысяч ам[ериканских] долларов. Как только выяснилось, что эту сумму получить с меня нельзя, так немедленно все белое стало черным. Трудно было ожидать от талантливой артистки такой вольт-фас. Также некая ее же знакомая Волкова хотела с меня получить ни много ни мало как десять тысяч фунтов на выкуп ее бриллиантов. Как только это оказалось невозможным, сразу все суперлативы сделались обратного свойства. Много таких примеров каждый из нас мог бы привести. Вспоминаю, как покойный Куинджи, когда ему рассказали, что кто-то очень поносит его, задумался и сказал: «Cтранно, а ведь я ему никакого добра не сделал».

Но все это уже осенние листья, а мы будем смотреть на весну, будем смотреть, как многое знаменательное совершается перед нами. Вы говорите, что в истории с Хоршем нечто Вам непонятно. Мы со своей стороны знаем лишь следующее. В день моего отъезда на Д[альний] Восток г-жа Хорш заявила мне, что они готовы работать с нами, но не будут работать с З. и М. Лихтман и Фр[ансис] Грант. Таким образом, предлагалось, чтобы мы предали именно тех самых первых сотрудников, с которыми зачинали в 1921 году Мастер-Институт. Затем в конце февраля 1935 [года] Хорш украл принадлежащие Е.И., мне, М. и З. Лихтман и Ф.Грант пять шер Мастер-Института. Увы, я должен употребить такое сильное выражение, ибо наглое неожиданное присвоение чужой собственности все же останется в этом наименовании. Затем злоумышленнику потребовалось вообще от нас всех избавиться, что он со своей женой и братоубийственной Эстер Лихтман и начали выполнять с июня 1935 года. Словом, произошло именно то, что Вы так правильно охарактеризовали в своем теперешнем письме, а именно невозможность некоторой кооперации. Преступное трио начало всеми силами уничтожать нас везде, куда наша же рекомендация их ввела. Затем тот же злоумышленник сделал клеветнический донос правительству в том, что десять лет тому назад я будто бы не заплатил налога с экспедиционных сумм, при этом он ложно показал экспед[иционные] суммы моим частным доходом. Такой донос от лица, имевшего мою полную доверенность, является верхом вероломства и нарушения доверия – преступный брич оф трест, как назвал это действие Фельпс Стокс – председатель нашего Комитета Защиты. Теперь, как Вы знаете, злоумышленное трио в буквальном смысле выбрасывает на улицу трех названных первоначальных Трэстис, ибо, как Вы знаете, преступное трио подошло уже позднее к начатому нами делу. При этом все делается злоумышленниками так нагло, явно лживо и предательски, что их деяния могут стоять в первом ряду со многими знаменитыми предательствами. Четырнадцать лет они писали нам письма, полные необыкновеннейших суперлативов, а сейчас в желании завладеть домом они делают все белое черным. Но если они хотели владеть кирпичами и стенами, то ведь мы-то никогда и не считали этот дом своим. Что же рассказывать мне Вам всякие подробности, которые Вы и без того слыхали от Зины и Мориса. Очень рад, что Вы так тепло их поминаете. Именно эти прекрасные люди, верные и к Вам душевно расположенные, заслуживают самого преданного отношения. Вы пишете о том, что Хорш выписывал Вас из Парижа. Родной мой, вовсе не он Вас выписывал, а его всякие ручательства, даваемые со скрежетом, как мы теперь видим, очень малого стоят. Хорошо делаете, что не пошли к нему говорить о часовне. Ведь никто из нас не признает действий какого-то самозваного комитета Хоршей. Потому не следует с ними говорить, тем самым как бы признавая их существование. Ведь они доходят до такой наглости, что уверяли, будто я в частном разговоре подарил Хоршу мои и Е.И. шеры. Словом, лгут как на мертвого. Прискорбно, что в культурном учреждении произошли такие криминальные дела, и это обстоятельство обязывает нас всех именно во имя культуры, как в крестовом походе за культуру, искать правду и справедливость. Ведь похищение наших шер в конце февраля Хоршем было состряпано настолько тайно, что обнаружилось лишь недавно на суде. Таким образом, уже похитив шеры, Хорш продолжал писать Е.И. сладкие письма – какое предательство! Ну что же, переживем и это и бодро пойдем вперед. Вот здоровье Е.И. нас очень беспокоит, ибо за последние месяцы она все время болеет, и не далее как сегодня у нея опять сильнейшие боли. Нелегко ее сердцу.

Понимаем, как и Вам нелегко. Отовсюду идут вести о необычайных трудностях. Ступень кончается, чтобы началась новая. С каждой почтой приходят к нам письма из разных стран с горячими выражениями единодушия и верного сотрудничества. Вот и сейчас вместе с Вашим письмом мы читали и трогательнейшее письмо Ведринской – хорошая душа. Всегда мы шли по добрым знакам. Так же пойдем и теперь. Всякие Васьки Ивановы своими поношениями лишь куют новых друзей – неожиданных и ценных. Никакие клеветнические доносы не могут истребить культурную ценность. Припомним биографии русских писателей. Припомним, что даже Пушкин и Лермонтов не только были оплеваны, но убиты. И тем не менее все ими сотворенное живет светло.

Видаете ли Вы Завадских и добрую Ниночку? Был бы рад получить от них весточку и очень оценил их телеграмму. Видаете ли Григорьева? Еще недавно мне пришлось очень хорошо поминать его. У меня лежат его прекрасные письма, и еще со времен Питера я предсказывал ему ту славную будущность, которая и осуществилась.

Книгу «Купава»[424]424
  Гребенщиков Г. Купава: роман художника. Southbury, Conn.: Alatas, 1936.


[Закрыть] мы не получили. Это очень редкий случай, ибо не можем пожаловаться на потерю писем или посылок. Между тем все написанное и сказанное Вами нам дорого. Вы, может быть, уже слышали любопытную историю, происшедшую с моим «Свящ[енным] Доз[ором]», который был запрещен харбинской цензурой. В апреле мы опять получили из Харбина подтверждение о том, что книга не пропущена, а в то же самое время эта книга в том же издании уже продавалась в Париже, Риге и других местах Европы. Вот какие энигмы происходят – в чем дело, так и не знаем. Видимо, и книги вырываются из харбинских узилищ и летают по воздуху. У Зины был полный манускрипт этой книги – давала ли она Вам его читать?

Итак, во имя Крестового Похода за Культуру преоборем всякие темные нападения. Это все эпизоды, а смысл-то в служении Преподобному Воеводе и Игумену Русскому. Радуемся каждой Вашей вести и шлем Вам наши лучшие мысли.

Духом с Вами,

Р[ерих]