Текст книги "Сююмбика"

Глава 10

Дервиши не опасались застав и заслонов московского царя, они ходили повсюду одним им ведомыми тайными тропами и дорогами. И эти святые люди первыми донесли до Казани весть о надвигавшейся зловещей силе. Город давно ждал и боялся прихода урусов, высший ханский совет спешно собрался в полном составе. Говорили о грозившем бедствии, забыв о восточной учтивости и вежливости, горячились и перебивали друг друга. Огланы докладывали о сделанном за последние месяцы для успешной обороны столицы, кто-то выносил на суд вельмож новые решения, предлагал пути к спасению. Другие просто выплёскивали чувства на голову желающих выслушать сомнения и сетования. В царившем всеобщем возбуждении не принимали участия только два человека, с видимым равнодушием взирали они на всё происходящее и, казалось, никак не могли дождаться, когда закончится безгранично тянувшееся заседание. Но вот члены дивана стали расходиться, и оба сановника, поднявшись со своих мест, удалились в дворцовые подвалы. Здесь, в обширных каменных комнатах, освещаемых лишь факелами и светильниками и перегороженными мощными железными решётками, находилась казна ханства. Стражи беспрепятственно пропустили внутрь хранителя ханской сокровищницы Арзу-бека и ханского казначея бека Замана. Лишь оказавшись вдвоём на своей территории, вельможи заговорили.

– Время пришло, уважаемый Арзу-бек, – тихо промолвил ханский казначей.

Невысокий кряжистый хранитель ханских сокровищ в задумчивости прошёлся по пустой комнате:

– Больше всего, почтенный бек, я боюсь ошибиться. Мы берём на себя слишком ответственное решение. Подумайте, мы договорились, что не будем посвящать в нашу тайну ханский диван и даже повелителя, которому не доверяем. Но кто-нибудь из высшего совета, самый надёжный, должен знать обо всём. Мы с вами смертны, как и все люди. Если наша тайна навсегда будет похоронена в водах Кабана, родная земля не простит нам этого.

– Кого же вы выбрали, Арзу-бек?

– Я склоняюсь к кандидатуре Дервиш-бека, каково ваше решение?

Заман с удивлением воззрился на хранителя сокровищ:

– Дервиш-бек? Объясните, уважаемый, почему он?!

– Я не доверяю в диване больше никому, почти все они, хоть раз, но продавались царю урусов. А если не продавались, то подумывали об этом. Бек никогда не изменял своему ханству. Он неразговорчив, умеет хранить тайны, а самое главное, по-настоящему предан Казанской Земле!

– Вы убедили меня, – Заман-бек вздохнул. – Дело осталось за малым, надо решить, когда мы упрячем доверенные нам сокровища и поставим в известность Дервиша?

Ещё долго говорили сановники в мрачной подвальной тиши. Они решали, как покончить с важным делом, необходимость в котором созрела в их головах в тот злополучный день, когда князь Серебряный увозил ханум Сююмбику из Казани. Тогда ещё острый глаз ханского казначея заметил, каким вожделенным блеском зажглись взоры дьяков. Они пересчитывали драгоценные кубки и кувшины, ожерелья и браслеты, шкатулки из слоновой кости, переполненные кольцами и перстнями, – всё то многочисленное богатство, принадлежавшее первой ханум государства. Пересчитывая, дьяки шептались меж собой и о ханской казне. Не знали царёвы слуги, что незаметный с виду, щупленький и невзрачный ханский казначей язык урусов понимал хорошо и каждое их слово ловил и откладывал в уме.

Тогда же и решили они с Арзу-беком, что в момент опасности спрячут ханскую казну, за которую оба отвечали не только головой, но и честью своих родов, испокон века служивших на этих ответственных постах. Случился такой момент ранней весной, когда русские полки из Ивангорода подошли к воротам Казани, но Всевышний не допустил, чтобы московиты беспрепятственно проникли в город. А сколько страху натерпелись тогда ханский казначей и хранитель сокровищницы! В те дни и созрел у них план захоронения казны в опасный для страны момент. Мест, куда можно было сокрыть достояние ханства, предположили множество. Думали спрятать казну в подземном ходу, выводившим из дворца, но нашли его ненадёжным. Зарыть сундуки в лесу казалось ещё более ошибочным, ведь велика случайность чужого глаза, который мог выследить прятавших клад.

Решение сокрыть казну на дне озера Кабан пришло в голову Арзу-беку. Если даже ночью кто-то приметит, как что-то сбрасывают в Кабан, то запомнить место, где стояли ялики, невозможно, на воде меток не поставишь. Чтобы сокровища смогли вывезти и не повредить при хранении в воде, решили заказать дубовые бочонки, обитые в несколько рядов железными обручами. Вскоре тайный заказ двух вельмож доставили в подземное хранилище, тогда же содержимое казанского монетного двора – серебряные и золотые слитки и сами монеты, как казанские, так и русские серебряные гривны, арабские дирхемы, и деньги самого разнообразного происхождения плотно уложили в бочонки. Вес этой части казны составил несколько десятков батманов[158]158
  Батман – мера веса в Казанском ханстве. В разное время в один батман входило от 64 до 192 кг.


[Закрыть].

Следом взялись за сокровищницу, в которой даже ханский казначей бывал крайне редко, она являлась самым запретным и охраняемым местом во всём Казанском ханстве. На резных полках в строгом порядке стояли шкатулки и сундучки с особо ценной частью сокровищницы. В этих вырезанных из слоновой кости хранилищах в бархатных футлярах на атласных подушечках покоились драгоценные камни необыкновенной величины и ценности. Встречались здесь поражавшие синим цветом чистой воды сапфиры, с горевшими внутри шестиконечными звёздами, что говорило об особой силе этого камня. Были алые прозрачные рубины и великолепные изумруды величиной с грецкий орех, россыпи жемчужин необычных оттенков и размеров. У всех этих камней были свои громкие имена, в старинных дэфтерях, перешедших хранителю сокровищницы от его предков, они именовались со звучным достоинством: рубин «Сила Шаха», алмаз «Свет Аллаха» или жемчужина «Пери».

Эту часть сокровищницы Арзу-бек укладывал сам. Он с благоговением открывал шкатулочки и мешочки, любовно поглаживал сверкавшие холодным светом грани бесценных камней, он называл каждый из камней по имени и обращался к ним, как к живым людям. Он просил у них прощения за то, что вынужден потревожить их покой и лишить привычного места. Они были для бека как самые любимые, самые лелеемые дети.

Остальную часть сокровищницы, состоявшую из дорогого дамасского оружия, украшенного алмазами, изумрудами и сапфирами, из золотых кальянов, кувшинов, кубков, блюд, перстней, великолепных диадем и драгоценных ханских уборов, бек укладывал вместе со своими служителями. Помощников подбирали особо, от рождения немых, к тому же очень преданных своему господину, но в таком деле можно ли положиться на кого бы то ни было? Схоронить сокровища в водах озера Кабан решили без промедления.

Как только полночь вступила в свои права, трое вельмож, посвящённых в тайну, помолившись, приступили к делу. Немые невольники под неусыпным оком есаула Сослана несколько часов перетаскивали тяжёлые бочонки в ожидавшие их на берегу ялики. Перегруженные лодки в полной тишине, нарушаемой лишь всплеском вёсел, проскользнули по Булаку и вышли на простор озера Кабан. Где-то вдалеке уже зарождалась ранняя летняя заря, рассеявшая непроглядную темноту ночи. Невольники один за другим скидывали в воду бочонки в указанном их господином месте. С тихим всплеском исчезали сокровища Казанского ханства в тёмных водах Кабана. Следуя указаниям есаула, расставили надёжные метки, по которым можно было узнать место, где схоронили казну.

Сделав дело, причалили к берегу. Арзу-бек щедрой рукой бросил слугам монеты, и немые невольники бросились к ногам господина, подбирая сверкавшую в первых лучах солнца награду. Стражники по знаку накинулись на них, увлечённых своим делом, и в мгновение ока перерезали глотки. Равнодушно взирали сановники, как стаскивали в воду Кабана мёртвые тела. Воинам досталась плата, брошенная рабам, они попрятали монеты в свои кошели, расселись в ялики, готовые отплыть назад, но топот копыт маленького отряда нарушил рассветную тишину озера. На заранее обусловленное место прибыл Дервиш-бек со своими нукерами. Разговор между вельможами был краток:

– Всё удалось, слава Аллаху, – тихо произнёс ханский казначей.

– Свидетели есть? – спросил бек.

Казначей кивнул в сторону стражников и есаула. Сослан первым понял, что им грозит, метнулся в сторону, но стрелы нукеров Дервиша оказались быстрей. В неподвижной задумчивости взирал хранитель сокровищницы на ялик, качавшийся на воде, на убитых стражников и их военачальника. Скользил его взгляд по зыбкой ряби озера, где ими было оставлено то, что должно дождаться своего часа, ведь когда-нибудь извлечёт хранитель казну из необъятных глубин. И привиделось Арзу-беку, что произойдёт это совсем не скоро, и не его руки будут доставать ханские сокровища, и оттого грустью и тоской наполнилось сердце старого вельможи. Но ему хотелось верить, что тот, кто это сделает, использует бесценные запасы на благо Казани и её народа, точно так же, как это сделал бы его отец и дед, как это сделал бы он сам.

Глава 11

Впереди войска царя Ивана IV шёл Ертаульский полк, собранный из отрядов городецких князей и татарских мурз. Задачу перед полком поставили важную, дабы успешно продвигалась вся рать. Ертаулы первыми врывались в селения на пути следования войск, вытаскивали из домов перепуганных жителей и заставляли их строить мосты и гати для переправы осадного снаряжения и основных полков.

Жители, устрашённые грозной несметной силой, днями и ночами проходившей перед их глазами, безропотно отдавали последний кусок хлеба, проявляли полную покорность и послушание московскому государю. Переправившись через Суру, воины Андрея Курбского вдоволь испробовали черемисского хлеба. Им, натерпевшимся голода в Диком поле, хлеб этот показался вкусней и сладостней белых калачей. Дальнейший путь рати казался нетрудным, ведь миролюбивое местное население не чинило препятствий в продвижении. На ночлег останавливались по берегам рек Яика, Малой Цильни, Булы, Бии. Черемисы ехали к царю на поклон, везли полные возы хлеба, овса, ячменя, гнали скот на убой.

За Итяковым полем государя встретили воеводы из крепости Ивангород. С ними на поклон к батюшке-царю явилась делегация горных людей во главе с беком Худайберды и мурзами Янтулой и Бузкеем. Янтула-мурза, разодетый в дорогую парчу и сверкавший на солнце, как большой слиток серебра, бросился в ноги Ивану:

– Великий государь! Отпусти нам нашу вину, смутили нас подлые казанцы, подбивали изменить тебе. Оказались некрепкими наши люди, поддавались на их уговоры, за что сейчас, государь, наказаны примерно. Зачинщиков мы показнили, а остальные молят о пощаде и согласны, если понадобится, пойти воевать казанцев.

Молодой царь, возвышавшийся над мурзой на рослом жеребце, позволил подняться Янтуле, милостиво махнул рукой:

– Отпускаю вам вашу вину, ибо души ваши слабые, неукреплённые истинной верой. Но последующей измены не потерплю, всех повелю предать смерти.

Повеселевшие мурзы кинулись носить к ногам царя свои дары – вороха пушнины. Подогнали возы, наполненные доверху мешками с рожью и просом, бочонками с мёдом, пригнали отары овец, стада коров. Всё спешили сложить к ногам господина, желали, чтобы он окинул благосклонным взором богатые подношения. Царь Иван пришёл в самое лучшее расположение духа, выспрашивал у встретивших его воевод, как получилось, что взбунтовавшиеся весной горные люди опять пришли под его руку. Обо всём докладывал воевода Горбатый-Шуйский:

– Бунтовщики доставляли нам много бед и хлопот, мой государь. Они соединялись с басурманами казанскими и нападали на наши отряды и на саму крепость. Один раз увели стада, пасшиеся на лугах, и оставили гарнизон без мяса и молока. Много вреда причинили нам, оттого решились мы и, с вашего благословения, двинули отряд на черемисов. Побили их, потоптали в большом множестве.

– О том я имел сведения ещё в Муроме, – заметил царь.

– А последний поход провели на днях. Остальные инородцы, напуганные бедами черемисов, уже и не противились. И вот они у твоих ног, государь! А чтобы ты на них сильно не гневался, велел я им даров наготовить, а кроме тех подарков послать ещё холопов наводить переправы да строить плоты на Волге-реке, – весело докончил Горбатый-Шуйский.

– А ты, хитрец, боярин, – засмеялся Иван Васильевич. – Быстрей моего Ертаул-полка управился!

К середине августа русская рать прибыла к Ивангороду. Лагерь раскинулся на том же месте, где когда-то молодой государь узрел Круглую гору и задумал поставить на острове крепость. Вспомнилось молодому государю, что в тот день от его войск оторвался и ушёл в Ногаи служилый царевич Едигер. Сейчас он восседал ханом на троне Казани. Думы об этом привели царя к мысли написать письмо Едигеру. Царевича, прослужившего когда-то Руси восемь лет, можно и уговорить сдать город, ведь что могло быть лучше, чем такое же лёгкое присоединение Казани, как случилось это на днях с Горной стороной?

В крепости Ивангорода созвали военный совет, на нём решили наступление не задерживать, но одновременно с продвижением войск послать в Казань грамоты с предложением сдать столицу и подчиниться воле русского царя. Иван IV в ответ на полную покорность обещал казанцам жизнь. Грамот составили несколько: для всех жителей города, для сеида Кул-Шарифа и послание, писанное ханом Шах-Али к Едигеру. В своей грамоте Шах-Али уверял Едигера в самых благожелательных намерениях царя и призывал последовать мирным призывам Ивана IV. Грамоты отправили в тот же день с казанским купцом.

Столица не дремала. С тех пор как прибыл новый хан Едигер, город деятельно готовился к длительной обороне. Из окрестных аулов в Казань завезли запасы ячменя и проса, спешно укрепляли крепостные и посадские стены. Пушек не хватало, но их ставили на самых лучших местах, где они могли нанести наибольший урон противнику. Решили в обороне использовать излюбленную тактику казанцев: тревожить тылы врага молниеносными бросками маневренной конницы. Для этой цели в пятнадцати верстах от столицы, на Высокой Горе, выстроили укреплённую крепость с засеками.

Крепость, по задумке казанских военачальников, должна была стать укрытием для конницы. Командовать летучими отрядами поставили Япанчу-бека, мурзу Шунака и арского эмира Эйюба. Конница эта насчитывала двадцать тысяч всадников вместе с двумя тысячами степных джигитов, присланных на помощь беклярибеком Юсуфом. Около тридцати тысяч воинов оставались в пределах города и могли обеспечить защиту столицы во время осады.

Казанцы наполнились решимостью отстаивать свою независимость до конца или сложить голову на поле брани, потому грамоты московитов встретили с презрением и гневом. Хан Едигер отписал один ответ на все три послания, где поносил царя Ивана и предателя веры Шах-Али, хулил православие и выказывал полное презрение народа к пришедшим на их землю завоевателям.

Царь получил ответ казанского хана в день начала переправы войска через Волгу. Последнему мирному предложению было сказано решительное «нет»!

Прошло немало дней, прежде чем огромная сила переправилась на противоположный берег. Сам Иван IV высадился в устье реки Казанки. За три дня до этого Шах-Али с касимовцами занял Гостиный остров, и под его началом теперь переправлялись осадные сооружения и артиллерия. Считавшие ратников и пушки разрядные дьяки докладывали государю, что войско, пришедшее под стены ханской столицы, состоит из ста пятидесяти тысяч человек и ста пятидесяти орудий. Полки стали устраиваться на месте, размещать пушки, туры и башни[159]159
  Туры и башни – осадные сооружения. Туры – бойницы с амбразурами для стрельбы – укреплялись кольями и засыпались землёй, по необходимости могли переставляться на другое место, например, ближе к осаждённой крепости.


[Закрыть].

Перед закатом к царю привели перебежчика из Казани, им был мурза Камай-Хусейн. Иван IV принял его в походном шатре. Мурза показался царю не старым человеком, но лицо его выглядело испуганнным и оттого сморщенным, как печёное яблоко. Мурза поминутно озирался, боясь получить стрелу в спину, но, едва завидел русского государя, упал на колени и проворно облобызал пыльные царские сапоги. Иван Васильевич взглянул на перебежчика со снисхождением, ласково спросил:

– Отчего покинул город, мурза, и много ли жителей хотят оставить Казань и прийти на поклон ко мне?

Камай-Хусейн отвечал поспешно, он торопился и сглатывал слова, словно опасался, что всё, что он знает, кто-то другой сообщит раньше его:

– Нас набралось две сотни человек, тех, кто не согласился с этими безумцами, не желающими сдать Казань. О повелитель! Они не ведают, что творят! Если б они видели твою несметную силу?! Сегодня мы попытались открыть ворота и выйти из города, но удалось это сделать только мне с моими нукерами, остальных перебили казанцы, стоящие на стенах города. А в самой столице, мой господин, около тридцати тысяч воинов. Им и жителям города приказано держать оборону в Казани, а конница Япанчи-бека и его сподвижников находится на Высокой Горе, им велено нападать на ваши войска с тыла и не пускать на Арское поле.

– Кто же руководит обороной города? – спросил перебежчика царь.

– Хан Едигер вместе с сеидом Кул-Шарифом, а ещё эмиры Чапкун Отучев, Зайнаш Ногайский, беки Ислам, Кибяк и Дервиш.

Глаза молодого царя полыхнули огнём, таким, что даже мурза попятился назад. А Иван IV испытывал досаду необычайную, почти все его сегодняшние противники когда-то служили ему верою и правдою. Знать бы раньше, уничтожил бы всё их змеиное, лживое племя. Повернувшись к дьякам, царь приказал выделить мурзе Камаю отдельный шатёр и повелел ему присутствовать на всех заседаниях до самого взятия столицы. Молодой государь уже не слышал благодарностей перебежчика, все его помыслы устремились к огромному городу, притихшему в ожидании первого штурма. Но штурму этому суждено было состояться не скоро.

Глава 12

Воеводы выслушали перебежчика на вечернем военном совете, Камай о расположении казанских сил и особенностях обороны столицы рассказывал обстоятельно и с подробностями. Государь даже не сразу признал мурзу, такой высокомерный и напыщенный вид приобрёл Камай-Хусейн. От страха перебежчика не осталось и следа, преисполненный важности, он указывал на стены и ворота города, называл, где расставлены пушки и укрываются отряды казаков.

Воеводы, выслушав казанского мурзу, решили расположить войска в следующем порядке. Царскому полку и Царёвой ставке отвели место около Отучевой мечети против Аталыковых и Кураишевых ворот. Слева, у устья Булака, приказали встать Сторожевому полку и полку Левой руки; справа, около озера Кабан, давалось место хану Шах-Али с касимовцами. Ертаульский полк направили к Кайбицким воротам; Большой и Передовой – к Арским, Ханским и Ногайским. Полк Правой руки устроился напротив цитадели за рекой Казанкой, место это посчиталось особенно ответственным.

– Смотри, князь Андрей, – шутливо приказывал государь главнокомандующему полком Правой руки Курбскому, – когда хан Едигер примется бежать через тебя, проворонишь, спущу три шкуры.

Курбский с воеводой Щенятовым посмеялись царёвой шутке, но переглянулись опасливо, ведь случись такая оплошность, Иван Васильевич не простит, и не минует виновника жестокое наказание.

Полки начали брать Казань в кольцо сразу по окончании военного совета. Конница Япанчи-бека, которая укрывалась в лесах, кружила вокруг, пыталась нарушить ход воинов. Всадники врывались в тыл, а то в голову двигающимся колоннам, но московиты были наготове, и летели навстречу конные ратники, завязывалась короткая сеча, после которой татары растворялись во тьме густых дебрей.

На второй день распахнулись Ногайские ворота, и вылетели оттуда пять тысяч казаков. Ертаульский полк, двинувшийся на свои позиции в числе последних, оказался разрубленным казанцами. Началась жесточайшая сечь. На помощь коннице из ворот города выбежали тысяча воинов, вооружённых саблями и булавами. Ертаульцы не ожидали нападения, а потому сопротивлялись недружно, многие в страхе бросились бежать, но ратники Большого и Передового полков вовремя заслышали шум и пришли на помощь. Казанцы спешно укрылись за стенами крепости. Эта первая серьёзная стычка с защитниками города только сплотила русские полки, но она же показала, что лёгкой победы не будет, осада предстоит долгая и тяжёлая.

К концу августа окружать ханскую столицу закончили, Казань оказалась в осадном кольце, а русские воины приступили к сооружению окопов, тынов[160]160
  Тыны – осадные сооружения, представляющие собой палисад из заострённых брёвен, с двумя прорезями для бойниц, сверху и снизу.


[Закрыть] и установке тур.

Молодой царь по несколько раз на дню обходил лагерные укрепления. Работа шла полным ходом, кругом рыли окопы, укрепляя их тынами, – вокруг Казани вырастала ещё одна крепость, грозившая неприступности столичных стен. Иван IV вернулся в походный шатёр в приподнятом настроении, он приказал собрать воевод на праздничный ужин. Но вечером поднялся страшный ураган, ветром раскидывало шатры, рвало тугие полотнища, лошади срывались с коновязи и метались по охваченному паникой стану. На бушующей реке терпели бедствие суда, на которых переправляли продовольствие и фураж, грозные волны разметали плоты и потопили все струги.

Наутро, когда буря утихла, царские дьяки приступили к подсчёту потерь, а они оказались немалыми. Ураган испортил часть осадного снаряжения, снёс и изодрал сотни походных шатров, уничтожил запасы продовольствия. Перед лицом голодной смерти в войсках начался разброд, люди кричали, что хотят уйти обратно, что сам бог не желает покорения этих земель, но вперёд выступили священники. Служители церкви ходили по полкам и вещали:

– Господь послал нам испытание, чтобы взглянуть, крепки ли мы духом, достойны ли вступить на путь священной войны. А мы крепки и устоим!

– Но как же так, батюшка, – кричали из толпы. – Нам нечего есть, скоро мы все перемрём на радость басурманам.

– Ратные люди, повиновение и послушание к начальникам своим имейте! А государь наш позаботился о вас. Уже посланы воеводы в Ивангород и к вечеру привезут хлеба. Все будут сыты с божьей помощью.

Шёл конец августа, минуло десять дней, как осадили Казань, а ночи становились заметно холодней, и с Ивангорода везли тёплые одежды – очередную дань, собранную с безропотных горных людей. Царь Иван сам ездил по полкам, беседовал с воинами, призывал их храбро биться, обещая награду и славу. Священники неустанно служили молебны, взывали не поддаваться на уловки лукавого. Постепенно, шаг за шагом, рать готовили к долгой зимней осаде, слишком крепкой и неприступной казалась крепость.

А казанцы не спали. Не было дня, чтобы на московитов, возводивших очередные укрепления, не нападали защитники крепости и конница Япанчи. Казанцы подавали знак отрядам бека, взмахивая тугом с самой высокой башни города, и стремительная конница вылетала из леса. А навстречу им из мгновенно распахивающихся ворот города выбегали воины казанского гарнизона. Ратникам-строителям приходилось бросать топоры и обороняться от наседавшего с двух сторон противника. Большие потери нёс полк Правой руки под командованием князя Андрея Курбского. Его многострадальному войску, перенёсшему самый тяжёлый переход по Дикому Полю, и теперь приходилось несладко. Полк стал лагерем напротив ханской цитадели и больше всех остальных подвергался обстрелу из тяжёлых крепостных пушек. Курбский не знал покоя ни днём ни ночью, но мужественно преодолевал испытания, посланные им. В минуты коротких затиший он находил время, чтобы открыть заветный сундучок и внести новые записи в свою рукопись: «От Казани-реки гора так высока, что даже смотреть неудобно. На ней же град стоит и палаты царские, и мечети, очень высокие, белокаменные, где умершие цари клались…»

Тактика противника беспокоила хана и казанских военачальников, ведь войска московитов стояли под Казанью много дней, но ни разу не штурмовали крепость, к обороне которой жители подготовились с особой тщательностью. Со стен было видно, как росли линии осадных укреплений, и длинные цепи тынов, окопов и тур выстраивалась против Ханских, Арских, Аталыковых и Тюменских ворот столицы. К мощным заслонам пристраивали башни из бревенчатых срубов, имеющих два этажа. Наверху ставили пушки и стрельцов с пищалями. Такие же укрепления шли от Булака и до озера Кабан, за рекой Казанкой и на Арском поле. Несмотря на мощное и беспрерывное сопротивление казанцев, вскоре город оказался окружённым кольцом осадных сооружений. Иноземные мастера не успокаивались, они требовали постройки новых укреплений, и царь шёл им навстречу, он полностью полагался на их богатый опыт. Ещё несколько дней отдали на рытьё закопов[161]161
  Закопы – траншеи с окопами и редутами.


[Закрыть] и постройку шанцев[162]162
  Шанцы – четырёхугольный редут из туров.


[Закрыть].

В день 27 августа Ивану IV доложили об окончании работ, по всем турам и башням расставили тяжёлые пушки, и русские войска приготовились начать обстрел города. В тот день казанцы, словно предчувствовали, какую беду принесут невиданные ранее ими укрепления, в отчаянии защитники столицы предприняли большую вылазку из крепости. Битва была долгой и жестокой, доходившей до кровавого рукопашного сражения. После той вылазки казанцы потеряли отважных военачальников Ислама Нарыка и Бакшанду, а московиты предали земле бесстрашного воеводу Шушерина и многих боярских детей. Однако намеченных царём планов эта битва изменить уже не могла, и на следующий день начался обстрел столицы из осадных пушек.

Казанские военачальники срочно собрали диван, решали, как им действовать дальше. Вскоре огланы перессорились меж собой, ведь каждый яростно отстаивал свою тактику.

– Мы действуем, как слепые щенки, идём на поводу прошлых ошибок! – возвысил голос хан Едигер, когда перепалка достигла своего пика. – Мы считали, что царь урусов будет действовать, как и раньше, повоюет под нашими стенами, а придут холодные дожди – отойдёт назад. Может быть, по воле Всевышнего, так и случится, и Казань будет спасена, но враг наш коварен и сегодня действует не так, как в былые годы. Мы должны знать всё о намерениях противника и тогда сумеем отстоять столицу.

– Следует захватить военачальника в лагере царя, – поняв мысль повелителя, подхватил оглан Худай-Кул. – Кого пошлём на это опасное дело?

– Я пойду! – выступил вперёд мурза Карамыш, сын Худай-Кула.

У отца сжалось сердце от тяжёлого предчувствия, но сказанные слова назад не возьмёшь.

– Пусть идёт Карамыш, – согласился Едигер, – несмотря на молодость, он отважен и сообразителен.

Разведчики мурзы для захвата пленника выбрали полк Ивана Мстиславского, со стен крепости этот стан казался разбросанным и неорганизованным. Казанцы вышли из крепости под покровом ночи, но с самого начала им сопутствовала неудача, их присутствие открыли прежде, чем разведчики успели достичь туров. Сам воевода Мстиславский выскочил из походного шатра навстречу казанцам, на князе Иване был только короткий кафтан нараспашку и сабля в руках. За воеводой бросились караульные и ратники, сидевшие у костров. Стычка завязалась яростная и быстрая, раненого Мстиславского, которого казанцы тащили к крепости, отбили уже около тына. В суматохе смогли захватить в плен и Карамыша, прикрывавшего отход своего отряда. Послали гонца разбудить государя и доложить о случившемся несчастье. Иван Васильевич страшно разгневался и велел предать мурзу жестоким пыткам, чтобы добиться сведений о последующих действиях дивана. Ровесника государя истязали несколько часов, но он так ничего и не открыл, единственные слова, сорвавшиеся с окровавленных губ Карамыша, передали царю поутру:

– Вся Казань приготовилась к смерти, город не сдадим и не покоримся.

Иван IV побледнел от ярости, он приказал привести мурзу к нему.

– Но он умер, батюшка царь, – разведя руками, виновато ответствовали палачи.