Текст книги "Объединение наций в разделенном мире. Трудный путь к консенсусу"

Возможно, мои слова оказались недостаточно убедительными. Трения между президентом Кииром и его бывшим вице-президентом Риеком Мачаром привели к волне насилия, быстро захлестнувшей Джубу, а потом и всю страну, и так истерзанную гражданской войной. К 27 мая 2014 года почти сто тысяч южных суданцев укрывалось на базах МООНЮС. «Голубые каски» и гражданские служащие миссий стали мишенями как для боевиков, так и для вновь сформированных национальных вооруженных сил, в которую вошли солдаты Народной армии освобождения Южного Судана. Я старался не принимать это близко к сердцу, но вся система ООН поддержала Джубу в борьбе за независимость. Киир и лидеры повстанцев снова взялись за оружие, вместо того чтобы сесть за стол переговоров. Этнический конфликт вышел из-под контроля.

В тот же день Совет Безопасности, реагируя на критику, обновил мандат МООНЮС, добавив туда защиту мирного населения. Многие годы большинству миссий позволялось стрелять только в целях самообороны, а не для охраны местных жителей. Истории о миротворцах, «допускающих» насилие в адрес гражданских лиц, подорвали доверие к представителям ООН. Обновив правила вмешательства в конфликты, мы наконец адаптировались к условиям отдельных противостояний, но также признали, что при вооруженных столкновениях тысячам гражданских лиц оказывается некуда бежать.

ООН сделало возможным обретение Южным Суданом независимости с помощью миротворческих операций, надзора за выборами и инвестиций в образование и инфраструктуру. Однако нам не удалось поддержать – или, говоря реалистично, установить – мир в новой стране. Обещания спокойной, безвоенной жизни и развития не реализовывались из-за племенных и этнических конфликтов, а также алчности местных политиков. С течением времени я испытывал все большее разочарование в повстанцах, которые, как и десять лет назад, становились лидерами своего народа.

Президент Салва Киир и вице-президент Риек Мачар с еще большим ожесточением погрузились в конфликт, который уже заставил шесть миллионов человек полагаться на продовольственную помощь и изгнал четыре миллиона с их земель. К моменту окончания срока моих полномочий более ста тысяч отчаявшихся южных суданцев все еще укрывались на базах ООН – нередко продолжая там «разборки» между собой. Страну по-прежнему раздирали конфликты между группировками Мачара и Киира.

Я много работал, чтобы принести суданскому народу стабильность и безопасность, и знаю, что мои коллеги могут сказать то же самое. Я задаюсь вопросом: что еще можно сделать, чтобы положить конец этому бессмысленному противостоянию? Безусловно, Африканский союз и Лига арабских государств могли бы усилить давление на Киира и Мачара, чтобы те разрешили свои противоречия и умерили алчность в интересах молодой страны. Сейчас, в 2021 году, складывается впечатление, что Киир и Мачар трижды женились и разводились; никакое давление со стороны международного сообщества не может заставить их оставаться вместе.

В декабре 2018 года, уже как частное лицо, я наблюдал за восстанием народа Судана против диктатора, который так полностью и бесповоротно подвел свой народ и свою страну. Подталкиваемые ужасающей нищетой, суданцы вышли на улицы с требованием экономических и политических реформ. Сотни тысяч демонстрантов заполнили города и деревни по всей стране. Гражданское общество при аль-Башире было уничтожено, и толчком к восстанию послужило объединение врачей, адвокатов и других профессионалов ad hoc. Однако больше всего в нем участвовали суданские женщины и молодежь из сельских регионов. В знак протеста они пели. Танцевали. Сначала их девизом было: «Нет высоким ценам, нет коррупции». По мере того как движение набирало силу, его требования приобретали политическую окраску: «Уходи, и все».

Я был разочарован тем, что международное сообщество не пришло на помощь Судану. В апреле 2019 года, когда это движение натолкнулось на сопротивление главы государства и его соратников, суданские генералы заявили, что взяли власть путем невоенного переворота. Они провозгласили себя переходным правительством с задачей восстановить демократию в стране, а людей попросили раскошеливаться. Однако суданцы продолжали сопротивление. Они протестовали против высоких цен при низком качестве жизни и требовали новых гражданских и политических прав.

Одним из символов этих демонстраций стала «женщина в белом» – харизматичная двадцатидвухлетняя суданская студентка, которая забралась на крышу машины и призвала тысячные толпы к маршу протеста перед министерством обороны. Одетая в напоминавший об одежде протестующих против прошлых диктатур суданский тхуб – шарф на голове, юбку и рубаху из белого хлопка, – Алаа Салах вся светилась на фоне пыльных сумерек. Я увидел ее в новостях по корейскому телевидению и был тронут ее решимостью и радостной поддержкой со стороны огромной толпы. Я мысленно молился, чтобы новое руководство позволило жителям Судана заново обрести достоинство, свободу и цель в жизни. На следующий день, когда главнокомандующего хунты сменил внушавший всеобщий страх глава хартумской разведки, суданский народ не отступил. Они оставались на улицах, нередко под защитой солдат, хотя тем и приказывали разгонять демонстрантов. Миллионы протестующих по всему Судану праздновали победу, однако рано было утверждать, что они действительно ее одержали.

Суверенный Совет – правящая военно-гражданская коалиция – пыталась добиться статуса законного правительства. В феврале 2020 года было объявлено, что президента аль-Башира могут выдать Международному уголовному суду. Это был бы разумный шаг, и я надеялся, что так и произойдет. Услышав новости, я вспомнил о той встрече, на которой предупреждал аль-Башира о выдаче суду. Возможно, он жалел, что не послушал моего совета, но было уже поздно.

Совет избрал Абдаллу Хумдока, экономиста и бывшего сотрудника Экономической комиссии ООН по Африке, премьер-министром. Это был разумный выбор, и я надеялся, что благодаря своей мудрости и связям в международном сообществе он выведет Судан из послевоенного экономического кризиса, снова поставившего страну на грань коллапса.

В 2020 году Совет Безопасности ООН начал сворачивать совместную миссию ООН и Африканского союза в Дарфуре, чтобы заменить ее политической и миротворческой, с меньшим количеством полиции и солдат. Я не уверен, что работа ЮНАМИД действительно была выполнена. Тем не менее сдвиг в сторону строительства страны знаменовал ключевой поворот, триумфальное достижение Департамента миротворческих операций ООН. Завершение миротворческой операции – это редкий случай, о чем свидетельствуют многие другие миссии, которые продолжаются уже тридцать, и даже шестьдесят лет.

Я надеюсь, что миротворцам никогда не придется вернуться в Южный Судан. Президент Салва Киир и вице-президент Риек Мачар обещали положить конец ожесточенной борьбе за управление самой молодой в мире страной. Бывшие повстанцы вместе создали в марте 2020 года новый кабинет, и это отличная новость – если кабинет продержится, в чем лично я сомневаюсь. Эти двое сходились и расходились множество раз, и я боюсь, что нынешнее сближение оборвется так же, как и все предыдущие.

Лидеры в Хартуме и Джубе должны понимать, что отвечают за установление мира и стабильности, которые позволят обессиленному народу восстановиться и отстроиться. Их страны тесно связаны между собой и зависят друг от друга. Им необходимо предпринимать конкретные шаги для создания законного правительства, уважающего права человека, инвестирующего в развитие и стремящегося к миру у себя и в соседних государствах. Если эти условия будут соблюдены, Судан может стать одной из важнейших побед трагической Арабской весны.

Глава 10
Газа
Конвейерная дипломатия

К моему возмущению, 4 ноября 2008 года ХАМАС активизировал атаки на южный Израиль, нарушив пятинедельное перемирие запуском снарядов кустарного изготовления «Кассам». Исламские боевики за два дня выпустили более двухсот ракет в сторону израильских городов, несмотря на практически общемировое осуждение их провокации. Ракеты были непредсказуемыми – маломощные, они очень плохо управлялись и редко достигали цели. Тем не менее это был эффективный инструмент террора. К концу декабря израильтяне, живущие вблизи северных границ сектора Газа, проводили в бомбоубежищах практически столько же времени, сколько снаружи.

Я с грустью наблюдал за развитием событий, сознавая, что Израиль вполне может войти в палестинский анклав, и понимая, что после этого случится. Более 1,5 млн жителей сектора Газа – сотни которых работали в структурах ООН – оказались заперты в зоне военных действий, и потери обещали быть огромными. Израильские танки собирались вокруг высокой укрепленной стены, которая не смогла бы защитить Газу в случае наземных военных действий. Израиль уже прекратил поставку туда электричества и перекрыл многие источники воды; контролировал границы и запрещал доступ в сектор Газа журналистам, правозащитникам и службам помощи, стараясь уменьшить количество свидетелей своего вторжения.

Мои политические советники и эксперты по Ближнему Востоку соглашались, что ситуация тяжелая и станет еще серьезнее. Бертон Линн Паско, заместитель генерального секретаря по вопросам политики, вместе со мной осуществлял мониторинг ситуации. Я немедленно начал консультации с региональными и международными лидерами, включая президента Египта Хосни Мубарака, генерального секретаря Лиги арабских государств Амра Мусу, Верховного комиссара Евросоюза Хавьера Солану и премьер-министра Израиля Ехуда Ольмерта. Я взывал к ним, требуя повлиять на обе стороны и не допустить эскалации конфликта. Требовал от премьер-министра Ольмерта воздерживаться от военных действий. Президент Аббас вел с ним переговоры по достижению мирного соглашения, но я опасался, что результата не будет.

У меня имелись и личные заботы: предстояла помолвка моего сына Ухёна с его невестой, Чжэ Юн Ю, которая только что приехала в Нью-Йорк из Кореи. В день церемонии нам предстояло впервые встретиться с ней. Я участвовал в церемонии, но гораздо больше меня занимала ситуация на Ближнем Востоке.

Израильская операция «Литой свинец» началась с обстрелов ночью 27 декабря 2008 года. Я следил за тем, как снаряды озаряют ночное небо, и дрожал от ужаса за людей, на которых они упадут.

На следующий день, 28 декабря, я переговорил с президентом Сирии Башаром аль-Асадом и министром иностранных дел Ирана Манучехром Моттаки, призывая их воспользоваться своим влиянием на ХАМАС с целью прекращения дальнейших провокаций. Я созвал экстренное совещание со своими старшими советниками, включая Карен Абу Заед, главу БАПОР, и с постпредами Египта, Палестины, Ливии, Сирии и Лиги арабских государств – все они имели определенное влияние на ХАМАС. Я также проконсультировался с постпредом США Залмаем Халилзадом и попросил США воздействовать на израильское правительство, чтобы не допустить дальнейшей эскалации. 29 декабря я выступил перед пресс-корпусом ООН, призвав региональных лидеров к скорейшему разрешению ситуации.

3 января 2009 года к бомбардировкам присоединилось наземное вторжение. Сотни израильских солдат вошли в Газу в ходе операции, которая, по словам Тель-Авива, должна была продолжаться до тех пор, пока ХАМАС не прекратит обстрелы, туннели Рафаха – система подземных тайных коммуникаций, позволявшая обходить израильскую блокаду Газы, – не будут перекрыты, а похищенный израильский солдат, капрал Гилад Шалит, не вернется домой. Момент наверняка был выбран не случайно. Президент США Джордж У. Буш покидал свой пост 20 января, и израильтяне не знали, будет ли Барак Обама настолько же лоялен. Я настаивал на том, чтобы США и другие крупные державы вмешались и попытались ослабить или прекратить осаду.

6 января 2009 года, после мощных обстрелов городов близ северной стены Газы, израильская армия усилила натиск, выпустив две ракеты, взорвавшихся возле здания начальной школы аль-Факура, управляемой ООН, где укрывались тысяча триста человек из соседнего района Джабалии. Израиль заявил, что вел ответный огонь, но позднее признал, что была совершена ошибка. Минимум сорок восемь человек, включая детей, погибло при той атаке, которую в подробностях описали сотрудники БАПОР (Ближневосточного Агентства ООН для помощи палестинским беженцам и организации работ) и немногочисленные местные журналисты. Свидетели рассказывали, что снаряды упали в непосредственной близости от школы. Один из охранников услышал взрывы и, выбежав на улицу, обнаружил мертвые тела, «разорванные в клочья», и лежавших повсюду раненых.

Наблюдая за этими событиями, я представлял себе, сколько детей в тот день получили психологическую травму – как я, когда в том же возрасте бежал вместе с семьей от северокорейской армии. В горле у меня стоял ком. Два дня спустя, 8 января, Совет Безопасности после долгих консультаций и с учетом нарастающего всеобщего возмущения принял наконец резолюцию, призывающую обе стороны к немедленному прекращению огня. (1) Хотя американцы помогали составлять и принимать этот двухстраничный документ, уходящая администрация Буша самоустранилась из процесса под давлением Израиля. ХАМАС тем временем продолжал обстреливать Израиль, выбирая в качестве целей объекты ООН, где укрывались местные жители, включая больницы и школы, а также призывая убивать мирных палестинских жителей, если те отвечали на огонь – а те отвечали. Тактика была не нова, но я считаю и боевиков ХАМАС, и израильскую армию виновными в этих бесчеловечных убийствах.

Каждый раз, читая сводки, я испытывал гнев, но старался не проявлять его на публике. Я был зол и оскорблен насилием с обеих сторон – в том числе в наш адрес. ООН намеренно осталась в Газе, несмотря на бои. Мы намеренно продолжали укрывать палестинских жителей, которые иначе остались бы брошенными на произвол судьбы. Мы намеренно пошли единственным этичным путем, а не бежали сразу в начале конфликта. Сотрудники ООН защищены международным правом, но ХАМАС не подписывал никаких договоров. Вместо этого он избрал ООН своей мишенью, а наших сотрудников – прикрытием для своих зверств.

Я испытывал глубокую признательность нашему местному персоналу, продолжавшему работать, несмотря на угрозу жизни и страх за семьи. Многие из этих людей по много дней не покидали своих постов. Они не хотели бросать своих соседей и оставались лояльными БАПОР, поддерживавшему практически все общественные структуры в Газе, включая здравоохранение, образование, гуманитарную помощь и лагеря беженцев, где в палатках жили тысячи палестинцев. Мы не только оказывали услуги в этих сферах, но также обучали большинство учителей, социальных работников, медперсонала, администраторов, складских служащих и общественных лидеров в Газе и трудоустраивали их. БАПОР был самым крупным работодателем на данной территории, и люди могли наниматься только туда.

Израиль, вместе с другими государствами, неоднократно критиковал ООН за сотрудничество с ХАМАС. Я объяснял, что это неизбежно, поскольку анклавом управляет исламистское правительство. ХАМАС пришел к власти 25 января 2006 года, на выборах, которые мир рассматривал как принудительные. Но много молодежи и часть старшего поколения в Газе активно поддерживали ХАМАС, а остальным приходилось жить под его правлением. Директор БАПОР по операциям в Газе, Джон Джинг, и заместитель генерального секретаря по гуманитарным вопросам Джон Холмс во время конфликта сутками не спали. Холмс следил за развитием событий из Нью-Йорка, предоставляя ежедневные сводки и координируя действия международных организаций. Джон Джинг практически не покидал офиса БАПОР все время осады и находился в постоянном контакте с сотрудниками агентства и репортерами, принимая трудные решения по вопросам – в буквальном смысле – жизни и смерти. Он эффективно сотрудничал с журналистами из разных стран, живо описывая им нарушения прав человека, разрушения, кошмары и ужас. Он так тщательно подходил к фактам и был настолько зол и опечален, что никого не оставлял равнодушным. Без его участия журналисты, освещающие кризис для остального мира, не имели бы такой ясной картины творящихся там беззаконий. Своими призывами к обеим сторонам конфликта он заслужил всеобщее доверие. В ходе кризиса он искренне переживал за население Газы, оказавшееся в осаде, за что навлек на себя критику США и Израиля.

Не удалось узнать достоверно о точном количестве человеческих потерь. По прошествии примерно половины войны по крайней мере сорок тысяч палестинцев оказались в статусе беженцев, в их числе множество детей. Семьи укрывались в школах БАПОР, в стремительно ухудшающихся условиях. Росло количество жертв и раненых среди гражданского населения; страдания людей принимали невероятные масштабы. ООН старалась помогать и защищать тысячи безоружных гражданских лиц от высокотехнологичного оружия и закоренелой вражды, но проигрывала. К концу войны, длившейся двадцать два дня, 1418 палестинцев погибли и 112 943 получили ранения, по данным агентства ООН по чрезвычайной помощи. Из них 339 детей было убито и 1812 ранено. (2)

Сектор Газа был разрушен вторжением, и его руины изучала независимая следственная группа. (3) Израильское нападение и ответные действия боевиков повредили или разрушили около четырех тысяч жилых домов, восемьдесят пять школ, более тридцати километров водопроводных труб, одиннадцать колодцев, а также канализационную сеть и насосные станции по всей территории. Спровоцированная или нет, израильская армия также причинила вред ста семи зданиям ООН, включая школы. (4) Офис ООН по координации гуманитарной помощи оценивал реконструкцию сектора Газа в 2 млрд долларов.

Израиль также понес потери: десять человек, включая четверых солдат, погибли в ходе военных действий. (5) Жители Сдерота и близлежащих городов пребывали в постоянном страхе от сирен воздушной тревоги, включавшихся по несколько раз в день. Минимум пятьсот израильтян были ранены. Каждый такой случай – трагедия, однако мне трудно относиться к ним непредвзято.

С 27 декабря я постоянно вел переговоры по телефону, призывая обе стороны к прекращению насилия. Разные государства оказывали на них давление с целью снижения агрессии и защиты гражданского населения, однако на осуждение со стороны международного сообщества те не реагировали. Премьер-министр Израиля Ольмерт отвечал на мои звонки – с растущей неохотой, – но переговорить непосредственно с ХАМАС я не мог, поскольку США, Евросоюз и многие другие государства классифицировали его как террористическую организацию. Палестинская национальная администрация, управляющая Западным Берегом, давно считалась признанным правительством обеих территорий. Тем не менее ее отношения с лидерами ХАМАС оставались холодными, и президент Аббас немногое мог сделать.

Обычно в таких ситуациях на помощь приходят США, но администрация президента Буша покидала Белый дом, и никто не собирался заниматься этим вопросом. Исполнительный аппарат Обамы должен был принять управление только 20 января, но его больше занимал финансовый кризис. В условиях вакуума в американской власти лететь в регион пришлось президенту Франции Николя Саркози. Он прибыл туда 6 января 2009 года, уверенный в том, что сможет убедить обе стороны прекратить огонь. К сожалению, это ему не удалось, и он вернулся в Париж, не добившись результатов.

Дальше была моя очередь. Когда мой самолет заходил на посадку в Каире в среду, 14 января 2009 года, я испытывал воодушевление, а не тревогу из-за возложенных на меня ожиданий. Тогда я этого не знал, но мне предстояло оставаться в регионе целую неделю – необычайно долгий визит для генерального секретаря. Всю эту неделю я занимался, как я ее называю, «конвейерной дипломатией». Темп переговоров был стремительным; я посетил семь стран и участвовал в двух международных конференциях, встретился минимум с двадцатью тремя мировыми лидерами, тремя монархами и десятками министров. Если бы не самолеты и вертолет, одолженные мне правительствами Катара, Кувейта и Иордании, я, конечно, не справился бы с таким объемом работы. В первый день я посещал лидеров двух стран, способных оказывать давление на Тель-Авив: президента Египта Хосни Мубарака и короля Иордании Абдуллу. Данные государства подписали с Израилем мирные договоры в 1979 и 1994 годах соответственно, однако их отношения не были достаточно тесными, чтобы Израиль прислушался к их требованиям.

Стремясь к установлению мира на соседних территориях, Египет и Иордания обещали приложить все усилия для этого, и я рад был получить союзников в регионе. Однако Израиль не уступал их требованиям в прошлом, а ХАМАС подчинялся только Ирану. Тегеран долгое время отрицал «существование» Израиля и финансировал группировки боевиков, нападавшие на него. Кроме ХАМАС, Иран продолжал поддерживать ливанскую группировку «Хезболла» деньгами и военной помощью, а также предоставлять укрытие ее лидерам.

К утру вторника 15 января снаряды продолжали падать, а оружие продолжало поступать на территорию конфликта через туннели, прорытые глубоко под египетской границей. Использование ХАМАС мирных жителей в качестве щита и непропорциональный ответ Израиля потрясали и шокировали меня. Обе стороны готовились к длительной войне. Ситуация выглядела настолько мрачно, что у меня закончились все идеи и, честно говоря, надежда. Я ничего не добился своими предложениями о прекращении огня, и надо было сменить стратегию, прибегнув к какой-нибудь изобретательной альтернативе – иными словами, «вынуть кролика из шляпы».

На встрече с президентом Мубараком днем ранее меня посетила мысль предложить Израилю одностороннее прекращение огня – новаторский план. Пусть одна из сторон конфликта сложит оружие в расчете, что соперник последует ее примеру. Я считал, что добиться обоюдного прекращения огня будет крайне тяжело. Как сильнейшая из сторон Израиль вполне мог сделать первый шаг. «Если Израиль объявит о прекращении огня, я добьюсь, чтобы ХАМАС ответил тем же», – обещал президент Мубарак. Я был согласен на любой план, который обеспечил бы перемирие, достаточно длительное для того, чтобы доставить в Газу продукты питания и медикаменты.