Текст книги "Объединение наций в разделенном мире. Трудный путь к консенсусу"

Совет Безопасности выдвигает одного кандидата на рассмотрение Генеральной Ассамблеи, которая традиционно ратифицирует этот выбор после коротких дебатов. Хотя в Уставе этого не сказано, пятнадцать стран – или, если быть точным, пять членов СБ с правом вето – избирают генерального секретаря. Процесс никогда не был честным, и к концу моего срока усилились дискуссии насчет его реформы.

Переговорив с президентом Но, я сразу же начал собственные консультации с США, обратившись прежде всего к послу в ООН Джону Болтону, которого знал много лет. Я объяснил свою позицию как кандидата, включая направленность на реформы, и подчеркнул важность американской поддержки. Полпред Болтон, прямой по натуре, представлявший США в ООН с 2005 по 2006 годы, отреагировал положительно. Он приветствовал кандидата с таким высоким статусом и обещал немедленно уведомить госсекретаря Кондолизу Райс, находившуюся в Нью-Йорке. Меня охватило радостное предчувствие. Все становилось реальным.

На следующий день я попросил о встрече с Кондолизой Райс тет-а-тет, и мы побеседовали в частном порядке на следующий день. Она сказала, что получила благоприятные рекомендации от посла Болтона. «Вы знаете, что позиция США состоит в том, чтобы не делать публичных заявлений относительно выборов Генерального Секретаря. Но я вам полностью доверяю», – отметила госсекретарь Райс в свойственной ей манере. Она посоветовала мне заручиться поддержкой и других стран-членов. Мы договорились держать наш разговор в тайне, понимая, что заявление о содействии со стороны США стратегически будет ошибкой – это еще называют «поцелуем смерти».

Находясь в Нью-Йорке, я связался с министрами иностранных дел или их заместителями из стран-постоянных членов Совета Безопасности. Министр иностранных дел России Сергей Лавров, с которым мы были знакомы с 2001 года, когда он был послом в ООН, с непроницаемым лицом ответил, что не станет возражать против моей кандидатуры. Французский министр иностранных дел Филипп Дуст-Блази внимательно выслушал меня, но определенного ответа не дал. Он рекомендовал мне учить французский, отметив, что его правительство ни разу не поддержало кандидата, не владеющего «языком дипломатии». Французский и английский являются «рабочими языками» Секретариата ООН, и Париж сделал уверенное, если не свободное, владение французским своего рода требованием. Несмотря на то что я немного учил французский тридцать лет назад, говорить на нем я не мог и сразу после возвращения в Корею взял себе преподавателя.

Пройдя через начальные консультации с П5 (постоянными членами Совета Безопасности), я отчитался перед президентом Но, выразив осторожный оптимизм насчет наших шансов, но еще раз напомнил держать новость о моем выдвижении в строгой секретности. Я обсудил этот вопрос с главой Совета Национальной Безопасности, Ли Чонг Соком, ища его поддержки. Он согласился держать мою кандидатуру в тайне, однако вскоре устроил пресс-конференцию в Министерстве иностранных дел и сообщил репортерам, что президент выдвинул меня официальным кандидатом, но наложил строгий запрет на распространение информации. Меня впечатлило то, что пресса соблюдала этот запрет четыре месяца, до официального заявления. Я лично встречался со многими репортерами и главными редакторами изданий на совещаниях, активно сотрудничая с ними и напоминая пока не разглашать новость.

Я считал, что тайная дипломатия – самая эффективная стратегия на данной стадии. Я также инстинктивно, по собственному опыту государственной службы, понимал, что того, кто первым вышел на дистанцию, атаковать проще всего. Эту мою философию разделяли далеко не все. Тридцать четыре члена Диалога о сотрудничестве в Азии (ДСА) согласились выдвинуть общего кандидата 21–22 июня 2004 года на министерской встрече в Циндао в Китае. «Интересно», – подумал я, мысленно прикидывая, кто может стать моим конкурентом. Тайский премьер-министр Таксин Чиннават сказал, что готов «пожертвовать собой», освободив министра иностранных дел Суракьярта от занимаемой должности, чтобы тот стал общим азиатским кандидатом. Это был неприятный сюрприз и прямая угроза моим пока еще не оглашенным устремлениям. Однако я не являлся официальным кандидатом, и никто не следил за моей реакцией. Я был смущен и подавлен, но постарался этого не показать, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.

Ясно было: министр иностранных дел Таиланда стартовал слишком рано – никто больше не заявил о выдвижении своей кандидатуры. Я снова вспомнил о первом, кто выйдет на дистанцию, и понял, что незаметный старт играет еще большее значение, чем я думал! Предложение премьер-министра Таксина было встречено всеобщими аплодисментами – и это в присутствии премьер-министра Китая Вэнь Цзябао! Преждевременно заявив о министре Суракьярте как об утвержденном кандидате, правительство Таиланда, на мой взгляд, попыталось завоевать поддержку крайне влиятельного Пекина.

Сразу после церемонии открытия министры иностранных дел собрались на закрытое совещание. Когда председатель предложил выдвинуть Суракьярта как общего кандидата от Азии, министр иностранных дел С. Джаякумар сказал, что Сингапур согласен с предложением премьер-министра Таксина на выдвижение общего азиатского кандидата, но непосредственную кандидатуру предлагает выбрать позднее. Возможно, добавил он, у его собственной страны тоже есть кандидат. Остальные быстро согласились отложить принятие решения.

В декабре 2005 года я находился в Словении – участвовал в министерском совещании в Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе. Я рад был повидаться с министром иностранных дел Люксембурга Жаном Ассельборном, который любезно представил меня нескольким министрам иностранных дел европейских стран. Их реакция меня обнадежила.

На крошечном островке посреди озера Блед находится восхитительно красивая церковь с колоколом на высокой башне. Легенда гласит, что если позвонить в колокол, сбудется самое сокровенное желание. Трудность в том, что к колоколу поднимается очень тяжелая веревка, и чтобы в него позвонить нужно проявить в равной мере силу и точность. Рядом со мной стоял министр иностранных дел Димитрий Рупель, пригласивший меня на озеро; у него на глазах я сделал глубокий вдох и потянул веревку, стараясь вложить в это движение духовную и физическую силу. Услышав гулкий звон, я понял, что у меня есть все шансы на успех.

Три недели спустя, когда я объявил о выдвижении своей кандидатуры, я разослал личные письма министрам иностранных дел всех стран ООН за исключением Северной Кореи, сообщив им, что становлюсь кандидатом и жду поддержки. Многие министры выразили свое одобрение. Запрет на распространение новости был снят после официального объявления моей кандидатуры 14 февраля 2006 года. (5) Удивительно, но в Корее это не стало новостью номер один. Как министр иностранных дел я должен был сообщить ее сам, но правительство решило уведомить репортеров на еженедельном брифинге в министерстве. Заместитель министра иностранных дел Ю Мён Хван объявил, что я становлюсь кандидатом от Кореи, а потом повернулся ко мне. У меня было подготовлено короткое заявление:

«Республика Корея установила свое правление с помощью ООН, и с тех пор наша страна превратилась в развитую нацию, сознающую ценность поддержания мира, безопасности, экономического развития, демократии и человеческих прав, то есть тех же идеалов и целей, которые преследует ООН».

Дальше я переключился на новости из Северной Кореи.

Первым из европейских министров иностранных дел меня поддержал Франк-Вальтер Штайнмайер, позднее ставший президентом Германии. Он публично заявил о поддержке его страной моей кандидатуры на совместной пресс-конференции в Корее 19 февраля 2006 года. Я очень обрадовался: прошло всего пять дней после того, как Сеул выдвинул мою кандидатуру. Германия тесно сотрудничает с ООН и поддерживает великолепные отношения с Южной Кореей. На родине мы часто говорим, что у немцев и корейцев одна и та же рабочая этика. Я надеялся, что дипломатический и политический вес Германии повлияет на другие европейские правительства.

Несколько недель спустя о своей поддержке заявил президент Узбекистана Ислам Каримов, посещавший Корею с официальным визитом. Он даже предложил рекомендовать мою кандидатуру президенту России Путину. Однако позиция России была еще не ясна, и сообщения из Москвы имели смешанный характер. Премьер-министр Таиланда Таксин недавно ездил к Путину с визитом, ища его поддержки, однако мы не знали, добился он успеха или нет. Во время официального визита в Корею в ноябре 2005 года президент Путин сказал президенту Но, что уже одобрил Суракьярта. Россия выразит поддержку, «если ситуация изменится», сказал он. Я был разочарован, но также знал, что президент Путин держит свое мнение при себе и рассматривает все варианты.

Суракьярта, обаятельного и красноречивого, поддержали страны АСЕАН, но у меня было такое ощущение, что поддержка не единогласная. Я слышал от многих министров иностранных дел, что им не очень нравится чересчур общительный таец – просто пришлось проявить солидарность в рамках блока.

В марте 2006 года президент Кореи Но отправился с государственным визитом в Египет, и на совместной пресс-конференции президент Хосни Мубарак заявил, что его страна поддержит мою кандидатуру. Эта новость быстро распространилась по странам арабского и североафриканского блоков. Президент Алжира Абдель Азиз Бутефлика и президент Нигерии Олусегун Обасанджо тоже высказались в мою пользу, укрепив мои позиции.

Несмотря на внешнее благополучие ООН, у нее были ошибки и откровенные провалы, которые я видел. Многие участники утратили веру в Организацию, разочарованные или разозленные недостаточными миротворческими усилиями, «беззубыми» резолюциями и новостями о растратах, мошенничестве и плохом управлении. Я знал, что мне предстоит колоссальный объем работы. Тем не менее меня поддерживал врожденный оптимизм – еще один аргумент в пользу моей кандидатуры на эту должность. Корея была образцовой страной, быстро поднявшейся из пепла до положения члена Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР).

Большую часть 2006 года я провел в разъездах между иностранными столицами и в устройстве официальных визитов тех лидеров, кто собирался посетить Корею. Мой график был крайне плотным. В одну памятную шестидневную поездку я побывал в Токио, Лиме, Буэнос-Айресе, Окленде и Канберре, откуда вернулся в Сеул. Премьер-министр Новой Зеландии Хелен Кларк, которую я позднее назначил администратором Программы развития ООН, одного из крупнейших агентств организации, встретилась со мной в аэропорту Окленда, когда я летел в Австралию. Я был глубоко тронут ее любезностью.

Я сосредоточил свою кампанию на нескольких вопросах: сделать работу ООН более эффективной и прозрачной; бороться с климатическими изменениями; прийти к решению по злодеяниям в Дарфуре; покончить с нищетой, расширив «Цели развития тысячелетия», которые истекали в 2015 году. Я подчеркнул важность защиты гражданского населения во время военных конфликтов, поддержав деятельность Международного Криминального Суда и сделав упор на «обязанности защищать», которая возлагает на правительства юридическую и моральную ответственность за защиту гражданского населения от нарушения прав человека.

Чтобы преодолеть предубежденность против моей национальной принадлежности, я много говорил о трансформации Кореи из бедной страны послевоенного времени в процветающую и мирную демократию. Корея полностью сознавала вызовы, с которыми сталкиваются бедные развивающиеся страны, и это помогало мне понять, как преодолеть разрыв между развитым и развивающимся миром. Я сам усвоил эти уроки и рассказал многим министрам иностранных дел о собственном опыте жизни в стране, обескровленной войной. Я с радостью наблюдал за тем, как зарубежные державы и организации содействовали реконструкции Кореи, разрушенной после японской оккупации и войны с Северной Кореей, поддерживаемой Китаем. В то же время мое правительство предпринимало меры по борьбе с нищетой в сельских регионах и переводу страны с рельсов бедного аграрного общества к индустриализации с ее экономической экспансией. Корея была единственным государством, которое из бедности поднялось до членства в ОЭСР. Я подчеркивал этот уникальный корейский опыт и говорил, что я и моя страна собираемся построить мост между бедностью и богатством.

К тому моменту на пост генерального секретаря ООН претендовали от Азии еще два кандидата: Суракьярт Сатиратай, повышенный до вице-премьера Таиланда, и дипломат из Шри-Ланки Джаянтха Дханапала, заместитель госсекретаря по вопросам разоружения. Вскоре к ним присоединился индийский писатель и давний сотрудник ООН Шаши Тарур. На короткое время фаворитом стал уважаемый иорданский посол и бывший миротворец ООН принц Зейд Раад аль-Хусейн. Несколько лет спустя я назначил его Верховным комиссаром ООН по правам человека. Зейд издавна вызывал всеобщее восхищение; он считается одним из самых эффективных Верховных комиссаров. Кандидат от Таиланда, Суракьярт Сатиратай, был в числе тех немногих, кого я считал своими реальными конкурентами. Тарур и Дханапала не пользовались серьезной поддержкой у своих правительств и, пожалуй, переоценивали привлекательность своих кандидатур на пост главы ООН для лидеров мировых держав.

Восточная Европа, технически не представляющая в ООН отдельного блока, объединилась вокруг президента Латвии Вайры Вике-Фрейберг. Она была не из Азии, но являлась единственной женщиной-кандидаткой, а идея о генеральном секретаре-женщине заметно набирала популярность. Против нее был подан протестный голос. Полпред США Джон Болтон, говоря от лица своей страны, сказал репортерам: «По нашему мнению, мы должны выбирать наиболее квалифицированного кандидата вне зависимости от региона его происхождения». (6)

Последним кандидатом, проявившим интерес к посту Генерального Секретаря, стал бывший служащий Всемирного банка Ашраф Гани из Афганистана. В этот раз он потерпел неудачу, но несколько лет спустя был избран президентом Афганистана. Тогда же президент Хамид Карзай заверил меня в своей поддержке и намекнул, что не очень доверяет официальному кандидату от Афганистана.

Начиная свою предвыборную кампанию, я в первую очередь обратился к бывшим генеральным секретарям, Пересу дэ Куэльяру из Перу и Бутросу Бутрос-Гали из Египта. Последний дал мне бесценные советы по достижению и исполнению роли верховного мирового дипломата. Бутрос-Гали рекомендовал мне посетить региональные саммиты и познакомил с Амром Мусой, опытным и долговременным генеральным секретарем Лиги арабских государств. Он лично пригласил меня на следующий саммит Лиги, и я, конечно же, приехал.

Следуя советам Бутроса-Гали, я посетил председателя Африканского союза, Альфа Умара Конере, уважаемого бывшего президента Мали.

– Господин министр, – сказал он. – Я так понимаю, что вы собираетесь стать восьмым генеральным секретарем. – Он выглядел довольным.

– Господин президент, – ответил я. – Это верно, и хотя есть и другие достойные кандидаты, я хотел бы просить вас о поддержке.

Мы обсудили мои шансы и роль Кореи в качестве моста между африканскими нациями и развитыми странами.

– Конечно же, вам не хватит времени объехать все африканские столицы, – сказал господин Конаре, пообещав привлечь Африку на мою сторону. Далее он предложил мне выступить с речью на следующем саммите Африканского союза. На Генеральной Ассамблее ООН нельзя добиться результатов, не заручившись поддержкой африканских и арабских государств, членство которых составляет 53 и 21 голос из 191. Тесное знакомство с ними является принципиальным.

По приглашению генерального секретаря Мусы я посетил саммит Арабских стран в Хартуме, в Судане, в марте 2006 года. Это путешествие скорее зарядило меня, нежели утомило, поскольку оказалось очень продуктивным. Действительно, я не смог бы объехать все страны и побеседовать с каждым лидером лично, а для простой просьбы о поддержке времени мне вполне хватило. Я как следует подготовился, затронул в своей речи важные для них вопросы и предложил поддержать мою кандидатуру.

Я ожидал увидеть на саммите и других кандидатов. Войдя в конференц-зал, я заметил в первом ряду стулья с именами кандидатов. Конечно, я был разочарован тем, что приглашен не один, но спокойно сел и стал дожидаться своих конкурентов. Постепенно их отсутствие возбудило мое любопытство. Кто откажется обратиться к лидерам арабских стран? Что может быть важнее? Председатель Омар аль-Башир, президент Судана, объявил, что сейчас будут заслушаны обращения кандидатов на пост генерального секретаря ООН, но я оказался единственным выступающим. До сих пор помню смущение на лице Амр Мусы, когда председатель еще раз повторил имена кандидатов. Этот суданец впоследствии яростно спорил со мной по вопросу миротворческой операции в Дарфуре, а в 2009 году был привлечен к Международному уголовному суду за геноцид.

Официально являясь министром иностранных дел Кореи, я встречался с президентами, премьер-министрами и министрами иностранных дел, и эти лидеры жаловались, что другие кандидаты не приехали. Они задавались вопросом, насколько те уважают Арабскую Лигу и говорили: «Вы – наш кандидат! Мы поддерживаем вас».

На саммите Африканского союза в июле 2006 года в Гамбии ситуация была уже совсем другой. Узнав о том, что произошло в Хартуме, все кандидаты прилетели в Банжул.

Переговоры с Пекином были самым деликатным моментом моей подготовки. Китай поддерживал Север в самых жестоких злодеяниях Корейской войны. Дипломатические отношения между нашими странами были установлены в 1992 году, и экономические связи укреплялись. Оба правительства прилагали усилия, чтобы развитие шло гладко. 27 июня 2006 я прибыл в китайскую столицу и попросил министра иностранных дел Ли Чжаосина о поддержке. Она имела решающее значение, поскольку Китай – один из ключевых членов Совета Безопасности и очень влиятельное государство в Азии. Как я и ожидал, министр Ли не выразил мне одобрения напрямую. Во время встречи я негромко сказал: «Я понимаю, что вы благосклонно отнеслись к кандидату от Таиланда, но я буду вам признателен, если вы поддержите меня, когда для этого представится возможность».

По лицу господина Ли ничего нельзя было прочесть. «Мы приветствовали его кандидатуру, – сказал он. – Приветствовать не то же самое, что поддерживать».

Я услышал его слова и почувствовал облегчение.

По завершении официальной части министр отвел меня в уголок и вручил подарок со значением – бронзовую статуэтку Пегаса с птичкой под одним из копыт. «Это летающий конь, – тихонько сказал министр Ли. – Он летает так высоко и быстро, что может поймать даже ласточку. Прошу, поставьте его в своем кабинете, когда вас изберут генеральным секретарем». Китайцы считают Пегаса символом мудрости и славы. Я был глубоко тронут таким тонким выражением поддержки. Конечно, я выделил для статуэтки почетное место в моем кабинете в ООН и с удовольствием рассказывал ее историю гостям.

У меня имелись основания для оптимизма. Я знал, что произвожу положительное впечатление как дипломат и кризис-менеджер. Пятью годами ранее, в короткий период службы в ООН, я провел в Генеральной Ассамблее резолюцию, осуждающую атаки 11 сентября. Я знал, что в мире хорошо относятся к Республике Корея, и у меня как министра иностранных дел имелись контакты на самом высоком уровне. Однако пошли слухи, что Южная Корея пытается купить для меня голоса через Официальную помощь в целях развития (ОПР) у беднейших стран мира.

Я был глубоко озабочен и рассержен. Полагая, что кто-то из моих конкурентов мог прибегнуть к нечестной игре, я попросил представителя Кореи в ООН Чой Янг Джина вызвать репортера, который опубликовал ту статью. Мы встретились с Колумом Линчем, корреспондентом «Вашингтон Пост» при ООН, и я объяснил ему давнюю позицию корейского правительства – никогда не действовать подобным образом. Он понял, что обвинения беспочвенные, и дальнейшего развития история не получила.

Первое предварительное голосование членов Совета Безопасности состоялось 24 июля 2006 года. Я был в Сингапуре, и в 5:20 утра мне позвонил президент СБ, француз Жан-Марк де Ла Саблиер. Он уведомил меня на французском, что я получил двенадцать голосов в поддержку, один против и еще двое воздержались. Число двенадцать он повторил по-английски, чтобы я наверняка понял. Я пришел в восторг от того, что стал лидером голосования.

Но кто проголосовал «против»?

Министр иностранных дел Японии Таро Асо, ставший позднее премьер-министром, заверил меня, что его правительство проголосовало «за». Однако многие предполагали, что в действительности голос Японии был против. В своих мемуарах 2007 года «Сдаться не вариант» полпред США Джон Болтон утверждал, что Япония голосовала «против». Японское правительство оказалось в неловком положении. Когда посол Юкио Такасу потребовал, чтобы Болтон исправил ошибку, американский дипломат резко ответил, что сам находился в зале и видел голосование, а также предложил послу Такасу написать собственные воспоминания.

Результаты этого предварительного голосования приводятся ниже; «за», «против», «воздержались» соответственно. (7)

Пан Ги Мун (Республика Корея) 12:1:2

Шаши Тарур (Индия) 10:2:3

Суракьярт Сатиратай (Таиланд) 7:3:5

Джаянтха Дханапала (Шри-Ланка) 5:6:4

Результаты превзошли мои ожидания. Я поздно заявил о своей кандидатуре, но теперь шел первым. Путь на тридцать восьмой этаж штаб-квартиры ООН, в кабинет генерального секретаря, начинал вырисовываться передо мной. Но я не мог избавиться от тревоги: вдруг голос «против» подал кто-то из постоянных членов Совета Безопасности? Поговаривали, что индийское правительство не поддерживает Шаши Тарура, однако он получил десять голосов, и это меня волновало. Я был уверен, что воздержался представитель Перу, поскольку президент Алан Гарсия попросил своего предшественника, Алехандро Толедо Манрике, не подавать голоса «за» или «против» до его инаугурации. В действительности президент Толедо заверил меня в своей полной поддержке, когда я находился в Перу с визитом.

Я был в Вашингтоне с президентом Но 4 сентября, когда полпред Греции Адамантиос Василакис, сентябрьский президент Совета Безопасности – ротация на этой должности осуществляется ежемесячно, – позвонил сообщить мне, что я получил четырнадцать голосов «за» и один «против» на предварительном голосовании, проходившем тем утром. (8) Это был впечатляющий результат, и, если бы не один голос «против», меня официально избрали бы уже в тот день!

Пан Ги Мун (Республика Корея) 14:1:0

Шаши Тарур (Индия) 10:3:2

Суракьярт Сатиратай (Таиланд) 9:3:3

Джаянтха Дханапала (Шри-Ланка) 3:5:7

Принц Зейд аль Раад аль Хусейн (Иордания) 6:4:5

Я был на седьмом небе, хотя по-прежнему гадал, какая страна проголосовала «против» – если Франция или Великобритания, как некоторые предполагали, это сильно подрывало мои шансы.

Когда мы с президентом Но вошли в Овальный кабинет, президент Буш тепло поприветствовал меня, сказав: «Желаю удачи. Я пристально за вами слежу. Вы понимаете, о чем я». Наверняка ему уже доложили о результатах утреннего предварительного голосования.

Мы расположились в Овальном кабинете, и президент Но попросил у Вашингтона поддержать мою кандидатуру. «Он хороший человек, – ответил президент Буш. – Надеюсь, его изберут. Думаю, что изберут». Потом он спросил меня: «И почему вы хотите взять на себя самую сложную работу в мире?»

Хотя вопрос был задан шутливо, я рассказал о своем намерении строить более устойчивый, безопасный мир. Мы встречались частным порядком в следующем составе: президент Буш, вице-президент Дик Чейни, госсекретарь Конди Райс, министр обороны Дональд Рамсфелд, советник по национальной безопасности Стивен Хедли и еще несколько официальных лиц. Выслушав меня, президент Буш объявил: «Вы подходящий человек. Он наш кандидат!»

Я был польщен, когда президент Буш, положив руку мне на плечо, пошел провожать меня до двери. Но я намекнул ему, что лучше бы он проводил президента Но, шедшего следом. Мне было неловко, потому что это казалось неуважением к президенту Но. Как обычно, президент Буш лишь отмахнулся. «Вы проделали выдающуюся работу», – сказал президент Но, когда мы вышли из Белого дома. Несмотря на холод, пальто на мне было расстегнуто. Я всей грудью вдыхал свежий воздух. Для моего будущего то был золотой день.

Две недели спустя полпред Болтон позвонил сообщить мне, что перед третьим предварительным голосованием проходило совещание министров иностранных дел стран-членов Совета Безопасности, и все пятеро согласились с моей кандидатурой как следующего генерального секретаря. По словам американского дипломата, присутствовавшего на совещании в узком кругу в отеле «Уолдорф-Астория» в рамках Генеральной Ассамблеи, госсекретарь Райс предложила всем сойтись на одном кандидате. Она обратилась к министру иностранных дел Китая Ли Чжаосину, предлагая ему первым назвать имя. Министр Ли, не колеблясь, заявил, что Китай поддерживает Пан Ги Муна, с чем Кондолиза Райс согласилась. За ней последовали и все остальные.