Текст книги "Объединение наций в разделенном мире. Трудный путь к консенсусу"

К концу моего срока ситуация на Ближнем Востоке стала еще опаснее. Палестинцы и израильтяне с союзниками не стремились выйти из многолетнего тупика. В качестве частного лица я больше не исполняю политических обязанностей, но по-прежнему обладаю мощным инструментом – голосом.

В 2017 году США спровоцировали новые трения, переместив свое посольство в Иерусалим, в то время как арабы продолжали настаивать на том, что Восточный Иерусалим является столицей Палестины. В 2018 году администрация Трампа вышла из БАПОР с целью оказания давления на палестинских лидеров, не желавших отказываться от своих требований. Я счел этот отказ от гуманитарной поддержки одним из самых циничных и не имеющих оправдания политических актов Соединенных Штатов. В январе 2020 года президент Трамп объявил о новой инициативе, идущей вразрез с интересами Палестины. Стоя рядом с улыбающимся премьер-министром Израиля Беньямином Нетаньяху, президент поведал о своем так называемом Мирном плане для Ближнего Востока, который, по сути, лишал стороны возможности прийти к общему решению: по нему Израиль сохранял поселения, незаконно построенные на Западном Берегу. «Сделка века» оставляла палестинцам лишь ограниченный суверенитет, и то при соблюдении требований безопасности.

С палестинцами никто не проконсультировался, но израильское правительство, за редким исключением, ликовало: по сути, США давали «зеленый свет» на захват одной трети Западного Берега. Но вдруг, словно по волшебству, вмешались Арабские Эмираты, отложившие имплементацию этого катастрофического плана. 15 сентября 2020 года Белый дом объявил о подписании «Авраамовых соглашений», по которому ОАЭ соглашались на дипломатическое признание израильского государства, находившегося теоретически в состоянии войны с большей частью арабского мира. За ними последовал Бахрейн. Большинство стран Залива имели торговые отношения с Израилем, но официальное признание было огромным достижением. К тому моменту прошло двадцать пять лет после установления дипломатических отношений между Израилем и Иорданией и сорок – после признания Израиля Египтом.

Я не знаю, почему ОАЭ и Бахрейн согласились признать Израиль, как и не знаю, какие страны последуют за ними. Однако я рассчитываю, что к их инициативе присоединится и Рияд. Фактический руководитель Саудовской Аравии, Мохаммед бин Салман, находится в прекрасных отношениях с Трампом и Белым домом, однако его столица, одна из святынь ислама, пока не может публично признать иудейское государство. Я не сомневаюсь, что бин Салман если не инициировал, то способствовал разрядке в регионе, окружающем Саудовскую Аравию.

Вмешательство Вашингтона нередко подрывает и так хрупкую солидарность между мировыми правительствами. Мультилатерализм находится под угрозой. Некогда прочная Лига Арабских государств и Совет по сотрудничеству стран Персидского залива расколоты изнутри. Евросоюз также утратил единство и не играет решающей роли в регионе. Не думаю, что президент Трамп намерен быть честным посредником; он больше заинтересован в скорых дипломатических победах, поскольку собирается баллотироваться на второй срок. Я боюсь, что его решение перевести посольство США в Иерусалим помешает осуществлению многих резолюций Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи, призывающих израильтян и палестинцев «жить бок о бок в мире и сотрудничестве».

Более того, израильское правительство лишь «приостановило» реализацию планов аннексии Западного Берега, против которых резко выступают Палестина и арабские страны. Тем не менее руководство ОАЭ утверждает, что добилось от Израиля заверения в том, что палестинские земли не будут аннексированы, на что уже согласился Трамп. Я ожидаю, что обмен послами между Израилем и этими двумя национальными государствами немного снизит напряженность в регионе.

Я публично заявлял, что опасения израильтян в сфере безопасности оправданны, но палестинцы также имеют неотъемлемое право на самоопределение. До тех пор пока они сами не смогут определять собственное будущее, палестинцы останутся одной из самых уязвимых групп в мире. Однако это мое заявление не имело практически никаких последствий. Все мировые лидеры, международные организации и частные лица могут излагать идеи и выдвигать инициативы, однако только сами народы и в первую очередь их избранные лидеры являются проводниками мира. Я до сих пор верю, что мир на Ближнем Востоке возможен. Я не знаю, какую форму он примет, но буду работать, чтобы это стало реальностью.

Израильтянам и палестинцам предстоит сделать самую тяжелую работу, и друг без друга они ничего не добьются. Древняя мудрость гласит, что даже лист бумаги легче, если держать его двумя руками.

Глава 11
Арабская весна
Сезон восстаний

Арабская весна переходила в трагическую зиму, и я был потрясен ее событиями и эмоциями. За все годы работы дипломатом я не испытывал таких взлетов надежды, обвалов горя и даже ужаса в течение всего лишь одного года. Движение за демократию вспыхнуло – в буквальном смысле – 17 декабря 2010 года, когда полиция в Тунисе отобрала товар у нелегального торговца. Нищета, а также пережитое унижение, заставили двадцатишестилетнего Мохаммеда Буазизи совершить акт самосожжения перед зданием правительства. Эта страшная история широко освещалась в прессе – смерть человека, отчаянный крик перед лицом безнадежно коррумпированной политической системы.

По сути, новость не имела международного значения – просто самоубийство в маленьком городке. Новости и социальные сети сосредоточились на самом акте самоубийства, а не на его политической окраске. Смерть Буазизи эхом отозвалась в моей душе. Я регулярно говорил об обманутых надеждах молодых людей, которые зачастую не могут получить образование или работу, необходимые для достижения поставленных целей. В тот вечер, уходя из офиса на очередной раунд дипломатических приемов, я продолжал думать о мужчине из Туниса. Был декабрь; тогда я еще не знал, что это одиночное событие запустит беспрецедентную волну протестов по всему региону.

Путь к самоопределению там еще не пройден. Правозащитники во многих странах со свойственным им бесстрашием сразу же подняли голос. Несмотря на экономические и политические концессии, королевская семья Бахрейна кинулась подавлять протесты с помощью армии Саудовской Аравии; правительство Йемена направило солдат и повстанцев на подавление восстания танками, пулеметами, ножами и дубинками; в Омане арестовали и подвергли пыткам огромное количество протестующих. Около полдюжины стран приняли или усилили законы, ограничивающие гражданские права. Что пугало еще больше, протестующие начали свергать режимы, но никому не передавали власть, так что образовывался вакуум, который быстро занимали вооруженные формирования, не ценящие даже людские жизни, не говоря о правах человека. В Сирии, Ливии и Йемене разгорелись жестокие гражданские войны. Экстремисты, в первую очередь «Исламское государство»[2]2
   Террористическая организация, деятельность которой запрещена на территории Российской Федерации.


[Закрыть], погрузили Сирию и большую часть Ирака в ужасающую пучину террора. В Ливии самопровозглашенное правительство при поддержке Запада пыталось установить контроль, но это ему не удалось.

Тунисцы начали протестовать первыми – и вдохновили остальных. Я прервал поездку в Лос-Анджелес, чтобы координировать наш ответ на их беспрецедентные демонстрации. Я обратился к Тунисскому правительству с призывом отреагировать на социальные и экономические требования, которые выдвигали протестующие. Тунис с его культурой политической умеренности мог бы подать пример продуктивного диалога с митингующими вместо насильственных мер. В начале января от рук тунисской полиции погибло одиннадцать демонстрантов. (1) Ясно было, что страна нуждается в скорейшем восстановлении верховенства закона, чтобы двигаться вперед.

К концу месяца народ в Каире и Сане тоже вышел на демонстрации, но людей сразу арестовывали, атаковали и даже убивали. Спустя всего четыре недели после преимущественно мирных протестов в Тунисе Зин аль-Абидин бен-Али сдался и улетел в Саудовскую Аравию. Это произошло 14 января 2011 года, в тот же день, когда митинги недовольства властью начались и в соседней Ливии. Наше внимание переключилось на демонстрации в Завии, курортном городке в северной Ливии, и вдруг оживилась молодежь в Египте. К началу января 2011 года в прессе уже несколько месяцев циркулировали фотографии трупа молодого египетского активиста, которого полиция вытащила из интернет-кафе, пытала и убила в июне 2010 года. Халед Мохаммед Саид, двадцати восьми лет, стал жертвой насилия со стороны полиции. Сотрудник маркетингового отдела «Гугл», живущий в Дубае, выступил у себя на странице в «Фейсбуке»[3]3
   Социальная сеть запрещена в России.


[Закрыть] с протестом, заявив: «Мы – Халед Саид».

Один пост в соцсетях немедленно породил десятки, потом сотни других публикаций. Ваиль Гоним – который был всего на тринадцать месяцев старше Саида – призывал молодых египтян собраться на площади Тахрир 25 января 2011 года, на «день гнева», чтобы протестовать против полицейского произвола, безработицы и коррупции. Это было начало революции; митингующие оставались там несколько месяцев. В Тунисе костер продолжал тлеть; ООН опасалась новых беспорядков в Египте и, возможно, в Ливии в конце января. Мы не знали, чего ожидать, однако насилие было очень вероятно. Сложно было представить, что египетский диктатор Хосни Мубарак или ливиец Муаммар Каддафи добровольно откажутся от власти.

В тот беспокойный период моим заместителем по политическим вопросам в Секретариате работал Линн Паско, который каждое утро и часто в течение дня докладывал мне о состоянии дел. Я сотрудничал с ним еще в начале 1990-х годов, когда был политическим советников при посольстве Кореи в Вашингтоне, а он – первым заместителем госсекретаря по связям с Азиатско-Тихоокеанским регионом. Теперь ООН обратила все свое внимание на арабские страны, и во многих вопросах я полагался на суждения Паско.

Протестующие бросили вызов правителю Египта, занимавшему этот пост уже тридцать лет; с самого начала они требовали отставки Хосни Мубарака. Полиция разгоняла их слезоточивым газом и арестовывала сотнями. Режим пытался сдержать протесты, отключая сотовых операторов и интернет-провайдеров, однако сторонники борцов со всего мира продолжали распространение информации. Когда беспорядки перешли из Александрии в Асуан, диссиденты начали вступать в схватки с полицией, нередко прибегая к провокациям. Я был уверен, что президент Мубарак, почувствовав серьезную угрозу, немедленно отдаст приказ армии применить танки, которые уже стояли возле площади Тахрир. Он уже скомандовал использовать слезоточивый газ, дубинки и массовые аресты. От рук его служб безопасности за пять дней погибло минимум сто демонстрантов.

Люди, включая журналистов со всего мира, стекались на площадь в первые дни революции. И продолжали прибывать. Сплоченные, они сохраняли решительный настрой. Мы никогда не видели ничего подобного. К концу января большая часть египетской полиции и армии взбунтовалась, отказавшись арестовывать демонстрантов и нападать на них – небывалый поступок для правоохранительных органов, произвол которых в основном и привел к протестам на площади Тахрир. В первых числах февраля президент Мубарак распустил кабинет министров и пообещал не выставлять своей кандидатуры на следующих выборах. Но это не успокоило демонстрантов, которые отказывались отступать, пока диктатор не уйдет с поста.

Теперь уже внимание всего мира сосредоточилось на событиях в Магрибе; тысячи египтян сделали «Фейсбук» и «Твиттер» своим оружием в борьбе против режима Мубарака. Восстание набирало силу; диссиденты со всей страны публиковали фото и короткие видео с протестами и реакцией военных на них. Правительство перерезало коммуникации. Но демонстранты продолжали собирать финансирование, разыскивать пропавших товарищей, просить о пожертвованиях продовольствия и боеприпасов, искать поддержки международного сообщества и призывать к действию протестующих в других городах и странах. Со смесью потрясения и дурных предчувствий я наблюдал за тем, как тысячные толпы египетской молодежи в один голос выкрикивают свои лозунги. Я публично обратился к президенту Мубараку с призывом провести прозрачные и законные выборы, а также обеспечить народу Египта свободу слова и собраний. Президент США Барак Обама и другие западные лидеры уже оказывали давление на египетского диктатора, требуя от него конкретного плана по переходу к демократии или даже отставки.

Ситуация в Египте была запутанной, и даже эксперты не могли до конца разобраться в ней. В начале февраля президент Обама отправил бывшего посла США в Египте Фрэнка Виснера в Египет на личную встречу с главой этого государства. Я предполагал, что он передаст Мубараку рекомендацию уйти в отставку. Однако 5 февраля Виснер сообщил министрам иностранных дел и обороны на ежегодной Конференции по безопасности в Мюнхене, что президент Мубарак – стратегический партнер Вашингтона, и потому «принципиально», чтобы он оставался у власти и поддерживал стабильность в стране. Это замечание противоречило политике США, и администрация Обамы немедленно опровергла слова Виснера. Госсекретарь Хиллари Клинтон подвергла его высказывания публичной критике, заявив, что он выразил «личную точку зрения» – свою, а не администрации.

Я очень уважал Виснера, бывшего заместителя госсекретаря по политическим вопросам, и глубоко сожалел о случившемся. Четырьмя годами ранее госсекретарь Кондолиза Райс рекомендовала его мне на пост заместителя генерального секретаря по политическим вопросам. Когда мы обсуждали это с ним, Виснер сказал: «Я слишком стар и не смогу работать в полную силу». Любой другой ухватился бы за это предложение. Я счел, что Виснер – достойный человек.

Через несколько дней, 2 февраля, я находился в Лондоне, где обсуждал ситуацию в Египте с британским премьер-министром Дэвидом Кэмероном. Мы решили устроить совместную пресс-конференцию в прямом эфире прямо на Даунинг-стрит, 10. (2) «Творятся недопустимые вещи, – заявил я журналистам. – Любые нападения на мирных демонстрантов неприемлемы, и я решительно их осуждаю». Я сбился со счета, сколько раз мне приходилось просто осуждать политический произвол. Я был настолько рассержен, что в конце концов нарушил традиции ООН и выразил свои истинные чувства: «Президент Мубарак должен уйти в отставку сейчас же!» Когда меня попросили пояснить, я лишь повторил: «Сейчас же!»

Президент Мубарак действительно ушел в отставку 11 февраля, то есть менее, чем через две недели после той пресс-конференции. Думаю, это было для него трудное решение после стольких лет у власти, но я не уверен, что он действительно хотел и дальше быть президентом. Он утратил связь с собственным народом и не верил, что столько египтян желают его отставки. К тому времени в митингах участвовало более миллиона граждан страны, и они не разошлись бы по домам только потому, что одно из их требований удовлетворили. Восстание распространялось, подобно пожару, и я делал все, что было в моей власти, для поддержания мирных протестов и предотвращения жесткой реакции со стороны паникующих правительств.

Сам я испытывал определенную симпатию к президенту Мубараку. Он помог мне и ООН добиться начала мирного процесса в регионе, в особенности в отношении Израиля и Палестины. Он являлся первым ближневосточным и африканским лидером, публично поддержавшим мою кандидатуру на пост генерального секретаря. Его заявление, сделанное в марте 2006 года, в мою поддержку немедленно разлетелось по Ближнему Востоку и Африке.

Я испытывал одновременно облегчение и страх. Я поддерживал контакты с региональными лидерами, включая генерального секретаря Арабской лиги Амр Мусу, в первые месяцы Арабской весны, однако мои призывы к спокойствию не принесли никаких результатов. Регулярные совещания со всем Советом Безопасности и с пятью его постоянными членами не помогали возвести мост над ширящейся пропастью, разделившей три западных государства и Россию с Китаем.

К середине февраля протесты в Ливии распространились из Завии по всему побережью, добравшись до столицы региона Бенгази. Демонстранты выплескивали давно копившуюся ярость, вызванную отсутствием жилья и коррупцией в правительстве; их негодование усиливали выступления местных рок– и рэп-исполнителей, а также митинги в Тунисе и Египте. Однако, в отличие от этих стран, протестующие в Ливии быстро дошли до откровенных провокаций полиции и военных. 18 февраля в портовом городе Бенгази вспыхнуло многотысячное восстание. За день до этого военные убили четырнадцать протестующих, положив конец трехдневным мощным, но пока еще мирным демонстрациям. Пока похоронная процессия проходила по городу, митингующие бросали камни в солдат, которые отвечали им пулями. Двое полицейских были повешены. К 20 февраля не менее 230 протестующих было убито. Что касается жертв среди мирного населения, никто не мог назвать ни их количества, ни виновников убийств.

Ожесточенная реакция правительства заставила десятки тысяч ливийцев присоединиться к протестам, распространившимся по всей стране. Пораженный, я наблюдал из Нью-Йорка за тем, как огромные толпы людей вышли на улицы, требуя соблюдения своих законных свобод. Я удвоил дипломатические усилия с целью сохранить мирный характер протестов и верное направление борьбы, однако даже как генеральный секретарь мог сделать немного в отличие от диктатора, не собирающегося отказываться от власти.

Ливийский диктатор Муаммар Каддафи проявлял все признаки паранойи, явно, по моему мнению, утрачивая контроль над собой. Дважды с момента начала волнений мы говорили с ним по телефону. Каддафи настойчиво приглашал меня оценить «реальную ситуацию» своими глазами, однако я знал, что визит ни к чему не приведет. Он называл диссидентов «крысами» и настаивал на том, что большинство демонстрантов – наркоманы и наемники, оплаченные соседними странами. Я был поражен тем, что он, казалось, не воспринимал восстание всерьез.

Я знал Каддафи более пяти лет. Хотя он пришел к власти в результате переворота, некогда он стремился отстаивать подлинные интересы Ливии. Но, должен сказать, я не признавал того жестокого и самовлюбленного правителя, в которого он превратился. Президент Каддафи находился в антагонизме с большинством мировых лидеров, но я и представить себе не мог, что он дойдет до такой бесцеремонности, как на саммите Арабской лиги в Дохе в марте 2009 года.

Шейх Катара Халифа бин-Хамад аль-Тани задержал начало на час в надежде, что Каддафи очень скоро придет. Тем временем он начал собственное выступление. Пока эмир Катара зачитывал свое обращение, в зал вошел Муаммар Каддафи со свитой. Все журналисты кинулись к нему, и эмиру пришлось объявить перерыв, поскольку продолжать выступление все равно не представлялось возможным. Когда шейх аль-Тани закончил вступительную речь, заговорил генеральный секретарь Арабской лиги Амр Мусса; следующим должен был выступать я. В этот момент Каддафи поднял руку. «Брат мой, ты что-то хочешь сказать? У нас есть список выступающих, почему бы тебе не подождать?» – спросил лидер Катара.

Каддафи оскорбился:

– Я Имам Имамов! Вождь Вождей! Царь Царей! Что значит «список выступающих»?

Потом он ткнул пальцем в короля Саудовской Аравии Абдуллу и заявил:

– Я знаю, что ты «снюхался» с США, ты коллаборационист! Мне с моим статусом не годится сидеть рядом с такой мелочью, как ты.

И вдруг ко всеобщему изумлению Каддафи встал и вышел.

– Вас не смутило, – спросил я короля Абдуллу во время следующего перерыва, – что Каддафи обвинил вас в излишней близости к американцам?

Король натянуто улыбнулся мне.

– Я не расслышал, что он сказал. Если бы слышал, я бы ответил.

Игнорировать или, выражаясь мягче, не прислушиваться к высказываниям Каддафи – такова была международная стратегия по обузданию этого Вождя Вождей.

Каддафи снова поразил меня два месяца спустя, во время своего первого и последнего визита в ООН. Это было на памятных дебатах Генеральной Ассамблеи 2009 года, и ливийский диктатор говорил и кричал с трибуны более полутора часов – в семь раз дольше рамок пятнадцатиминутного выступления, которых придерживались остальные мировые лидеры. Речь была настолько эмоциональной, что переводчику на английский стало дурно, и его спешно сменил другой. Каддафи выделили в графике один из удачнейших моментов: он выступал третьим в первый день, сразу после популярнейшего президента Обамы. Когда американский президент покинул трибуну, многие мировые лидеры подошли к нему, чтобы обменяться парой слов или рукопожатием. От этого в рядах синих кресел образовались пустые – и сильно бросающиеся в глаза – промежутки. Ливиец отказался выступать, пока президенты и премьер-министры не вернутся на свои места. Пять минут… десять минут… пятнадцать минут…

В ответ на просьбу президента Генеральной Ассамблеи Каддафи наконец вышел на трибуну – и произвел эффект землетрясения. Он обвинил общемировую организацию в отсутствии влияния и возмутился постоянными притеснениями Ливии со стороны стран Запада. Потребовал от ООН больше помогать Африке. Перечислил по именам нескольких западных лидеров, обвинив их в двойных стандартах и разжигании вражды. В их числе оказался Израиль. Это было ужасно; я едва вырвался с заседания. Предполагалось, что я должен находиться на сцене, когда выступают президенты и премьер-министры, но я посадил на свое место заместителя генерального секретаря Ашу-Роуз Мигиро. Но дальше стало еще хуже.

Чтобы привлечь еще больше внимания, Каддафи прямо на трибуне порвал копию Устава ООН и швырнул себе за спину. Бывший министр иностранных дел Ливии Али Треки, избранный в том году председателем Генеральной Ассамблеи, сидел в президиуме возле Мигиро. Он наклонился вперед и поймал Устав, словно игрок в бейсбол. Такое отсутствие уважения к 192 странам было невероятным.

В июле 2009 года премьер-министр Италии Сильвио Берлускони пригласил Каддафи на саммит восьмерки в Аквилу, в Италии, где обсуждалась, в числе прочего, проблема международного терроризма. Ливийский диктатор уже называл себя «Вождем революции»; указав поочередно пальцем на каждого из лидеров Большой Тройки – Обаму, Саркози и Кэмерона, – он заявил: «Вы сами террористы». Каждое обвинение он сопровождал жестом, словно отсекающим голову. К моему изумлению, никто не отреагировал. Лидеры Большой Восьмерки просто проигнорировали его.