Текст книги "Объединение наций в разделенном мире. Трудный путь к консенсусу"

Когда во вторник, рано утром, мой самолет приземлился под Тель-Авивом, я узнал, что израильская армия обстреляла центральный склад ООН, откуда в Газу поставлялась гуманитарная помощь. За несколько минут атаки были сожжены тысячи тонн продовольствия, лекарств, одеял, мыла и одежды. Никто из персонала не погиб, но на мгновение меня охватил всепоглощающий ужас. БАПОР заранее пометил все здания ООН в секторе Газа и передал их координаты израильской армии. Израиль не мог отрицать, что его солдаты знали, куда стреляют и что находится внутри.

Я предположил, что нападение было реакцией на ракеты, которые ХАМАС запустил в непосредственной близости от нас, но правда быстро вскрылась. Никакой стрельбы не было; атака оказалась «серьезной ошибкой» израильтян. Я оценил тот факт, что израильское правительство взяло на себя ответственность за такие плачевные события, но меня беспокоило отсутствие объяснений со стороны властей насчет причин удара по складу и близлежащему офису БАПОР. Информация поступила от сотрудников БАПОР. Три снаряда ударили по складу, отчего он немедленно наполнился удушливым дымом, а потом и пламенем. Наши люди пытались бороться с огнем, однако пожар бушевал до тех пор, пока не сгорел последний мешок риса, последняя бутыль антисептика и последняя пачка подгузников. Израиль стрелял белым фосфором, химическим оружием времен Первой Мировой войны, который возгорается при контакте с кислородом и который нельзя потушить одной водой. Поблизости от склада не было достаточного количества песка или земли, чтобы засыпать пламя, поэтому наши запасы были полностью уничтожено. Сам склад и его драгоценное содержимое догорали еще сутки и дымились целую неделю.

Как было запланировано, я встретился с израильскими властями. Министр обороны Ехуд Барак немедленно принес свои извинения за утренний обстрел. Тем не менее я в гневе потребовал полноценного расследования. Далее он уведомил меня, что военная операция достигла поставленных целей. А я еще хотел предложить им прекращение огня в надежде, что вторая сторона присоединится тоже.

Во второй половине дня 15 января я встретился с премьер-министром Ехудом Ольмертом. Между нами состоялся напряженный разговор, в ходе которого я потребовал, чтобы он остановил нападения израильской армии на здания ООН и прочие невоенные объекты. Только после обсуждения этого вопроса я перешел к предложению о прекращении огня, настаивая на том, чтобы Израиль пошел на него в одностороннем порядке. Я заверил Ольмерта, что сделаю все возможное, чтобы ХАМАС последовал его примеру. «Я готов обдумать прекращение огня, – сказал премьер-министр после длительной паузы, – но мне не верится, что ХАМАС сделает то же самое».

– Израиль – сильная страна с регулярной армией. Если противник продолжит сражаться, у вас будет право контратаковать, – ответил я ему.

Сам я считал, что перемирие состоится. Военные действия продолжались уже три недели, и обе стороны понесли серьезные политические и человеческие потери.

– У меня есть способ убедить ХАМАС, – сказал я. Мне предстояло лететь в Дамаск.

16 января 2009 года – в пятницу, когда у евреев и мусульман сокращенный рабочий день, – я с дипломатической миссией облетел четыре мировых столицы. Я завтракал с главой Ликуда Беньямином Нетаньяху в Иерусалиме, потом провел несколько часов в Рамалле с президентом Палестины Аббасом и его старшими советниками, полетел в Анкару заручиться поддержкой премьер-министра Реджепа Тайипа Эрдогана и президента Абдуллы Гюля и поспал – недолго – в Бейруте. «Если побывать в четырех странах за один день не мировой рекорд, – думал я, – хотелось бы мне посмотреть на человека, посетившего пять».

Суббота оказалась не менее сложной. Я встретился с президентом Ливана Мишелем Сулейманом, премьер-министром Фуадом Синьора и Набихом Берри, спикером парламента. Берри пригласил меня на следующий день, 17 января, обратиться с речью к 128 членам парламента, сказав, что я буду вторым иностранцем, удостоившимся этой чести. Ливан – один из главных «игроков в регионе: родина «Хезболлы», принимающая сторона для миротворческой миссии ООН на границе с Израилем и прежде всего государство, дестабилизированное религиозными разногласиями. Важно было убедиться, что «Хезболла» – мощная ливанская повстанческая группировка и политическая партия, поддерживаемая Ираном и Сирией, – не откроет второго фронта на северной границе с Израилем. Как я и ожидал, она не собиралась вмешиваться.

К ночи субботы я был совершенно без сил. Встречи проходили очень эмоционально, и все стороны ожесточенно отстаивали свои позиции. Я думал, что засну, едва закрою глаза, но в 22:30 мы с моими советниками сели смотреть пресс-конференцию премьер-министра Ольмерта. Он, конечно, говорил о войне, и я ловил каждое его слово, хотя выражался он очень прямо. Премьер-министр объявил, что в два часа ночи Израиль начнет одностороннее прекращение огня. Войска немедленно отойдут с захваченной территории. В конце выступления премьер-министр Ольмерт поблагодарил меня за сотрудничество. Я испытывал огромное облегчение и отчасти гордость за то, что помог Израилю в осуществлении этого плана. Я сразу же позвонил министру обороны Бараку, призывая его ни в коем случае не нарушать временного перемирия.

Несмотря на поздний час, я позвонил сирийскому министру иностранных дел Валиду Муаллему, который, я был уверен, тоже смотрел пресс-конференцию. Я сказал ему, что на следующее утро прилечу в Дамаск на встречу с президентом Башаром аль-Асадом. Это был экстраординарный шаг, даже для генерального секретаря, но события набрали такой стремительный ход, что нам требовалась поддержка Сирии. В 23:30 я обратился к сопровождавшему меня пресс-корпусу: выразил облегчение от того, что Израиль согласился на прекращение огня и сообщил, что утром вылетаю в Сирию.

Рано утром на следующий день, не успев выспаться, я прилетел в Дамаск с моими советниками Робертом Серри, голландским дипломатом и моим специальным координатором по миру на Ближнем Востоке; специальным координатором по Ливану Майклом Уильямсом из Великобритании; а также с заместителем генерального секретаря Паско. Меня встречал Валид Муаллем, министр иностранных дел Сирии, с которым мы тесно сотрудничали. Пока мы ехали вдвоем в машине, он рассказал мне, что представители Сирии, Турции и ХАМАС должны сегодня собраться в Дамаске для обсуждения ситуации, и он приложит все усилия, чтобы найти выход из конфликта. Когда я сообщил ему о своем намерении посетить сектор Газа, он обещал, что обратится к ХАМАС с просьбой обеспечить мне безопасность.

С президентом Асадом я уже встречался раньше, в апреле 2007 года, когда он стал политическим парией. Сирийский лидер находился в изоляции; другие правительства не уважали и даже ненавидели его, возмущенные поддержкой, которую Асад оказывал ХАМАС и «Хезболле». Лидеры обоих движений открыто живут в Сирии под защитой президента Асада. Обе группировки настолько дестабилизируют международную обстановку, что, приняв их у себя, президент не добился особенного признания у арабских государств и порвал связи с Западом. Президент Асад принял меня в своем кабинете в 9 часов утра, и мы откровенно обсудили с ним ситуацию. «Наступил момент, когда вам надо проявить себя как лидеру, – сказал я президенту, повторив те же слова, с которыми обратился к нему в 2007 году. – Вы должны сыграть конструктивную роль. Если вы это сделаете, я гарантирую, что другие начнут вас поддерживать и уважать». Я также обещал обсудить с США укрепление дипломатических отношений с Сирией и возвращение американского посла в Дамаск.

– И как мне сыграть конструктивную роль? – спросил он. На мой взгляд, неискренне.

– Скажите ХАМАС немедленно прекратить огонь и согласиться на перемирие с правительством Израиля, которое уже прекратило огонь в одностороннем порядке.

Я был разочарован ответом Асада о том, что не он контролирует ХАМАС. Это заявление противоречило тому, что сообщил мне министр Муаллем всего часом ранее по дороге из аэропорта.

– Господин президент, штаб ХАМАС располагается в вашей стране. Вы укрываете его членов. Просто скажите, чтобы они согласились на сделку.

Сирийский лидер настаивал, что Запад должен больше вовлекать ХАМАС в международное сотрудничество. Он пообещал сделать все, что в его силах, однако я не питал никаких особых надежд.

После переговоров с президентом Асадом я совершил короткий перелет в Шарм-эль-Шейх, египетский курорт на побережье Красного моря. Президент Мубарак, стремившийся сыграть значительную роль в разрешении кризиса, устроил там саммит арабских и европейских государств с целью обсудить реконструкцию Газы. Среди участников были президент Франции Николя Саркози, премьер-министр Великобритании Гордон Браун, президент Евросоюза и премьер-министр Чехии Мирек Тополанек, комиссар Евросоюза по внешним связям Бенита Ферреро-Вальднер, канцлер Германии Ангела Меркель, премьер-министр Испании Хосе Луис Родригес Сапатеро, король Иордании Абдулла II, президент Турции Абдулла Гюль, премьер-министр Италии Сильвио Берлускони, президент Палестины Махмуд Аббас и генеральный секретарь Арабской лиги Амр Муса.

Во время заседания один из помощников потихоньку передал мне записку от посла Сирии в Каире Юсефа Хамеда: «ХАМАС согласится на прекращение огня». Как бы утомлен и расстроен я ни был, меня удивила глубина испытанного облегчения. Дав себе пару минут, чтобы успокоиться, я объявил новость присутствующим. Все они сразу расслабились в своих креслах, прикрыли глаза, стали выражать облегчение и радость. С прекращением огня надобность в нашей встрече отпала. Президенты Мубарак и Саркози особенно радовались новостям. Они оба выглядели триумфаторами: каждый считал, что сыграл в процессе важную роль.

Решено было провести совместную пресс-конференцию. Ее еще раньше запланировал президент Мубарак. Все двенадцать лидеров – никогда не упускавших возможности выступить – сделали свои заявления. Пресс-конференция затягивалась, и корреспонденты проявляли нетерпение, торопясь сообщить важную новость. Поскольку тема для обсуждения была исчерпана, я немедленно вылетел в Кувейт на экономический саммит Арабской лиги и инаугурацию нового представительства ООН, на которое было щедро выделено 20 млн долларов эмиром Сабахом аль-Ахмедом аль-Джабером ас-Сабахом. Представительство было оборудовано по последнему слову техники, включая меры защиты от террористических атак. На следующий день эмир провел общее совещание. На нем тоже доминировала тема Газы; я призвал семнадцать арабских руководителей поддержать прекращение огня и, что было еще важнее, дальнейшую реконструкцию.

Когда утром вторника я летел обратно в Израиль, прекращение огня все еще соблюдалось. Я размышлял о том, в какой мере это жизненно важное перемирие связано с инаугурацией президента Барака Обамы в США. Я знал, какую важность для премьер-министра Ольмерта представляют крепкие отношения с новым президентом США. В ту неделю я объехал весь регион с неотложной миссией мира, но я знал, что их отношения нельзя недооценивать.

Мои мысли и чувства были нехарактерно переменчивыми, очевидно, от недостатка сна. Я гордился тем, что с помощью моего влияния и дипломатической изобретательности сумел убедить ХАМАС, Израиль и других союзников прервать военные действия, чтобы народ сумел выдохнуть, перегруппироваться и начать долгий процесс восстановления. Я испытывал облегчение от того, что мой труд не пропал зря. Я очень устал, но понимал, что мне предстоит еще одно дело перед отъездом из региона. Я поблагодарил премьер-министра Ольмерта за решительное руководство и сообщил ему, что собираюсь немедленно отправиться в Газу.

Он сильно удивился и стал убеждать меня не ездить. «Сейчас, когда израильская армия отходит, – сказал он, – я не могу взять на себя ответственность за вашу безопасность». «Господин генеральный секретарь, если бы наши войска находились в секторе Газа, мы гарантировали бы, что ни один волосок не упадет у вас с головы. Однако наша армия уходит, и мы не можем обеспечить вам безопасность». Он сделал паузу и протянул мне какой-то листок со своего стола. «Мы славимся разведкой, господин генеральный секретарь. Надеюсь, вы примете это в расчет, прежде чем ехать». Моссад, легендарная израильская разведка, недавно перехватила сообщения ХАМАС о планах устранения «высоко значимых мишеней», включая Тони Блэра.

По данным доклада, руководство воинствующего крыла ХАМАС угрожало «разделаться с европейской собакой» шестью месяцами ранее, подразумевая бывшего британского премьер-министра Тони Блэра, которому предстояло провести некоторое время в регионе в качестве посланника дипломатической инициативы «квартет»: США, ООН, Евросоюза и России. Предупрежденный, Тони Блэр отменил поездку, но я не собирался следовать его примеру.

– Господин премьер-министр, – ответил я. – Я не европейская собака. Я – генеральный секретарь ООН. Я должен увидеть разрушения своими глазами, и я должен встретиться с нашим храбрым персоналом БАПОР.

Эти люди выдержали страшное испытание их физических и эмоциональных сил, мужества и профессиональной верности. Я гордился ими.

Мои советники и я покинули кабинет президента Ольмерта, чтобы в частном порядке обсудить поездку. Утро было хорошим и теплым, но я знал, что с наступлением темноты температура упадет. Если мы собираемся ехать через контрольно-пропускной пункт Эрез, да еще с десятком машин прессы, нам надо поспешить. Я переговорил с моими старшими советниками, включая заместителя генерального секретаря Паско и специального координатора по мирному процессу на Ближнем Востоке Роберта Серри. Оба утверждали, что путешествие может не оправдать рисков. Моя идея никому не нравилась. Через несколько минут главе моей охраны, капитану Робби Робинсону поступил звонок от израильской разведки. Ким Вон Су, мой заместитель главы администрации, получил предупреждение от корейского посла Ма Ён Сама, что поездка слишком опасна. Даже служащие БАПОР в Газе не одобряли мой визит.

Надо было решать быстро. Я позвонил главе БАПОР Карен Абу Заед, находившейся в Газе большую часть войны. Обсудил предосторожности.

– Только выслушайте меня, – сказал я ей. – Я знаю, вы организовали для меня встречи. Сколько?

– Три, – ответила она.

– Никому о них не говорите. Номер третий в списке мы сделаем первым. Первый станет вторым, а второй поставьте в самый конец.

Она сразу меня поняла, и мы решили ехать.

Когда в тот день, ближе к вечеру, мы миновали КПП Эрез, толпа сторонников ХАМАС поджидала меня. Они со злостью били по машинам кулаками и кричали. Время от времени я слышал, как что-то ударяется о бронированный борт. «Они кидают в нас обувью», – сказал мне один сотрудник из Газы. Я знал, что в арабском мире так выражают презрение. Пока мы двигались по Газе, я видел и других последователей ХАМАС, которые что-то выкрикивали и пели, торжествуя свою «победу» над Израилем. Повсюду висели бело-зеленые флаги.

Разрушения были катастрофическими. Из развязанной войны никто не вышел победителем. Двух– и трехэтажные дома, в том числе жилые, превратились в серо-коричневые развалины, перемешанные с обрывками одежды, обломками мебели и теми домашними мелочами, которые создают уют. Другие здания стояли, разрушенные наполовину, обнажая те интимные уголки, в которых может бывать только семья.

Взрослые кричали и плакали от ярости и сердечной боли. Я чувствовал то же, что и они. Сколько детей погибло там? У меня мороз бежал по коже от мыслей о мертвых телах под грудами бетона. Я словно вернулся на шестьдесят лет назад, в послевоенную Корею. Теперь, когда огонь прекратился, выжившие палестинцы, преимущественно женщины, бродили по развалинам или сидели на обломках своих бывших домов. Многие из них рыдали. Несколько детишек пробежало мимо; некоторые – не старше шести-семи лет – несли на руках младших сестер и братишек. Многие до сих пор были в пижамах. Даже в бронированном автомобиле с пуленепробиваемыми стеклами я кожей чувствовал скорбь, царившую повсюду.

Я думал о том, сколько времени потребуется, чтобы восстановить эти дома и построить тысячи новых. Кто будет за это платить? ООН собиралась выделить на восстановление региона около 2 млрд долларов, однако этого было недостаточно. Какие страны смогут оказать неотложную помощь? Я надеялся, что Саудовская Аравия, которая всегда содействовала восстановлению зон, контролируемых Хезболлой, сделает щедрый взнос, стремясь, как обычно, подавить иранское влияние в регионе.

После короткой поездки мы наконец прибыли в офис БАПОР в городе Газа – точнее, в то, что от него осталось. Обходя склад, развалины которого все еще дымились, хотя после израильского обстрела прошло пять дней, я чувствовал, как гнев поднимается в моей душе с незнакомой ранее силой. Персонал БАПОР вместе со мной смотрел на сгоревшие остатки гуманитарной помощи – на то, что было рисом, растительным маслом, бобами, аспирином, инсулином, солями против обезвоживания и т. п. Сгорели тонны продовольствия, лекарств и других грузов, от которых в буквальном смысле зависели жизни тысяч беженцев, более 80 % которых находились за чертой бедности. Северная треть территории пострадала особенно сильно. Вся она зависела от ООН как единственного источника продовольствия и других жизненно необходимых вещей. Хотя под обстрел попало здание ООН, я по-прежнему считал, что атака была направлена на мирных жителей Газы. Я практически лишился дара речи, когда увидел масштабы разрушений и совершенно напрасных потерь.

В прохладном воздухе витал отдающий чесноком запах фосфора, и многие обгорелые поверхности были покрыты характерным налетом. Все вокруг выглядело отравленным. Меньше всего мне хотелось находиться там, и именно поэтому я должен был остаться. Миру следовало узнать о том, что творилось в Газе эти двадцать два дня, а со мной приехали десятки журналистов, которые вели съемки. Израильское правительство полностью перекрыло СМИ доступ в анклав в последние три недели. Я стремился показать всему миру, что случилось в Газе, и считал своим долгом привезти с собой как можно больше иностранных репортеров и операторов. Я знал, что нам нужны независимые свидетели произошедшего там.

Многие репортеры, израильские и иностранные, были шокированы разрушением склада, и задавали по этому поводу много вопросов. Толпа беженцев, укрывавшихся в БАПОР, была огромной, по всему ангару разносилось эхо. Мне пришлось перекрикивать этот шум, вдыхая отравленный воздух, более получаса. «Это возмутительное и совершенно недопустимое нападение на ООН», – говорил я. При этом замечал, как мелкие частички витают в воздухе у меня перед лицом. Я не сознавал, что стою на цементе, усыпанном фосфором. Я увидел лишь часть разрушений. Я думал о масштабах катастрофы и о страданиях и страхе, которые пережили палестинцы. «Это ужасно… и невыносимо… это душераздирающее зрелище… я глубоко скорблю». Не сумев справиться с собой, я передал микрофон ближайшему от меня сотруднику и «нырнул» в машину.

По выезде из Газы мы меньше чем через час добрались до израильского города Сдерот, расположенного примерно в миле от северной границы сектора. За предыдущий месяц ХАМАС выпустил сотни ракет по его населению в двадцать две тысячи человек, и я переговорил со многими семьями, остававшимися в городе во время конфликта. Они не собирались уезжать и настойчиво заявляли мне, что не бросят свои дома. В тот раз я стоял перед навесом, где грудой были навалены обломки металла от снарядов «Кассам».

– Каждый день вы живете в страхе, что ракеты посыплются с неба, – сказал я израильтянам. Указал на то, что гражданское население на юге тоже живет, словно на войне.

– Все люди желают одного и того же – нормальной жизни, без войны и страха. Палестинцы должны иметь такую возможность, как и израильтяне. Политические меры могут на время прервать обстрелы, но в долгосрочной перспективе они только усиливают отчаяние и радикализм среди палестинского населения. А от этого укрепляется ХАМАС. Это не служит ни вашим, ни их интересам.

К следующему утру я потерял голос и едва мог перешептываться со своими советниками. Я уверен, что дело было в фосфоре. К моменту возвращения в Нью-Йорк я все еще не мог говорить. Услышав мое приветствие, председатели Генеральной Ассамблеи и Совета Безопасности позволили моему заместителю выступить с отчетом от моего лица. Мой пресс-секретарь Мишель Монтас тоже говорила за меня. Понадобилось пять лет уколов, чтобы мои связки сохранили подвижность. Я очень признателен врачам и медсестрам ООН, которые проводили курсы лечения каждые две недели в течение нескольких лет.

Я взволнован и расстроен тем, что не смог быстро положить конец той войне. Безусловно, я предпринял все меры, какие мог, и приложил все свои силы на реализацию избранной стратегии с первого момента приземления в Египте. Моя цель как генерального секретаря – привлекать людей за стол переговоров и заручаться поддержкой для новаторских решений, каким стало в тот раз одностороннее прекращение огня. Однако даже голос гуманизма не может помочь, если стороны – политические лидеры, армии или даже сами народы – считают, что выигрывают от конфликта. Эти кажущиеся выгоды – опасная иллюзия, и я буду продолжать доносить это до лидеров, начинающих или продолжающих противостояния.