Текст книги "Объединение наций в разделенном мире. Трудный путь к консенсусу"

Четыре дня спустя Совет Безопасности единогласно одобрил Резолюцию 2231, которая принимала СВПД как рамочное соглашение и призывала участников обсудить детали. (8) На ООН как организацию с уникальной легитимностью ложилась ответственность за мониторинг и составление отчетов по соблюдению договоренностей в рамках Резолюции 2231. Будет ли Иран соблюдать взятые обязательства? А США? Как я и опасался, Вашингтон первым вышел из соглашения.

Иран подчинялся условиям договора, и МАГАТЭ сообщало лишь о небольших нарушениях в первые годы инспектирования. Но даже без его строгих проверок СВПД постоянно находился под угрозой. Его не одобряли американские консерваторы, считавшие, что он в лучшем случае замедлит разработку Тегераном ядерного оружия, но не предотвратит ее. Израиль, Саудовская Аравия и Объединенные Арабские Эмираты публично выражали неудовлетворенность тем, что в Плане не оговариваются действия Ирана в регионе. Но был у Плана еще один, неустранимый дефект: его принимала администрация Обамы, и президент Дональд Трамп не мог допустить, чтобы План оставался в силе. Он неоднократно обещал спасти американцев «от худшей в мире сделки», из-за которой, по его словам, над Америкой смеется весь мир. Другие правительства с тревогой наблюдали за развитием событий, я же удивлялся лишь тому, что прошло семнадцать месяцев к моменту, когда Вашингтон отказался от своих обязательств.

Еще в конце ноября 2016 года, спустя шесть недель после моей отставки, надежда все-таки теплилась. Министры иностранных дел снова провели переговоры, пытаясь устранить расхождения в своих позициях. К этому моменту Хиллари Клинтон уже покинула пост Госсекретаря, и ее преемник, Джон Керри, встречался с высокопоставленными иранскими переговорщиками восемнадцать раз в одиннадцати городах. Это казалось немыслимым еще совсем недавно, когда США бойкотировали Иран за разжигание терроризма.

Я был глубоко обеспокоен тем, что Вашингтон может не подтвердить подчинения Ирана инспекциям МАГАТЭ. Десертификация – первый шаг к выходу из соглашения, и я знал, что Иран воспримет это как карательную меру; в результате он тоже нарушит его. В той же мере, в которой это решение тревожило меня, оно стало бы негативным примером для других стран, пытающихся выстроить доверие и прийти к договоренностям с США – например, Северной Кореи.

В октябре 2017 года я встретился с постпредом США Никки Хейли. На нашем октябрьском совещании я настаивал на том, чтобы она не позволила Вашингтону совершить ошибку и оставить Иран без контроля. «Справиться с ядерным Ираном будет намного сложней, чем с ядерной Северной Кореей, – сказал я ей. – Иранский ядерный вопрос делает положение на Ближнем Востоке еще более сложным».

Мне не пришлось напоминать постпреду Хейли, что в 1994 году администрация Клинтона обсуждала с Пхеньяном заморозку его ядерной программы в обмен на строительство двух легководных атомных реакторов. Женевское рамочное соглашение, заключенное тогда, было отменено президентом Джорджем У. Бушем вскоре после того, как он занял свой пост в 2001 году. Север вел секретные ядерные разработки, нарушая условия договора, но после его отмены не осталось никаких юридических или политических оснований для санкций, пока Пхеньян не провел ядерные испытания 9 октября 2006 года. Постпред Хейли сказала мне, что непременно донесет мои соображения до президента Трампа – возможно, уже на следующий день.

К моему великому облегчению в следующем месяце президент не стал отрицать соблюдения Ираном условий сделки; однако 8 мая 2018 года он это сделал. Таким образом было уничтожено соглашение, которое, по мнению большого числа стран, являлось наилучшим – даже единственным – способом сдерживания ядерной программы Ирана. США практически сразу же возобновили суровые односторонние санкции, и быстро восстанавливающаяся экономика Ирана обрушилась опять. «Лицемерие США не знает границ», – написал в «Твиттере» иранский министр иностранных дел Зариф. Как дипломат, много лет работавший в условиях конструктивного и позитивного сотрудничества с США, я не мог понять логики, стоявшей за решением президента Трампа. Некогда нерушимое слово США стало теперь условным; Америка превратилась в ненадежного переговорщика.

Не было никаких гарантий, что Иран станет соблюдать запрет на обогащение урана и ядерное развитие в следующие пятнадцать лет, как оговаривалось соглашением. Конечно, повод для сомнений имелся. Однако президент Трамп, отказавшись от СВПД, практически дал Ирану разрешение заново заняться обогащением урана и ядерными разработками. Выход из СВПД негативно повлиял и на действия Ирана в регионе – а ведь этот вопрос сразу тревожил критиков Ирана и его соседей. Конечно, в ноябре 2019 года глава иранской ядерной программы, бывший министр иностранных дел Али Акбар Салехи объявил, что Иран производит около одиннадцати фунтов слабообогащенного урана ежедневно – против одного фунта в течение срока действия СВПД. Кроме того, запасы слабообогащенного урана он оценил в пятьсот фунтов – огромный рост по сравнению с тремястами фунтами, допустимыми по условиям СВПД. Что сделано, то сделано, и нам остается лишь принять последствия.

Тегеран находится во враждебных отношениях со многими странами. Если иранская ядерная программа действительно нацелена на создание ядерного оружия, то Тегеран может спровоцировать дестабилизацию не только на Ближнем Востоке, но и во всем мире. Перспектива обладания Ираном ядерным оружием вызывает обеспокоенность Израиля, а это, в свою очередь, заставляет опасаться упреждающих ударов по иранским ядерным объектам. Боюсь, по этой причине Саудовская Аравия и Египет тоже могут заняться ядерными разработками. Ситуация в регионе и так достаточно хрупкая, и там не хватало только оружия массового поражения – особенно в руках такой амбициозной и непредсказуемой страны, как современный Иран.

Коллапс СВПД может привести к масштабным, даже катастрофическим осложнениям. 19 февраля 2020 года МАГАТЭ сообщило, что Иран увеличил запасы обогащенного урана в пять раз по сравнению с объемами, установленными соглашением. Тегерану еще далеко до создания ядерного оружия, однако такая вероятность становится все выше. Международное сообщество должно вести переговоры честно и добросовестно. У него нет другой альтернативы, кроме как соблюдать взятые на себя обязательства. Ирану следует сесть за стол переговоров с открытым разумом, чистым сердцем и мудростью своей древней цивилизации. В этом смысле будет преувеличением заявить, что судьба Земли зависит от него.

Хотя теперь я лишь частное лицо, вопрос Ирана продолжает меня тревожить. Это государство считается одним из самых лживых в мире. Когда я присоединился к Совету Старейшин, то знал, что хочу и дальше взаимодействовать с иранцами, в особенности с министром иностранных дел Мохаммадом Джавадом Зарифом. Ядерный вопрос был и остается нашим геополитическим приоритетом. Старейшины, в отличие от государственных чиновников и даже сотрудников ООН, стоят вне политики и дают мировым лидерам рекомендации по развитию, правам человека и установлению мира.

22 сентября 2019 года бывший президент Ирландии Мэри Робинсон, глава Совета Старейшин, и я, теперь ее заместитель, встречались с министром Зарифом в Нью-Йорке на саммите ООН по изменению климата. Президент Робинсон – закаленный переговорщик и мой хороший друг. Она предложила, чтобы я возглавил делегацию Старейшин в Иран в январе 2020 года вместе с бывшим министром иностранных дел Алжира Лахдаром Брахими, опытным экспертом по Ближнему Востоку. Министр Зариф одобрил наш визит, и я пребывал в восторге от возможности помочь Ирану сыграть более конструктивную роль в регионе. К сожалению, поездку пришлось отложить: сначала из-за убийства американцами генерала Касема Сулеймани, командующего Корпусом стражей исламской революции, а затем из-за пандемии коронавируса.

Предпочтет ли Иран когда-либо мир в регионе собственной воинственности? Многое зависит от руководства страны и ее соседей. Прокси-войны, как, например, ужасающий хаотический конфликт в Йемене, только усиливают враждебные настроения. Разработка Тегераном ядерного оружия и его стремление к доминированию в регионе по понятным причинам провоцирует недоверие у его соседей и всего мира. Я лично не верю, что Ирану необходимо ядерное оружие: ни одна страна не нуждается в нем. Как мы уже убедились, недоверие и стремление к разрушению лишь затягивают конфликт.

Глава 13
Мьянма
Циклон Наргис открывает двери страны-отшельницы

7 апреля 2008 года у побережья Индии, Бангладеш и Мьянмы возник сильнейший циклон, и страны начали готовиться к беспрецедентной катастрофе. Несмотря на ветер скоростью около 160 км/ч, шторм набирал силу. Неясно было, когда он начнет двигаться и ударит ли по земле. Циклон Наргис еще не стал темой для новостей, но в Нью-Йорке Оперативный кризисный центр ООН уже оповещал меня о ситуации ежечасно. К моменту, когда новостные медиа упомянули о циклоне, штаб-квартира составляла планы эвакуации.

Я готовился к совещанию по Ближнему Востоку, которое должно было состояться вечером, но мыслями постоянно возвращался к Южной Азии. Сколько сотрудников представительств ООН подвергаются опасности? В основном наши люди занимались там гуманитарной помощью, делами беженцев и другими гуманитарными программами – сколько из них захотят покинуть свой пост в момент, когда они больше всего нужны? Заместитель генерального секретаря по гуманитарным вопросам Джон Холмс, британский дипломат, человек сострадательный и преданный, поручил персоналу нарастить имеющиеся запасы продовольствия и средств спасения в регионе. Я был исполнен признательности к этим отважным мужчинам и женщинам, хотя и знал, что имеющихся запасов будет недостаточно.

Холмс, глава моей администрации Виджай Намбьяр и я с тревогой следили за тем, как с каждым часом циклон набирает силу. Постпред Мьянмы в ООН Кьяо Тин Суэ оставался с нами на связи день и ночь. Зависеть от стихии, ждать и наблюдать – одно из самых тяжелых занятий для дипломата. ООН не может изменить направление циклона экстренным дипломатическим вмешательством или принятием резолюции Генеральной Ассамблеи. Наш полевой персонал направлял нам регулярные сводки, однако они стали обрывочными, когда шторм ударил по юго-западному побережью со скоростью ветра 210 км/ч и ливнем такой силы, что он летел параллельно земле. Циклон пришел 2 мая. Ветер рушил деревянные дома и соломенные хижины, рвал линии электропередач и сносил верхушки столетних деревьев.

Буря продолжалась два страшных дня. Позднее мы узнали, что этот шторм был вторым по силе после тайфуна Нина, ударившего по Филиппинам в 1975 году. Когда небо расчистилось и ветер успокоился, разрушения оказались еще серьезней, чем мы боялись. Циклон и последующий шторм вызвали наводнение в дельте реки Иравади на сорок километров вглубь территории, при этом были разрушены сотни деревень и затоплены тысячи рисовых полей. Продовольственная безопасность жителей Мьянмы оказалась под угрозой.

Циклон Наргис вызвал острую гуманитарную катастрофу, вынудив изоляционистское военное правительство Мьянмы впервые за десятки лет открыть границы и принять экстренную помощь иностранных государств. Мьянма (ранее Бирма) отделилась от мира после переворота 1962 года, когда международные отношения были заморожены, предприятия национализированы, а протесты подавлены.

Военное правительство, обосновавшееся в новой столице Нейпьидо, недооценивало масштабы ущерба, причиненного циклоном. Прибрежные регионы были полностью разрушены, и через неделю руководство страны перестало пытаться подсчитать убытки. По нашим данным, большая часть южной и восточной трети страны осталась без питьевой воды, продовольствия, топлива, коммуникаций, канализации, электричества, транспорта, здравоохранения и крыши над головой. В регионе находились сотрудники многих гуманитарных организаций, однако их эвакуировали на безопасные территории, и они сообщали, что не могут вернуться в страну. Агентства ООН оценивали количество жертв циклона Наргис в Мьянме в 140 000 человек; было разрушено около 800 000 домов. Еще 2,4 млн жителей страны пострадало от наводнения, голода и отсутствия медицинской помощи. (1) Была уничтожена вся инфраструктура, включая электросети и дороги. Разрушения напоминали мне последствия цунами 2004 года в Юго-Восточной Азии. Как министр иностранных дел и торговли Кореи я активно занимался вопросами ее восстановления и участвовал в международной спонсорской конференции, организованной АСЕАН в Индонезии в январе 2005 года, а позже летал в Шри-Ланку, чтобы увидеть пострадавший регион своими глазами.

Я понимал, что глубокое недоверие Нейпьидо к иностранному вмешательству осложнит оказание экстренной помощи. Правительство Мьянмы оборвало любые контакты с внешним миром, за исключением соседнего Таиланда и торгового партнера Китая; целых три дня после катастрофы оно не соглашалось принять зарубежную помощь. Очень некстати 7 мая министр иностранных дел Франции Бернар Кушнер потребовал, чтобы Совет Безопасности разрешил доставку гуманитарной помощи силовыми методами, настаивая на том, что отказ Мьянмы ее принимать оправдывает иностранную интервенцию – государство открыто снимает с себя ответственность защищать собственный народ.

Международное сообщество обязано поддерживать государства в исполнении ответственности защищать собственное население, однако также оно обязано вмешиваться, когда государство не желает или не способно нести эту ответственность (R2P). После того как в 1990-е годы международному сообществу не удалось предотвратить геноцид и этнические чистки в Руанде, Сребренице и Косово, ООН в 2005 году приняла доктрину R2P. Однако она была направлена против вопиющих случаев массовых убийств, и было неосмотрительно, неуместно и контрпродуктивно со стороны Кушнера упоминать ее в отношении Мьянмы.

Однако два дня спустя наши страхи подтвердились. Всемирная продовольственная программа (ВПП ООН) добилась разрешения посадить два грузовых самолета с гуманитарной помощью, но правительство Мьянмы немедленно завладело грузами, чтобы самому распределять энергетические батончики, таблетки для очистки воды и лекарства. Я пришел в ярость от того, что политики препятствовали нашим усилиям по спасению сотен тысяч жертв циклона, отчаянно нуждающихся в помощи. Я был потрясен беспрецедентным заявлением властей в Нейпьидо, что они сами будут выбирать страны, от которых эту помощь примут. Западные правительства и гуманитарные организации напрасно раздражали генералов, постоянно называя страну Бирмой, как раньше. Ситуация была катастрофической.

Попытки политизации гуманитарных усилий замедляли доставку остро необходимой помощи и давали режиму контроль над распределяемыми ресурсами – и то, и другое было поистине аморальным. Гуманитарная помощь на десятки миллионов долларов от ВПП, Всемирной Организации Здравоохранения. Управление по координации гуманитарной помощи ООН, Продовольственная и сельскохозяйственная организация, Красный Крест и многие другие международные объединения уже имели представительства в регионе. Они не могли преодолеть последние несколько километров, чтобы добраться до людей, нуждающихся в них!

Одновременно власти Мьянмы отказались перенести назначенный на 10 мая конституционный референдум, по которому для военных резервировались места в Парламенте – поправка, направленная на сохранение военного влияния даже в гражданском правительстве. Время и порядок проведения референдума вызывали ожесточенную критику международного сообщества. Тем не менее он состоялся под обычной завесой секретности, и поправка была принята подавляющим большинством голосов. Миллионы выживших в прибрежных регионах Мьянмы не могли подать свои голоса, и различные агентства ООН неоднократно сообщали о нарушениях режимом прав человека. Я соглашался с ними, однако считал, что сейчас важнее обеспечить гуманитарным организациям доступ в страну, чем отстаивать собственные принципы.

Масштабы поддержки, предоставленной Мьянме после циклона, свидетельствовали о щедрости правительств, организаций и отдельных людей, немедленно сделавших свои взносы, несмотря на глубокое недоверие к руководству этой страны. Департамент международного развития Великобритании отправил двадцать грузовых самолетов с палатками, одеялами и другой непродовольственной помощью только в первый месяц после катастрофы. Самый большой «донор» Лондон изначально выделил более 45 млн фунтов (88 млн долларов в 2008 году) наличными, плюс оказал ценную воздушную и морскую поддержку. (2) Президент Джордж У. Буш давно выступал с острой критикой военного правительства, однако США отреагировали на катастрофу одними из первых. Вашингтон за месяц направил в Мьянму помощь на сумму 75 млн долларов, в основном продовольствие и лекарства. Министерство обороны США также обеспечило воздушный мост для доставки грузов из Таиланда в Мьянму.

ООН тесно сотрудничала с Ассоциацией государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН). Соседи Мьянмы помогали вести переговоры с Нейпьидо о получении гуманитарной помощи, а также приняли участие в спонсорской конференции 25 мая. Однако агентствам ООН по-прежнему не удавалось доставить 90 % необходимой помощи, и некоторые сообщали, что правительство по-прежнему завладевает ею. Стало ясно, что генералы, руководящие Мьянмой, готовы пожертвовать сотнями тысяч жизней, чтобы сохранить изоляцию, на которой основывалась их власть.

Пока весь мир следил за событиями в Бенгальском заливе, я находился в своем кабинете в Секретариате на тридцать восьмом этаже и с нетерпением готовился к беседе с главой государства Мьянма старшим генералом Таном Шве. Мой персонал пытался дозвониться до него или его заместителей с момента, когда циклон Наргис ударил по побережью, однако установить связь не удавалось. Проблема могла носить технический характер, но, скорее всего, он не желал вступать в переговоры с внешними организациями. Я склонялся к последнему. Правительство продолжало тянуть с выдачей виз, не впуская сотрудников гуманитарных агентств, находившихся в регионе.

Не имея возможности напрямую в частном порядке пообщаться с руководством страны, я был вынужден обратиться к режиму открыто в ходе пресс-конференции. Свой брифинг для репортеров 12 мая я начал прямым обращением к столице в выражениях сильных, но не агрессивных: «Хочу заявить о своей глубокой озабоченности – и сильном недовольстве – неприемлемо замедленным реагированием на этот тяжелый гуманитарный кризис», – сказал я журналистам в Нью-Йорке. «Речь не о политике, а о спасении человеческих жизней. Поэтому я с максимальной настойчивостью призываю правительство Мьянмы поставить жизни людей на первое место. Оно должно сделать все, чтобы предотвратить дальнейшее расширение масштабов катастрофы». Представительство ООН в Янгоне добавило к моему выступлению трансляцию съемок с пострадавших территорий, покрытых водой и тьмой.

Хотя режим вначале предпринял некоторые меры для облегчения доступа в страну, координатор по экстренному реагированию Холмс сообщал, что агентствам ООН удалось добраться лишь до трети из почти миллиона пострадавших, которым грозили голод и инфекционные заболевания. Холмс сказал репортерам, что правительство должно организовать крупные логистические операции для доставки грузов в наиболее пострадавшие регионы и в таком серьезном мероприятии ему не обойтись без опытных сотрудников международных гуманитарных агентств. «Мьянма просто не справится с последствиями катастрофы сама».

Я знал, что должен переговорить с генералами лично, то есть посетить страну. Каждый день, когда продовольствие и лекарства не доставлялись пострадавшим, затягивал их и так невыносимые мучения. Я в частном порядке обещал постпреду Чо Тин Све, что не поставлю правительство в неловкое положение и не попытаюсь встретиться со знаменитой политзаключенной Аун Сан Су Чжи. Я сказал, что не буду даже упоминать «слово на п», то есть политику. Неделю спустя я получил приглашение из Нейпьидо. Это был первый из пяти моих визитов в Мьянму.

Самолет тайских авиалиний доставил меня в Янгон из Бангкока утром 22 мая. Впервые за сорок четыре года генеральный секретарь ООН посещал Мьянму. Более ста репортеров дожидались моего прибытия. Сначала я посетил двухтысячелетнюю пагоду Шведагон, главную святыню Мьянмы. Я был польщен тем, что премьер-министр Тейн Сейн сопровождал меня в знак своего уважения. Я снял обувь и носки, как велит традиция, и возложил цветы к статуям, находящимся внутри. «ООН и все международное сообщество готовы помочь вам справиться с трагедией, – про себя говорил я, поднося цветы Будде. – Я приехал, чтобы показать свою солидарность и принести людям надежду».

Далее мы с моей командой сели в вертолет и пролетели над дельтой Иравади, где целые деревни и города смыло водой, а рисовые поля затопило коричневой тиной. Я глядел в окно, не в силах отвести взгляд от примитивных домиков, погруженных в мутную воду. Зрелище было ужасающим. Я боялся, что «вторая волна» катастрофы затронет множество выживших – в антисанитарных условиях могли вспыхнуть холера и болезни, провоцирующие обезвоживание.

В тот же день министры национального планирования, экономического развития и здравоохранения Мьянмы встретились со мной в поселке беженцев Кьонда, где приземлился мой вертолет. Я увидел множество людей, лишившихся жилья из-за циклона, и сердце мое преисполнилось грусти. Я подбадривал их, говорил, чтобы они не теряли надежды и мужались. Я заверял их, что ООН придет на помощь. Гуманитарные последствия были очевидны. Мне показали младенца, который родился в тот самый день. Он выглядел здоровым. Но видел я и апатичную девятнадцатидневную девочку, личико которой было покрыто солнечными ожогами. Всего за три недели жизни она перенесла столько тягот! Я представлял себе, сколько других детей и младенцев лишились нормальной жизни, потому что их дома, семьи и сообщества уничтожило наводнение.

Премьер-министр Тейн Сейн и я позднее обсудили циклон и вызванную им гуманитарную катастрофу. Я считал, что беседа прошла плодотворно; он говорил разумно и тактично. Тейн Сейн стал моим главным контактом в правительстве и особенно помог, когда был избран президентом в 2010 году. Я до сих пор высоко оцениваю его правление.

На следующий день, 23 мая, я на специальном самолете, предоставленном правительством Мьянмы, пролетел 327 км из Янгона в Нейпьидо. Я знал, что направляюсь в город, куда почти не допускаются иностранцы, и весь был в предвкушении. Никто не мог помочь жертвам Наргис, за исключением генералов, и я надеялся, что мое присутствие, а также мои слова, убедят их позволить всему миру оказать помощь пострадавшим. Поскольку в страну допустили лишь немногих сотрудников гуманитарных организаций, они действовали крайне медленно, поставляя продукты на склады и оказывая ограниченную помощь. В ходе своего визита я настаивал на расширении их присутствия.

Наконец меня с моей командой сопроводили по современному кампусу в гигантский зал, увешанный гобеленами «икат» и изображениями древних монастырей. Меня принимал старший генерал Тан Шве. Рядом с ним стоял его заместитель, генерал Маун Айя, и другие руководители, а также члены Совета по мирному развитию. Меня сопровождали глава администрации Виджай Намьбяр, Джон Холмс и директор по коммуникациям Майкл Майер, а также Бишоу Параджули, резидент-координатор ООН.

Тан Шве, крепкий мужчина в военной форме, коротко приветствовал меня и сразу перешел к делу. «Мы не можем допустить доставки помощи на иностранных морских судах, – заявил он. – Это вопрос национального суверенитета». Я напомнил ему, что правительство Индонезии поначалу говорило то же самое после цунами, но затем согласилось принять помощь с военных судов США, Китая и Индии, не говоря уже о международных гуманитарных организациях, НГО и прямых взносах правительств. Я настаивал на том, что при гуманитарной катастрофе нельзя думать о политике.

– Это и не потребуется, гуманитарная операция закончена, – сказал Тан Шве. – Мы держим ситуацию под контролем.

– Однако люди по-прежнему нуждаются в помощи, – встревоженный, возразил я. – Мы пролетали вчера над дельтой Иравади и видели масштабы разрушений.

Я настаивал, чтобы генерал немедленно разрешил ввезти в страну полугодовой запас продовольствия и медикаментов. Я сказал ему, что весь мир хочет помочь его народу, однако правительство должно способствовать нашей работе.

Генерал стоял на своем. «Мы не станем впускать всех гуманитарных работников подряд», – сказал он, беспокоясь о государственной безопасности. Я продолжал настаивать, довольно жестко, и спустя примерно час заметил, что генерал потихоньку кивает. Потом Тан Шве внезапно изменил свою позицию, заявив, что примет помощь из любых источников и впустит «всех» гуманитарных работников любой национальности в пострадавший регион.

Это был удивительный прорыв, однако он казался мне хрупким и, честно говоря, не совсем неожиданным. Правительство не случайно согласилось на полномасштабное сотрудничество с международным сообществом: через два дня должна была состояться спонсорская конференция, и ожидалось, что она соберет миллионы долларов гуманитарной помощи. Я знал, что гуманитарные организации и отдельные правительства будут действовать осторожно. Поэтому мне надо было, чтобы генерал укрепился в своем решении и не передумал в последний момент. Я прекрасно знал, что в последние дни давалось немало устных обещаний, но они не имели особого значения.

Мой пресс-корпус и собственные СМИ Мьянмы находились поблизости. Поэтому я распахнул двери зала, сделал глубокий вдох и заявил нескольким десяткам журналистов, включая местных, а также представителей CNN, BBC, CBC и азиатских медиа, что правительство дало согласие впустить «всех гуманитарных работников» и немедленно принять помощь. Репортеры стали выкрикивать вопросы на разных языках, но добавить мне было нечего. Как я и ожидал, новость сразу разлетелась по всему земному шару. Это была своего рода страховка: правительство Мьянмы теперь не могло отказаться от своих обещаний, которые так широко освещались и приветствовались по всему миру.

Я уверен, что старшему генералу это не понравилось, но когда я вернулся в зал, Тан Шве согласился на мою просьбу о личной беседе. Он держался неожиданно сердечно. Генерал смотрелся органично в роскошном кабинете, дополнявшем его парадную военную форму с орденскими планками. Я сильно удивился, когда он сказал, что хочет, чтобы его запомнили в Мьянме как генерала Пака Чон Хи в Корее. Пак был генералом, который возглавил военный переворот 1961 года и руководил Кореей, пока его не убили в 1979 году. Хотя Пак был диктатором, о нем вспоминают с уважением за расширение и модернизацию корейской промышленности и переход страны из глубокой нищеты к индустриализации, ориентированной на экспорт. Он также нормализовал отношения с Японией, некогда оккупировавшей Корею.

Я сказал президенту Мьянмы, что генерал Пак не был изоляционистом. Он принимал иностранных представителей, мировых лидеров и интервьюеров. «Даже мне, генеральному секретарю ООН, нелегко было встретиться с вами», – сказал я ему. Я также добавил, что отказ от взаимодействия с мировыми лидерами и доставки гуманитарной помощи наносит ущерб его репутации. «Если вы хотите быть как Пак Чон Хи, вам следует сменить стиль руководства. Откройте двери внешнему миру!» На следующий день генерал немного ослабил действующие правила, но лишь временно.