Текст книги "Охота на медведя"

Глава 57

Вспышка была яркой, как удар молнии. Он сорвался с отвесной стены и полетел вертикально вниз... А потом был холод, и озноб, и боль в висках и кончиках пальцев, и заболела спина, словно он, погребенный под лавиной, пролежал здесь недвижимо тысячи лет, но по прихоти природы или велению Того, Кто Знает Все Исходы И Сроки, оставлен живым...

Олег открыл глаза. Перед ним на асфальте лежал окурок. Повернул шеей, судорога прошла по рукам волной, потом запульсировали икры и ступни... Олег вдохнул полной грудью пьянящий предутренний аромат, присел, опустив ноги с дощатой лавочки у безымянного подъезда. Вскинул запястье, посмотрел на часы.

Четыре двадцать. Скоро рассветет. Деньги? Нет. Пистолет? Тоже. И утро, как водится в Москве, встречает прохладой.

Шея ныла, Гринев провел рукой и поморщился от боли, чувствуя, как засаднила кожа. Нет, это не удар. Это ожог. Его отключили шокером, потом принесли сюда... Зачем? Вопрос риторический. А зачем он сам пошел к душегубу Лене Мурдину? Вот то‑то. Спасибо, что цел.

Итак, что произошло? Мурдин не выдержал искуса, и один из его дружков подкрался сзади с шокером и вырубил Гринева? Как‑то сложно. И непонятно. Ведь теперь Леониду Сергеевичу и с квартиры съезжать, а квартира многокомнатная, дорогая. Или – не съезжать?

Олег огляделся: а вон и та самая высотка. Недалече его отволокли отмокать от шока. Почему?

Огляделся по сторонам. Никого. Даже дворники еще почивают. Понятное дело – час волка. Странно, но страха не было. Совсем. Потому что все было логично: если бы его хотели устранить, уже бы устранили. Без изысков или с ними – возможности были и с шестнадцатиэтажки сбросить, и под колеса транспорта уложить, и просто пристрелить или прирезать – без затей. Поди разбирайся, что делал в ночные часы брокер Гринев в здешних пампасах? Сиречь городских джунглях?

Олег осторожно двинулся в сторону высотки. Что влекло его? Только одно: пропажа оружия. Нет, он вовсе не надеялся отыскать оброненный ствол где‑то в кустиках, но если его предположения верны... Да. Верны.

Во дворе мерцала проблесковым маячком патрулька и карета «Скорой помощи».

И еще одна машина – дежурный оперативно‑следственный микроавтобус. Видно, убили какого супостата темной ночью за черные дела. Олег даже знал кого.

Ждать пришлось недолго. Вскоре вынесли носилки. Пациент на них был укрыт с головой, да и несли ногами вперед. «Доктор сказал: в морг – значит, в морг».

Итак, бывший старлей и участковый инспектор, бывший сотрудник ООО «Драго» завершил свой жизненный путь. И околеть ему помогли. Как пишут в романах – «умер не своей смертью». Как будто можно умереть чужой.

«Картина битвы» ясна. Встревоженный ночным звонком Гринева убивец испугался, замельтешил и счел за лучшее отзвониться работодателю. Или дисциплинирован покойный был без меры, или работодатель столь серьезен и авторитетен, что лучше было его информировать заранее. А то окольным путем узнал бы о несанкционированной встрече, да и вымотал бы из подчиненного всю душу. Вместе с кишками. В прямом смысле, безо всяких фигуральных. Или – не доложиться было нельзя: прослушка была оговорена в контракте, хошь не хошь, а колись, щучий сын!

Итак, Мурдин отзвонился, его успокоили – дескать, зубы позаговаривай ночному пришельцу незваному, а там и народец подтянется, угомонит его по науке и отправит потом следом за папой.

А потому Леонид свет Сергеевич нервничал и косил глазом: вдруг Гринев действительно начнет палить с порога? Не начал. А Мурдин завел разговор рискованный, плавающий, был весь «на заведенке»... Ну да: именно так люди порой предчувствуют собственную погибель, думая, что знают участь другого.

Диалектика. Или дидактика. Или динамика субстанционной сущности. Бред все эти словеса. Жизнь проста: или жив, или мертв.

Как ночной пришелец сумел зайти Гриневу за спину? Просто: квартира в высотке круговая; из прихожей можно выйти на кухню, из кухни – на опоясывающую весь этаж лоджию, оттуда – в любую из комнат. Об этом Гринев загодя не подумал.

Вот и попался. Почти.

Что произошло в квартире? Да ничего особенного: закатали бедному наймиту пулю в переносицу из гриневской «беретты», и вся недолга. А потом пистолетик Олегу к руке приложили, чтобы «пальчики» отпечатались и – на месте бросили. Как говаривал незабвенный Лелик в «Бриллиантовой руке»: «Опись, протокол...» Ну и все остальное.

Вопрос: если его подставляют под убийство, должны о мотивировке подумать... А мотивировка ясная: месть за отца. Вот только светить гибель Гринева‑старшего этим рукодельникам совсем не нужно. А ведь если начнет кто копать, то по полному профилю.

Олег мотнул головой: непонятка полная получается. Подстава для заказчиков бессмысленная. А если смысл и есть, то он, Олег Гринев, его пока не разумеет.

Ну что ж... Остается ждать продолжения.

Гринев пошел прочь от высотки. Сделал приличный круг, меняя темп и направление движения. Никого. Никогошеньки. Его не вели. А зачем? Если теперь на нем аркан? Петельку можно отпустить или, напротив, затянуть так, что дыхание перехлестнет... А раньше?

Гринев прошел через двор, в котором припарковал малоприметную «Ниву». На нее он даже не взглянул: если ты не заметил хвостов, это не значит, что их нет.

А рисковать свободными, незасвеченными «колесами» он не хотел.

Взглянуть на авто не взглянул, а внимание обратил. Маячки, что он оставил на «Ниве», – бесхозный кусок картона, прилипший к дверце сухой листочек, скомканная газета – все осталось нетронутым. Новость первая, хорошая: чутье его не обманывало, слежки не было. По крайней мере, до того, как он появился в квартире Мурдина.

Новость вторая, плохая: возможно, его вычисляли на «точках», где он должен был появиться. Ведь Мурдин мог никому и не звонить: перехватив звонок Олега, телефонировали Мурдину и объявили барскую волю: дескать, план такой – повязать злого медведя в промежуточной берлоге.

Новость третья, очень плохая: все, что он до сих пор делал и делает, вполне устраивает тех, кто его играет. Они даже не слишком это скрывают!

Вернее, совсем не скрывают! Почему? Выводят из душевного равновесия? Да какое к шуту может быть равновесие души, когда ты кидаешь рынок, а потом вливаешь в него десятки миллионов?! И все это под карающей десницей и пусть и безалаберным, но суровым оком Никиты Николаевича Борзова, его присных и... кого‑то еще. Кого?

Пес их всех разберет! А впрочем... Что он хотел? Его играют. Он играет. И кто одержит верх в партии, где все колоды крапленые и все игроки – шулера?

Вопрос вопросов.

До метро Олег добрался пешком. Выкурил две сигареты, ожидая открытия.

Голова была пустой и вялой.

В кассе купил две карточки – на метро и таксофон.

Подошел, набрал номер. Ответили через три гудка, сонным голосом: – Антонов.

– Гринев.

– Слушаю.

– Леонид Ильич, у меня к тебе просьба. Нужно перегнать известное тебе транспортное средство на точку «два». Сейчас машина... – Олег, отвернувшись и плотно прикрыв микрофон рукой, объяснил, где оставил «Ниву». Попросил проверить на чужие маячки и сторонние хвосты.

– Если будут – сбрасывать? – деловито осведомился собеседник.

– Вчистую.

– Когда выполнить работу?

– Сейчас.

– Хорошо. Что‑то еще?

– «Барабанщика».

– Что‑то особенное?

– Надежное.

– Подгоню.

Собеседник повесил трубку.

Среди людей посвященных его так и называли: «Дорогой Леонид Ильич». Счета он выставлял астрономические, зато качество услуг... Если и бывает лучше, то не у нас.

Олег спускался по эскалатору, ритмично выстукивая пальцами: «Средь нас был юный барабанщик...» Он только что заказал револьвер. Мог бы заказать и танк.

Что бы ответил Антонов? «Подгоню».

Тонированный «хаммер» застыл у парадного подъезда конторы. «Лексус» от щедрот Борзова – тоже. Олег вразвалку подошел к автомобилю, распахнул дверцу.

На него уставились две пары глаз. Олег скроил на лице примирительно‑глупую ухмылку:

– Пацаны, без обид... Ну имею я право чисто по телкам пройтись без эскорта?

Гоша только свел челюсти, пожал плечами. Не успел Гринев отойти и двух шагов, как услышал писк набора номера. Олег знал, кому он звонит. Видно, господин Борзов тоже сегодня спал мало и беспокойно. Ну и пес с ними со всеми.

Стрелка близилась к семи. Для сна – два часа. Три – если повезет. Ибо потом начнется не просто «бум», «большой бум».

Олег прислушался к себе: собственные нервы показались ему натянутыми стальными тросами, через, которые кто‑то пропустил ток высокого напряжения, – гудели. Так можно и не уснуть. А поспать надо обязательно. Крепким здоровым сном.

Олег подошел к бару, посмотрел на коньяк, водку... Живо представил себе препротивный привкус во рту... Нет. Лучше, как учат индийские йоги, освобожденные от гнета британского империализма: «Мои руки теплые и тяжелые... Мои ноги теплые и тяжелые... Моя голова...»

А ведь была же мысль... Ну да... Миллионы долларов, как и люди, их представляющие, никогда бесследно не исчезают. А если наоборот? Миллионы и люди, их представляющие, не возникают ниоткуда. Перспективная мысль. Очень перспективная. Очень.

Глава 58

Олег бежал по зеленоватому ворсу бильярдного поля, а на него катились шары. Щелчки ударов сыпались часто, шары нагоняли, и он едва успевал уворачиваться... Лица игроков маячили далеко, были огромными, но он не мог разглядеть их очертаний... И еще – голоса... «Заниматься финансами я вам не рекомендую... Категорически не рекомендую...»

«Человек получает или те деньги, которые потребует, или те, на которые согласится...» «Вы бы, дедушка, по воздуху гуляли, здесь раздавят...» – «Нас не раздавят...»

«Рынок отреагирует однозначно...» – «Рынок – может быть, а мир – нет. Мир сыграет с тобой по своим правилам и не оставит тебе будущего...»

«И свои веселые картинки ему тоже продемонстрируй... Он любит все цветное и блестящее...» «Смерть финансиста хороша лишь тогда, когда имеет воспитательное значение...»

«Кто ты все‑таки такой?» – «Друзья называют Медведем». – «Друзья? А у тебя они есть?»

«Друг должен быть всегда рядом с тобой... Но еще ближе должен быть враг... ближе должен быть враг... ближе враг... враг...»

– Олег Федорович? – Аня склонилась над диванчиком, на котором спал укутанный в плед Гринев.

– Да!

– Извините, что разбудила, но... звонит Никита Николаевич Борзов.

Олег тряхнул головой:

– Нужно было сказать, что меня нет.

Аня пожала плечами:

– Он не поверил бы. Охранники ему уже отзвонились. А я бы потеряла работу.

В конце концов, он меня нанял.

Гринев кивнул. Присел на диване, взял принесенную трубку:

– Слушаю.

– До каких пор ты будешь испытывать мое терпение, Медведь?

– Мне казалось, что мы обо всем договорились.

– Медведь, работа командой – это командная игра. Ты понял?

– Я это знаю.

– Почему ты ушел от охраны?

– От опеки...

– Мне без разницы, как ты это называешь!

– У меня были личная, я бы сказал, интимная встреча.

– Да?! И чем тебе могли помешать мои парни?

– Я, знаете ли, застенчив. И когда иду к даме, совсем не желаю ее компрометировать. Особенно если она замужем.

– Знаешь, Медведь, чем ты мне нравишься? Ты прешь напролом. Я такой же.

Только гнутые умники полагают, что чем изощренней комбинация, тем лучше. Схема должна быть проста и в самую меру глуповата. Ты предложил именно такую. Я поверил, что ты способен ее реализовать.

– Я и реализовываю...

– Я не закончил. Сформулирую по‑другому. Эту схему в сложившихся условиях рыночной конъюнктуры и общественного мнения способен реализовать только ты. А у меня в твою голову вложены слишком большие деньги, чтобы я мог ими рисковать. – Пауза длилась долго. – Ты еще здесь, Гринев?

– А куда я денусь с подводной лодки...

– Свои сказки про ночные игрища с девочками можешь рассказывать моим мальчикам, но не мне. Ты не тот человек, чтобы развлекаться.

– Разве?

– Пока не закончил дело. А ты его не закончил. Так вот: я не знаю, какие игры ты крутишь на стороне, но...

– Хватит меня пугать, Борзов.

– Медведь, не кажись глупее, чем ты есть. Все страшилки закончились на этапе переговоров. Сейчас – реальная работа. Поэтому – если у тебя вдруг возникли какие‑нибудь проблемы, которые кажутся тебе существенными, ты должен меня информировать.

– Я...

– Я не закончил. Если ты считаешь это излишним, можешь использовать моих ребят так, как считаешь нужным. Безо всяких ограничений. Если нужно кого‑то убрать – уберут, закопать – закопают. Я хочу, чтобы ты понял одно, Медведь: мы в одной лодке, и если она перевернется... Но я не хочу, чтобы она перевернулась. Ты понял?

– Я понял, Никита Николаевич.

– Вот и славно. Ты смотрел новости, читал утренние газеты?

– Еще нет.

– Жаль. Там много интересного. Представление ты провел блестяще.

– Только первый акт.

– Постарайся нас не подвести.

– Кого – «вас»?

– Меня. И – себя. Для тебя я не босс, Медведь, а партнер. Кажется, ты сам на этом настаивал.

– Да.

– Ну и прекрати мальчишествовать. Я делаю свой кусок работы по нашей схеме. Ты делай свой. Будут проблемы – решай. Те, что не сможешь решить ты, – решу я. Делай дело.

Трубка запела короткими гудками. «Для тебя я не босс, а партнер». Он сам‑то в это верит? «Делай дело». Главное отличие босса от человека заключается даже не в том, что он раздает указания, а в том, что не дожидается согласия или отказа. «Мы в одной лодке, и если она перевернется...» Дальше Никита Николаевич продолжать не стал. И правильно сделал. Потому что, если «лодка» перевернется, Борзов промокнет. А он, Олег Гринев, утонет. Вот и вся разница.

Глава 59

Сон вспомнился неожиданно. Что говорить, приятного в нем было мало. Как и ясного. Бывает, проснешься среди ночи – и сон ясный, и ты перебираешь его детали, и настроение или радостное, или, наоборот, гнетущее... А бывают сны повторяющиеся, навязчивые, усталые, и ты бродишь по каким‑то переулкам, лестницам, среди чужих домов, и все никак не можешь отыскать свой и даже не знаешь, есть ли он у тебя.

А сегодняшний... Олег пытался вспомнить его и не мог. Ни одного лица. Ни одной фразы... Нет, пожалуй, одну он запомнил: «Ближе всех к тебе должен быть друг. Но еще ближе – враг». А потом – позвонил Борзов. Тот человек, от которого к Чернову пришли сто миллионов. Тот, который любит все цветное и блестящее... «Еще ближе – враг». Кто он?

– Олег Федорович. – Аня вошла в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь.

Она выглядела взволнованной и озабоченной. – К вам рвется какая‑то женщина.

– Вкладчица?

– Не похоже.

– А на что похоже?

– На тайфун. Двое охранников ее едва сдерживают. В буквальном смысле.

Обхватили даму поперек талии, но руками она машет, как ветряная мельница. И – визжит.

– Кажется, я догадываюсь, кто это... Внешность ангельская?

– Не вполне. Она утверждает, что ваша жена.

– У меня нет жены.

– Я это знаю.

– Откуда?

Аня улыбнулась:

– Женат или нет – это первое, что узнает женщина о своем будущем начальнике.

– Да? Я не знал.

– У нее фингал под глазом, – продолжила Аня. – И губа, кажется, разбита.

Но заметить это можно, только приглядевшись.

– Слой «штукатурки»?

– Очень умело наложенный макияж. Над ее лицом работали в дорогом салоне.

– Этого мне сейчас недоставало...

– Ее выпроводить?

– Это невозможно.

– То, что не могут сделать два охранника, может сделать хрупкая девушка.

Такая, как я.

– Не наговаривай на себя, Анюта. Если ты думаешь, что больно ранишь ее замечанием «по женской части» и она разнюнится и уйдет... Она уже успела поцарапать охранников?

– Одного. – Вот видишь.

Аня выпятила нижнюю губу:

– Если она только попробует замахнуться на меня, я сломаю ей нос.

– Правда?

– Да. А потом – выбью передние зубы, один за другим.

– По‑моему, ты не шутишь... Аня вздохнула.

– Проходила курс «молодого бойца»?

– Можно сказать и так.

– Не нужно нам рукоприкладства в приемной. Да и кровищи будет... Про визг и адвокатов я не говорю. Зови.

– Сейчас?

Олег улыбнулся:

– Дай мне минутку собраться, ладно?

Аня кивнула, вышла. Визг в приемной затих, как будто выдернули вилку из розетки. Олег знал, чем сейчас занята Эвелина. Рассматривает себя в зеркальце, пудрит носик и очерчивает безукоризненную линию губ. Интересно, какую линию поведения она сейчас выберет, чтобы выдоить из него деньги? Оскорбленная добродетель? Разъяренная мегера? Нет, эту роль она уже отыграла охранникам. Как истинный творец, она не любит повторяться. Впрочем... Если быть честным, сейчас Олегу захотелось не просто быть в другом месте... Лучше – в другом городе. А еще лучше – на другом материке.

Глава 60

– Гринев, где ты нашел себе такую шалаву в секретутки, а? Признайся, ты с ней спишь? Ну конечно спишь, вы иначе не можете, да и они не могут – это их способ сравняться с боссом, тайно руководить им. «Строю посетителей, потому что имею на это право!» И – чертики в глазах! И – высокомерие это холуйское!

Не‑на‑ви‑жу!

Эвелина упала в кресло, достала сигарету, покрутила в пальцах, огня не дождалась, прикурила сама от какой‑то пластмассовой зажигалки, затянулась дважды, нервно бросила зажигалку на стол:

– Прикажи своей рабе хоть кофе принести!

– Мне некогда рассиживаться. Работы много.

– «Работы много». Сидение в кресле ты называешь работой?

– Угу. Зато ты вообще не знаешь, что это такое.

– Я? Не знаю? Ты, пока мы были женаты, слышал хоть что‑нибудь из того, что я тебе рассказывала?

– Угу. Ты дергала репку в каком‑то колхозе. Когда в сельхозтехникуме училась. Это было до колледжа культуры.

– Во‑первых, там тоже был не техникум, а колледж. Не у всех папы были московскими партфинансистами! А называлось это – сельскохозяйственная практика.

Так что я знаю, что такое труд! Настоящий труд!

– По‑моему, ты проучилась там с месяц, нет?

– Это не мало.

– Понимаю...

– Что ты понимаешь, белоручка?! Нет, сидит тут, кивает, а я... Думаешь, я не знаю?! Да про тебя уже по трем новостям с утра поведали! Скупаешь акции на десятки миллионов долларов – и прибедняешься! Хотя – выглядишь ты неважно: мешки под глазами, цвет лица какой‑то землистый... Это – от скаредности, понял, Гринев! В «москвичонке» он ездит! Ишь, прикинулся овцой!

Усталость, с утра навалившаяся на Олега ватным комом, внезапно переросла в гнев.

– Все сказала?! Теперь – проваливай! Мне нужно работать! – Последние три слова он произнес раздельно и отчетливо.

Эвелина испуганно взмахнула ресницами, губы ее затрепетали, и она – повалилась лицом на стол, заплакала, зарыдала, размазывая по лицу тушь...

– Что ты орешь... Ну что ты на меня орешь?.. Разве я виновата, что такая?

Ну не умею я жить, да, глупая, людей не понимаю совсем, но я же всегда хочу как лучше... Ты даже не представляешь себе, как я всего боюсь... Москвы вашей боюсь, мира этого скотского... И делать я ничего не умею, ну ничегошеньки, что ж мне теперь – помирать? Не хочу я, жалко, да и красивая я... Не хочу...

«Как тебя вообще угораздило на ней жениться?» – такой вопрос Гриневу задавал не только водитель. Сейчас он вспомнил. Ну да: Эвелину он встретил на бульваре, тогда она немного стеснялась своего несколько вычурного имени и звалась просто Линой. Как все. И приехала поступать во ВГИК, как водится. А дальше – все по накатанной: у нее кончились деньги – девчонка расставалась с ними беззаботно, как с чужими, очарованная летней Москвой и новыми друзьями – сплошь людьми «творческими, артистическими».

Эти друзья кончились, как только кончились деньги. И она сидела на скамеечке, несчастная и никому не нужная – на каком‑то из бульваров Садового...

И люди торопились мимо, и автомобили мчались по своим делам... А он – остановился. Ее заплаканное лицо было действительно красивым, и она нуждалась в помощи, в его помощи, и казалась хрупкой, доброй и беззащитной... А что до ее глупости... Пожалуй, она не глупее других и не умнее, вот только беззащитнее – это точно. Всю жизнь ищет неземных очарований и – попадается. «Неземные очарования» – это почти как бесплатный сыр. Олег предвидел ее будущее: еще с десяток лет она будет метаться в поисках принца на белом коне, словно не ведая, что со временем все меняется – и принцы лысеют, и кони чахнут. Но – уж такова ее планида, и изменить здесь ничего нельзя.

– Кто тебе фингал нарисовал, Лина?

Женщина всхлипнула:

– А что, так заметно?

– Нет. Тебе даже идет.

– Медведь, я попала в беду.

– Когда было иначе?

– Не юродствуй! Я попала в настоящую беду! Помнишь Гарольда?

– Кого?

– Гарольда! Ты не мог его не заметить – он сидел у меня за рулем.

– Белозубый мачо, вылитый Бандерас!

– Откуда ты знаешь?

– Что?

– Что он выдавал себя за аргентинца?

– Да понятия не имею!

– А я, дура, ему верила! Он пел на настоящем аргентинском языке!

– Да иди ты!

– Да! Сама слышала!

– Хорошо пел?

– Да так себе. Но я была в него влюблена. А потом...

– Поробую угадать... У тебя кончились деньги.

– Гринев, ты пошлый и неделикатный. И мысли твои – узки.

– Есть немного.

– Я вообще не знаю, как ты здесь работаешь... Ты совершенно равнодушен к деньгам!

– Вот именно.

– Что – именно?

– Деньги меня не волнуют. Меня волнуют финансы.

– Вот это самое грустное. Знаешь, почему я ушла?

– За прошедшие три года я слышал от тебя с десяток версий.

– Чушь. Версия только одна: ты был ко мне невнимателен. И все.

– Да?

– Да. И я не оригинальна. Все женщины одинаковы. Им нужно внимание. Только лишь.

– Теперь буду знать. Все женщины – одинаковы.

– Разница лишь в том, что каждая из нас вкладывает в это понятие.

– А ты – что? – Тебе не понять.

– Логично.

– Даже очень логично. Твоя новая фифа принесет нам кофе или нет?!

– Нет.

– Вот, значит, как? Эта шлюха секретарша тебе уже дороже собственной жены?! Пусть даже бывшей?

– Что у тебя стряслось? И – быстро! У меня дел невпроворот.

– Ничего. Раз ты такой – ничего. Обойдусь. Дай мне денег, а свои проблемы я решу сама.