Текст книги "Охота на медведя"

Глава 99

Олег летел через пустоту. Но то, что он оставил, и то, что было впереди, больше не казалось ему пустотой.

Он уснул. Ему снился переливающийся всеми цветами бриллиант, потом – заснеженные пики каких‑то древних гор, потом – он сам, упорно идущий на одну из вершин сквозь стылую мглу... А потом он увидел, что идет через поле. И где‑то там, наверху, светились желтым светом теплые дома и – храм на взгорке... Олег открыл глаза. Он не чувствовал себя ни уставшим, ни отдохнувшим... Странным.

Он вспомнил разговор со стариком, и в памяти появились строки из детского стихотворения:

И сказал Гиппопотам Крокодилам и китам: Кто злодея не боится И с чудовищем сразится, Я тому богатырю Двух лягушек подарю И еловую шишку пожалую.

И еще почему‑то подумалось, что в слове «чудовище» некогда вместо литеры "д" была буква "ж". «Чужовище» – это куда страшнее.

И это были все мысли. А потом Гринев снова уснул. Без сновидений.

Проснулся он уже на подлете к столице России. В Москве была ночь. Олег усмехнулся про себя: крылатая фраза «Доживем до понедельника» сейчас приобрела для него абсолютно прямой смысл, безо всяких переносных. В понедельник откроется биржа и только после ее открытия он сможет узнать, прислушались ли воротилы закулисья к советам Папы Роджера. Или – все это была трагикомедия, способная потешить лишь его одного.

Но о поездке Гринев не жалел. Если он ничего и не приобрел, то ничего и не потерял. И свое теперешнее положение вовсе не считал приговором: кто может знать будущее? Все мы живем сейчас и делаем все, чтобы дни наши и наших близких на земле продлились, а как будет... Про то Бог знает.

А старик Джонс действительно ему понравился: в свои девяносто четыре он был бодр и безо всяких признаков маразма. Ну а что порою неадекватен...

Признаться, адекватные люди, абсолютно четко разумеющие, кто они и в каком мире они живут, были Олегу почему‑то совсем неинтересны. Может быть, потому, что сам он подсознательно очень боялся стать таким. Наверное, Роджер Джонс прав: они действительно родственные души.

В аэропорту его встретил автомобиль. Вернее даже – кавалькада из трех машин: два джипа и третья – представительская «ауди» с соответствующими номерами.

Гринев замер в нерешительности, когда по выходе из аэровокзала козырная «ауди» подкатила прямо к нему. И тут – прозвонил мобильный:

– Олег Федорович, с прибытием. – Это был Корсаков. – Как прошла встреча?

– Душевно.

– Рад. И подумал, что вам сейчас нужна охрана.

– Неужели? Мне казалось напротив: охрана мне уже не нужна.

– В подлунном мире не так уж и мало могущественных людей. И не все думают быстро.

– Так это эскорт или конвой?

– А какая разница? Любое первенство, Олег Федорович, предполагает определенную несвободу.

– Ну да... Лишь бы конвой не превратился в почетный караул.

– Приятно, что вы настроены оптимистически.

– Куда уж больше.

– Да, Олег Федорович, чтобы была полная ясность. Девушка Аня Сергеева вам еще нужна?

– Аня Сергеева?

– Признаюсь, это я ее нанял.

– Она действительно американка?

– Да.

– У вас не хватает своих людей?

– Своих людей не бывает. Никогда нет гарантии, что свой не работает на кого‑то чужого.

– Ну надо же, как все запущено!

– Мне нужен был сторонний человек. Совсем сторонний. И ото всех здешних дел, и ото всех наших закулисий. С американцами работать просто: они предельно конкретны и их интересуют только деньги. Это удобно.

– Что с ней?

– Отправилась в Штаты. Ей позвонил ее босс и сказал, что контракт закончен. Надеюсь, вы не против, чтобы вас опекали мои люди?

– Если я скажу, что против, что это изменит?

– Вы правы: ничего.

Олег усмехнулся невесело. «На чьей руке вы перчатка, господин Гринев?» Кто скажет?

– «Супротив милиции он ничего не смог...»

– При чем здесь милиция, Олег Федорович?

– Это цитата. Из песни. "Вывели болезного, руки ему за спину и с размаху кинули в «черный воронок».

– Мне кажется, вы устали. Для вас подготовлена дача за городом. Вы сможете отдохнуть до понедельника.

– И – дожить.

– Само собою. Охраной располагайте по своему усмотрению. Разумеется, в разумных пределах.

– Да? Вы знаете, как разумные пределы отличить от неразумных?

– Без сомнения.

– А сэр Роджер Джонс, мне показалось, не знает.

– У людей его уровня нет знания, как такового, господин Гринев. Они мыслят категориями.

Глава 100

Автомобиль мчался сквозь ночь. Под охраной. Или под конвоем. И охраняемый, и подконвойный, как правило, едут куда‑то не по своей воле. Но и разница существенная. Первый – из замкнутого мира манекенов в еще более замкнутый мир восковых фигур. Мир этот комфортен, ухожен и сияющ. Про него толком не известно ничего тем, кто в него не вхож. А те, кто вхож, готовы танцевать под любую музыку, лишь бы остаться в этом Зазеркалье.

Про второй мир поют заунывные песни – «по тундре, по железной дороге...» и – слагают душещипательные истории. Тот мир убог, голоден, болен и болезнен, там время мается мучительной каторгою безвременья... И выхода оттуда для многих, как и из первого, нет.

– Остановитесь, – приказал Олег водителю. – Мне нехорошо после полета.

Тот мигнул фарами сопровождающим и послушно притормозил. Олег вышел из автомобиля, покачнулся и стал медленно оседать по борту машины... Водитель выскочил, попытался придержать Гринева... Олег ударил коротко в подбородок; голова водителя дернулась резко назад, и он осел на асфальт. Олег метнулся на водительское сиденье, дал газ, с визгом, по самой кромке обочины обогнул первый охранный джип и помчался по шоссе.

Охранники опешили от неожиданности, но лишь на малое время. Упаковались в джипы и ринулись в погоню.

Поворот, догоняющие потеряли на полминуты «ауди» из вида, Гринев выключил все габаритки и съехал прямо в лес. Проскочил подлесок, заглушил мотор, выбрался из машины и побежал сквозь чащу. Массив здесь приличный, найти его можно только облавой, да и то – с собаками; главное – самому не заблудиться.

Задребезжал мобильный.

– Олег Федорович, кажется, вы все еще играете в игры и совершенно не отдаете себе отчет в том, какие ставки...

– Господин Корсаков, помните, давным‑давно киношка такая была: «Ставка больше чем жизнь».

– Название претенциозное и тем – лживое. Не бывает ставок больше жизни.

– Согласен. Вот только – что считать жизнью.

– Кажется, вы не вполне здоровы... Умственно. – Зато – душою светел. Знаете, что сказал Роджер Джонс Збигневу Гжезинскому? Сумасшествие в наше смутное время может позволить себе только очень здравомыслящий человек.

Какое‑то время в трубке царило молчание. Потом Корсаков произнес:

– Если свернешь себе шею, сынок, домой не приходи!

Тон Корсакова смутил. Вместо того чтобы поорать, по‑отечески пожурил.

Почему? Ну да, он сам сказал: есть разные люди. Кто‑то ходит под Корсаковым, а под кем‑то – он сам. А Гринев сейчас сделался в этих кругах то ли проходной пешкой, то ли третьим джокером, то ли – картой из другой колоды... Не понять. И вполне возможно, в свете имеющихся междусобойчиков Сергею Кирилловичу куда спокойнее, если мальчишка «сорвался». На то он и сорванец. Остается только пожаловаться на неразумного вспыльчивого дитятю и – умыть руки.

По ночному лесу Гринев брел больше часа. Вышел к подмосковному поселку. На остановке уже кучковались люди: первые работяги собирались в Москву. Олег присоседился и через десять минут уже ехал в переполненном автобусе в сторону столицы.

В первом же круглосуточном интернет‑кафе забрался в адрес и обнаружил там четыре цифры: 1207. Аня успела выполнить его поручение.

Через полчаса Гринев был уже на Киевском. Если Аня его сдала – он опять ничего не потеряет. Он ничего не может потерять с той поры, как ввязался в рискованную игру. Все, что ниже нуля, – ноль. А цифры отрицательные или мнимые – это от лукавого. В этой игре можно только победить. На то она и «манильская мясорубка».

Гринев тряхнул головой. Легкость образовалась в мыслях необыкновенная.

Посерьезнее бы.

Чемоданчик был что надо. При нем – план особняка. Крестиками помечены места тайников. Олег плюхнулся в такси и велел рулить в указанный адрес.

Возможно, там все и станет на свои места. Возможно, наоборот, на голову. А что делать, если с детства любимый фильм – про Айболита, спасавшего никому не нужных человекоподобных? Как сказал Чернов? «Люди... Лиши их правил, установлений, ритуалов... Что получится? Обезьяны на ниточках – вот кто такие люди!» Чернов – умный.

Вся штука в том, что и сам Гринев тоже – из них. Из людей. Что остается?

Играть по правилам и установлениям. Соблюдать ритуалы. Конфуций соблюдал. И убедил соблюдать всю Поднебесную. Итог? Родина чая живет, процветает и размножается. Даже при суровом ограничении рождаемости несколько десятилетий – самая многолюдная страна мира. И каждый четвертый землянин – китаец. Великая сила ритуалов. Нам бы так. Но мы – не китайцы. Как пелось в том же фильме...

«Нормальные герои всегда идут в обход». А может, это и есть извечный российский ритуал, а заодно и загадка русской души – создавать трудности, чтобы было что героически преодолевать? Ведь когда в обход, через дебри и буреломы, да с риском быть заломанным медведем, цель похода перестает быть существенной, настолько занимает сам процесс – выбраться, вырваться, выжить! «Конечная цель ничто, движение все». Эту мысль Лао‑цзы приписал себе некогда теоретик коммунизма Эдуард Бернштейн, за что его и обозвали ревизионистом.

Вот еще одно человеческое: клеить ярлыки. Ценники. Каждый товар должен иметь свой ценник.

Олигарх. Депутат. Нардеп. Вождь. Ренегат. Ортодокс. Коммуняка. Работяга.

Бизнесвумен. Бюрократ. Пьяница. Герой Советского Союза. Наркоман. Ветеран.

Мать‑одиночка. Бобыль. Авторитет. Вор. Партизан. Космополит, Двурушник. Мастер художественного слова. Инженер. Скандалист. Исполнительный. Клиент. Киллер.

Космонавт. Медведь.

«Конечная цель – ничто, движение – все».

– Приехали, – сообщил таксист, остановив машину у границы названного поселка. – Куда дальше?

– Дальше – в обход, – в тон ему ответил Олег, передал водителю деньги, хлопнул дверцей и бодро зашагал по ведущей в сторону от шоссе тропочке.

Глава 101

Стояло раннее утро. День обещал быть теплым. Олег вскинул руку, посмотрел на часы. Семь.

Автомобиль вырулил из подземного гаража особняка, проехал ворота, приостановился – водитель подождал, пока металлические створки и гаража, и ворот автоматически сойдутся и защелкнутся замком. После этого он, надо полагать, включил «периметр». Автомобиль сорвался с места, за семь секунд набрал сотку и скрылся из вида.

Олег подождал с полчаса. Покурил, хотя курить не хотелось. Ничего не хотелось. Даже ждать. Но ждать было нужно. Побродил по пролеску. Нашел то, что искал: обломок трубы. Увесистый. Снова вскинул запястье. Хозяин уже въехал в Москву. Пора.

Открыл хитрый чемоданчик. Прочел за пять минут инструкцию, составленную «для дурака». Вернее, не для дурака. Те, для кого предназначен прибор, – люди совсем иного склада, чем те, кто его создавал. Им нужно проникать на «занавешенные объекты», чтобы применять не мыслительные изыски, а умения и навыки. А потому в приборе «на выходе» всего три тумблера. «Включить», «выключить» и «пауза». Для чего «пауза» – Гринев уяснять не стал. И даже не пытался. Сейчас было не до пауз.

Включил согласно инструкции. Запестрели цветные датчики непонятно чего.

Особнячок был нашпигован охранной электроникой. А кто бы сомневался? Олег повернул ключ. Датчики угасли. Система охраны, слежения, немедленного информирования и прочего – перестала функционировать. Но для оператора на неведомом пульте – все в ажуре. Все горит, сияет, переливается. Граница на замке. Потому маленький чемоданчик и стоит уймищу денег.

Дело за малым. Особняк замкнут на хитрые ригельные и сейфовые замки. Двери – прочные. Стекло – литое. Да и то – забрано решетками. Но не на втором этаже.

И не на третьем. Там – усиленные стеклопакеты. Вот где и пригодится обломок трубы отечественной чугунной.

Олег кошкой перемахнул ограду. Забрался на обширный балкон. Подошел к запертой дверце. За стеклом – витиеватые узоры все той же литой решетки.

Перемахнул через перильца, прошел по узенькому парапету до окна. Равновесие шатко: все как в жизни.

Гринев нащупал в стене выбоину, крепко уцепился правой, левой раскачал обрубок трубы и врезал в стекло. Заветвилась паутина трещин. И только. Снова отвел руку и снова долбанул. Чуть выкрошилось.

Хорошее стекло. Прочное. Но, как известно, терпение и труд не только все перетрут, но и покрошат, продавят и выбьют. Могут и покалечить.

Утренний воздух был мглист, звуки вязли в нем, а потому Гринев крушил стекло спокойно и деловито. Как только отверстие стало достаточным, просунул руку, открыл окно и ввалился внутрь.

Действовал он спокойно. Взглянул на план. Кивнул сам себе. Спустился в гараж, разыскал набор инструментов.

Наполеон тоже не таскал за армией обоз: разживался фуражом у местного населения. На то и великий полководец. Да и несколько сотен тысяч штыков – упрямый и действенный аргумент при торге с селянами и прочими. Вот только в России непобедимый воитель – навернулся. Он же не знал, что настоящие герои всегда идут в обход! Обход затянулся до Москвы. И – обратно. А пока Бонапарт гнался за призраком победы, его долбали все, кому не лень. А не лень было никому. Как сказал еще Суворов? «Каждый солдат должен знать свой маневр». Очень по‑русски. Каждый – сам себе голова. Да и – что такое война? Это когда можно бить морды, а тебя за это не токмо не накажут, а еще и похвалят! Кто ж у нас от такой потехи откажется?

Гараж прошел добросовестно. Планы планами, крутые реконструкции особняков – тоже, но смышленые сограждане предпочитают создавать и свои схроны – на ровных местах. Или – не очень ровных. В закутках. Олег вскоре нашел. Хотя и не то, что искал. Доисторический «парабеллум» в тряпице. Вещь по нашим временам антикварная, но для боя сгодится. Где его хозяин подобрал – пес знает. В хозяйстве – и веревочка сгодится. Олег проверил обойму, перезарядил и уложил пистолет в карман куртки. Зачем? Никто не скажет. Может быть, когда забираешься в чужой дом, психология меняется? И – к рукам начинает приставать все, что плохо лежит? Но как только Гринев уложил ствол в карман, то почувствовал некую уверенность.

Да какая к лешему уверенность! Все, что он делал сегодня, ему не нравилось совершенно. И если он чувствовал беспокойство или даже страх – страх этот был такой, какой бывает у кабинета зубного врача: и терпеть дольше не в силах, и войти – жутко, хотя и надо.

Все было именно так: Гринев чувствовал себя, как перед визитом к доктору.

Который сообщит диагноз.

Переломный момент жизни. Переломный. Чтобы уйти от боли, нужно сначала ее почувствовать в полной мере и решить, что ее порождает. Только так можно от нее избавиться. Вместе с причиной, ее вызвавшей. Но... вечная боязнь: абы хуже не было. Хуже, конечно, будет. А потом... Потом жизнь войдет в другую колею. И потащится по ней. И прежняя жизнь будет казаться настолько далекой и ирреальной, будто все происходило с иным человеком.

За размышлениями Олег поднялся из гаража на второй этаж. Кабинет. Сверился с планом. Подошел к стене, поднатужился, отодвинул стеллаж с книгами. За ним оказалась ниша. В нише – сейф. Простенький. Все особо ценное хозяин, надо полагать, хранит в другой стране. Но не то, что ищет Олег.

Гринев достал инструменты из прихваченного ящика. Дрель. Долото. Молоток.

Слишком долго. Спустился в гараж, прихватил лом и механический домкрат, вернулся и вывернул ломом сейф из стены на пол. С помощью долота слегка отогнул дверцу, уложил сейф поудобнее, вогнал в щель губу домкрата. Через несколько минут дверца подалась, еще через несколько – выгнулась. Олег вытряхнул содержимое.

Доллары. Несколько кредиток. Какие‑то золотые украшения. Перстень.

Неограненный бирманский рубин цвета темной медвежьей крови.

Гринев сел на пол. Камень словно помутнел, стал влажным, текучим, и Олег не сразу даже понял, что это – слезы.

– Ты так и останешься бурым, Медведь. Раз не изжил привычку вламываться в дома через заборы. Такие медведи долго не живут.

Олег поднял тяжелый взгляд. В мгновение взвился с пола, ринулся вперед и – рухнул, сбитый хлестким молниевым разрядом.

Глава 102

Сначала все было коричневым. Потом – охровым. Потом Олег увидел бездонное, блеклое, словно выжженное солнцем небо...

...Люди шаха Мансура перемирие не нарушали. Просто командир дивизии генерал Воронов решил подстраховаться. Вдоль дороги, по обеим ее сторонам прошли звенья «крокодилов», вспахивая «НУРСами» и трассами очередей все пространство на несколько километров вглубь от дороги. Воронову показалось – так вернее. Мирный моджахед – это мертвый моджахед.

Шах Мансур отдал приказ своим людям. Они появились, словно тараканы из щелей: в коричневых халатах, в советских армейских бушлатах, в резиновах калошах, они полезли на высотку, которую контролировало отделение сержанта Кравцова. А до того аккуратно, пристрелянно уложили прямо на маковку два десятка мин.

Лезли грамотно, укрываясь за камнями и поливая ребят плотным огнем из родных «калашей». Серега Кравцов что‑то орал в рацию, четверо оставшихся невредимыми бойцов и двое раненых остервенело отстреливались; трое ребят лежали полуприсыпанные; у одного был разворочен миной живот; второму у локтя вырвало руку, третьего, самого молодого, конопатого Сашку Родина тюкнуло аккуратно в висок крохотным осколком, и он лежал, как живой, со странным удивлением в распахнутых глазах. По его щеке к полуоткрытому рту ползла муха.

Гринев не думал ни о чем. Ни о партии, ни о родине, ни о Москве, ни об Арбате и гуляющих девчонках. Он просто вжимал приклад «РПК» поплотнее в плечо и сек по склону короткими, в три патрона, прицельными очередями. Да и мыслей никаких не было, как и страха. Просто очень хотелось жить. И – было жалко I маму и отца. Они будут плакать. Вот и все мысли были.

Лешка Лешаков сидел на дне маленького окопчика. Плечи его ходили ходуном, его трясла дрожь... Гринев юркнул туда же, вниз – поменять магазин.

Спросил: – Ранен?

– Мы... щас... здесь... сдохнем... все... сдохнем... – причитал он, вяло покачиваясь взад‑вперед.

Гринев с маху залепил ему оплеуху. Еще. Еще. Повернул к себе, посмотрел прямо в глаза:

– Соберись, Леший! Вертушки уже вышли! Гранаты. Нужно отсечь их гранатами, понял? Иначе – крышка.

Леший кивнул. Дальше он действовал, как,робот. Спокойно собрал у убитых гранаты. Ввинтил запалы. Выложил перед собой. И – ждал.

Олег бил очередями, но стало совсем скверно: с полдюжины «духов» подобрались уже на расстояние броска, затаились за осколками камней и – секли кинжальным огнем, не давая высунуться. Олег болезненно морщился и – шкурой чувствовал, как под прикрытием этого огня подползают остальные. Сколько их?

Двадцать пять? Тридцать? Пятьдесят? Какая мертвым разница.

– Давай, Леший! Работай!

Лешаков швырял гранаты как на смотру. Спокойно, хладнокровно, глянув в щель между камнями и наметив цель, сдергивал кольцо, отсчитывал ведомое только ему одному количество секунд и – бросал лимонку красивым навесом – сильно и точно.

Ребята укрылись за каменным бруствером. Лимонки разрывались, не долетая метра до земли, поливая затаившихся за камнями «духов» убийственным раскаленным металлом. Атака захлебывалась.

– А теперь, пацаны, – по дальним! Вертушки идут! Патроны не жалеть! – скомандовал Серега Кравцов, и они ударили разом из шести стволов длинными, бесконечными очередями. Духи побежали вниз по склону. Они тоже слышали вертолетный гул. Догонные пули срезали коричневые фигурки, но никто не пытался залечь, чтобы укрыться от очередей: на открытом пространстве под вертушками шансов у них не осталось бы совсем.

А потом – словно раскаленное небо рухнуло на землю лавиной огня...

Ночевали в расположении танковой части. Брони здесь было больше, чем людей. Эту ночь можно было выспаться. А Леший – куда‑то исчез. Объявился он под утро. Чуть хмельной, вздернутый – то ли азартом, то ли дозой...

– Ты где был, Леший? – сонно спросил его Гринев.

– Гулял:

– Взгляд его был шалым. Усмехнулся криво:

– Тут кишлак один в километре. Выкормыши Мансура. Вечером по ним летуны работали. Ну мы и решили прокатиться, посмотреть, что да как.

– И – что? Леший бросил рядом с собой баул.

– Да так. Барахло разное. В хозяйстве и веревочка сгодится.

Гринев бросил взгляд на подсумки: автоматные рожки Лешего были пусты. Тот перехватил взгляд Гринева, ухмыльнулся, пнув баул:

– Поделиться?

– Нет, – жестко ответил Олег, отвернулся.

– Зря ты. Мертвым оно к чему? Ни к чему.

...Силуэт стоящего в пяти шагах мужчины проявлялся медленно, наплывал, словно из серого, удушливого тумана. Прямо в лицо Гриневу смотрел зрачок пистолетного ствола. Олег сглотнул, стараясь протолкнуть в горло горький шершавый комок. Закашлялся. Спросил:

– За сколько ты меня продал, Леший? Или тебя лучше называть... Ален?

– К чему тебе знать, Медведь? Ни к чему.