Текст книги "Охота на медведя"

Глава 81

Валентин Сергеевич собрал лоб морщинками, помассировал веки, поднял тяжелый, уставший взгляд, укрупненный линзами толстых очков:

– А ты наглец, Гринев. Наглый, самоуверенный лох. Качать что‑то пытаешься, а даже не представляешь своего истинного положения!

– Представляю. Обвинение в двух убийствах...

– В двух?

– В двух.

– Быстро схватываешь.

– На лету.

– Может, тогда пояснишь, как ты здесь оказался? – Я лучше поясню другое. Как нам обоим выжить.

– Да?

– Начну издалека. Чтобы вам было понятнее.

– Понятнее – что?

– Что вы в смертельной опасности, Савин.

– Да неужели?

– Близятся выборы... – Может, не настолько издалека? Выборы у нас в стране – как зима: постоянно, но всегда – не вовремя.

– В этом суть схемы.

– Ну‑ну.

– Перед выборами Некто решает: а хорошо бы обострить обстановочку в стране...

– Ты думаешь, этот Некто столь наивен, чтобы полагать, что возможно в нынешних условиях сместить президента? Или переизбрать другого? – Валентин Сергеевич вздохнул, произнес чуть шутейно:

– Избави Бог нас от дураков и фанатиков, а с остальными как‑нибудь и сами справимся.

– Зачем?

– Что – зачем?

– Зачем менять Папу? Помните, еще Ленин учил – с чего начинается всякая революция, читай – власть: со слома старого госаппарата. А так: президент новый, аппарат – старый. Понятно, что‑то он смог переиначить под себя, но... слишком многое и многие остались. А тут: обострение, кризис, все такое... И нашему президенту, как некогда Никитке Хрущеву, можно и лыко в строку записать: дескать, много по заграницам мотался, а люди – они в Расее живут, да не в столицах больше, а по городам и весям... А для людей – мало что поменялось. А тут еще и кризис! При таких раскладах можно президенту и реляции выставить, как некогда бояре – Анне Иоанновне: дескать, править нужно коллегиально и учитывать, так сказать, интересы: всем – по мякишу, своим – по горбушке! В общем, почти как в совсем недавние времена, да и в теперешние, чего греха таить, тоже...

– Говоришь ты складно, Гринев, а вот мыслью порхаешь...

– Как умею. Итак: как рубануть малые и средние предприятия – до грунта? И чтобы – ни правых, ни виноватых? А через биржу. Вот и стали вы подыскивать кандидата, как вы выразились, Савин, амбициозного и неуемного. Но неумного. И – нашли меня. Пока я правильно все излагаю?

– Журчи, соколик...

– Натура я несбалансированная и упрямая. Это вы знали. Но нужно было по‑серьезному выбить меня из колеи. Как? И вы – нашли способ: устроили автокатастрофу с моим отцом.

– Можешь мне не верить, Гринев, но я это не планировал, – поморщился Савин. – Мы, конечно, использовали твое состояние, но... Разве это не был несчастный случай?

– Нет.

Олег внимательно всматривался в белесые роговицы Савина, но – то ли толстые линзы бликовали, то ли глазки прожженного манипулятора привыкли ничего не отражать вовне – он ничего и не увидел, кроме пустого, оловянного отлива.

– Это был не несчастный случай. Отца убили. И вы – достигли своей цели: работа поглотила всю мою жизнь, но я не хотел ее больше тратить на копеечные игры, я желал дела! И тут – появляетесь вы с соточкой лимонов... Да, до этого совершенно импозантно знакомите меня с милой девушкой Мариной... О чем все это говорит? Разработка была давняя. И – очень хорошо продуманная. Пока я не слишком УКЛОНИЛСЯ?

– Нет, – прошелестел тонкими губами Савин.

– Соточку я заглотал, развел Чернова, развел – с вашей помощью – Никиту Николаевича... И – убил рынок, о чем и мечталось. Но тут – Чернов сжульничал, и – чуть не поломал вам игру! Ведь это должно было быть «честное мошенство»: сотку слить, а там – хоть трава не расти! А если бы я не нашел Чернова?

– Мы бы вам помогли.

– Заботливые... Но тут – вмешался случай. В виде Борзова.

– У‑ра‑ган. Нужно его угомонять, но пока нельзя – слишком заметен. Толки пошли бы... А зачем нам толки раньше времен?

– Вот. И изложил я Никите Николаевичу свою истинную схему, предметно и искренне.

– И он – купился?

– Валентин Сергеевич, я не игрок, я финансит. И партнеров не обманываю. Я изложил чистую правду.

– То есть, если я правильно понял...

– Вы правильно поняли. Рынок мы повели вверх, я использовал свои информационные и иные каналы, Борзов свои.

– Особенно хороша была затея с банком, компанией и... Встреча с Максимом Евгеньевичем – тоже экспромт?

– Помилуйте, Валентин Сергеевич, разве такие экспромты бывают?

– Всякое на веку видывал.

– Всякий экспромт хорош только тогда, когда хорошо подготовлен.

– Итак... вы даете мне понять...

– Не стоит изводить себя загадками, Савин. По завершении речевки я вам сделаю предложение...

– ...Которое я не смогу отклонить? Гринев, это уже театральщина!

– Мы с вами практичные люди, не так ли, Валентин Сергеевич?

– Я – да. Вы – отчасти.

– Так вот: я вам сделаю предложение, которое вы не захотите отклонять.

– Послушаем.

– Так вот: рынок мы вывели вверх. Завтра вольем еще двадцать лимонов, послезавтра – сорок, в пятницу – семьдесят... – Гринев врал вдохновенно, с тем уверенным спокойствием, с каким умеют сочинять только гении и дети: «если я так все себе представляю, значит – так и будет». – А дальше, при такой динамике... И при такой поддержке... Вы же биржевик, сами понимаете, что будет дальше...

Гринев смотрел Савину прямо в глаза. Зрачки Валентина Сергеевича не туманились, не горели азартом – они мелко‑мелко трепетали... Гринев понимал это большое искреннее чувство...

– Ты хочешь сказать... – Голос Валентина Сергеевича чуть сорвался, захрипел, он прокашлялся, сделал вид, что это для него обычное дело, дескать, дымом поперхнулся... – Ты хочешь сказать, что я... играю не за ту команду?

– Именно об этом я и толкую.

Савин задумался. Произнес:

– Может, ты и умен, Гринев. Но – простоват. При таких позициях – что тебя понесло на квартиру этого... Мурдина?

– Он убил моего отца.

– И только?

– Только?!

– Ты ждал несколько месяцев, а может быть, даже лет, чтобы начать ту игру, какую ведешь сейчас. И не мог не понимать, что все в одно мгновение полетит псу под хвост, если... Да уже полетело! Ты нам сделал такой подарок своим появлением там!

– Вы планировали лишь устранение девушки? И мою подставу под ее убийство?

– Да. Про Мурдина никто не подумал. Кроме вас, милейший Олег Федорович.

Мурдин отзвонился... ну а дальше вы знаете. Если пионер ползет к краю крыши, кто удержится, чтобы его не подтолкнуть? – Савин хохотнул. – Два пионера.

– Марк Захарович давно был у вас на контакте?

– Марк Захарович? Кто это?

– Розен.

– Не знаю я никакого Розена. Мелочами занимался...

– Ален?

– Ты и это выяснил?

– А то. Структуры работают.

Савин собрал лоб морщинками, покачал головой:

– Нет. «Структуры» т а к не работают. Максимум, что ты использовал, – это возможности Борзова и какие‑то свои. – А кто сказал, что мои – хуже?

– Никто. Но – упрямый факт: ты сидишь здесь манекеном и не знаешь, в какой момент тебе свернут шею.

– А вы – знаете, когда такой момент придет?

– Будь уверен.

Глава 82

Нельзя сказать, чтобы Гриневу было уютно чувствовать за спиной молчаливого Славика. Тот и вправду , люб ил тишину: от стоящего сзади мужчины не исходило ни звука, но присутствие его ощущалось как нечто тягостное. Олег догадывался, что это... Но – выбора не было.

Олег пожал плечами:

– И тем не менее... рассмотрим варианты?

– Попробуй.

– Вариант первый. Фатальный. Итак, меня убирают – сразу или в камере изолятора после громкого ареста с обвинением в двойном убийстве на почве ревности, возможно совершенном в состоянии аффекта и с особой жестокостью.

Кроме главной цели – моего устранения – преследуется вспомогательная: все люди, так или иначе связанные со мною реально или иллюзорно – версиями прессы и телевидения, – оказываются... скажем мягко, в неловком положении. Место убитого Медведя никто занимать не поспешит. Вы поставите на него покладистого человечка, который и будет тянуть резину... А рынок снова рухнет, на этот раз надолго. Но не навсегда. Его поднимут неспешно через полгодика, когда политическая игра будет сделана. При таких раскладах – вы надеетесь еще и хорошие пенки снять с биржи: не впопыхах, зато надежно. Так?

– Возможно.

– Что еще вам обещали, Савин? Место в правительстве? В администрации президента? В ближней свите олигарха Обновленского? Или – Грейса? Помните песню «Машины времени»? «Обещаньям я не верю и не буду верить впредь, обещаньям верить – смысла больше нет...» Время бежит, а ничего не меняется...

– Не нужно кормить меня нудными аксиомами, Медвежонок.

– Не буду. Вы все учли, кроме мелкой мелочи: то, что вы посчитали с моей стороны игрой, на самом деле – со стороны людей, какие за мною стоят, – четкая, спланированная акция, финансовая, организационная, политическая. И мое устранение ничего уже не изменит. И рынок поднимется в течение трех биржевых дней следующей недели и будет стабилизирован полностью, всерьез и надолго.

Кстати, Савин, вы знаете формулу успеха?

– Да.

– А именно?

– «Не стой под стрелой».

– Это пассивная формула.

– Но действенная.

– Действеннее другая: какое бы положение ни занимал человечек на доске, нареченной жизнью, будь он глупым, бесталанным, серым, у него всегда есть шанс быть в этой жизни победителем. Для этого нужно лишь присоединиться к победителям.

– Вовремя.

– Ну да. Пока жив. Так вот, Валентин Сергеевич. Вы – в стане проигравших.

Самое забавное – что вы в этом лагере при любом исходе игры.

– Да неужели?

– Именно. Ваша «победа» – если «рынок умер». А люди власти всегда небезучастны к тому и к тем, кто хочет лишить их этой самой власти. Рынок упал, что дальше? Начнется следствие. Вы предъявите шкуру убитого Медведя и скажете, что этот «пионер в ответе за все»? И кто вам поверит?

– Тот, кто захочет.

– Вы не поняли, Савин. Огонь‑то будет вестись на поражение! При таком огне попутчиков не щадят и пленных не берут! И «большим мужчинам» нужно будет внятно объяснить, кто их так подставил! Медвежья шкура во дворцах не котируется. Так что... Вы поняли?

Глаза Савина трепетали так часто, словно он смотрел сейчас на дробящуюся вспышками люминесцентную лампу...

– Спишут всех. Меня, Борзова, вас. Но вас – по‑любому.

Валентин Сергеевич прикрыл веки, помассировал их пальцами, произнес хрипло:

– Что это изменит в твоем положении, Медведь? Или ты пришел меня спасать из чисто альтруистических соображений?

– Нет. Я реалист. И готов сделать предложение.

Савин сидел неподвижно, уперев взгляд в столешницу. Поднял голову, разлепил губы:

– Слушаю.

– Я вручаю вам миллион долларов. Наличными.

– У тебя нет таких денег.

– Есть. Выписали на «текущие оперативные расходы».

– И?

– И – вы исчезаете. И можете до конца дней наслаждаться бананово‑лимонным раем где‑нибудь в тропиках или субтропиках... И уж каких нимфеток вы себе выберете в наперсницы – до этого тоже никому дела не будет... Вместе с теми деньгами, что у вас есть, будете жить безбедно, надежно и весело.

– Хорошо стелешь, Гринев. И – за что ты предлагаешь такие роскошества?

– Вы сливаете мне Алена. Местожительство, связи...

– Зачем он?

– Думаю его разговорить. И – снимусь с крючка по обвинению в двух убийствах. Не так мало, знаете ли, в наше лихое время. Да и... – Олег на минуту замолчал, закончил:

– Безнаказанность убийства не менее безнравственна, чем само это преступление.

– Вам не идут философские ретирады, Гринев. Признайтесь, у вас это личное.

– Да. Личное. Он убил моего отца. Он – будет убит. Сдается, вы не солгали: вы действительно ничего не знали об убийстве Федора Юрьевича Гринева. Сдается мне также, что Ален ваш подчиненный, но «как бы»... А раз так – оцените два факта: он городит штабеля трупов легко и без затей. Это первый. И второй: раз вы что‑то не знаете, значит... не собака крутит хвостом, а хвост собакой, нет?

Или – еще проще: вас предназначили на заклание изначально, но вы этого не поняли, Савин. И палачом вашим станет тот, кого вы считаете своим доверенным человеком.

Валентин Сергеевич застыл недвижным изваянием, прикрыв веки. Олег вынул сигарету, прикурил, выпустил дым. Он ждал, пока Валентин Сергеевич смирится с мыслью о том, что, кроме выхода, предложенного Гриневым, никакого иного у него нет.

Наконец он разлепил веки и посмотрел на Гринева. Взгляд его был тяжел, голос – сипл и тих; он заговорил, делая паузу перед каждым словом, словно само их произнесение давалось ему с большим трудом:

– Да. Ты умен. Но – простоват. Боюсь, что сие уже не от молодости. А потому не подлежит исправлению.

– Что именно вы называете простотой?

– Эта страна – страна власти. Страна системы. И суть системы заключается в том, что... Поменять лодку, в которую ты попал, сложно даже в отстойном омуте.

А уж на стремнине – и подавно. А мы сейчас – на стремнине... На самой‑самой середине...

– Я вам предложил не лодку менять, а – выйти на берег. Солнечный, далекий, полный цветов, неги и покоя.

– Вся беда вот в чем, Гринев. Ты увяз так, что рядом с тобой даже находиться опасно, не то что деньги от тебя принимать... Лимон у тебя в конторе?

– В банковской ячейке.

– Борзов про нее знает?

– Естественно.

– Вот видишь...

– Были бы деньги и желание их получить. А способ я подберу уже сегодня утром.

– Ничего сегодня утром ты не подберешь, Гринев. Ни ключей, ни решений.

Сегодня утром тебя уже не будет.

Олег задумался на секунду, ответил быстро:

– Полагаю, сутки у меня есть по‑любому. Даже если пройдет классический «отстрел медведя» по той схеме, что я нарисовал. Сутки. А то и двое. За это время вы успеете отбыть в тропики, я – найти вашего помощника и решить все проблемы. И мои, и ваши.

– Свои проблемы я решу сам, – жестко ответил Савин. Скривил губы в улыбке:

– А на жизнь мне хватит и без твоего жалкого лимончика. Так что – без обид.

Хотелось бы пожелать тебе в будущем не идти на поводу эмоций – мести или любви, но... Ты слишком импульсивен. А потому – нет у тебя будущего, Гринев. Совсем нет.

Взгляд Савина скользнул выше, Олег все понял, попытался наклониться – но поздно: веревочная удавка обхватила горло, и, хотя он успел подставить ладонь, могучие руки охранника начали движение... Сколько еще его жизни?.. Минута?..

Две?..

Комната закружилась в матовом потоке, воздух сделался густым, упругим и непрозрачным, и Олег почувствовал вдруг запах реки и даже узнал эту реку – да что реку, – мелкий ручей, по которому он носился ребенком, и из‑под босых его ног вылетали бриллиантовые капли брызг и сияли на солнце бесконечного дня бесконечной предстоящей жизни, и запах реки и сосновой хвои наполнял легкие...

Мама и отец загорали на берегу и улыбаясь смотрели на него, а папа даже что‑то говорил смешливое, и Олег знал, что скоро выйдет из воды и его завернут в полотенце и будут кормить изумительно вкусной «Любительской» колбасой, картошкой с грибами и поить густо подсоленным томатным соком, тоже густым, как кровь...

...Внезапно видение исчезло, кровь мощной волной ударила в голову, застилая мир тяжкой багровой волной, судорога прошла по рукам до кончиков пальцев, а он хрипло вздохнул полной грудью, посмотрел прямо перед собой, увидел побелевшее лицо Савина... В следующее мгновение словно удар камня мотнул его голову назад, глаза помутились, на лбу образовалась черная, с едва алыми краями, дырочка; очки слетели, беспомощно ослепшие глаза подернулись мутной поволокой, и мужчина завалился лицом в стол.

Глава 83

Олег с трудом сдернул с себя мучительную удавку: его безмолвный палач упал рядом С креслом, намертво зажав в руке конец веревки. Затылок его был разворочен пулей.

Олег обернулся. Позади него стоял... Леша Лешаков и деловито шерудил левой рукой в стенном шкафу. В правой у него был зажат короткоствольный пистолет.

Леший выудил из утробы шкафа коробку компьютера, выключил машину, выдернул из задней стенки винчестер, бросил на пол и одним выстрелом раскрошил на мелкие куски. Сверился с каким‑то прибором, кивнул сам себе:

– Теперь – порядок. Мания величия у дедушки была какая‑то: все разговоры записывал – для истории или еще для чего... Поди лампочка «жуками» утыкана, как та барбоска – блохами!

– Леший?!

– Ну. Что, Медведь? Живой? Помотай башкой, кровь разойдется, легче станет...

Леший подошел к упавшему охраннику, взглянул, потом так же, оценивающе, посмотрел на уткнувшегося в стол Савина, констатировал спокойно:

– Чистая работа. Кто это вообще такие, Гринев?

– Да так. Ты‑то как здесь оказался, Леший?

– Считай – твоими молитвами.

– А по серьезу?

– А по серьезу – ангела‑хранителя своего благодари. Вернее, хранительницу.

Женечку Александровну Ланскую.

– Женю?

– Да. Ты ее сразил своим полуночным визитом, и она – отзвонилась Александру Гедиминовичу.

– Зачем?

Вопрос повис в воздухе. Похоже, Леший его не услышал вовсе: за разговором он обошел стол, встряхнул труп Савина, сказал: «Ага», вынул из кармана пиджака связку ключей, выделил один, с замысловатой бородкой, пошарил взглядом по стене, подошел к секретеру, открыл, одним движением вымахнул все барахло наземь, простучал заднюю стенку, удовлетворенно хмыкнул, отодвинул ее: за ней обнаружилась дверца сейфа. Вставил ключ, отворил тяжелую дверь, выудил два плотных долларовых пласта, прикинул по весу:

– Штук сто пятьдесят. А то и все двести. Покойному уже не нужно, а нам – в самый раз! – Хохотнул:

– В своем хозяйстве и гвоздик сгодится!

– Ты работаешь, как завзятый медвежатник...

– Медведь и медвежатник – сладкая парочка... Как делить добычу будем?

Поровну или по справедливости?

– Не гони, Леший. Зачем Ланская звонила Брагису и каким боком ты оказался здесь?

– Я не боком, я самым что ни на есть наездом! Работаю я у Алекса свет Гедиминыча начальником «радиоузла». Сиречь – руковожу службой технической разведки и контрразведки.

– Я не понимаю..

– Да просто все как белый день! Наш горячий литовский парень, глядя на общее быкование на бирже, не удержался и – вложил в твою «пирамиду» полтора лимона зелени. Для тебя, может, и трава, а для папы Брагиса – деньги: прижимист прибалт, как заядлый хуторянин! Гены! Женя звякнула папе, папа Брагис мне перезвонил и поручил пробить этот хитрый домик. Не из человеколюбия, понятно, а только, если ты сегодня в яму накрылся бы – пирамида бы гэкнулась и с ней – его денюжки!

А что его пробивать: давно пробито все: участок – на тетю, домик – на дядю, хозяйство как бы ничье. Я своими двумя извилинами подумал‑подумал, а как твое имя с отчеством услыхал... Зная твою неуемно мечтательную натуру и склонность к спонтанным действиям, запряг я своего водилу и рванул сюда серым селезнем. Или – сизым! Ну а дальше – думать было некогда: водила мой, Вадик, охранника сердитого угомонил, я по этажам ломанулся – чисто все и тихо, как в морге! Только в этой комнатухе и обитаемо. Мне навстречу атлет кинулся, я его стрельнул, уж не знаю, насмерть или как, и – сюда. Выходит – поспел вовремя! А все‑таки – что за дед? Авторитетный или как?

– Или как. Его уже с два десятка людей покойником числят.

– Ну вот. Выходит, я даже не перестарался.

– Слушай, Леший... А ты что, у князя Гедиминовича в киллерах по совместительству?

– Обидеть хочешь?

– Ловко ты с пистолетиком...

– Сука ты неблагодарная, Гринев! Повремени я с минуту – и что с пистолетиком, что без оного, тебе был бы один хрен! Ну что? По ноль два звонить будем или повременим?

– Повременим.

– То‑то же. А то – моралист выискался! Деньги пополам?

Олег непроизвольно скорчил гримаску.

– Ну‑ну. Всегда ты был чистоплюем. Что в Афгане, что потом. Деньги – не пахнут, понял? Или тебе не надо? Короче, чтоб совесть тебя не маяла, – вот тебе тридцать кусков, и все. Хочешь – в печке пожги, хочешь – разменяй на мелочь и нищим раздай. И не комплексуй! Тебе, как терпиле, положено. Слушай, а как ты здесь очутился, Олег?

– Как и ты – наездом.

– Что‑то скверно ты свой наезд организовал.

– Скверно, – согласно кивнул Гринев.

– Чего так, Медведь? Ты же умный?

– Но – простоватый и сильно эмоциональный.

– Ого! И у великих бывает самокритика.

– Я еще не великий. Я только учусь.

– Но – выдающийся?

– Это – да.

– Хоть что‑то хорошо. Валим отсюда?

– Погоди, не гони. Бумаги бы посмотреть...

– Валяй. Сейф я вскрыл – дивись. Только...

– Что – только?

– Кто сейчас что в бумагах хранит? Ненадежно.

– Ну да – а компьютер ты раздолбал.

– Ив компьютере не хранят. В голове.

– Так ты и голову Савину раздолбал.

– Это точно. – Лешаков крутнулся снова к столу, выдернул ящик, вынул матово блестевший пистолет. – И что мы имеем? Имеем пистолет Стечкина модернизированный, под натовский патрон, маломерку, но готовый к ведению огня.

Мне стоило проверить, способен ли был этот жучило выстрелить?

– Каждый человек способен на многое...

– Но не каждый знает, на что он способен. Слушай, Медведь, может, перестанем классику цитировать и рванем когти? Пятерочку я своему водиле кину, чтобы рот на замке. А Брагису скажу, что не доехал до места. Сломался. Он гордый, но спросить – спросит. Ну что, двинули? Или «пальчики» стирать возьмешься?

– Я наследить не успел.

– Я – тем более.

– Да и...

– Что?

– До «суда и следствия» еще дожить надо.

– Речь не мальчика, но мужа. Уходим.

– О чем задумался, Леший?

– О бренном. Может, подпалить эту хавиру к ежовой бабушке?

– Шуму больше будет. Кругом особняки.

– Эт‑точно. Домик мы – замкнем, и все. Тут такая тишь и гладь, что, я чаю, до зеленых инопланетян никто не объявится. Исчезли?

– Исчезли.

Усталость вперемешку с тоскою навалилась как‑то сразу, вдруг... Гринев послушно рулил за «мерседесом» Лешакова, а головой, едва не падал на руль.

Разъехались на подъезде к Кутузовскому. Леший велел водителю притормозить, мигнул фарами. Олег припарковался рядом. Вышли из машин.

– Что‑то ты неважно выглядишь, Медведь. И на шее синяк. Может, ко мне? – предложил Леший.

– Нет. Я в контору.

– Водолазку надень какую‑нибудь. А то клиенты или сотрудники решат, что ты неудачно в петлю слазил сегодня ночью.

– Так и было.

– Да ты меланхолик, Гринев. Считаешь, остался в живых – это неудача?

– Я не достиг цели.

– Пока жив – все можно поправить.

– Ага.

– Ты зачем ездил‑то?

– Узнать, кто убил отца.

– Погоди... Разве он погиб не в автокатастрофе?

– Все было подстроено.

– Во как! Ты точно знаешь?

– Точно.

– И кто подстроил? Тот старичок?

– Он утверждал, что нет. Думаю, не врал. Не было у него резона мне врать.

Списал он меня начисто. Считал трупом.

– Люди часто врут не по причине или поводу... Натуры такие. Или – издержки профессии.

– Бывает. Спасибо тебе, Леший. Я твой должник.

– Брось. Должник – если деньги. А все остальное – просто жизнь.

– Что собираешься делать?

– Напиться. Или ты думаешь, Медведь, я заматерел настолько, что кладу еженощно по паре жмуров, а утром – почитываю журналы о технических новинках шпионажа?

– Ничего я сейчас не думаю. Пусто мне.

– Может, со мной? Примем по килограмму беленькой и – спать. – Помолчал, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом, добавил:

– А то и по два.

– Мне нужно в контору. Завершить дело.

– Что‑то мрачен...

– Я – как тот судак... Из подсачника ты меня вынул, а крючки в губах – остались... И когда и кто меня выдернет – неведомо...

– Что за крючки? Может, перетрем на пару? За водочкой? А не хочешь водки – коньячком нальемся... – Леший нервно хохотнул. – Деньги теперь есть. И хотя они чуток подлые, а все их – не пропить.

– Но – не сейчас. Если меня не будет в конторе...

– Ладно. Понял. Не настаиваю. Разъехались?

– Разъехались.

– Ты мрачен, Медведь. Это потому, что не получил того, что хотел. Плюнь. И разотри.

– Я получил. – Гринев скроил улыбку, потер ладонью саднящую шею. – Меньше, чем хотел, но больше, чем рассчитывал.