Текст книги "Охота на медведя"

Глава 65

Мысли неслись стремительно, и первая из них была столь глупа, что грешила паранойей, но Олег бросил взгляд на фотографии, на которых Марина в позах неутомимой «труженицы станка» угождала ему и покойному Леониду Сергеевичу... А что, если она... Глупо. Но просто. А может быть, то, что кажется самым простым, не так уж и глупо?

Он набрал номер. Насчитал одиннадцать гудков и положил трубку. Подумал, набрал другой номер.

– Да... – Голос Марины был хрипл и, кажется, не вполне трезв. – Ну и как покувыркалась с толстячком? – начал Олег безо всяких предисловий, прикрыв мембрану платком и слегка изменив голос.

– Покувыркаться не успела.

– Что так? Марк слыл за образцового любовника. Несмотря на избыточный вес.

– Все кончилось слишком быстро. Не знаю, что за дрянь ты мне дал, но я влила ему в коньяк, и, как только он начал проявлять «мужчинское начало», ему стало плохо... – Марина замолчала, было слышно, как она отхлебнула из бокала, прокашлялась, голос стал более резким, и в нем появились нотки истерики:

– Плохо... Да он просто рухнул всей тушей прямо на пол. Я думала, это клофелин...

– Ты просмотрела его бумаги?

– Ален, мы так не договаривались! Он должен был уснуть, а он – сыграл в ящик! – Потом возникла пауза, девушка спросила сдавленно:

– Кеша? Почему у тебя такой голос? Ты что, заболел? И зачем ты звонишь? Ты же обещал зайти после четырех... И вообще, это не телефонный... Ален?

– Марина, это не Ален. Это Гринев. И – не вздумай выключить трубу! Не то через час за тобой приедут архаровцы Борзова и ты будешь удостоена личной беседы с этим веселым господином... Слышала о нем?

– Олег?! Погоди, как ты... И при чем здесь Борзов?

– При том. Он – мой новый босс.

– Зачем ты звонишь?

– Ален приказал тебе убить Марка?

– Никто не приказывал его убивать, понял! Я должна была просто дождаться, пока он уснет, а потом... Откуда ты все знаешь?

– На кого работает Ален?!

– Какой Ален?

– Не надо играть со мной в игры!

– Дурак ты, Гринев! Как был несуразным медведем, так и остался! «В игры...» На Москве медведи если и живут, так только плюшевые! И – заводные!

Знаешь? Ключик в спинку вставляется, и миша пляшет... пляшет‑попляшет, лапками помашет... – Марина расхохоталась хрипло, но совсем невесело. – Пока не надоест. Пока завод не кончится. А потом его раз – и в темный ящик. – Марина положила трубку, Олег испугался было, что она прекратит разговор, но понял – девушка лишь приняла очередную дозу спиртного. Да и когда он ей позвонил, она была уже на порядочном взводе. – Ну? Теперь поговорим, медвежонок? Напоследок?

Что ты замолк? Не хочешь спросить, почему «напоследок»?

– Соображаю.

– Все еще соображаешь? Странно...

– Кто тебе приказал познакомиться со мной? Те же люди? Ален?

– Не, ты точно дурак, Гринев! Стоеросовый! Неужели ты думаешь, я знаю? Ни к чему мне это – знать. Мне за это не платят!

– Ты врезалась в мою машину нарочно...

– Какой ты догадливый зверюга, а? Прямо Буратино на «поле чудес»...

Помнишь песню из того фильма? Я, дура, любила ее, когда была маленькая... «Там поле‑поле‑поле‑поле‑поле чудес, поле чуде‑е‑ес... в Стране дураков!» Впрочем, никакая другая страна не лучше, но эта мне точно опостылела. Немного посплю и – туту... До свидания! Или, как говорят поляки, до видзения. Звучит куда лучше.

Похоже на «везение». И мне еще повезет, я знаю. – Девушка замолчала, Олег услышал, как взикнуло колесико зажигалки. – Хочешь честно, Медведь? Ведь ничего плохого ты мне не сделал и даже был мил со мною... Не знаю, зачем и кому ты был нужен, но... Да, обстоятельства нашего «случайного» знакомства были организованы. Все! Включая котенка!

– Куда он делся?

– Да выбросила я его, понял? Его место на помойке! Мне сказали, что ты человечек легковерный, ранимый и сентиментальный. Но – не глупый. В этом они ошиблись... И кстати, все, что я тебе лепила тогда в машине, – я не придумывала... Я рассказывала тебе мою жизнь. С легкими купюрами. Я ведь действительно искусствовед, действительно занималась журналистикой, только...

Мир наш таков, что никому не нужны ни мои мозги, ни моя душа, нужно только тело. Заработать я могу лишь им – вот и зарабатываю, пока не состарилась.

– Квартира подставная?

– Разумеется.

– Ты знала, что нас снимают?

– Да. Детскую стыдливость я утеряла в подростковом возрасте, народным комиссаром становиться не собираюсь, там что мне до большого зеленого пениса, где развесят эти снимки...

– Мурдин тоже был твоим клиентом?

– Мурдин? А кто это?

Олег быстро и кратко описал покойника.

– Ах, этот... Неприятный тип. Я отработала всю программу, но механически, какой‑то он скользкий, как липкий угорь. И – страшный.

Гринев готов был спросить: «Со мною тоже – механически?», но обругал себя и только сцепил зубы. А Марина – та словно услышала его вопрос:

– С тобой все было иначе. Ты был искренен. И я... я тоже позволила себе быть искренней. Это ведь такая редкость в нашей жизни. Но... Что я могу сделать, Медведь, раз жизнь такая подлая? Сначала мне было даже интересно «раскручивать» тебя – эдакий молодой барчук, сын состоятельного московского папашки... А потом вдруг поняла: ты безмерно одинок, может быть, куда больше, чем я, потому что я просто хочу сбежать со всех крючков, скрыться, а ты... ты лелеешь мечту о несбыточном: ты хочешь переделать этот мир... И мне стало тебя даже немножко жалко. Но... если совсем по правде, себя мне жальче. Я выпью еще, пожалуй.

– Марина, ты можешь сейчас понять все, что я тебе скажу?

– Естественно. Я пьяна, но я же не дура... Слушай, Гринев, а откуда ты узнал про Марка? Или у вас там... клуб по обмену... юными Василисами... и прочими премудростями?

– Кто такой Ален?

– Посредник.

– Он мне нужен.

– Нужен – найди. Я не знаю, где его искать. Когда я бываю нужна, он сам меня находит.

– Он знает твой адрес?

– Знает, и – что? Он обещал подойти. Но его нету.

– Слушай меня внимательно, Марина. Мурдин, с которым ты спала «под камеру», уже труп. Марк – тоже, и ты это знаешь. Меня... меня к этому готовят, но как‑то неуверенно и витиевато. Мысль улавливаешь?

– Какую? Что все мужики – трупы? Ха! Конечно трупы, пока вас не расшевелишь!

– Марина, ты жить хочешь?

– Хочу. Но не здесь и не с тобой.

– Тогда снимайся сейчас же и – уезжай. Куда глаза глядят. Ален – не посредник. Он – играет!

– Звучит сказочно. Но он мне должен еще пять штук. Может, для тебя, финансист, деньги и маленькие, вернее, никакие, нет у тебя к радостям этого мира никакой страсти... Ох, медведь, ты даже не представляешь, как хорошо тебя знают те, кто меня инструктировал! Тебя расписали, как на блюдечке! Есть же такие спецы! А для меня... Знаешь, что я собираюсь сделать? Уеду за бугор, найму такого вот спеца, он распишет мне «психологический портрет» какого‑нибудь добропорядочного швейцарца, я его, при таких знаниях, естественно, покорю, а после свадьбы он как‑нибудь сыграет в ящик. Надеюсь, добропорядочно, как все они, от какого‑нибудь ишиаса – кабы еще знать, что это такое! У миллионеров тамошних бездна комплексов, глупо будет их не использовать! И стану я – свободная девушка на выданье, какая‑нибудь мадам Гюнтер! Звучит?

– Просто «мадам» при твоих способностях будет звучать лучше.

– Что ты знаешь о моих способностях, барчук? Хотя... кое‑что все‑таки знаешь.

– Марина, если ты не уедешь немедленно, тебя убьют, – устало проговорил Олег.

– Что? – переспросила Марина тихо. Казалось, только что до нее дошел смысл того, что пытался ей втолковать Гринев. – Что ты сказал?

– Тебя убьют. Мурдина уже убили. Марка – тоже.

– А когда убьют тебя, Медведь?

– Время не пришло. Да и... медвежья охота – штука опасная.

– Может, и мое пока не пришло?

– Может. – Олег вдруг почувствовал тяжкую усталость. Что он сейчас делает?

Пытается втолковать предавшей его пьяной тетке, для которой быть провокатором «просто работа», что за эту работу ее уберут, как ненужный, бросовый хлам? И что она должна спастись, пока живая? А ведь она живая... Он помнил ее теплые губы, ласковые слова...

– Марина, а той ночью, когда...

– Не было тогда никакой камеры, Гринев. Потому и была я сама собой.

– Беги, Марина. Ты поняла меня? Беги!

– Убегу. Я быстрая. А ты не боишься, Медведь?

– Чего?

– Нет, не смерти. Ты гордый, ты ее не то чтобы не боишься, ты ее просто не берешь в расчет, пока жив. А вдруг ты все‑таки победишь, Медведь? Ведь ты одержим, почти безумен, а такие только и побеждают. Ты не боишься тогда сам сделаться чучелом? Памятником самому себе? Муляжом? Куклой?

– Нет. Этого я точно не боюсь.

– Значит, ты счастлив.

«Что для кого счастье, кто знает?» – вспомнил Олег.

Сказал:

– Кто знает?

Ему не ответили. Лишь размеренный голос повторял монотонно, что абонент уже находится вне зоны приема. Словно – по ту сторону добра и зла.

Глава 66

Некоторое время Олег сидел пустой, словно из него, как из пробитого шарика, разом вышел весь воздух и он обмяк линялой резиновой тряпкой. Но продолжалось это лишь мгновение. Рука сама набрала телефон Борзова.

– Никита Николаевич, Медведь.

– Да, Олег Федорович.

– У вас приличный технический отдел?

– Не жалуюсь. Если ты насчет прослушки, то можешь не опасаться. Мои люди проверяют ежеутренне и ежевечерне все помещения твоего офиса. И на всякий случай создают вокруг «белый шум». Прослушать тебя невозможно.

– Я не об этом. Мне нужно установить местонахождение абонента мобильного, с которым я только что говорил. Это сделать можно?

– Когда на кону такие деньги, тебе можно все. Если захочешь переболтать со статуей Свободы, мы тебе и это устроим. Ты это еще не уяснил, сынок?

– Не вполне.

– Перезвони моей секретарше. Она соединит тебя с техотделом. Начальника зовут Роберт.

– Время не терпит.

– Я ему сообщу суть твоей просьбы. Так что без предисловий.

Олег нажал отбой, снова набрал:

– Роберт?

– Слушаю, господин Гринев.

– Я хочу установить местонахождение абонента сотового телефона. – Олег назвал номер.

– Вы с ним еще на связи?

– Нет. Он отключился. Я – нет.

Прошло около трех минут, Роберт сообщил:

– К сожалению, сделать ничего нельзя. Если бы сразу отслеживали звонок, вы бы уже знали месторасположение объекта. А теперь...

– Тот мобильный отключен?

– Мы бы нашли его и сейчас при отключенном сотовом. Скорее всего, телефон разбит. Вдребезги.

– Вот, значит, как...

– Да. Мобильные устроены так, что мы можем определить местонахождение объекта при включенном сотовом. Можем и при выключенном – вы же понимаете, что ряд фирм, производящих аппараты, руководствуются пожеланиями соответствующих разведок, и в первую очередь такой тотальной, какой является Агентство по национальной безопасности США. Пожалуй, сейчас это самая мощная структура системного шпионажа в мире. Наша техника не позволяет блокировать ее мощности, но позволяет их использовать. – Роберт, извините. Мне сейчас не до теоретических экскурсов.

– Понимаю.

– Нужно разыскать человека.

– Попробуем.

– Марина Миронова. Возраст – двадцать восемь или двадцать девять.

– Это все?

– Я пошлю по «паутине» ее фото.

– Лучше, чем ничего. Марин Мироновых в Москве может быть не одна тысяча. И даже не две.

– Она не коренная москвичка.

– Бог с вами, Олег Федорович, в Москве по большому счету все приезжие.

Попробуем что‑то сделать.

– И вот еще что, Роберт... У вас есть выходы на милицейскую оперативку?

– Да. Что вас интересует?

– Если что‑то произойдет сегодня с женщиной, похожей на...

– ...Марину Миронову. Понял. Немедленно перешлю вам такую информацию.

– Вот только...

– Не беспокойтесь. И наша, и ваша электронная почта, как и переговоры, защищены надежным кодом.

– Его можно вскрыть?

– В принципе вскрыть можно любой код. Вопрос лишь в том, сколько на это потребуется времени.

– На какое время могу рассчитывать я?

– Лет пять. Быстрее подобрать ключи не удастся. Достаточно?

– Более чем.

– Еще какие‑то поручения?

– Пока нет.

– Обращайтесь. Никита Николаевич присвоил вам категорию «ноль».

– Хорошо, что на него не помножил...

– Простите?

– Так. Шутка. Черный юмор.

– Запишите мой прямой номер. – Роберт продиктовал. – Звоните в любое время.

– Ага. – Олег кивнул, машинально начертал несколько цифр на листке бумаги.

Подписал: «Его звали Роберт», нарисовал какую‑то рожицу, стрелочку вверх... Молнию Тора... И что все это значит?

Зазвонил телефон.

– Слушаю.

– Олег Федорович, ты не забыл, что через сорок семь минут у тебя тусовка на Кузнецком? – Это был Борзов.

– Я думаю.

– Над чем?

– А стоит ли ехать.

– Кажется, ты задурил. Это «головокружение от успехов». Ты заглядывал на биржу?

– Картинка у меня перед глазами.

– Красиво!

– Пока – да. – Медведь, ты стал пессимистом?

– Нет. Меня беспокоят некоторые обстоятельства... – Олег искоса посмотрел на фотографии. – Личного порядка.

– Что за обстоятельства?

– Вам это неинтересно.

– Ошибаешься, сынок. Я еще раз повторю очевидное: когда на кону миллиард долларов, все личные обстоятельства человека, что стоит у штурвала, становятся товаром. И каждое имеет свою цену. Не хочешь поделиться?

– Пока – нечем.

– Хорошо. Встретимся через сорок минут. У тебя под конторой много телекамер?

– Не выглядывал.

– Напрасно. Как мне доложили, все каналы представлены. И от того, какими будут вечерние новостные комментарии, зависит, в том числе, наш успех. Ты понял, что тебе нужно делать на презентации?

– О да. Излучать уверенность.

– Нет. Сиять!

Глава 67

Олег откинулся в кресле, закрыл глаза, помассировал веки. Телефон зазвонил снова.

– Олег Федорович?

– Аня? Почему по телефону?

– Я несколько раз пыталась вам дозвониться, но было занято.

– А интерком?

– Вы отключили.

– Это я машинально. У тебя что‑то срочное?

– Уже нет. Чай остыл. Бутерброды засохли.

– Придется завтрак перенести на ужин. Аня, ты разбираешься в макияже?

– Естественно.

– Зайди через десять минут.

За десять минут Олег успел принять душ, побриться, нарядиться в костюм с белоснежной сорочкой.

– Я могу войти? – спросила Аня по интеркому.

– Да, пожалуйста.

Девушка остановилась напротив:

– Что нужно сделать?

– Придать мне преуспевающий вид.

Аня склонила голову набок, посмотрела внимательно:

– Ничего не нужно.

– А мешки под глазами? Может быть, какой‑нибудь тональный крем?

– Нет. Видно, человек много работает. Это плюс. Вот только...

– Да?

– Глаза.

– Цвет мы поменять уже не сможем.

– Взгляд. Он у вас какой‑то... грустный, что ли. – Аня подумала, добавила:

– Словно вы постоянно думаете о несовершенстве мира и тоскуете из‑за этого несовершенства. Совсем несвойственное занятие для финансиста.

– А какой, по‑твоему, должен быть взгляд?

– Как у Борзова. Холодный, уверенный, циничный. У него глаза никогда не улыбаются и никогда не грустят. И оттого он выглядит... Как бы это сказать... Очень крутым и очень опасным.

– Разве хорошо выглядеть опасным?

– Некоторым нравится. А в бизнесе... Не знаю. Так много людей рядятся в маски непробиваемой крутизны, и так мало на самом деле людей цельных.

– Так что мне делать со взглядом, Аня?

– Ничего. Улыбайтесь. Широко. Уверенно. Снисходительно. Свысока. При неулыбающихся глазах, если взгляд злой, – окружающие чувствуют опасность и неуверенность, если добрый и грустный, как у вас... Попробуйте улыбнуться...

– Вот так? – Олег растянул губы в гуттаперчевой улыбке и посмотрел на Аню.

– Просто мурашки по коже. Не такой уж вы добрый.

– Что и требовалось?

– И еще... С такой улыбкой у вас вид человека, давно познавшего все тайны мира подлунного.

– Звучит монументально. В целом – одобряешь?

– Да. Пожалуй. Но я... необъективна.

– Объективных людей в подлунном мире нет. А в мире бизнеса – и подавно. Он зиждется на зависти. Или злобной, или заискивающей. Третьего здесь нет.

– И тебе уютно в этом мире, Олег? – тихо и грустно спросила девушка.

– А тебе, Аня?

Она отвела взгляд, пожала плечами. Спросила:

– Звонить водителю?

– Да. Буду через пять минут.

Гринев подошел к компьютеру. Кривая покупок стремилась неуклонно вверх.

Даже быстрее, чем он планировал. Если Олега что‑то и тревожило... Ну да, вот в чем дело. Он был встревожен. И даже не из‑за криминальных игр вокруг.

Неизвестно отчего.

Быстро пролистал состояние мировых фондовых бирж. Нью‑Йорк, Франкфурт, Гонконг, Токио, Лондон... Ничего экстраординарного.

А что у нас – по «голубым фишкам»? Плавные нисходяще‑восходящие тренды.

Волнами. Тишь, да гладь, да божья благодать. Отчего же так неспокойно?

Нисходяще‑восходящие тренды. Волны.

Напрасно старушка ждет сына домой, Ей скажут – она зарыдает... А синуса график волна за волной По оси абцисс пробегает...

Мелодия старинной песни со словами неведомого студенческого пиита шестидесятых вспомнилась сама собою... К информации это не добавляло ничего. А вот к интуиции? Ну и ладно. Чему быть – того уж не воротишь.

На презентацию он прибыл с протокольным десятиминутным опозданием. Еще минут сорок, скучая, фланировал по холлу. Потом начались выступления искусствоведов, возносящих до небес проплаченные графические работы. До офортов Гойи им было так же далеко, как обезьяне до Луны. Олег вернулся в зал и в который раз медленно пошел вдоль ряда работ. – Кажется, вы стали завсегдатаем светских раутов?

Глава 68

Женя Ланская возникла из‑за спины, когда Гринев рассматривал нагромождение штрихов и линий под поэтичным названием: «Переход через ночь». Одета она была с аристократической простотой: джинсы, заправленные в высокие полусапожки, домотканая некрашеная рубаха навыпуск, напоминающая красноармейскую гимнастерку и подпоясанная ремешком, тщательно собранные волосы. Единственной роскошью был бриллиантовый браслет в стиле ар деко от «Тиффани» – на непросвещенный взгляд Гринева, он один стоил в тысячу раз дороже всех работ, представленных в салоне, вместе взятых. Аристократическая простота – это не просто дорого, это баснословно дорого.

– Вы что‑то собираетесь здесь купить, господин, финансист?

– Нет. Мне велено здесь сиять.

– Кем велено?

– Персонифицированным чувством долга.

– В вас есть магнетическое обаяние, но...

– Не сияю. Сиять в вашем присутствии, милая Евгения, это не только невозможно, но и немыслимо.

– Надо же! Вот никогда не подумала бы, что такой стильный мужчина способен на такой витиеватый комплимент.

– Окружение способствует. Когда тебя окружает прекрасное искусство...

– Прекратите, Олег! Ведь это же серятина!

– Что с того? Серое искусство отражает серое время.

Женя поморщилась:

– Олег, сегодня вы зануда. – Да? Значит, с сиянием не сложилось по всему театру военных действий.

«Светить всегда, светить везде...» Не сложилось.

– Просто вы не там находитесь. И не с теми. «Поселок Пушкино горбил Акуловой горою...» Кажется, у Маяковского именно оттуда всходило солнце.

– Нет. Оно туда спускалось. А откуда вы вообще знаете, кто такой Маяковский?

– Случаем. Когда мне было четырнадцать лет, я решила съездить в Нью‑Йорк.

И хотела прочесть хоть что‑то неординарное об этом городе. Бабушка дала мне советских классиков, бывавших там. Горького, Маяковского...

– Вам понравился Владимир Владимирович?

– Который?

– Который – поэт.

– Нет. Он слишком декоративен. И славословен. Я люблю Есенина. Я взяла с собой томик в Штаты и там с ним не расставалась.

– Есенин и Америка вещи еще более несовместные, чем гений и злодейство.

– Отчего же? Мне там постоянно вспоминался его «Клен...». Правда, американский был не опавший, а очень даже румяный, зелено‑красный, и земля вокруг него была ухожена, и травка пострижена, и заледенеть ему было просто неотчего, а все же... Почудилось вдруг... Да, вы правы, Олег, Есенин и Америка – странное соседство... И парадоксальное. Но я люблю парадоксы.

– В парадоксах истина?

– В парадоксах больше чем истина. В них гений.

– Гении бывают злы.

– Так им Бог судил.

Олег улыбнулся, покачал головой:

– Так кто из нас глубокомыслен сегодня?

– Просто я хочу вам понравиться. И мне – совсем не с кем поговорить.

– А богема? – Богема может говорить только сама с собой о себе самой. Их даже Есенин не интересует. Они так и варятся в собственном соку, пока не превращаются в бурую однородную массу.

– Может быть, из этого бульона и возникнут гении?

– О нет. Из этого бульона возникнет только холодец. Да и тот употребят завсегдатаи кабаков под водочку.

– Что с вами, Женя? Вы богаты, вы можете выбирать все, что пожелаете в этой жизни, и вы – брюзжите?..

– В мирах, в которых я вращаюсь, мне неуютно. А в каком уютно – я еще не нашла. – Женя помолчала, добавила:

– Мне кажется, в этом мы похожи.

– Такой мир нельзя найти. Его можно только выдумать. Создать.

– У вас получается, Олег?

– Я стараюсь.

– Я тоже стараюсь, но пока... Когда ждать вас в гости? Только не подумайте, что я навязываюсь. Просто... вы странный. Может быть, вы посмотрите на то, что я делаю, и увидите мой истинный путь? Если он есть... Это эгоизм, конечно, но взамен я угощу вас вкусным ужином. Вы приедете, обещайте!

– Да. Я приеду.

– А знаете, что я вдруг подумала? Вот странно, мы вращались все время где‑то рядом, а никогда не пересекались. А в последние несколько дней буквально натыкаемся друг на друга. Почему?

– Я подумал о том же.

– Это символично.

– Нет.

– Нет?

– Просто у дураков – мысли сходятся. Женя улыбнулась:

– Только сами они – никак.

– Потому и дураки.

– Дурак у нас – это не глупость. Это особый склад ума, когда человек, как ребенок, не слишком понимает этот мир, но зато – верит в него. И в тот, что вокруг, и в тот, что он придумывает сам.

– Вера в нашем мире – плохая замена расчету.

– Разве у нас есть выбор, если мы – такие?

– Вы правы, Женя. Самое грустное, что выбора нет. Ни у кого и никогда.

– Дело не в дорогах, которые мы выбираем, а в том, что внутри нас заставляет выбирать дорогу.

– Хорошо сказано.

– Это не я выдумала. Это О'Генри. Он своей наивной верой и добротой на столетие вперед оправдал весь американский практицизм.

– А кто оправдает наш?

– Вы думаете, нас придется оправдывать?

– Да. Русские вообще таковы: бессмысленно мы жить не хотим, а осмысленно – не умеем.