Текст книги "Багряный лес"

– Ну же, Дмитрий Степанович! Это очень важно.

Лекарь решительно замотал головой. Иван с искренним сожалением вздохнул.

– Жаль, батя. Но мы предусмотрели и это… Игорь! – позвал он. – Пришло время позаботиться о нашем бате.

Надев гарнитуру рации на голову и настроив рацию на нужную частоту, Иван стал в щели между шторами наблюдать за перемещением отрядов милиции по территории автовокзала. Действовали быстро и слаженно: освободили вокзал и окрестности от людей, которые не успели или не хотели покидать автовокзал, отогнали автобусы, расставили посты и бросили на всех выездах ленты с шипами. Слушая их переговоры в эфире и наблюдая за маневрами, Иван чувствовал себя уверенно и спокойно, лишь иногда слабо улыбался, когда видел ошибки в действиях милиции. На несколько секунд отвлекшись от наблюдений, он посмотрел, как Игорь провел покорного Гелика в конец салона, усадил в кресло и пристегнул наручниками таким образом, чтобы не было возможности выглянуть в окно. На Гелика надели бронежилет и специальный шлем. В довершение всего, Игорь положил перед «узником» пачку сигарет и флягу с вином.

– Может, не стоит с ним так? – спросил он Ивана, когда вернулся.

– Необходимо, – ответили ему. – Если Лекарь пожелает доставить нам хлопот, мы окажемся в проблемах по самую макушку… Попроси Стаса сделать «круг почета» по вокзалу и приладь громкоговоритель в люке.

Через минуту автобус тронулся и поехал, объезжая здание автовокзала вокруг. Судя по переполоху в эфире, это маневр почему-то вызвал растерянность у милиционеров.

…«Седьмой», цель перемещается. Необходимо менять позиции снайперов».

«Второй и третьей группам выдвинуться на новые рубежи».

«Отставить! Я сказал: отставить! Снимите выстрелом козла за рулем автобуса, чтобы он остановился».

«Почему он ездит?»

«Я вижу его в прицел очень четко, но позади него люди – пуля может убить его и кого-то позади»…

«Выполнять!»

«Цель ушла».

«Никакой стрельбы! «Седьмой», доложить, как поняли?»

«Понял, «Третий»…

«Повторить!..»

«Третий». «Седьмой» понял: никакой стрельбы»…

«Если он будет продолжать так крутиться, он закружит нам головы».

«Может, прострелить колеса?»

«Всем! Никакой стрельбы! Как поняли – доложить!»

«Поняли, «Седьмой». Есть никакой стрельбы»…

«Что он задумал?..»

– Тараканья возня, – прошептал Иван. Принесли микрофон от громкоговорителя, но он не успел ним воспользоваться – трелью запел телефон.

Прочитав сообщение, Иван крикнул Стасу:

– Давай на выезд!

– А торговаться?

– Давай!.. «Торговаться» пока отменяется.

Автобус медленно подъехал к шипастым лентам.

«Он сумасшедший! У него колеса сейчас станут, как разваренные вареники!..»

«Отлично! Нам спокойнее и удобнее будет»…

«Да, он просто берёт на понт».

«Нет, продолжает ехать!»

«Точно сумасшедший – сам в мышеловку идет. Всем приготовиться к штурму!»

– Откройте окна и поднимите пассажиров!

Приказ Ивана был выполнен немедленно. В свой прицел Иван увидел, как сразу после этого снайперы на позициях опустили винтовки, а в ближайших к выезду кустах замерло какое-то движение.

– Требую немедленно прекратить все попытки штурма! – усиленный мегафоном голос Ивана властно разлетелся ударным эхом до дальних домов, где, густо облепив балконы, стояли любопытные, наблюдая за зрелищем, достойным быть в кадрах американского боевика. Слух о террористах, захвативших рейсовый автобус с пассажирами, мгновенно облетел окрестности, и к автовокзалу стали сходиться любопытные.

На требования террористов не торопились отвечать. Иван знал, что последует дальше, но его разочаровывала эта затянувшаяся пауза. На автовокзале наверняка присутствовали специалисты, обученные приемам борьбы с терроризмом. Следовало ожидать, что последуют попытки начать переговоры с целью отвлечь внимание и протянуть время для более доскональной подготовки штурма. Но проходили минуты, и никто не торопился ни выполнить требования, ни начать переговоры.

Иван подождал еще минуту, ожидая приказа в радиоэфире об отмене штурма, но там была полная тишина.

– Мне это совершенно не нравится. Надо ехать.

– Ладно, – ответил Стас, переключая скорость на коробке передач.

– Только осторожно!

– Не в первый раз, командир…

Машина, мягко зарычав мотором, стала медленно подъезжать к брошенным поперек выезда лентам с шипами. Шипы щетинились острым трехгранным блеском… Когда передние колеса без проблем проехали первую ленту, Иван, поменяв магазин в автомате, высунулся в приоткрытую дверь и дал длинную очередь по кустам. Что-то там выбросило густой сноп искр и полыхнуло огнем; заревел мощный мотор и, обвитый черным и густым дымом, задним ходом из кустов выехал бронетранспортер. Тяжелая машина проехала несколько десятков метров, резко остановилась, открылись ее люки и из них стал торопливо выпрыгивать перепуганный экипаж. Через несколько секунд бронетранспортер вспыхнул еще раз, подпрыгнул и затрещал оглушительными разрывами боеприпасов, которые раскалились от огня.

– В Ровно, – приказал Иван, и автобус, лязгнув коробкой передач, стал быстро набирать скорость, оставляя за собой горящие машины, растерянных спецназовцев и милиционеров. Через несколько минут к автобусу, следуя на расстоянии, пристроились автомобили дорожной автоинспекции и черные фургоны с «беркутовцами».

Еще раз достав телефон, Иван перечитал сообщение:

В переговоры не вступать. Заложников, кроме детей, женщин и стариков, не отпускать. Следовать в Ровно. Удачи. Ярый.

На автовокзале, среди удушливого и жирного дыма пожаров, смотря вслед уезжающему автобусу, держа руки в карманах распахнутого темно-серого плаща, стоял высокий седовласый человек. Струи воды из пожарных шлангов, ударяясь о раскаленный металл, шипели, взвиваясь клубами пара, и давили огонь.

К человеку, стягивая на ходу бронешлем с забралом и тяжелый бронежилет, подошел полковник, начальник подразделения «Беркут».

– Геннадий Иванович, почему отменили штурм?

Полковник смотрел на седовласого, не скрывая ни гнева, ни дерзости.

Они были знакомы несколько лет, но особых симпатий друг к другу за это время не приобрели. Подчиненные предполагали, что их некогда довольно ровные отношения испортились после того, как седовласый получил должность начальника областного УВД, когда первым кандидатом на этот пост был…

– Полковник Бондарчук, – раздраженно начал говорить седовласый, но скоро смягчил тон. – Саша, это была бы катастрофа…

– Но, Гена…

– Ты разве не заметил одной важной детали? – перебил его седой. – И не только её одну. Где ты видел обыкновенный рейсовый автобус, который бы мог без вреда для собственных колес проехать по трем останавливающим лентам подряд?

– Наша техника оборудована подобным образом, но с автобусом я мог бы этот вопрос выяснить как раз после штурма. И надо было освободить людей!

– Скольких при этом потеряв, Саша? – он внимательно всмотрелся в глаза подчиненного. – Я дорожу своим местом, дорогой друг, и что бы между нами не было, я не позволю подставлять меня. Найди другой способ, а пока приказываю: твои люди ведут автобус до того момента, пока вас не сменит киевский спецназ. Если там посчитают, что без твоей помощи им не справиться – поступаешь в их полное распоряжение. Как понял?

– Есть, – коротко ответил Бондарчук, каменея лицом.

Седой стал уходить, но остановился и полуобернулся к полковнику.

– Террористы пользовались автоматами «Хортица» и новейшими боеприпасами. Завтра у тебя будет работать ревизионная комиссия. Ответишь за каждый ствол и патрон.

Густая краска гнева и стыда жаром ударила в лицо полковнику. В ярости он ударил шлемом о землю, сопровождая удар отборнейшим матом.

– Черт!.. – уже успокаиваясь, добавил он. – Будь ты проклят…

Он надеялся, что начальник областного управления внутренних дел даст приказ на штурм автобуса – в данной ситуации глупый и гибельный шаг. Но полковник Круков отменил все радиопереговоры, чем парализовал действия спецназа и свел на нет всю операцию. Это была борьба, но не та очевидная, которую воспринимали окружающие, как драку за кресло, карьеру… Дело было совершенно в другом. Около года назад жена Бондарчука ушла к седовласому после девятнадцати лет супружеской жизни с Александром, сказав на прощание: «Кто ты есть, Саша? Служака, муж, любовник, отец? Все это было хорошо почти двадцать лет, но не теперь. У него то, что есть у тебя, может быть, но главное – у него есть то, чего у тебя никогда не было. Денег! И я люблю его за это. А мои чувства к тебе – перевернутая страница». Бондарчук мстил Крукову, хотя понимал, что не на него надо направлять свою месть. Во всем была виновата жена, оказавшаяся слабым на деньги человеком. Но причинить ей страдания он не мог потому, что ненавидел и… любил. Круков же был силен и предусмотрителен: его часто подозревали в различных теневых аферах, но скоро все заканчивалось – когда хорошо, а когда и плохо для тех, кто подозревал и старался докопаться до причин подозрений. А Бондарчук пока бесполезно оттачивал свои ненависть и негодование, слепо веря, что очень скоро подвернется момент, и он его не упустит. Его не одолело отчаяние, когда он понял, что штурма не будет и подставить своего начальника не удастся. В какой-то мере даже легче стало: убивал бы, посылал бы на смерть, удовлетворяя свои низменные стремления, он, а не Круков.

Стоя возле машин и смотря на Крукова, Бондарчук слышал, как начальник давал указания начальнику оперативного отделения управления:

– Накопай об этом автобусе как можно больше информации. Узнай, кто там. И, повторяю, Федор Андреевич, времени тебе на все не больше часа. Снимки террористов когда будут готовы?

– В течение часа, и мы их сразу проверим по базе.

– В общей базе не ищи.

– ?!

– Просто принеси мне. Копий не делай. Давай, работай, и без лишних разговоров. Через час все, что достанешь, положишь мне на стол – надо будет отправить в министерство.

Сняв плащ, Круков залез в салон своей служебной машины, где к своему немалому удивлению увидел начальника областной СБУ.

– Вот как! – не сдержался он, чтобы не выразить удивления, и, обращаясь к своему водителю, добавил с раздражением в голосе: – Дмитрий, я не думал, что ты занимаешься подработкой.

Парень за рулем не успел даже пожать плечами, когда, открыв дверь с противоположной стороны, на переднее сиденье плюхнулся одетый в штатское человек. Еще один сел возле Крукова, бесцеремонно потеснив его к начальнику СБУ.

– Это надо понимать как арест, Степан Викторович? – глухим голосом спросил седовласый, спокойными движениями рук складывая плащ на коленях. Сидящий рядом сотрудник СБУ отобрал у него плащ, обыскал его и полковника, и трофеи – два пистолета – хотел было положить в карман, но Степан Викторович забрал у него пистолет и стал его с восхищением рассматривать.

– Превосходное оружие! – тоном знатока заключил он. – Израильский «Deserted eagle»[12]12
  Deserted eagle (англ. «пустынный орел») – очень мощный пистолет, способный пробивать большинство бронежилетов.


[Закрыть], военный образец. О!.. Даже без номера!

– Это арест?

Начальник СБУ словно не слышал вопроса и продолжал рассматривать оружие, поднёс его стволом к носу, понюхал.

– Совсем недавно стреляли. Не на природе ли – по пивным банкам? Или, может быть, в развалинах – по другим мишеням?

– Я так понимаю, это уже допрос? – почему – то с удивлением в голосе спросил Круков.

– Не стоит так однобоко смотреть на вещи, уважаемый Геннадий Иванович, – металлическим голосом ответил хозяин положения. – Мы имеем к вам давний интерес. Предлагаю посмотреть на проблему с разных сторон.

Он бросил на колени седовласому несколько фотоснимков.

– Вот так на нее смотрим мы. Наши лаборатории работают несколько оперативнее ваших, – и тепло улыбнулся. – Это я говорю о профессиональном сотрудничестве. Для раскрытия, так сказать, причин и темы нашей встречи. Для пользы дела.

На снимках был запечатлен сам Круков, стреляющий в обнаженную женщину. Всего три снимка. Последний, четвертый, показывал труп человека с огнестрельными ранами на груди. В последнем Круков без труда узнал широкоплечего.

– Я его не убивал, – голос Крукова с трудом прорывался из густой хрипоты.

– Вы неправильно поняли, уважаемый, – немного повысил голос Степан Викторович. – Вас никто не спешит обвинять в убийствах, хотя экспертиза показала, или покажет – какая разница, что насильника застрелили из вот этого оружия, – он многозначительно подбросил в руке пистолет.

– Подстава, – выдохнул седовласый. – Чего вы хотите?

Начальник СБУ улыбнулся и с довольным выражением на лице откинулся на спинку сиденья.

– Хочу пригласить вас в нашу загородную резиденцию для разговора за рюмочкой водки и шашлыком. По такому случаю у нас все уже готово. Обещаю вам, что уже к обеду вы будете дома или на работе. Конечно, после такого утра, которое подарило вам немало хлопот с террористами… Жуткий случай – честно говорю!.. Лучше быть с красавицей-женой. Или она вам не жена, или чья-то жена? Ох уж эти женщины – слабые существа: блеск золота и звон монет их манят, как бабочек свет свечи…

– И об этом знаете, – почти прошептал Круков.

– Профессиональный долг, знаете ли, – эсбэушник рукоятью пистолета коснулся затылка водителя. – Молодой человек, вам, я думаю, придется передать пока машину нам… У вас сегодня, с любезного разрешения Геннадия Ивановича, выходной, и советую вам его посвятить красивой женщине. Мало ли что может случиться завтра…

Водитель поспешно вышел из машины, а его место за рулем занял другой, который сидел все это время рядом.

– Поехали.

– Мне сегодня надо отправить доклад в министерство, – сказал Круков, нервно приглаживая густые седые волосы.

– Об этом поговорим в первую очередь, – пообещал Степан Викторович, возвращая Крукову пистолет с обоймой в рукояти. Он был уверен, что у полковника достаточно ума, чтобы понять: в игру вступили сильные соперники, и не следует делать глупостей. Богатый жизненный и профессиональный опыт позволял ему чувствовать себя в данной ситуации и комфортно, и уверенно.

Машина проехала милицейские кордоны и, набирая скорость, помчалась по ровной ленте магистрали.

– Когда вы последний раз были за городом? – спросил эсбэушник. – Я люблю весну и стараюсь не упускать случая побыть немного на природе. Это добавляет сил.

– Я вам завидую, – сухо ответил седовласый. Он думал о резиденции, в которую его сейчас везли и о которой он слышал немало неприятных вещей: камеры пыток, тюрьма в подвале… О том, в какой же момент стал самоуверенным и из-за этого настолько невнимательным, чтобы не заметить у себя за спиной СБУ.

Машина выехала за город и помчалась мимо заливных лугов, поросших густой нежно-зеленой травой, которая радовала глаза яркостью краски и молодостью, прогретых ранними, но теплыми лучами солнца. Но Крукова уже не впечатляла красота весны, ароматы цветения, густота звуков. Его сковал страх. Засорил все поры души, способные воспринимать красоту цветения жизни. Он холодным, но яростным огнем обжигал сердце, заставляя его сжиматься от нехорошего и гибельного предчувствия.

Часть IX

Она вошла в кабинет. Походка энергичная и степенная, как у человека, полностью чувствующего вес собственного положения. Стройные ноги, бедра, округлые, чарующие мужской взгляд ягодицы – все было втянуто в облегающие кожаные черные брюки, и женская красота казалась изваянной в мастерской скульптора, наделенного истинно божественным даром творения. Высокие каблуки туфель напрягали каждую мышцу, наливая их упругостью молодости и силой желания. Свободная, из мягкой и тонкой ткани блуза облегала плечи, ниспадала мягкими складками по ровной спине, ложилась на грудь, не скрывая тонкий дорогой узор кружева на бюстгальтере и темноту сосков, проглядывающую сквозь витой узор и ткань блузы. Эта женщина, где бы ни появлялась, покоряла все мужские сердца красотой, глубиной ума и молодостью. Она была несколько лет замужем за человеком на четверть столетия старше ее, и немалая разница в возрасте среди мужчин ее лет (и немного, в рамках пристойного, старших) вызывала чувство негодования – вполне уместное и справедливое: молодость должна принадлежать молодости, а мужчины возраста ее бывшего супруга испытывали более богатый букет чувств: зависть, сожаление и радость, что, возможно, и они еще на многое способны, чтобы удержать в своей кладовой такую драгоценность… Женщины относились односложно, просто «чисто по-женски»: малышка устроилась вполне удачно, особенно сейчас, когда стала вдовой. Очень богатой вдовой. У неё это был второй брак, а у ее покойного мужа, как ни странно – первый. Вместе они прожили девять лет, и мало кто знал о проблемах, которые были спутниками этих отношений, кроме одной, очевидной – не было детей. Анастасия Поднепряная просто не желала обзаводиться потомством, в одном интервью вполне откровенно объясняя это тем, что еще молода и хочет пожить для себя, в свое удовольствие, что и доказывала, проводя вечера и ночи в дорогих элитарных киевских клубах. За благопристойное поведение своей дочери Поднепряный был полностью спокоен. Анастасия была довольно серьезным человеком, или таковой слыла, и умной женщиной, чтобы бросать своими женскими слабостями тень на высокое положение отца. Политикой же Анастасия интересовалась меньше всего, предпочитая проблемы собственного, весьма значимого и значительного бизнеса делам кулуарным и бестолковым, приносящим только одни неприятности, как считала она. Естественно, бизнес она унаследовала от покойного мужа, и вела дела весьма успешно.

Сидя в кабинете Президента, Переверзнев любовался красотой Анастасии. Но в отличие от остальных, принадлежащих к большей части мужского населения, в свои пятьдесят лет он не испытывал никаких уже знакомых чувств по поводу ее красоты и двадцатидевятилетнего возраста. В его сердце присутствовали только восхищение, граничащее с обожествлением, и тайное упоение – иногда у него пробегала шаловливая мысль о том, что было бы весьма неплохо заполучить такую женщину в свою холостяцкую постель, но в основном это было лишь восхищенное и безобидное созерцание…

Зайдя в кабинет к отцу, Анастасия не поспешила подойти к Поднепряному, а остановилась за спиной министра, положила руки ему на плечи и начала ласково массировать их. Олег сквозь тонкую ткань сорочки чувствовал приятную прохладу ее ладоней и жар собственной кожи, который обжег его с ног до головы только от одной мысли, что именно сейчас он больше всего хотел быть с этой женщиной.

Она наклонилась к нему так низко, что локоны ее волос легли ему на плечи, окутав министра густым ароматом сказочных и невиданных цветов.

– Доброе утро, Олег Игоревич.

– Доброе, Анастасия Святославовна, – он говорил, безуспешно стараясь вернуть голосу былые рабочие строгость и уверенность, а заодно не встретиться взглядом с ее отцом, которого в эти минуты совершенно не мог представить Президентом. Переверзневу почему-то показалось, что он стал орудием в затянувшейся размолвке отца и дочери. Орудием с ее стороны. Отношения между отцами и детьми всегда были не менее сложными, чем между супругами… Но Переверзнев из-за того, что никогда не имел детей, не обладал соответствующим опытом, чтобы, руководствуясь им, выйти из столь щекотливой ситуации. Собственная беспомощность вселяла растерянность…

Когда Переверзнев посмотрел наконец на Поднепряного, то увидел, что Президент сидит в прежней позе, подперев голову ладонями, и читает какой-то документ. На листке было не больше десяти строк, и они были прочитаны давно. По тому, что сейчас Святослав Алексеевич углубился в чтение, можно было без особого труда догадаться, что таким способом он скрывает, или старается это сделать, собственное негодование.

– Папа, – обратилась Анастасия к отцу, обнимая Переверзнева за плечи и прижимаясь к его спине грудью, – ты мог бы меня предупредить, что у нас с утра будут такие гости, как Олег Игоревич. Он бы мне составил компанию в бассейне. Не правда ли, господин министр? Говорят, вы превосходный пловец?

– Это только слухи.

– Да? Я еще слышала о том, что вы галантный кавалер.

– А это только опыт, – поторопился сказать Переверзнев.

– Что ты хотела, Настя? – спросил Президент, по-прежнему не отрываясь от чтения.

– Да, – как бы спохватившись, произнесла она. – Я зашла попросить тебя, чтобы ты сегодня нашел время проводить меня в аэропорт.

– Куда в этот раз?

– Мадрид, – это было произнесено так, словно она еще не решила, куда желает лететь.

– На сколько?

– Рейс, кажется, в двадцать один час шестнадцать минут, и мне надо с тобой серьезно поговорить.

– Я спросил о том, на какой срок едешь?

Президент говорил, как и раньше, не отрывая глаз от чтения.

– Думаю, недели на три.

– Когда вернешься – поговорим. У меня сегодня нет времени. Тебя отвезет Анатолий. Он сегодня на смене в гараже. Извини, но ты нам мешаешь.

– Я поеду со своим шофером. Хотя… Может, мне попросить Олега Игоревича отвезти меня в аэропорт?

– Сомневаюсь, что господин министр окажется полезен сегодня тем, что будет работать извозчиком у моей дочери. У Олега Игоревича сегодня работы много как никогда.

Голос Поднепряного постоянно усиливался и под конец реплики звенел от раздражения.

Переверзнев поднялся и повернулся к женщине.

– Это правда, Анастасия Святославовна, – говорил он уже спокойно и свободно. – Люди на таких постах, как вашего отца и мой, не вправе свободно распоряжаться своим временем. Я сожалею, что не имею возможности помочь вам сегодня.

Но она не дослушала, вспыхнула и стремительно вышла из кабинета.

После её ухода Переверзнев почувствовал себя гораздо лучше: зацепив женское самолюбие, он вернул собственное равновесие и, более-менее, душевный покой.

Он сел на место.

– Извините, Святослав Алексеевич, – покорно произнес он.

– За что извиняешься? – поднял лицо Президент. – Это мне надо извиняться за то, что проглядел в свое время с воспитанием, а не тебе. И попрошу, по-дружески: надумаешь жениться – постарайся меньше всего мечтать о такой женщине, как моя дочь. С ними одни хлопоты и неприятности.

– Мне так не показалось.

Поднепряный усмехнулся:

– Понимаю. Когда видишь такие ноги – не можешь думать более ни о чем, но, должен тебя огорчить, это только оружие, приманка.

– Спасибо за совет. Я обязательно приму его к сведению.

– Сухарь! – незлобиво бросил Президент и передразнил: – «Приму к сведению»… Ты вот что прими к сведению… Работу! Где сейчас этот автобус?

Настенные часы показывали одиннадцатый час. Бросив на них взгляд, министр быстро провел приблизительные расчеты и, посмотрев на карту, расстеленную на столе, ткнул пальцем в какую-то точку.

– Если не произошло ничего непредвиденного, автобус сейчас должен быть где-то в районе Дубно. – Он достал мобильный телефон. – Я могу уточнить. Разрешите?

Вялым движением головы Президент позволил. Разговор с Оперативным отделом министерства занял минуту, и, пряча телефон, Переверзнев доложил:

– В данный момент угонщики находятся в городе Дубно. Автобус стоит возле рынка, в многолюдном месте: покупают воду, продукты, отпускают людей в туалет. Также доложили, что бандиты освободили девять человек из числа пассажиров автобуса: детей, женщин, стариков. Освобожденными уже занимаются следователи – уточняется информация о террористах.

– О террористах? – понижая голос, спросил Президент.

Министр заерзал в кресле. Он забылся: в этом кабинете с самого начала совещания стало законом не называть бандитов террористами! Но отступать было уже некуда. Переверзнев за этой завуалированностью видел нечто подобное аутизму: все следовало называть своими именами, чтобы избежать неуверенности, сомнений, которые в итоге могли привести к краху.

– Именно о них, Святослав Алексеевич.

– Вы по-прежнему настаиваете на штурме?

– Иного выхода не вижу. Если мы пойдем на уступки, Украину может захлестнуть волна терроризма. Самыми эффективными в подобных случаях всегда были решительные меры. Это сведет на нет все подобные выходки экстремистов в будущем.

Президент тяжело вздохнул и устало закивал. Он уже слышал подобное в течение трех часов. Министр не желал уступать или идти на компромисс. О последнем он даже не думал, демонстрируя при этом завидное упрямство. Именно это качество министра – действовать уверенно, без сомнений и оглядки – позволило сильно прижать преступность в стране. Поднепряному очень хотелось поставить на это качество еще раз, но сейчас не было той прежней уверенности, которой Президент руководствовался восемь месяцев назад, принимая на должность нового министра внутренних дел. Возможно, ее не было оттого, что все последние часы, беседуя с Переверзневым, он машинально искал нового кандидата на министерское кресло. Поиск «предохранителя» мешал доверять старому, надежному и проверенному в деле.

– Где вы хотите организовать штурм? – спросил он, возвращаясь к делам насущным.

– Как я уже говорил, предлагаю бросить три мобильные группы спецназа «Беркут» в Ровно, Новоград-Волынский и Житомир – туда, где террористы будут делать более продолжительные остановки. Будем пытаться вести переговоры, торговаться…

– Но зачем же в трех городах? И будет ли для этого достаточно опытных специалистов?

Этот вопрос не поставил в тупик Переверзнева: по лицу министра, слегка искажая черты, пробежала волна снисходительности. Ему всегда было трудно общаться с дилетантами.

– Совершенно неизвестно, где именно должен остановиться автобус, но он обязательно это сделает, и не один раз. Больше шансов на то, что это произойдет в Житомире, но не стоит исключать даже малейшую случайность. Киевский «Беркут», как самый профессиональный, будет выполнять корректирующие функции с местными подразделениями. Если в одном из намеченных в плане городов ситуация созреет до такой степени, что неизбежность штурма будет очевидной, по воздуху туда будут срочно переброшены остальные киевские «соколы».

– Почему террористы должны делать продолжительную остановку?

– Для этого много причин, господин Президент. Прежде всего они делают ставку на расстояние. Им нужен перед Киевом отдых, так как они прекрасно понимают, что в столице надо быть предельно внимательными и осторожными, тем более в Борисполе: в аэропорту операции по освобождению заложников отработаны спецназом до автоматизма. Террористов четверо, а это очень мало для тридцати пассажиров: один за рулем, а остальные постоянно следят за тем, чтобы пассажиры вели себя спокойно. Тем более в истории терроризма есть немало печальных для бандитов фактов, когда заложники освобождались самостоятельно, оказывая преступникам достойное сопротивление, а тридцать оставшихся пассажиров, людей, которые находятся на грани нервного срыва – это маленькая, но опасная армия… Разъяренную толпу невозможно остановить и пулеметами. Она сметает все на своем пути. Поэтому они должны остановиться и отдохнуть.

– Как же они будут отдыхать, когда эти же самые пассажиры…

– Во-первых, пассажирам тоже нужен отдых. Во-вторых, эта проблема обычно решается террористами с помощью минирования, – перебил Президента министр. – Отдыхать на ходу – очень опасно.

– Как это делается?

– Что – минирование?..

– Да.

– Разными способами, – ответил Переверзнев, у которого не было ни времени, ни настроения читать лекции. – Часто это зависит от того, как оснащены террористы, а также от их целей и фантазии. Реже – от профессионализма.

– Террорист-профессионал – интересно.

– На земном шаре есть немало людей, которые зарабатывают себе таким способом немалое состояние, – министру стоило немалых усилий сдерживать собственное раздражение. Он ждал, когда ему зададут главный вопрос. Можно было и самому сразу и давно перейти к этому главному, но тогда последние три часа уговоров окажутся потраченными впустую: Президент снова скатится в яму нерешительности, а выволакивать его оттуда означало тратить впустую время.

– Через сколько времени автобус может прибыть в Ровно? – спросил Поднепряный. Он сам страшно устал за эти часы и сейчас больше всего мечтал упасть в бассейн, а потом – в кровать, и спать долго и без снов. В последнее время самые разные проблемы брали его приступами, а с сегодняшнего утра буквально ополчились на него. Он ждал, когда министр закончит расчеты, позволяя себе вернуться к мечтам о бассейне с морской водой.

– Если в дороге не предвидится новых сюрпризов, то получается, что автобус с заложниками прибудет в город Ровно, – Переверзнев еще раз сделал паузу, проверяя вычисления. – Прибудет в Ровно не раньше чем через час.

– А в Новоград-Волынский?

– Через четыре часа или, самое большее, через шесть, господин Президент.

Теперь было главным не показывать собственное нетерпение и готовое вот-вот вырваться ликование: Поднепряный должен был задать главный вопрос, но после ответа министра в кабинет неслышно пожаловала тишина, словно нарочно сделавшая тиканье настенных часов оглушительным.

– Как быстро могут быть твои люди в Новограде-Волынском?

– Максимум через тридцать минут.

Президент встал и медленно прошелся вдоль окон, смотря себе под ноги. Он вновь и вновь возвращался к поиску решения проблемы с угонщиками, но в своих поисках скатывался до подбора кандидата на освободившийся министерский пост. Новый министр МВД должен был также устроить и Раду. После этого случая с автобусом компромисс с народными избранниками будет найти трудно, а их ставленника принимать в Кабинет – как показывала история, – означало разрушить стабильность на первых этажах исполнительной власти: ставленники Верховной Рады обладали характерной чертой – привносили в дела рабочие и обязательные изрядную дозу политики; любой политический шторм, всколыхнувший Раду, эхом отзывался и в том месте, где сидел на своем посту депутатский протеже, и тогда было уже не до работы, а до поставок литрами успокаивающих средств. Пока такого человека, который мог в полной мере устроить и главу государства и народных депутатов, у Президента не было. Был только Переверзнев, но уже настораживали волнения в Раде, усиленные последними событиями, угоном, и отчасти Президент сочувствовал своему министру из-за того, что тому предстояло через час предстать перед депутатской комиссией с отчетом.

– Олег, сколько лет ты прослужил в разведке?

Крупный пот выступил на лбу министра. Не к добру это было, когда Президент начинал интересоваться личными делами своих министров, а тем более, как у Переверзнева, его «периодом разведывательной деятельности», изобилующим подводными камнями, о которых не хотелось вспоминать. Прошлое, несмотря на все труды и старания Олега, пожаловало вновь, но теперь в лице Президента. Кто представил ему такую информацию? Кто постепенно снимает все покровы с его тайн? Кем был этот могущественный, умный и проницательный враг? В ответ же только глухое, упрямое молчание неопределенности, лишь сипящее дыхание страха в затылок, которые Переверзнев чувствовал, как реальные.