Текст книги "Багряный лес"

Иногда, размышляя о своем детище, Степан Федорович довольно улыбался. Сеть была самым большим и значимым творением в его жизни. И если бы кто-то узнал, что существует МВД № 2, он бы не поверил в это. На том все и строилось. Создателю Сети не нужна была слава, признание – нужна была только работа. Кляко же умел и любил работать.

Этим утром он получил звонок из одного из таких Центров: просили приехать – была получена важная информация по Львовскому региону. Подтверждая приоритет полученной информации, оперативник дважды произнес слово «Столица». Это было условным кодом: такой код означал, что сообщение не будет передаваться привычными каналами и требуется самому прибыть в Центр, чтобы лично ознакомиться с ним. «Столица» – код опасности, осторожности, первостепенной важности. С начала создания Сети он звучал впервые…

Степан Федорович решил немного опоздать на работу в министерство и поспешил, не завтракая и не прощаясь с женой, в гараж к своей машине. Уже сидя в ней, он мчал в Троещину, туда, где находился необходимый Центр.

За рулем Кляко прокручивал в памяти телефонный разговор. Если его телефон прослушивался – нужно было убедиться, что никто ничего не смог бы заподозрить…

– Да.

– Доброе утро, вы не могли бы позвать к телефону Степана Федоровича?

– Я вас слушаю.

– Степан?.. А я тебя не узнал!..

– Дима?

– Да? Получается, что ты будешь богатым, а я нет.

– Не болтай ерунды, Дима. Ты где, черт, пропадал столько лет? Извини, я очень спешу на работу. Очень мало времени.

– Как же, как же – знаем: ты человек столичный, министерский и важный.

– А причем здесь это? Ты лучше скажи, откуда звонишь?

– Из Львова. Завтра буду в Киеве. Может, как-нибудь встретимся в столице? Надо многое вспомнить, как старым друзьям, поговорить, жизнь нашу горькую оплакать. Сам знаешь, как это бывает – за бутылочкой. Ты не бросил употреблять добрую и старую «беленькую»?

– Нет, только ее и предпочитаю. Дима, огромное спасибо за то, что позвонил. Приятно было тебя слышать. Как только объявишься в Киеве, сразу звони – брошу все дела и встречусь с тобой. Обещаю.

– А как же министерство?

– А ну его к черту! Столько сил и здоровья забирает, что потерпит какой-нибудь день без меня.

– Ловлю на слове…

Да, ситуация со звонком была разыграна мастерски. Если кто-то и попытается расшифровать сообщение, все равно ничего не поймет. Невозможно найти ключ в импровизации. И в остальном не было никаких зацепок. Звонок был действительно из Львова, и звонил друг, с которым Кляко не виделся много лет и который работал в Сети. Кодовое слово, в чем тем более не было сомнений, прозвучало дважды.

После этого звонка предчувствие плохого стало сильнее. Оно словно тестом склеивало мысли, не давало быстро думать.

Примерно через час Кляко остановил свой «Форд» возле подъезда шестнадцатиэтажного жилого дома и через минуту езды в пахнущем мочой лифте оказался на одиннадцатом этаже. Когда он ступил на площадку этажа, лифт, заурчав, поехал по очередному вызову. Из темноты коридора навстречу Степану Федоровичу вышла молодая женщина. Глядя на нее, Кляко испытал уже знакомое волнение: к нему туманной пеленой добавились воспоминания. Он почувствовал, что то преследовавшее его неотвратимое и гибельное должно было прийти из прошлого. Он часто заморгал, чтобы прогнать наваждение.

Женщина подошла к лифту и нажала кнопку вызова. Она смотрела на Кляко с таким выражением, словно пыталась вспомнить, где они могли встретиться. Ему она тоже показалась знакомой.

В сорок два года Степан Федорович испытывал к противоположному полу самый живой интерес. Он был ладен, красив и богат, чтобы заводить достойных себе любовниц. Его женщины были очень красивыми, но отношения с ними не могли длиться долго, прежде всего из-за самого Кляко: он очень быстро влюблялся. Но красивые женщины отличались непостоянством, и каждая из них говорила одно: «На мой век мужчин и тугих кошельков в их карманах всегда будет достаточно». Они были правы, как и он – еще до того, как можно было влюбиться, Кляко прекращал все отношения. Если перейти границу любви, можно сильно пострадать, а Степан знал, как это – страдать, из нелегкого жизненного опыта. Любовь красивых женщин дорога только деньгами, а не чувствами. И незачем вновь и вновь оказываться в стране Любви, чтобы лишний раз себе это доказывать.

Но женщина, пришедшая из темноты этажа, женщина была очень красивой. Особенно поражали ее глаза: большие, ясные и светло-зеленые, почти кошачьи, и безразличные. Больше всего привлекало последнее. Именно в безразличии Кляко видел будущий покой своих чувств. Такие глаза будут смотреть на тебя, но не любить и не позволять влюбиться в себя. В то же время именно безразличие, как он считал, давало возможность проявиться настоящей страсти, когда любят только телом тело, а не душой душу. Тело будет всегда чистым, его всегда можно помыть, а грязь с души не отмоешь.

В другой раз Кляко непременно бы познакомился с нею. Возможно, в скором будущем это и произойдет. Разыскать человека для начальника Оперативного отдела МВД не составляло больших трудностей. И, кроме того, Кляко не волновали личные проблемы женщины – семья, муж, дети, обязательства… Такое отношение к своим любовницам позволяло ему получать наивысшее наслаждение. Он по сути своей – он, который создал Сеть! – был вандалом, разрушителем красоты, пристойности. И всему причиной была ненависть к красивым женщинам. Старая история, которая неразделенной любовью снедала тоскующую душу. Очень давняя и печальная история…

Кляко прошел к дверям нужной квартиры. Звонил он долго, но никто не спешил открывать дверь. Было слышно, что в квартире где-то далеко играет музыка. Здесь жила и работала молодая семейная пара. Бездетная. Степан Федорович их хорошо знал и был в них уверен. Похоже, что никого не было дома. Такое строго запрещалось для работников Центров и сейчас казалось крайне подозрительным.

Лифт еще не приехал, и молодая женщина продолжала стоять на площадке, по-прежнему смотря на Степана Федоровича.

Вытянув из кармана удостоверение, Кляко подошел к ней:

– Прошу прошения за беспокойство. Добрый день.

– Добрый день.

– Вы здесь живете?

– Да.

– Вы не видели сегодня своих соседей?

Женщина придирчиво, с нескрываемым недоверием посмотрела в удостоверение.

– Примерно пять минут назад я возвращалась с улицы, выгуливала собаку, видела хозяина. Он, кажется, возвращался из магазина – в руках были пакеты с продуктами. Они должны быть дома. Позвоните еще раз.

– Еще раз извините. Спасибо за помощь.

– Не стоит извиняться. А разве что-то случилось?

– Почему вы так решили?

– Ну… Ваше удостоверение. Вы из милиции?

– Да. Вас настораживает мое удостоверение?

– Честно – да.

– Не надо волноваться. Еще раз спасибо.

Приехал лифт, и женщина ступила в кабину.

Кляко вернулся к двери квартиры.

Из разговора с женщиной стало ясно, что она не видела и не слышала ничего подозрительного. Это немного успокаивало.

Степан Федорович приложил к двери ухо и прислушался. В квартире очень тихо играла музыка, но больше ничего не было слышно. Он позвонил еще раз, хотел постучать, но от первого же прикосновения к двери та отворилась, и Кляко в глаза сразу бросились синие разводы на ригеле дверного замка, словно кто-то накалил его. Степан Федорович, осмотрев замок, не нашел ничего, что могло бы объяснить, зачем хозяевам квартиры понадобилось его раскалять. Ригель был еще горячим – значит, его нагревали совсем недавно.

Войдя в квартиру, Кляко принюхался. В воздухе стоял слабый запах дыма и еще чего-то противно сладкого, тоже горелого. Было очень жарко. Воздух был плотным и густым, как в знойный летний полдень. Степан Федорович достал пистолет и прикрыл за собой входную дверь, чтобы случайные люди не видели его с оружием в руках.

Он сразу пошел на звук музыки, к закрытым дверям гостиной, распахнул их.

Помещение было наполнено густым дымом, как туманом. Приторно пахло горелой тканью и жареным мясом… Ступая по ковру, Кляко наткнулся на тело. Скорее всего, это была женщина – если судить по широким бедрам. Труп настолько обгорел, что превратился в черный иссушенный кусок угля. Он еще дымился. По тому, как лежала на ковре женщина, Кляко понял: она загорелась настолько внезапно, что умерла мгновенно – не было видно признаков конвульсий. Просто упала.

Второй труп сидел на стуле у стола, откинувшись на спинку и запрокинув голову. Он был в таком же состоянии, как и женщина. На столе перед трупом стояли два компьютера. Техника была разбита полностью, но не обгорела.

Странно было то, что сгорели только люди. Огонь не коснулся больше ничего: ни стула под мужчиной, ни ковра под женщиной.

Еще раз осмотрев трупы, Кляко занялся осмотром стола с техникой, разыскивая бумаги, записи или диски. Но не было ничего, кроме осколков пластика и битого стекла. Как заметил Степан Федорович, из компьютеров исчезли жесткие диски. Их не просто вытянули из машин, а выдрали: корпуса таращились огромными дырами, в которые без труда могла залезть человеческая рука. Все выглядело так, словно кто-то, наделенный невероятной силой, рукой запросто вырвал носители информации.

Степан Федорович хмыкнул, тем самым выразив свое удивление увиденным, и, закрыв носовым платком нос, вышел из квартиры. Он остановился на площадке, переводя дыхание и стараясь прийти в себя после увиденной страшной картины, и вздрогнул, когда за спиной громко захлопнулась дверь. Кляко повернулся и попытался ее открыть – но сделать это было невозможно. Бросив повторные попытки, Степан поспешил на улицу, сел в машину и стараясь собраться с мыслями. Ничего подобного раньше он в своей жизни не видел. Картина могла покорить своей фантастичностью даже самое буйное воображение: трупы, которые сгорели, как дрова, сами по себе, ничего не подпалив вокруг себя; странным образом разбитая техника…

Кляко был не из тех, кто верил во что-то сверхъестественное. Он верил прежде всего фактам. А они говорили, что в квартире не было запаха какого-нибудь синтетического топлива: керосина, бензина… Чем же тогда их сожгли?

В том, что это было убийство, Кляко не сомневался.

Он набрал номер на мобильном телефоне и вызвал оперативно-следственную группу по этому адресу, строго наказав, чтобы все досконально проверили. Кляко не любил оставлять загадки неразгаданными.

Потом позвонил еще по двум телефонам. На звонки никто не ответил.

Он звонил в остальные Центры в городе, но их молчание стало олицетворением самых нехороших предчувствий. Надо было все проверить лично. Степан Федорович завел машину и поехал. Волнение было настолько сильным, что его стало трясти в ознобе, и совершенно неожиданно для себя Кляко заплакал. Он плакал, потому что чувствовал стремительное приближение собственной смерти – и был в этом полностью уверен. Не знал, не предполагал, от чего и как умрет, но чувствовал, что она следует за ним по пятам, как упрямый и голодный хищник, от которого невозможно скрыться и защититься.

Наведавшись в еще два Центра, Степан Федорович уже ничему не удивлялся. Он со спокойствием человека бывалого рассматривал сгоревшие трупы, разбитую технику и вызывал оперативно-следственные группы. Его поражало одно – то, что кто-то хорошо был осведомлен о Центрах и планомерно их уничтожал, применяя при этом неизвестное доныне оружие: люди сгорали внезапно, дотла, но в квартирах больше ничего не было тронуто огнем. Только дым, тошнотворный запах горелого человеческого мяса и жара – и все… Во все квартиры, как понял Кляко, преступник проникал все тем же необъяснимым способом, для чего-то раскаляя дверные замки.

В последний Центр, находящийся в Гончарах, Степан Федорович даже не звонил, уверенный, что и там дела обстоят подобным же образом.

Когда после его звонка в квартиру дверь неожиданно открыла хозяйка в полном здравии и хорошем, если судить по широкой улыбке на красивом лице, настроении, Кляко растерялся, но скоро почувствовал облегчение: преступник наверняка знал обо всех Центрах, но в этот еще успел заявиться. Кляко его опередил.

– Степан! Добрый день.

– Наташа? – он не смог скрыть своего удивления.

– Да, – с лица женщины сошла улыбка, и она смотрела на гостя с тревогой. – Что случилось? Ты… Ты не очень хорошо выглядишь.

Он пожал плечами и провел дрожащей рукой по бледному и постаревшему всего за несколько часов лицу.

– Можно войти? – нерешительно спросил он.

– Да, да, конечно, – женщина отошла в сторону, плотнее запахивая домашний халат, позволяя гостю войти, и закрыла дверь.

Наталья, тридцатипятилетняя женщина, бывший следователь-оперативник, была вынуждена оставить службу четыре года назад после того, как попала в аварию, преследуя преступника. Лечилась долго, но и это не помогло вернуться в строй. Когда Степан Федорович предложил ей настоящую работу, она недолго раздумывала. И, кроме того, они были – иногда, очень редко – любовниками. Это были особенные отношения: о таких часто вспоминается со сладким привкусом сожаления и тоски. Наталья была незамужней. Причин этому, казалось, не было – ладная, стройная, хозяйственная, но почему-то судьба не дарила ей счастья.

Она стояла перед Кляко в халате и смотрела с все той же тревогой. Ее волосы были мокрыми.

Заметив, что он на нее смотрит, Наталья провела рукой по волосам и объяснила:

– Я только что из ванны. Ты проходи в комнату, а я переоденусь. Как-то неудобно себя чувствую, когда стою перед тобой в одном халате.

Он скупо улыбнулся:

– Когда-то было так, что со мной ты чувствовала себя более удобно вообще без одежды.

У него замерло сердце, когда после этих слов Наталья сбросила халат.

– Так?..

Степан Федорович ничего не ответил, подошел к женщине, обнял ее, изучил все ее упругое тело горячими от желания ладонями, потом легко взял на руки и отнес в спальню. Он уложил ее на кровать и стал нежно покрывать поцелуями.

– Еще. Еще. Еще, – шептала она. – Да, так… Только не спеши. Еще. Еще… Целуй же.

Он касался губами ее груди.

– Сделай мне больно. Чтобы было сладко, – попросила она, выгибаясь ему навстречу, и когда его зубы сильно сдавили ее сосок, она резко дернулась и вскрикнула.

– Еще!..

Она обвила его руками и ногами с такой силой, что он едва мог шевелиться. Ее крики стали частыми и более громкими. Она захлебывалась ими, но когда Кляко, думая, что причиняет ей ненужные страдания, пытался отстраниться, она еще крепче обнимала и прижимала его к себе.

– Не уходи. Не надо. Делай еще так… Да!.. Да…

Внезапно Наталья оттолкнула его от себя.

– Разденься, но так, чтобы я видела.

Степан нежно поцеловал ее и встал с кровати, но не спешил исполнять ее просьбу. Он смотрел на нее: белая кожа, возбуждающая полнота бедер, темный кучерявый волос промежности, ее пальчик там, мягкими движениями удовлетворяющий ожидание своей истосковавшейся по ласке хозяйки, уходящий во влажную глубину ее тела, живот, подрагивающий от прерывистого страстного дыхания, колышущаяся полноватая грудь с темными торчащими от возбуждения сосками, приоткрытый рот с истрескавшимися от жаркого дыхания губами, которые мягким шепотом твердили, словно в бреду:

– Не томи меня… Поспеши…

Он, чтобы освободиться от этого женского гипноза, подошел к окну и приложился к нему щекой. Прохлада стекла немного отрезвляла.

– Ната, нам некогда сейчас…

Степан старался говорить как можно мягче, зная, что в подобных ситуациях необходимо быть максимально тактичным. Тем более что Наталья этого заслуживала. Но прежде всего не было времени – его не отпускало предчувствие собственной скорой гибели, и меньше всего хотелось, чтобы Наталья оказалась рядом в самый последний момент. Должно было произойти что-то ужасное, и оно могло причинить вред и этой женщине. Наталья могла погибнуть вместе с ним.

Из окна Степан Федорович видел, как по улице в направлении подъезда медленно шла какая-то женщина. Шла неторопливо. Она показалась Кляко знакомой. С появлением женщины его тревога усилилась.

Он развернулся. Хотел накричать на Наталью, но та подходила к нему, протягивала руки.

– Степан, что случилось? Милый, я так давно тебя не видела, а ты приходишь и меня пугаешь, – она нежно его обняла и стала целовать. – Ты же знаешь, что можешь мне довериться. Я смогу тебя успокоить. Расслабься, и идем в кровать.

Она взяла его за руку и хотела повести за собой.

– Наташа, – он притянул ее к себе, стал горячо целовать, изо всех сил стараясь не заплакать. – Наташа, не требуй ничего и сделай только то, что прошу я. Собери необходимые вещи. Это надо сделать очень быстро. Ты слышишь меня? Я отвезу тебя в безопасное место. Это всего на несколько дней. Поверь мне.

– Я тебе верю, – сказала она сухо, бросила его руку и пошла прочь. По пути очень резким движением, выдающим раздражение, забрала с кровати халат.

– Так надо.

– Эти слова я слышу от тебя больше десяти лет, – надевая халат и не смотря в его сторону, бросила Наталья.

– Не надо меня ни в чем обвинять, – попросил он. – Ты же знаешь, что я не виноват. Так получилось. Ты умная и всегда все понимала, и за это я тебя люблю.

– Любишь? – с сарказмом спросила Наталья. Она достала из шкафа белье и стала одеваться. Делала все быстро. – Что же это за любовь такая странная? Последний раз ты был у меня два месяца назад. В год я с тобой вижусь в лучшем случае не больше пяти раз. И это ты называешь любовью?

– Наташа, не надо об этом, – скривился Степан и отвернулся обратно к окну. Женщина, которую он заметил несколько минут назад, стояла возле подъезда и кормила бездомную собаку, доставая ей что-то из пакета…

– Странный ты какой-то, Рубен… Ты когда-нибудь отпускаешь свои мысли на свободу? Попробуй расслабиться.

– Я не знаю, как это делать. Может быть, это бы мне здорово помогло.

– Очень просто – по-моему.

– Правда?

– Да. Можешь не сомневаться. Я много раз так делала.

– Что же ты делала?

– Обычно одно и то же, но оно всегда мне помогает. Если предстоит какое-то очень трудное задание, я всегда стараюсь отвлечься чем-нибудь совершенно безобидным…

– Сексом?

– Сексом? Нет, Рубен… Если бы я находила спасение в постели, занимаясь любовью, то в ней бы не было тебя… Не обижайся, но это правда. Ты не обиделся?

– Ты же еще не всё сказала?

– Да. Ты прав. Но готов ли ты выслушать до конца?

– Ты говоришь так серьезно, что я начинаю волноваться.

– Потому что я говорю о серьезном.

– Разве то, что может быть, то, чего нет… Разве оно может быть важным?

– Для кого как… Если бы я искала разгрузку в занятии любовью, то не занималась бы ею с тобой. С кем угодно, но только не с тобой.

– Почему?

– Чтобы расслабиться, надо потерять голову. В постели же с тобой я не могу этого сделать: всегда хочу прочувствовать каждое мгновение близости с тобой, запомнить их. Ты меня понимаешь?

– Да, и очень люблю…

– Милый мой… Как прекрасно звучат эти слова. Правда.

– Спасибо.

– А я никогда не научусь так красиво говорить.

– Может, не любишь. Так бывает. Когда не любишь, тогда нет нужных слов.

– Нет! Это не может быть правдой! Они есть… Но где-то. Не здесь. Их еще не знает человек. Их невозможно произнести. Но они есть.

– Ты уверена?

– Да. И мне это очень нравится. Благодаря тебе…

– Ты мне тоже очень дорога.

– Видишь – ты снова сказал точно и красиво: «Ты мне тоже очень дорога». А я не могу сказать… так. Хочу, но не могу.

– Так чем же ты отвлекаешься от хлопот и?..

– Собаками.

– Что? Чем-чем?..

– Собаками. Зачем ты смеешься?

– Я только улыбаюсь.

– Да?

– Ты разве не видишь?

– Теперь вижу. Это правда: я отвлекаюсь собаками… Самыми простыми, обыкновенными дворнягами. Иду в магазин, покупаю различной вкусной еды и кормлю их. Не могу понять, как они об этом узнают, ведь никакой регулярности в этом нет… Но они сбегаются со всего района.

– Так просто!

– Да. Может, конечно, показаться странным, но мне помогают именно они.

– Это ты им помогаешь.

– Да? Я как-то об этом не думала.

– Так можешь только ты, и за это я тебя люблю.

– За что?

– Не «за что», а тебя. «За что» сейчас не существует… У тебя была в детстве собака?

– Да.

– А настоящая работа не позволяет тебе завести домашнее животное.

– Завести животное? Ха!.. Да разве только животное? Я не могу мечтать даже о том, чтобы завести себе мужчину, которого могла бы получать в постели столько раз, сколько бы мне этого хотелось.

– А ему?

– Ему?.. Это мимо моего списка. Я была бы его столько, сколько бы он мог меня желать.

– Правда? Тебя невозможно не желать… Потому у тебя и нет мужчин настолько, насколько ты этого хочешь.

– Ты снова смеешься.

– Нет, просто шучу и любуюсь тобой.

– Научи меня говорить о любви.

– Просто повтори: я тебя люблю…

– Как это сделать?

– Можно еще проще: подходишь ко мне, целуешь и ведешь в кровать – на сегодня я твой, настолько, насколько хочешь ты.

– Я?.. Хочу навсегда.

– Бери.

– А ты не пожалеешь?

– Нет.

– Я тебя люблю… У меня получилось?

– Почти. Надо только поработать над произношением.

– Снова смеешься?

– Конечно…

– Ты меня слышишь?

Клячко вздрогнул, поняв, что воспоминания настолько прочно увлекли в глубину прошлого, что он совершенно забыл, где находится.

Наталья подошла. Её блузка была незастегнутой, и были видны бюстгальтер и часть красивой груди.

– Ты меня не слышал?

– Нет, – признался он. – Я думал о своем.

– Ты всегда такой, – это было сказано с горечью. Она хотела повернуться и уйти, но он взял ее за плечи.

– Ната, прости меня, пожалуйста…

– За что?

– За все. Я обещаю тебе, что все эти дни я проведу с тобой.

– Только из-за того, что это нужно мне? Играем в милосердие, Степа?

– Не будь такой жестокой, очень прошу тебя.

– Иначе с тобой нельзя.

Кляко обнял женщину и стал шептать ей на ухо:

– Я хочу провести с тобой несколько дней из-за того, что я так давно не был с тобой. Я действительно этого хочу.

Она отстранилась от него и строго посмотрела в его глаза:

– А как же работа, жена?

Он вздохнул и нежно погладил женщину по лицу:

– Случились кое-какие неприятности, поэтому работа немного подождет. А жена? Я думаю, что с нею у меня давно нет ничего общего. Разве штамп в паспорте делает людей близкими и родными?

Наконец Наталья улыбнулась, поцеловала его и пошла хлопотать со сборами.

– Сколько у нас времени? – прозвучал ее голос из дальней комнаты.

– Я не знаю, но, кажется, его у нас нет вообще.

Степан Федорович развернулся к окну. Женщина у подъезда по-прежнему кормила собаку, гладила ее и что-то говорила, и по тому, как она улыбалась, можно было догадаться, что это ласковые слова. Неизвестно почему, но Степану вдруг захотелось, чтобы эти слова звучали для него.

Он прошел в комнату, где стояли компьютеры.

– Наташа!

Женщина, держа какие-то вещи в руках, зашла в комнату.

– Да?

– Ты сегодня не просматривала почту?

– Нет. Сегодня не мой день. Послезавтра бы обязательно просмотрела. Что-то срочное? Я могу для тебя посмотреть.

– Нет. Не беспокойся. Если можно, я посмотрю сам.

– Незачем спрашивать.

– Спасибо.

Наталья ушла, а он быстро нашел необходимый документ и стал его читать, и написанное привело Степана в шок. Теперь все, что произошло сегодня, стало во многом ясным. Он шепотом выругался. Потом быстро скопировал файл на диск и для перестраховки отправил его в министерство Переверзневу… Он знал, что Олег щепетилен в вопросах информации и уже сегодня, в худшем случае – завтра, ознакомится с документом.

Еще раз перечитав сообщение, Кляко понял, что даже если Переверзнев и ознакомиться с документом, все равно уже ничего сможет изменить. Кто-то начал…

– Я уже готова, – вошла в комнату Наталья. – Что-то интересное или важное?

– Нет, ничего, – поспешно ответил он, запуская форматирование жесткого диска, а диск с файлом сунул в карман. Перед тем, как выйти из комнаты, Кляко совершенно машинально подошел к окну, отодвинул занавеску и посмотрел на улицу. Женщины и собаки больше не было. Он облегченно вздохнул.

– И я должна это делать?..

– Да. Это приказ. А приказы, как известно, не обсуждаются.

– Но…

– Анастасия!

– Ты… Ты… Ты знаешь мое настоящее имя?!

– Да. И все остальные, ненастоящие.

– Но ты же сам понимаешь, что эта операция заранее провальная.

– Прошу тебя не беспокоиться. Я обеспечу тебе прикрытие. Это самовольность, но я потом себе не прощу, если с тобой случится что-то ужасное. Ты себе представить не можешь, что я хочу сделать с теми, кто посылает в это пекло именно тебя…

– Рубен.

– Они совершенно не понимают, что с этой работой лучше справится мужчина!..

– Рубен…

– Ничего не говори, пожалуйста… Я знаю, что когда я в бешенстве, я…

– Рубен!

– Что, любимая?

– Ты сам только что сказал, что приказы не обсуждаются. Так давай не будем их обсуждать. У нас до утра очень мало времени, и я еще очень многое от тебя хочу. Ты не устал?

– Как ни странно, но не устал.

– Обними и возьми меня, но…

– Первый раз слышу от тебя условие.

– Условие? Хотя так оно и есть. Рубен.

– Да, моя милая.

– Скажи мне свое настоящее имя.

– Я не могу.

– Но я требую.

– Ты не можешь ничего от меня требовать, кроме любви, нежности, ласки…

– Этого я больше всего не в праве требовать, если не знаю, как зовут моего любимого человека. Мне надо знать твое имя.

– Прости меня, пожалуйста, но это сделать не могу.

– Рубен!..

– Настя, прости, но – нет. Что угодно, но не это. Я не имею права.

– Рубен, ты же знаешь, что завтра меня уже не будет в живых…

– Что ты говоришь, глупая?!

– Тебе еще долго жить, поэтому ты не сможешь меня сейчас понять. Мне надо знать твое имя.

– Степан.

– Степан. Какое красивое имя, как и все, что есть в тебе! Спасибо, Степушка. А теперь люби меня…

К обеду того же дня Кляко узнал, что она погибла. Объект, который должен был быть уничтожен Анастасией, оказался охраняемым. Это была скрытая охрана. Анастасия не успела сделать ни единого выстрела и была убита… Погибли и несколько человек из прикрытия, организованного Степаном. Кляко тогда был отозван и посажен на долгие пять месяцев в тюрьму в Лефортово, где от него требовали объяснить: для чего он организовал прикрытие Анастасии и просто так подставил под пули семь человек? Его восстановили на прежней должности, вернули звание и «чистосердечно» признались, что «прощальный бенефис» Анастасии был запланирован, и что в этом виноват он: КГБ не очень любил, когда ее агенты влюблялись в друг друга, так как они становились, по мнению Конторы, очень зависимыми от обстоятельств.

И дальше пошли годы, каждый день которых Степан изо всех сил старался забыть те дни, когда он был рядом с Анастасией, когда любил ее, а она его… Он смог это сделать.

Но сейчас он снова вспомнил все. Человеческая память обладает одной не очень хорошей особенностью: ничего невозможно забыть, даже если очень стараться. Можно убедить себя, что все забылось, и забыть, но…

Та женщина, которую он встретил на лестничной площадке возле лифта, была как две капли воды похожа на его Анастасию, на его любовь из прошлого, ту любовь, которая осталась с ним навсегда.

– Степан!..

Этот вскрик, полный страха и возмущения, выхватил его из страны прошлого, из ее картин, которые невозможно было рассмотреть детально из-за тумана – воображаемой материи времени.

Кричала Наталья.

– Степан!..

– Да.

Наталья кричала из коридора. Он побежал к ней и увидел, что женщина, дрожа, смотрит на дверь.

– Что случилось?

– Там…

Она указывала на дверь.

– Что там?

– Не знаю… Но что-то так сильно ударило в дверь, и потом залаяла собака.

– Собака? Ты уверена, что собака? – спросил он без удивления, спокойно, словно ожидал, что все именно так и произойдет.

Теперь с не меньшим испугом она смотрела на него.

– Ты так говоришь, словно знаешь, кто и что это было?

– Не уверен… Я не могу это объяснить…

Степан Федорович прильнул к дверному глазку. На площадке никого не было. Он пронаблюдал минуты три, но ничего постороннего или подозрительного не заметил.

– Я ничего не вижу и не слышу. Может тебе все это показалось?

Женщина гневно сузила глаза:

– Не помню, чтобы я страдала галлюцинациями.

Он хотел было уже отойти, когда увидел, как чья-то фигура промелькнула перед самой дверью, и сразу услышал лай собаки. Животное находилось сразу у входа, лаяло с каким-то странным остервенением, царапало двери. И тут же ударили с такой силой, словно били тараном. Раскаливаясь, затрещал замок. Кляко выхватил оружие.

– Уйди в комнату и запрись там! – крикнул он Наталье, которая стояла за его спиной, застывшая и онемевшая от ужаса. – У тебя есть оружие? – и не дожидаясь ответа приказал: – Бери его и стреляй во всякого, кто войдет!..

Еще раз ударили. Замок раскалился до ярко-красного свечения, и ручка начала поворачиваться. Все время лаяла собака, и этот лай был полон лютой злобы.

Когда дверь распахнулась, Кляко несколько раз выстрелил, но пули прошили пустоту лестничной площадки, где никого не было.

Степан, стараясь побороть дрожь во всем теле, сделал несколько неуверенных шагов, и, оказавшись на площадке, осторожно осмотрел все углы, посмотрел вниз, на лестницу, но никого не увидел. Услышав глухое рычание за спиной, он быстро развернувшись на звук и выстрелил. Вместе с грохотом выстрела одновременно раздался звонкий собачий визг и далекий, доносящийся из квартиры, женский крик, наполненный ужасом до такой степени, что у Степана замерло сердце.

– Не тронь, сука! – закричал он, перепрыгивая через труп убитой им собаки и вбегая в квартиру. Наталья кричала в спальне, истошно, захлебываясь собственным криком. Кричала так, словно ее пытали огнем. На бегу Кляко вспомнил обгоревшие трупы, которые он осматривал сегодняшним утром. – Не тронь!..

Степан еще не мог понять, почему он обращался к еще неизвестному ему убийце как к женщине. Просто был уверен, что это именно женщина.

Он знал, что в спальне должна была быть исключительно одна Наталья? Кляко не видел, чтобы кто-то вошел в квартиру.

Наталья застыла у шкафа, протянув руку к полке с пистолетом. Неясный, полупрозрачный огненный вихрь крутился вокруг нее, делая ее очертания расплывчатыми, колышущимися. Огонь яростно гудел, сыпал во все стороны искрами, но не сжигал непрерывно кричащую женщину. Кляко подбежал к ней, хотел выхватить из этого огненного вихря, но с криком боли отдернул руку. Его обожгло. Притом боль была настолько сильной, что у него помутилось сознание, но она была мгновенной, и когда прошла, кожа осталась невредимой и даже не покраснела.

– С нею пока ничего плохого не будет, – сказал за спиной Степана Федоровича спокойный женский голос.

Он быстро развернулся, собираясь выстрелить на голос, но опустил пистолет.

– Ты?!

– Я, Степан, – Анастасия стояла в дверном проеме спальни, опершись о косяк. Она поправила каштановый локон, который упал ей на лоб. – Ты узнал меня.