Текст книги "И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата"

Как публицист дю-Шайла регулярно пользуется формулами, почерпнутыми из арсенала славянофильской риторики. В1912 году, во время Первой Балканской войны, в статье, весьма воинственной по отношению к Западу и, особенно, по отношению к папству, дю-Шайла заявляет, что именно успех славян на поле брани сможет заставить «прагматичную Европу» понять, что «славянская земля не является землей рабов, а православное христианство – не религия илотов»⁴⁹. В результате, добавляет он, «молодая раса, не переутомленная столетиями искусственной цивилизации, терпеливая и верующая», сможет дать старому миру новую культуру, основанную на «тройном евангельском принципе свободы, толерантности и любви», который в истинном виде сохранила лишь Православная церковь⁵⁰.

После Балканской войны дю-Шайла печатает ряд статьей, задуманных как «маленькие монографии», о бывших «славяно-греческих провинциях Оттоманской империи», оказавшихся в руках «исконных хозяев» в результате «освободительной Балканской войны»⁵¹. В каждой из них, информируя своих предполагаемых западных читателей о прошлом малоизвестной им части Европы, дю-Шайла не упускает возможности озвучить определенную политическую позицию. Так, в конце очерка о болгарском царе Симеоне он отмечает, что нынешняя «болгарская эпопея следует по тому же пути, по тому же плану, что и в начале 10-го столетия», и спрашивает: «Более удачливы, чем во время царя Симеона, войдут ли болгары в Город, в чудесный неф Святой Софии, чтобы там отслужить обедню о победе?»⁵² А его большая работа об истории и внутреннем устройстве монастырей на горе Афон завершается предложениями о том, как можно разрешить борьбу за влияние греческих и славянских монастырей и какую роль в управлении, и не только Афоном, мог бы сыграть константинопольский патриарх⁵³.

Вернемся к двум альтернативным характеристикам ранней биографии А. дю-Шайла. Несмотря на то что Т. Фермор преувеличила значение его публицистической деятельности, она достаточно точно охарактеризовала содержание статей, опубликованных молодым французом в Revue contemporaine. В то же время нельзя обвинить дю-Шайла в прямой лжи: ведь он действительно автор «исследований на французском языке по истории русской культуры и по славянским и церковным вопросам».

Трудно поверить, что А. дю-Шайла, предложивший «Последним новостям» и «Еврейской трибуне» свою статью о ПСМ и С. А. Нилусе, разъяснил, каким вопросам были посвящены его «исследования» и в каком издании они появились. И уж точно можно быть уверенным в том, что А. дю-Шайла скрыл еще одно свое печатное выступление в Revue contemporaine. В ноябре 1913 года, после завершения дела М. Бейлиса, редактор журнала А.А. Башмаков выступил с большой редакционной статьей. В ней он назвал оправдание Бейлиса присяжными «нелогичным, но великодушным решением простых людей», перечислил все приемы, благодаря которым «еврейские круги» добились этого результата, и подчеркнул, что присяжные тем не менее признали Андрея Ющинского жертвой ритуального убийства, совершенного еврейскими фанатиками⁵⁴. От отзывов по поводу решения киевских присяжных в «Русском знамени» или «Земщине» статью Башмакова в основном отличает отсутствие бранной лексики и признание, пусть достаточно вынужденное, законной силы самого решения.

За несколько недель до окончания процесса дю-Шайла также высказался об этом деле. Как это сделал впоследствии редактор Revue contemporaine, он также заявил, что правосудие в Киеве подверглось неслыханной атаке:

Вместо того чтобы позволить правосудию следовать по своему пути, еврейское население, то ли из-за страха перед антисемитскими беспорядками, то ли из других, достаточно загадочных причин, попыталось воспрепятствовать его действию. Некоторые должностные лица киевской полиции были подкуплены, и им на какой-то момент удалось увести подозрения в новом тупиковом направлении. Некий еврейский финансист предложил 40 000 рублей тому, кто бы взял на себя это преступление. Потом, то ли случайно, то ли в результате преднамеренного действия, исчезли главный эксперт и несколько детей, свидетелей по наиболее опасному обвинению для обвиняемого; последние умерли от кишечных заболеваний после того, как съели пирожные, предоставленные полицейскими, обвиняемыми в том, что сбили с пути следствие.

Нет необходимости останавливаться на этом списке «злодеяний»: они регулярно приводились в черносотенных изданиях во время и после процесса. Для наших целей более интересен заключительный абзац статьи:

Что касается возможности ритуального характера убийства в Киеве, мы придерживаемся мнения, санкционированного учеными и иерархами Православной церкви. Нет сомнения, что Библия, общий религиозный фундамент для христиан и для евреев, не дозволяет человеческих жертвоприношений. Возможно, однако, что некоторые неясные места в раввинистических комментариях, Талмудах и Мидраше дали повод к возникновению ложных истолкований и к созданию некой секты фанатиков, существование которой может быть даже неизвестно большинству современных иудаистов. Именно эта секта использовала кровь христианских детей для ритуальных целей; некоторые из этих кровавых подвигов были удостоверены неоднократно, судебными актами прошлого и совсем недавно, процессом Хилснера в Австрии и процессом Шарфа, в Тиса-Эсларе (Венгрия), в 1883. Если это так, то евреи обязаны разыскать этих фанатиков, вывести их на свет, очистить самую древнюю монотеистическую религию от извращений религиозного чувства. Это было бы лучшей тактикой, чем солидаризироваться, при помощи часто неблаговидных средств, с обвиняемым в Киеве, чем устрашать свидетелей и экспертов, чем заявлять, что «народ Израилев» сел на скамью подсудимых. Афоризм Еврипида, в его латинской форме, стал банален, но не следует ли напомнить тайным Вождям (Chefs occultes) еврейского народа, пока еще есть время, эту истину, которая, несмотря на банальность, все равно остается истиной: «Кого Юпитер хочет погубить, того сначала лишает разума»⁵⁵.

Обратим внимание на то, что автор этого текста считает обвинения в ритуальном убийстве обоснованными, причем ссылается на два известных процесса в XIX веке. Один из них – в Богемии, над слабоумным, физически слабым Леопольдом Хилснером, признанным виновным в убийстве двух женщин, несмотря на очевидные ошибки и передергивания со стороны следственных и судебных властей. Второй – в Тисаэсларе в Венгрии, закончившийся полным оправданием обвиняемого в убийстве христианской девочки Йозефа Шарфа. То, что А. дю-Шайла, несомненно зная об этом, тем не менее настаивает на том, что ритуальное убийство – доказанный факт, полностью раскрывает его идеологические установки.

Однако еще более любопытным является призыв – доброжелательный, но, тем не менее, и угрожающий – к «тайным Вождям еврейского народа». Каких именно «Вождей» мог иметь в виду дю-Шайла? Ответ прямо напрашивается: это не кто иной, как те же самые «мудрецы», зловещие планы которых раскрыли – и продолжают раскрывать – публикации ПСМ!

Помещение этого образа в статью, причем без всякого объяснения, могло быть оправдано лишь уверенностью, что читателям он не покажется диковинным, – это прямо противоречит позиции А. дю-Шайла в статье 1921 года, якобы вызванной возмущением от присутствия французского перевода ПСМ в витринах книжных магазинов в его родном Лионе. Сравним следующее описание одного из разговоров автора статьи с С. А. Нилусом:

… Однако Нилусу захотелось знать, какое впечатление получилось у меня от чтения.

Я открыто сказал ему, что остаюсь при прежнем мнении: ни в каких мудрецов сионских я не верю, и все это взято из той же фантастической области, что «Satan démasqué», «Le Diable au XIX siècle» и прочая мистификация⁵⁶.

Итак, анализ ранней публицистики А. дю-Шайла позволяет реконструировать его идеологические установки до Первой мировой войны: полученная таким образом картина совершенно не годится для роли борца с антисемитизмом – роли, которую он попытался взять на себя после возращения из Крыма во Францию. Означает ли это, что мы должны считать ложью статью А. дю-Шайла о ПСМ и Нилусе? Как нам кажется, такой вывод был бы опрометчивым. Хотя в судебном процессе изъяны в моральном облике свидетеля могут быть использованы для дискредитации его показаний, человек с сомнительной репутацией тем не менее может рассказать правду, хотя бы частичную. Дю-Шайла явно не был искренен в своей статье 1921 года, а некоторые противоречия между известными фактами и содержанием его фельетона уже отмечались в литературе о ПСМ⁵⁷. Однако полный анализ его статьи, проверка указанных в ней фактов – задача будущего.

Примечания

¹ Дата смерти установлена М. Хагемейстером. См.: Hagemeister М. Der Mythos der “Protokolie der Weisen von Zion” // Vor-schworungstheorien: Anthropologische Konstanten – historische Varianten / Hrsg. von U. Caumanns, M. Niendorf. Osnabrück, 2001. S. 97.

² Баран X. О Хлебникове: контексты, источники, мифы. М., 2002. С. 394–398.

³ См.: Раковский Г. Конец белых: От Днепра до Босфора. Прага, 1921. С. 41–59 (глава «Дело „Донского вестника"»); Калинин И.М. Под знаменем Врангеля: Заметки бывшего военного прокурора. Ростов-на-Дону, 1991. С. 18–34, 40–48,53-79-

⁴ См. публикацию ряда материалов, связанных с этим периодом его деятельности: Русская военная эмиграция 20-40-х годов: документы и материалы. М., 2002. Т. 3: Возвращение, 1921–1924 гг. С. 196–202, 213–218, 236–238, 254–255, 293, 420–421.

⁵ Дю-Шайла А.М. С. А. Нилус и «Сионские протоколы» // Последние новости (Париж). 1921.12 мая. № 326. С. 2–3; 13 мая. № 327. С. 2–3.

⁶ Интервью под заглавием «“Protocols Forged in Paris”, Says Princess Radziwill» появилось в «национальном еженедельнике» The American Hebrew (1921. Feb. 25. P. 422); воспроизведено в еженедельнике «Еврейская трибуна» (1921.1 апреля. № 66), выходившем также и на французском языке (La tribune juive). Журнал был основан известным юристом и политическим деятелем М.М. Винавером (1863–1926). Подробнее см.:Познер С. Борьба за равноправие // М.М. Винавер и русская общественность начала XX века: Сб. статей. Париж, 1937. С. 185–186. Статья Е. Радзивилл «Les Protocoles des Sages de Sion» была опубликована в журнале La revue mondiale (1921. Vol. CXLI. 1 mars – 15 avril. P. 150–155).

⁷ Пребывание дю-Шайла в Оптиной пустыни со 2 июня до 19 октября 1909 года зафиксировано в «Летописи скита»; см.: Сергей Александрович Нилус (1862–1929): Жизнеописание / Сост. С. Половинкин. М., 1995. С. 278.

⁸ Последние новости. 1921.12 мая. № 326. С. 2, 3.

⁹ Последние новости. 1921.13 мая. № 327. С. 3.

¹⁰ Кроме публикации в «Последних новостях», русский текст статьи и его французский вариант («Serge Alexandrovitch Nilus et les Protocoles des Sages de Sion (1909–1920)») были напечатаны в «Еврейской трибуне» и La tribune juive соответственно (1921.14 mai. № 72); Nilus, Fanatic Author of «Zion Protocols», Admitted in 1909 They Were Tissue of Lies // New York Call. 1921. June 13. P. 6 (почти полный перевод-пересказ статьи в La tribune juive; без подписи).

¹¹ Впоследствии статьи были перепечатаны отдельной брошюрой: Graves Ph. The Truth about the Protocols: A Literary Forgery. London, 1921. Русский перевод см.: Грейвс Ф. Правда о «Сионских протоколах»: литературный подлог: разоблачения газеты «The Times» / Предисл. П.Н. Милюкова. Париж, 1922.

¹² Чериковер Илья Михайлович (Tcherikower Elias, 1881–1943) – историк, один из основателей вильнюсского Института еврейских исследований (Yidisher visnshaftlekher institut – YIVO), автор книги о погромах на У крайне во время Гражданской войны (Cherikover I.M. Die Ukrainer pogromen in yor 1919.N.Y., 1965).

В 1920-1930-x годах жил в Париже; в 1941-м вместе с женой уехал в США. Принимал активное участие в сборе материалов для Бернского процесса. Текст, написанный А. дю-Шайла в 1934 году, хранится в фонде Чериковера в YIVO Institute в Нью-Йорке и подготовлен нами к печати.

¹³ Отзывы печати о документах А.М. дю-Шайла // Последние новости. 1921. 24 мая. № 336. С. з; без подписи.

¹⁴ Поляков С. (Литовцев). Воспоминания А.М. дю-Шайла // Последние новости. 1921.18 мая. № 331. С. 2.

¹⁵ Бурцев В.Л. «Протоколы сионских мудрецов»: доказанный подлог. Paris, 1938. С. 47.

¹⁶ Кон Н. Благословение на геноцид: Миф о всемирном заговоре евреев и «Протоколах сионских мудрецов» / Пер. с англ. С.С. Бычкова; общ. ред. и послесловие Т.А. Карасовой и Д.А. Черняховского. М., 1990. С. 47.

¹⁷ Бен-Итто X. Ложь, которая не хочет умирать: «Протоколы Сионских мудрецов»: столетняя история / Пер. с англ. С. Ильина. М., 2001. С. 126.

¹⁸ TaguieffP.-A. Les «Protocoles des sages de Sion»: faux et usages d’un faux / 2^nde ed. Paris, 2004. P. 41.

¹⁹ О малоизвестной Л. Фрей, пользовавшейся разными фамилиями, см.: Singermann R. The American Career of the Protocols of the Elders of Zion II American Jewish History. 1981/1982. Vol. 71. P. 72; Hagemeister M. Sergej Nilus and die “Protokolle der Weisen von Zion”. Über-legungen zur forschungslage // Jahrbuch fur Antisemitismusforschung / Hrsg. von W. Benz. Frankfurt а. М.; N.Y., 1996. S. 142–143.

²⁰ О Т. Фермор см. догадку Тагиева: Taguieff P.-А. Op. cit. P. 55, note 2.

²¹ Fry L. Waters Flowing Eastward / 2^nd ed., rev. and enl. Paris, 1933. P. 108–111.

²² Bergmeister K. The Jewish World Conspiracy: The Protocols of the Elders of Zion before the Court in Berne. Erfurt, 1938. P. 10.

²³ Неизвестный Нилус / Сост. P. Багдасаров и С. Фомин. М., 1995. Т. 2. С. 273.

²⁴ Hagemeister М. Op. cit. S. 134.

²⁵ Микелис Ч.Дж. de. «Протоколы сионских мудрецов»: Несуществующий манускрипт, или Подлог века / Пер. Г. Ротенберг. Минск; М., 2006. С. 49.

²⁶ А. дю-Шайла также напечатал в «Последних новостях» и «Еврейской трибуне» ряд статей, тематически связанных с его публикацией о Нилусе и ПСМ, однако его сотрудничество с обоими изданиями прекратилось в середине ноября 1921 года, почти наверняка по инициативе редакций.

²⁷ Дю-Шайла А.М. С.А. Нилус и «Сионские протоколы» // Последние новости (Париж). 1921.12 мая. № 326. С. 2. Сведения об учебе дю-Шайла Санкт-Петербургской Духовной академии повторяются в разных биографических справках; см., например: Русская военная эмиграция…

Т. 3. С. 510. Однако в частично доступных исследователям фондах Академии (ЦГИА Санкт-Петербурга. Ф. 277) подтвердить этот факт не удалось; во всяком случае, личного дела дю-Шайла нет в фонде Академии, а его имя отсутствует в списке иностранцев, допущенных к посещению лекций в 1910–1911 годах (Ф. 277. Оп. 1. Д. 3675; сведения предоставлены Д.И. Зубаревым).

²⁸ Fry L. Op. cit. P. 110 (перевод наш).

²⁹ См. примеч. 3.

³⁰ Печатавшийся также под псевдонимом П. Суворов.

³¹ До конца 1913 года журнал выходил два раза в месяц. В 1914–1916 годах издание стало ежемесячным, некоторые выпуски были сдвоенными.

³² La Direction. Notre but // Revue contemporaine. 1910.5 juin. № 1. P. 2, 3,1.

³³ См.: Всеподданнейшие доклады Министра внутренних дел от 22 декабря 1911 года и от 13 мая 1913 года (РГИА. Ф. 776. Оп. 1. Д. 1.5–5 об., 14–14 об.). Благодарю Д.И. Зубарева, предоставившего возможность ознакомиться с этими материалами.

³⁴ См.: Кирьянов Ю.И. Русское собрание: 1900–1917. М., 2003.

³⁵ См. многие его тексты из этой газеты в сб.: За смутные годы: Публицистические статьи и речи А.А. Башмакова. СПб., 1906.

³⁶ Краткий очерк карьеры и взглядов Башмакова см.: Смолин М. Идеолог имперского панславизма и национализма Александр Александрович Башмаков [http://fondiv.ru/articles/62/]. Его роль в журнале Revue contemporaine здесь не упоминается.

³⁷ В 1912 году под псевдонимом Вещий Олег вышел небольшой сборник стихотворений Башмакова «Славянские струны».

³⁸ В 1917 году приветствовал победу большевиков; впоследствии провел несколько лет в Турции, стал апологетом политики М. Кемаля.

³⁹ Впоследствии – посол Франции в СССР (1921–1931).

⁴⁰ Du Ch. A. Le mois Russo-finlandais // Revue contemporaine. 1911. 5 (18) décembre. № 37. P. 603–608.

⁴¹ Editorial. Les «loyautés» de Helsingfors // Revue contemporaine. 1911. 20 mai (2 juin). № 24. P. 354.

⁴² Du Chayla A. Ivan Porphyrevitch Filiévitch // Revue contemporaine. 1913. 2 (15) février. № 66. P. 53, 54.

⁴³ Du Chayla A. Le Séparatisme Ukrainien, ses origines et ses destinées // Revue contemporaine. 1913.14 (27) septembre. № 99. P 165–169; 28 septembre (11 octobre). № 101. P. 194–198; 12 (25) octobre. № 103. P. 229–231; 26 octobre (8 novembre). № 105. P. 258–260; 2 (15) novembre. № 106. P. 279–281; 16 (29) novembre. № 108. P. 298–301.

⁴⁴ Подтверждение того, что за псевдонимом скрывается дю-Шайла, дано в статье: Maximovitch A. L’Evolution des relations russo-magyares // Revue contemporaine. 1914. luin. № 118. P. 134–136.

⁴⁵ См., например: du Chayla A. L’œuvre russe hors de Russie en 1912 // Revue contemporaine. 1913.9 (22) février. № 67. P. 69–71; 16 février (1er mars). № 68. P. 86–88.

⁴⁶ Du Chayla A. La Dynastie Nationale des Romanoff et l’Unité de la Russie // Revue contemporaine. 1913. 23 février (8 mars). № 69–70. P. 108.

⁴⁷ Maximovitch A. L’Evolution des relations russo-magyares <…> // Revue contemporaine. 1914. luin. № 118. P. 134–136.

⁴⁸ См.: Бобринской В.A. Пражский съезд. Чехия и Прикарпатская Русь. СПб., 1909.

⁴⁹ Du Chayla A. L’Europe et les victoires slaves // Revue contemporaine. 1912. 20 novembre (3 décembre). № 60. P. 428.

⁵⁰ Ibid.

⁵¹ Maximovitch A. Quelques notes sur la Vieille Serbie // Revue contemporaine. 1913. 2 (15) mars. № 71. P. 129.

⁵² Du Chayla A. Pages d’histoire bulgare. Le Tsar Siméon (suite) // Revue contemporaine. 1913. 6 (19) avril. № 76. P. 203.

⁵³ Maximovitch A. Les destinées historique du Mont-Athos // Revue contemporaine. 1913. 27 juillet (9 août). № 92. P. 52–53.

⁵⁴ Baschmakoff A. Editorial // Revue contemporaine. 1913. 2 (15) novembre. № 106. P. 275.

⁵⁵ Du Chayla A. A propos du Procès de Kieff // Revue contemporaine. 1913.5 (18) octobre. № 102. P. 217, 218.

⁵⁶ Дю-Шайла A.M. С.A. Нилус и «Сионские протоколы». С. 3.

⁵⁷ Отметим, что статья дю-Шайла цитируется полностью даже теми, кто отрицает его свидетельство о подложном характере ПСМ.

Нина Перлина
Разговор Мандельштама с Герценом о «Федре» и Рашели

НАКОНЕЦ Я УВИДЕЛ РАСИНА ДОМА, УВИДЕЛ РАСИНА

С РАШЕЛЬЮ – И НАУЧИЛСЯ ПОНИМАТЬ ЕГО.

А. Герцен

Я НЕ УВИЖУ ЗНАМЕНИТОЙ «ФЕДРЫ»

В СТАРИННОМ МНОГОЯРУСНОМ ТЕАТРЕ.

О. Мандельштам

В 1992 году, готовя аспирантский курс по русской литературе первой половины XX века, я заметила, что от двух тематико-поэтических «гнезд» стихотворений Мандельштама тянутся ассоциативные связи к Герцену, к его дневникам, письмам 1847 года, отправленным в Россию вскоре по прибытии в Париж, «Письмам из Франции и Италии», книге «С того берега» и к повторным переосмыслениям переживаний конца 40-х – начала 50-х годов в «Былом и Думах»¹. Наблюдение требовало проверки и подтверждения: необходимо было доказать общность или сходство культурно-исторических представлений Герцена и Мандельштама, а заняться столь серьезным исследованием я тогда не могла. Теперь, после появления убедительных работ Софьи Гурвич-Лищинер о контактах эссеистики Мандельштама с философской прозой Герцена², кажется возможным развернуть доказательство этой связи. Здесь я рассматриваю только одно из названных поэтических гнезд лирики Мандельштама.

На поверхностном уровне, включающем перекличку цитат, ассоциации между циклами философско-мемуарной прозы Герцена и гнездом стихотворений из книг «Камень» и «Tristia» касаются тем: «старинный многоярусный театр» эпохи Расина; Федра в исполнении Рашели и «величавость, рельефность» расиновского стиха; актеры на сцене, «как статуи на пьедестале», и среди них – Рашель, «с этими чертами, резкими, выразительными, проникнутыми страстью»³.Сходство культурноэстетических представлений Герцена и Мандельштама иллюстрируется рядом совпадений:

ГЕРЦЕН О РАШЕЛИ В РОЛИ ФЕДРЫ

Как теперь вижу эти гордо надутые губы, этот сжигающий, быстрый взгляд, этот трепет страсти и негодования, который пробегает по ее телу! а голос – удивительный голос! – голос, который походит и на воркованье горлицы и на крик уязвленной львицы. Она может сделаться страшна, свирепа… «до ехидного выражения»

(V, 52–53)

МАНДЕЛЬШТАМ О РАШЕЛИ, ФЕДРЕ, АХМАТОВОЙ

 
Зловещий голос – горький хмель —
Души расковывает недра:
Так – негодующая Федра —
Стояла некогда Рашель…
 

(49)

 
Расплавленный страданьем крепнет голос,
И достигает скорбного закала
Негодованьем раскаленный слог
 

(58)

 
Твое чудесное произношенье —
Горячий посвист хищных птиц;
Скажу ль: живое впечатленье
Каких-то шелковых зарниц
 

(69)

 
Сей профиль женственный с коварною горбинкой!..
 

(57)

 
Черты лица искажены
Какой-то старческой улыбкой
 

ГЕРЦЕН О ТЕАТРЕ РАСИНА

Téâtre Français познакомил меня с одним драматическим автором, которого я не знал… С Расином.

– Неужели вы его прежде не читали? – спрашиваете вы, краснея за меня. – За кого же вы меня принимаете —

A peine nous sortions des portes des Trézène

Il était sur som char…

Я его твердил на память лет десяти, а потом читал лет пятнадцати… Наконец я увидел Расина дома, увидел Расина с Рашелью – и научился понимать его. Это очень важно, важнее, чем кажется с первого взгляда, – это оправдание двух веков, то есть уразумение их вкуса. Расин встречается на каждом шагу с 1665 года и до Реставрации; на нем были воспитаны все эти сильные люди XVIII века <…>. Робеспьер возил свою Элеонору в Téâtre Français и дома читал ей «Британика», наскоро подписавши дюжины три приговоров. Людовик XVI в томном и мрачном заточении читал ежедневно Расина с своим сыном и заставлял его твердить на память <…>. И действительно, есть нечто поразительно величавое в стройной, спокойно развивающейся речи расиновских героев; диалог часто убивает действие, но он изящен, но он сам действие; чтоб это понять, надобно видеть Расина на сцене французского театра: там сохранились предания старого времени, предания о том, как созданы такие-то роли Тальмой, другие Офреном, Жорж (V, 50–51).

МАНДЕЛЬШТАМ

 
Будет в каменной Трезене
Знаменитая беда,
Царской лестницы ступени
Покраснеют от стыда
 

(59)

 
Я не увижу знаменитой «Федры»,
В старинном многоярусном театре <… >
Я не услышу обращенный крампе,
Двойною рифмой оперенный стих <…>
Театр Расина! Мощная завеса
Нас отделяет от другого мира;
Глубокими морщинами волнуя,
Меж ним и нами занавес лежит <…>
Я опоздал на празднество Расина…
 
 
Вновь шелестят истлевшие афиши <… >
И словно из столетней летаргии
Очнувшийся сосед мне говорит:
– Измученный безумством Мельпомены,
Я в этой жизни жажду только мира;
Уйдем, покуда зрители-шакалы
На растерзанье Музы не пришли!
 
 
Когда бы грек увидел наши игры…
 

(58)

Герцен и Мандельштам цитировали одни и те же строки Расина о «каменной Трезене», о «ступенях царской лестницы», залитых краской стыда и крови (Мандельштам), о воротах города, из которых колесница Ипполита рвется навстречу смерти (Герцен). Для обоих строки расиновской «Федры» отдавались эхом в эпохах кровавых, позорных и героических. У Герцена – Робеспьер, обреченный гильотине Людовик XVI и его сын, а в книге «С того берега» и «Былом и думах» – ужасные дни расправы с революцией в июне 1848 года; у Мандельштама – вполоборота повернувшаяся к трагическим временам в истории «печаль» Рашель-Ахматова и строки, вводящие мотив русских казней, – «сорвут платок с прекрасной головы» (Ахматова – боярыня Морозова).

Герцен и Мандельштам, обращаясь к Расину, не искали прямых аналогий с современностью, ибо знали: «Входя в театр смотреть Расина <.. > вы входите в иной мир, имеющий свои пределы, свою ограниченность, но имеющий и свою силу, свою энергию и высокое изящество в своих пределах». «Греческие типы, статуи, герои трагедий» не тем важны, что они удовлетворяют или не удовлетворяют современным эстетическим критериям (V, 51,52), а тем, что они идею бессмертного и вечного приобщают к живому чувству настоящего: «Спадая с плеч, окаменела ложноклассическая шаль…» (48)⁴. И у Герцена и у Мандельштама цитаты из Расина врастают в тексты их повествований и ведут к вживанию в прошлое, к переживанию его как нового опыта, восстанавливающего связь времен. Понимание того, что добавляется от кругового движения памяти по кольцам истории и театральным ярусам культур, подсказывало им, что наиболее адекватной художественно-философской формой выражения их мировосприятия является литературный цикл (Герцен: «Я научился понимать»; Мандельштам: «Я изучил науку расставанья»).

Цитата из стихотворения «Tristia» приведена здесь не по принципу крестословицы: ГерцеН – по вертикали; МаНделъштам – по горизонтали. В «Письмах из Франции и Италии», подходя к концу первого письма (Париж, 12 мая 1847 года), говоря о разлуке с друзьями и встрече с Европой, разочаровавшей его⁵, Герцен замечает: «Разумеется, разные скуки в разных местах, но основа, по которой снует челнок нашей жизни (это выражение я счел бы сам натянутым, если бы не знал наверное, что оно краденое, именно у Гете), скучна, тягостна на разные лады»⁶.

Кажется, строки «Tristia» (73), столь богатые многослойными межтекстуальными связями, соединены цитатными аллюзиями и с этим герценовским пассажем, а через него – с гетевскими фрагментами:

 
И я люблю обыкновенье пряжи:
Снует челнок, веретено жужжит <… >
О, нашей жизни скудная основа,
Куда как беден радости язык!
Всё было встарь. Всё повторится снова <…>
 

Гете любил употреблять выражения Zettel, zetteln, Zettelrahmen, Einschlag (челнок, основа, сновать, навивать основу; сновальная рама для ткани; навой, уток) как поэтические и философско-виталистические метафоры. Например, в 14-м стихотворении из цикла «Wilhelm Tischbeins Idyllen» есть строки:

 
Wirket Stunden leichten Webens,
Lieblich lieblichen begegnend.
Zettel, Einschlag làngsten Lebens,
Scheidend, kommend, grtissend, segnend⁷.
 

[Тките легкую ткань времени – соединяя встречей милое с милым, разъединяя разлукой, сближая, приветствуя, благословляя основу и навой долгой жизни.]

Еще ближе к медитативно-элегической образности «Tristia» обращение Гете к Шарлотте фон Штейн (8 июля 1781 года): «Wir sind wohl verheiratet, das heisst: durch ein Band verbunden, wovon der Zettel aus Liebe und Freude, der Eintrag-aus Kreuz, Kummer und Elend besteht [Ведь мы в супружестве, то есть: соединены узами, основа которых состоит из любви и радости, а навой – из крестного бремени, горести и бед]»⁸. А в письме к Гумбольдту (17 марта 1832 года) Гете говорит, что соотношение формы и содержания, сознательного и бессознательного в искусстве он любит уподоблять соотношению основы и утка в ткани⁹.

У Герцена рассказ о Рашели в роли Федры вплетен в сеть взаимо-сопряженных циклов воспоминаний и кругов философских «дум о былом». Герцен проставил под каждой из статей «Писем из Франции и Италии» и «С того берега» даты; а позже, включив большие их фрагменты в пятую часть «Былого и Дум», и в «Полярной звезде» (1858,1859)^ в отдельном женевском издании (1867) сохранил хронологические меты. Он рассчитывал, что читатель, ориентируясь на дату, сможет увидеть, как исторические события разворачивались перед его глазами, в каких образах они запечатлелись в его памяти, и затем, сравнивая реально бывшее с воспоминаниями о былом, поймет вместе с мемуаристом, как человек проходит через историю, переживает и осмысляет ее. Смена перспективы, движение памяти от настоящего к далекому прошлому, а от него – к телеологически проблематичному будущему, пересоеди-нение «концов и начал» – все это не только делало «цикл» особым жанром прозы Герцена, но и определяло его метод исторического мышления. Цикл оказывался наиболее адекватной формой выражения самой дорогой для него мысли: «отражение истории в человеке»¹⁰.

Рассмотрим межтекстуальные и смысловые связи между письмами 5 и 8 («Письма из Франции и Италии», Рим, декабрь 1847 года; 3 и 4 марта – 20 апреля 1848 года), отрывками, относящимися к маю и июню 1848 года в «Былом и Думах», письмом 9 из Парижа от 10 июня 1848 года («Письма из Франции и Италии»), началом статьи «После грозы» («С того берега», Париж, 24 июля 1848 года) и добавленным к ней «Приложением, Dedication» (Париж, 1 августа 1848 года).

Письмо 5 начинается словами: «К осени сделалось невыносимо тяжело в Париже; я не мог сладить с безобразным нравственным падением, которое меня окружало <…>. Я бежал из Франции, отыскивая покоя, солнца, изящных произведений и сколько-нибудь человеческой обстановки <…>. И только что я поставил ногу на итальянскую землю, меня обняла другая среда, живая, энергическая, вливающая силу и здоровье». Герцен застал Италию в момент, когда всё – население и «государство – двинулось, сошло с мели, это было официальное сознание пробуждения, del risorgimento!» (V, 68,77). В обстановке всенародного деятельного единодушия, в конце карнавальной недели в Риме узнали, «что Париж вспомнил, что он Париж, что <там> строят баррикады и дерутся», «что парижане выгнали Людовика-Филиппа, республика провозглашена!» (V, 123). Взволнованный событиями итальянского risorgimento, Герцен покидал Рим, надеясь встретить в Париже подлинное торжество республики. Трезво оценивая происходящее, он и тогда спрашивал: «Что-то будет из всего этого? Прочно ли все это?» Он видел, что «небо не без туч, временами веет холодный ветер из могильных склепов, нанося запах трупа, запах прошедшего; историческая tramontana [северный ветер] сильна, но <… > что прочувствовано, то останется в душе – и совершенно всего не сдует же реакция»(У, 121). В «Былом и Думах» (ч. 5,Х, 18) Герцен дословно воспроизвел этот абзац, чтобы показать, до какой степени он был не в силах допустить мысли, что «медовый месяц республики» и в Италии и во Франции близился к концу.

Герцен выехал из Италии в начале мая. Первая встреча с заведенными во Франции после 24 февраля ритуалами неприятно поразила его. Толпа, состоящая из Национальной гвардии и вооруженных горожан, с криками: «Vive la République!» несла в Hôtel de Ville (Дворец правосудия) «бюст свободы, т. е. женщину с огромными кудрями в фригийской шапке». Когда процессия вытекла на затопленную народом площадь перед Hôtel de Ville, блузники, чтобы проложить себе дорогу, «опустили ружья и <… > стали давить прикладами носки людей, стоящих впереди; граждане „единой и нераздельной республики“ попятились» (X, 22). Эта профанация свободы, правосудия и человеческого достоинства была увертюрой всего, чему Герцен стал свидетелем в Париже. «Через две недели наступило 15 мая, этот грозный ритурнель, за которым шли страшные июньские дни. Тут всё принадлежит не моей биографии – а биографии рода человеческого <…>.06 этих днях я много писал» (X, 24).