Текст книги "Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя"

На несколько секунд в комнате повисло молчание. Никифоров думал о чем-то своем, а я снова вдумчиво читал протокол допроса Гейдриха.

Он особо и не молчал. После того как его осмотрели врачи и разрешили посещение, к нему немедленно направились следователи.

Группенфюрер был зол на «несчастный случай», из-за которого он оказался в руках у русских, но при этом вел себя, как будто находится не в плену, а у своих подчиненных.

После нескольких мягких попыток разговорить его – следователям было запрещено вести допрос в жестком режиме – они все-таки смогли добиться своего.

Оказывается, меня расшифровали немецкие слухачи. Быстрый обмен сообщений выясняет, что в районе ложного прорыва их войск летает неизвестно чей «мессершмитт», который не отзывается на сигналы по радиосвязи, при этом передача данных на русском продолжается. Один из слухачей опознал мой голос, в результате к вылету стала готовиться группа перехвата из восьми «мессеров».

А в это время Гейдрих с парой опытных экспертов был в ознакомительном полете, попутно тренируясь на всякой мелочи. Он перевелся с Украины сразу же, как только поступило сообщение о налете на их аэродром и о том, что я в этом участвовал. Мостик был замечен еще по пути в ближний тыл русских, а теперь Гейдрих подкрадывается к нему на малой высоте и, разогнавшись до максимальной скорости, выполняет перед атакой небольшую горку и начинает атаку с пологого пикирования. Именно в этот момент его замечаю я. Пара прикрытия, которая тоже прозевала мой приход, бросается в атаку, прекрасно понимая, что с ними сделают на аэродроме, когда они вернутся без своего подопечного. Думаю, тем, что я сбил их, я оказал им немалую услугу.

На аэродром была отправлена группа бомбардировщиков с сильным истребительным прикрытием, а к месту боя направилась восьмерка асов. Гейдрих знал об этом – получил сообщение по радио от командира эскадры, но не поберегся, и что случилось, то случилось.

– Прочитал?

– Да. Судя по всему, асы не успели. Хотя я видел, как в стороне крутились какие-то самолеты, но кто это был, не знал. Теперь все понятно, – кивнул я, возвращая тщательно изученные тексты.

Никифоров убрал их в папку и, задумчиво посмотрев на меня, спросил:

– Помнишь, ты спрашивал про бойцов, что вытащил из плена?

– Вышли? – спросил я с надеждой.

– Вышли. Вчера еще, на рассвете, через немецкие опорные пункты прорвались с остатками одной из дивизий. Мало того, они еще и технику вывели целой.

– Все вышли?

– Фельдмана не было. Твои сомнения в нем были не лишены основания.

– Все-таки на немцев работал?

Никифоров поморщился:

– Да нет. Просто обычный проворовавшийся алкаш. Его еще двадцать восьмого взяли, сидел на гауптвахте в Минской комендатуре. За три дня до полного окружения в здание гауптвахты попала бомба, кто выжил, успел разбежаться. Среди погибших Фельдмана не обнаружено. Так-то.

– Он был в форме медика, – вздохнул я.

– Это верно, служил он в окружном госпитале, выполняя административные функции.

– Понятно. Как ребята?

– Насколько я знаю, вышли все, только один был ранен при прорыве. Красноармеец…

– …Камов?

– Точно, Камов, – ответил особист, удивленно глянув на меня.

– Почему-то это меня не удивляет, – вздохнул я.

– Через полчаса у тебя встреча с двумя корреспондентами, расскажешь про свой вылет. Командование решило осветить этот вылет, все-таки не часто сбивают такие фигуры, которые потом еще попадают в плен.

– Про дерево тоже? – спросил я с кривой улыбкой.

– А вот про это не надо, не будем портить репутацию знаменитого аса, которого простые бабы на дерево загнали.

– А что мне было делать? Не отстреливаться же? Если бы я не убежал, меня бы там на куски порвали… Те еще бой-бабы.

– Да нет, ты все правильно сделал, но репутацию все-таки надо соблюдать и защищать.

– Понятно. Товарищ политрук, я вот о чем подумал: а почему немцы так точно отбомбились?

– Сообразил все-таки. Попадание в землянку группы – случайность. Трагическая, но случайность. Они всю опушку бомбили, а вот то, что они знали, где находятся жилые землянки… Заметь, что ни на стоянке самолетов, ни на хозчасти ни одной бомбы не упало, сыпали только в жилые места.

– Навели? Авианаводчик?

– Более чем уверен. Сейчас пополнение в обоих полках проверяем, к нам за последние дни более сорока человек прибыло. Будь осторожен, возможно физическое нападение. Все-таки ты не только взбесил Люфтваффе, но и щелкнул по носу немецких диверсантов.

– Хорошо, я понял… Товарищ политрук, а можно сказать Никитину, что я в порядке и можно меня не загружать работой? Я трезвомыслящий человек, и вчерашнее было вызвано спиртным на голодный желудок. Парни погибли, но нужно жить дальше. Я всегда буду помнить их, но это не значит, что в ущерб службе.

– Хорошо, я поговорю. Можешь идти.

Видимо, Никифоров действительно поговорил с комполка, и меня больше не нагружали бумажками, жизнь стала прежней, только без полетов – мой ястребок еще не был готов. Вернулись к урокам, концертам. На следующий день после гибели парней репертуар заметно изменился. Теперь я пел и военные песни. Несмотря на то что некоторые были о потерях, имели они огромный успех. Такие как «Дороги», «Тишина», «Бомбардировщики», «Комбат», «Я – ЛаГГ-истребитель», «Песня летчика», «Черные бушлаты», «Мы вращаем Землю» по просьбе слушателей приходилось петь дважды, некоторые трижды. Мне часто приходилось исполнять их еще в своем времени у костра с поисковиками. Ночь, луна, костер – и льется песня под гитарный перебор… Это было круто, так что я много знал песен тех времен, очень много, всегда старался удивить товарищей старой или давно забытой мелодией.

На следующий день, первого августа, когда я вместе с Семенычем возился с мотором ЛаГГа, ко мне подбежал помдеж и велел идти в штаб.

– Товарищ подполковник, лейтенант Суворов по вашему приказу явился.

Меня почему-то не возвращали обратно в полк к Запашному, так что я по-прежнему оставался в подчинении у Никитина.

– Лейтенант, тебя вызывают в штаб дивизии. Через полчаса на моей «эмке» едете вместе с Никифоровым. Успеешь пообедать?

– Успею, товарищ подполковник.

– Вещи можешь не брать, вернешься к вечеру. Свободен.

Я сперва забежал к Марине и рассказал о выезде, предупредив, что этой ночью могу не появиться. Потом рванул к себе, быстро переоделся в чистую форму и побежал в столовую. Для обеда было еще рано, но девушки накидали мне на поднос, что у них было.

– Разрешите? – спросил я у Никифорова, сидевшего в гордом одиночестве.

– Садись, – кивнул он.

Мы молча стали есть. Когда я, допив чай, поставил стакан на стол, то, не удержавшись, спросил:

– Товарищ политрук, вы не знаете, почему меня вызывают в штаб?

– Угум, – коротко кивнул он, откусывая от булки с маслом, посыпанной сверху сахарным песком, большой кусок и отпив чаю. Судя по его виду, отвечать он мне пока не собирался. Ну и ладно, потом спрошу.

Пообедав, мы вышли из столовой и направились к штабу. Я остался снаружи, а Никифоров спустился в полуземлянку штаба.

Удобные штуки эти полуземлянки, возвышаются над землей едва ли на полтора метра, что позволяло вырубить в стенах оконные проемы и дышать свежим воздухом. Занавесить их брезентом, и светомаскировка ночью, удобно. Плохо только то, что все сказанное внутри отлично слышно снаружи.

– …когда закончите, немедленно возвращайтесь. Не знаю только, зачем генералу понадобился Суворов. Миронов сказал, что генерал просто поговорить с лейтенантом хочет. Вопросы у него какие-то. Я не знаю, зачем ты едешь, но присмотри там за ним, а то он элементарных вещей не знает, вчера у начфина, когда сбитые приходил оформлять, вычислительную машину увидел, полчаса вокруг ходил, пытаясь понять, что это.

– «Феликс»?

– Вроде да, она была.

– Ну не знает деревенский мальчишка таких вещей, бывает. – Я просто почувствовал, как Никифоров пожимает плечами. Он явно пытался сделать вид, что ничего удивительного здесь нет.

– Деревенский? Да он вчера, когда составлял план полета, так такими формулами сыпал, что даже начфин их не знает, я специально ему носил!

– Но он правильно все подсчитал?

– Да, что и удивительно. Специально все перепроверил.

– Я спрошу у Вячеслава об этом. Я могу идти?

– Да, идите.

Прижимая к боку пару больших запечатанных конвертов из серо-коричневой бумаги, особист вышел из штаба и, найдя меня глазами, кивком головы указал в сторону стоянки автомашин.

Пристроившись сзади него, я спокойно шагал, раздумывая над услышанным.

– Слышал? – не оборачиваясь, спросил Никифоров.

– Да.

– Что скажешь?

– Влип?

– Можно и так сказать. Вопросов к тебе у сослуживцев и так накопилось… Ты, если чего не знаешь, приди, спроси у меня. Не надо расспрашивать соседей по землянке, что это он делает непонятной штукой или зачем он бритву о ремень точит. Это все элементарные вещи.

– Я понял. Хорошо, если что непонятно, спрошу.

Мы подошли к машине, около которой крутился водитель комполка сержант Марьин, производя обычный предпоездный осмотр.

Увидев нас, он захлопнул капот и сел на свое место.

– Миха, привет! – поздоровался я, а особист только кивнул на его приветствие. Марьина я хорошо знал, один из самых ярых моих концертных фанатиков.

Мягко покачиваясь на невысоких кочках, «эмка» выползла из леса и поехала по полевой дороге.

Все окна были открыты, и мы постоянно осматривали небо – как бы кто не налетел. Частенько бывало – только машина с начфином, начштаба или еще с кем отъедет в сторону штаба дивизии, как через полчаса возвращается назад на прицепе или, что реже, своим ходом, нередко с убитыми и пулевыми отверстиями в бортах и кабине. Начштаба хоть бы хны, а начфин у нас уже третий. Не держатся они.

Один раз нам действительно приходилось выскакивать из машины и прятаться в придорожном кустарнике, удачно попавшемся во время налета, но пара охотников, не обратив на нас внимания, ушла вперед, кого-то атаковав в паре километре дальше.

Когда мы подъехали к месту налета, то увидели пять грузовиков и десяток убитых, лежащих рядом с машинами.

Пятеро живых осматривали раненых.

– Помощь нужна? – открыв дверцу, крикнул Никифоров.

– Нет, товарищ политрук. У нас «ЗиС» на ходу, тут медсанбат рядом, увезем, – ответил вытянувшийся старшина.

– Хорошо.

Закрыв дверцу, особист приказал двигаться дальше.

Через пять километров мы свернули с грейдера и направились по полевой дороге к далекому лесу.

– Патруль вроде, – сказал Марьин.

И действительно, впереди, не доезжая до опушки с полкилометра, стояла полуторка, рядом расположились пяток бойцов. Обернувшись, увидел догонявшую нас еще одну такую же полуторку, набитую бойцами.

– Сзади еще машина, – известил я.

Что такое немецкие диверсанты, сейчас уже знали, особенно их шутки с переодеванием в красноармейцев. Так что приготовились. Щелкнув курком, я положил маузер на колени.

Стоявший особняком сержант в зеленой фуражке пограничника махнул рукой, останавливая нас.

Дальше все произошло мгновенно.

Борт полуторки вдруг упал, и из кузова ударила струя пулеметного огня. Но били не по нам, я это сразу заметил, когда Марьин дал по газам, дергаясь от попавших в него пуль. Стреляли по догнавшей нас машине, из которой уже прыгали бойцы и падали, обливаясь кровью.

Все это я заметил в доли секунды, через заднее окно, пока «эмка», подпрыгнув на попавшем под колеса «пограничнике», уносилась прочь.

Вдруг машина задергалась и свернула в кусты. В последний момент я заметил, что руль ухватил Никифоров, вернув ее обратно на дорогу, а голова Марьина безвольно упала на грудь, покачиваясь в такт движению.

Нога убитого сержанта продолжала давить на педаль, из-за чего «эмка», стуча сбоившим мотором, уносила нас от врагов.

Вдруг мотор заглох, и наступила тишина. Разве что шум покрышек по лесной дороге, куда мы докатились, благо Никифоров успел поставить на нейтралку.

– Уходим. Помощь их надолго не задержит, – крикнул особист и первым выкатился из остановившейся машины. Я немедленно последовал за ним, держа наготове пистолет. Обернувшись, бросил взгляд в сторону засады, где продолжался бой, – было слышно, что он идет к концу.

– Думаете, они наших уже подавили? – спросил я, наблюдая, как Никифоров осматривает сержанта и достает из кабины ППД и пару гранат.

– Там зубры. Видел, как они стреляли по нам? В Марьина попали шесть раз, чудо, что он сто метров сам смог проехать. В меня не стреляли, боялись тебя задеть, но по мотору палили.

– …боялись меня задеть?! Вы хотите сказать, что это на меня охота идет?

– Думаешь, на меня? Это ты личный враг Германии, а не я. Повезло с теми бойцами, что нас догнали, если бы не они, то…

– Машина, – воскликнул я, услышав завывания быстро приближающегося движка. Вихляя на пробитых колесах, по дороге в нашу сторону неслась полуторка с диверсантами в кузове.

– Уходим!!! – крикнул Никифоров, и мы рванули в глубь леса.

Мы бежали по лесу, напрягая все силы, пока не на-ткнулись на бурелом, что немедленно замедлило наше передвижение.

– Тут тропа, – крикнул я Никифорову, который крутил головой, пытаясь найти выход или обходной путь.

– Давай первым! – велел он, тревожно глядя назад. По всем прикидкам, немцы уже должны были показаться, но почему-то задерживались.

Идти по звериной тропе было невозможно, сперва мы позли метров сто по-пластунски, потом стало получше, но все равно кое-где приходилось идти то сильно согнувшись, то гусиным шагом.

– Перекур, – тяжело дыша, наконец выдохнул особист и сел, положив автомат так, чтобы можно было сразу стрелять в ту сторону, откуда мы только что приползли.

– Я, честно говоря, охреневаю от такой ситуации: бегаем от немцев, и где!!! В своем же тылу!

– Тише говори и старайся не сбивать дыхание.

– У меня с дыханием все в порядке, – ответил я уже тише.

– Да знаю. Каждый день спозаранку вокруг аэродрома бегаешь, часовых пугаешь.

– Здоровый дух в здоровом теле, – был мой ответ.

– Отдохнул? – Никифоров поймал мой насмешливый взгляд, хмыкнул и скомандовал: – Пошли дальше.

В конце бурелома, когда мы перебрались через глубокий овраг, нам снова пришлось ползти под стволами упавших деревьев, стараясь сильно не шуметь.

– Все, вроде дальше обычный лес, – сказал я, выглядывая из кустарника, куда вывела нас тропа.

– Значит, правильно в то ответвление не свернули, а то черт его знает, куда бы оно нас привело.

Внимательно осмотревшись, мы, прикрываясь деревьями, двинули дальше.

– Говорят где-то, – остановившись, сказал я, внимательно прислушиваясь.

– Там вроде, – указал особист стволом автомата направление.

– Наши?

– Сейчас узнаем, давай за мной.

Дальше лес выходил на дорогу, где стоял строй бойцов, по моим прикидкам – не меньше батальона. Я посмотрел на хмурого Никифорова, он, кинув на меня взгляд, велел лечь на землю и ползти за ним.

Отодвинув стволом маузера мешавшую мне смотреть ветку, я с интересом стал наблюдать за происходящим. То, что мы поступили правильно, понял только тогда, когда услышал пламенную речь командира НКВД с перевязанной головой, рядом стоял мотоцикл с люлькой, на котором он, видимо, приехал.

– …убили… нашего героя… летчика Вячеслава Суворова. Преследование немецких диверсантов не дало успеха. Подразделение попало в засаду и понесло большие потери. Так что слушайте мой приказ. Диверсантов уничтожить. После боя их выжило двое. Один в форме политрука ВВС, другой – лейтенанта ВВС, преступники вооружены и очень опасны, поэтому, как только их обнаружите, огонь на поражение, – после чего что-то сказал рядом стоявшему командиру, тот тут же заорал:

– Батальон! Слушай мою команду! Первая рота цепью…

– Уходим быстро, – тихо прошептал Никифоров.

– Может, выйти и сказать, что это я Суворов?

– Они тебя сперва свинцом нашпигуют, а потом смотреть будут, кого подстрелили. Уходим.

Мы снова отползли, после чего, прикрываясь деревьями, направились в глубь леса.

– Не ожидал я от них такой наглости, это же надо – наших же бойцов направили на наши поиски, а? Каково? – качал головой на ходу бежавший рядом особист. Видимо, он до сих пор никак не мог прийти в себя от такой наглой подлянки со стороны немцев.

Однако как бы он ни удивлялся, удирать мы не прекратили. Перескочив через упавшее тонкое деревце, побежал дальше. Сзади, чуть отстав, пыхтел Никифоров, постоянно оглядываясь, поэтому просвет впереди первым увидел я.

– Лес кончается. Там вроде какая-то техника движется.

Мы действительно отчетливо слышали рев двигателей. Я мог ошибиться, но мне кажется, там шли танки, и немало.

Осторожно подойдя к опушке, мы выглянули и осмотрелись. Дальше раскинулось поле с дорогой впереди, и хотя до нее было около километра, танки на ней мы рассмотрели отчетливо.

– Т-26, БТ… О, и двадцать восьмой! Похоже, батальон идет! Вперед! – крикнул Никифоров.

Танки закрывала поднятая гусеницами пыль, и как он смог рассмотреть, что там идут именно названные, мне было непонятно, тем более без бинокля.

– Быстрее, быстрее, – крикнул особист, когда мы пробежали половину расстояния.

Обернувшись, заметил, как из леса выскакивает десяток фигур.

– Ложись!!! – заорал я, увидев, что несколько из них встают на одно колено и целятся в нас. Мы упали в высокую густую траву. Над головой засвистели пули, заставляя все сильнее прижиматься к земле.

– Вперед, по-пластунски! – приказал Никифоров, и мы поползли. Вдруг тональность рева танков изменилась, и я понял, что они остановились.

– Черт! – вскрикнул Никифоров, пытаясь выглянуть из травы и осмотреться. По его шее потекла струйка крови. Вскинув маузер, я, не глядя, выпустил половину магазина в сторону немцев. То, что это именно немцы, я не сомневался – идущий цепью батальон просто не мог успеть выйти на опушку.

– Сильно ранены, товарищ политрук?

– Оцарапало, – морщась, ответил он.

В это же время несколько танков развернулись и направились в нашу сторону.

Вот один из них остановился метрах в десяти от нас. Ползком мы укрылись за клепаным бортом боевой машины.

– Кто такие? – услышал я. Закрутив головой, увидел танкиста в шлемофоне, который, прикрываясь полуоткрытым башенным люком, требовательно смотрел на меня.

– Политрук Никифоров, особист семнадцатого БАП, и лейтенант Суворов, летчик-истребитель двенадцатого ИАП, – крикнул я помогая Никифорову перевязаться его медпакетом.

– Суворов? Тот самый?

– Тот самый, – ответил я, не оборачиваясь.

– Ну-ка посмотри на меня! – крикнул танкист.

Я обернулся.

– Точно, Суворов! Один в один, как фотография в газете! – обрадовался танкист.

– Товарищ танкист, там немецкие диверсанты на нас охотятся, – напомнил я.

– Да? – удивился он. Но почти немедленно что-то сказал в ТПУ и замахал красными флажками, подавая команды другим экипажам. Вдруг на пяти танках, которые подъехали к нам, заработали пулеметы и пушки. Привстав, я выглянул из-за борта: на моих глазах разрыв снаряда расшвырял двух диверсантов в стороны, но трое оставшихся в живых успели скрыться в лесу. Однако танкисты не остановились на этом, продолжая азартно обстреливать опушку.

– Что там? – спросил особист.

Обернувшись, я увидел его рядом с собой.

– Как вы?

– Сказал же, царапина!

– Ушли немцы, – ответил я на вопрос.

В это время танки прекратили огонь. Откинулась крышка люка, и к нам изящно-ловко скатился невысокий танкист. Тот самый, с которым мы перекликались, стараясь переорать рев мотора.

– Ну здравствуй, герой. Читал я о тебе, читал. Как ты ту шишку из СС сбил… Вчера газету привезли, всем полком читали. Молодец. А как ты на вопрос корреспондента ответил – мы всей частью смеялись. Как же там…

Прикрыв глаза, чтобы было легче вспоминать, он речитативом произнес:

«Как сказал в интервью лейтенант Суворов:

– Жаль, что Гитлер летает только по закону всемирного тяготения. Хотя немного пеньковой веревки может помочь ему зависнуть…»

Вокруг нас стали собираться танкисты, меня хлопали по плечу, пожимали руки. В это время Никифоров, о чем-то тихо разговаривавший с подошедшим командиром маршевого батальона, собранного по рембатам, в звании подполковника, громко сказал:

– Товарищи танкисты. Немцы, пользуясь документами старшего комсостава НКВД и Красной Армии, ввели в заблуждение советскую часть в составе стрелкового батальона и направили их по нашим следам, сказав им, что мы – немецкие диверсанты, убившие лейтенанта Суворова, и приказав им при обнаружении открыть огонь на поражение. Я думаю, вы понимаете, что в таком случае наши бойцы поймут, кого убили, только после свершившегося факта. Так что нужно этого не допустить. Но помните, что в батальоне находятся наши бойцы, хоть и командуют ими переодетые немцы, поэтому никакой стрельбы на поражение!

– По машинам! – крикнул комполка. А нас с особистом быстро повели к основной колонне. Кроме танков там присутствовали грузовики с горючим и бое-запасом.

– Мотострелков у меня маловато, но взвод на двух машинах выделю… И взвод танков, – сказал комполка, одновременно командуя своими подчиненными.

Еще десяток танков съехал с дороги и в сопровождении пяти десятков пеших бойцов направился к тем, что спасли наши с особистом жизни.

– Это хорошо. Но нам связь нужна, причем немедленно, – ответил Никифоров.

Политрук быстро связался с кем-то по штабной радиостанции и несколькими кодовыми словами объяснил, что произошло.

В это время на опушку вышла первая цепь ищущего нас батальона. Увидев танки, они остановились, что было дальше, я не видел – меня силой сняли с танка и сунули в открытую дверцу броневика.

Глухо заворчал мотор, и мы куда-то поехали. Ехали долго, больше часа, иногда останавливаясь или, наоборот, прибавляя скорость, пока, несколько раз повернув, не остановились.

– Прибыли, товарищи командиры, – сказал командир броневика, как только мотор заглох. В него кроме меня еще и Никифорова посадили, так что ехали мы в тесноте, да еще и в жаре. На солнце броня была до предела накалена, но люки для проветривания экипаж не открывал, следуя приказу подполковника.

Открылась дверца, впуская вовнутрь свежий лесной воздух, в тишине отчетливо звучали чьи-то команды и матерные крики.

– Выходим, – скомандовал Никифоров и первым вылез из броневика.

Я немедленно последовал за ним, вытирая рукавом струившийся по лицу пот.

– Товарищ батальонный комиссар, ваше задание выполнено, лейтенант Суворов доставлен целым и невредимым, – услышал я, как только вылез из банной утробы бронемашины.

– Выполнено!!! Лейтенант, вы почему охрану не дождались в условленном месте?! – стал наезжать на Никифорова местный особист.

– При подъезде к условленному месту встречи мною была замечена засада, поэтому я отдал приказ не останавливаться, – ответил Никифоров.

«Так вот почему мы тот перекресток так быстро проскочили! Ой, чую, что вокруг меня какие-то игры закручиваются! Ой, чую!» – ошарашенно подумал я.

– Повторная засада на подъезде к лесу в виде патрульных едва не увенчалась успехом, но нас успела догнать машина охраны и вступила в бой с противником…

Никифоров спокойно рассказывал, как все происходило. Я стоял сбоку и с интересом слушал, по мере его рассказа мои глаза открывались все больше и больше.

– Лейтенант Суворов? – отвлек меня от интересного повествования капитан с повадками адъютанта.

– Да, это я.

– Прошу следовать за мной, – велел он и, развернувшись, пошел в сторону бревенчатых домов, в которых, видимо, располагался штаб нашей дивизии.

Получив разрешение у Никифорова, я быстро зашагал за капитаном, на ходу с интересом крутя головой и разглядывая место, куда попал.

Судя по обстановке и строениям, мы находились в каком-то лесном хозяйстве. И только дойдя до домика егеря, понял, что мы в лесничестве. Под кронами деревьев были укрыты автомашины, по веткам протянута паутина проводов связи, бегали ординарцы, порученцы, посыльные. В общем, этот муравейник производил впечатление работающего штаба. Чуть не сбив, мимо нас пронесся мотоциклист с командиром в люльке. Пропустив его, мы пересекли дорогу и подошли к избушке, у входа в которую стоял часовой. Рядом было сделано что-то вроде курилки, в которой стояла пара командиров. Тот, что повыше, с неуловимо знакомым лицом, мазнув по мне взглядом, отвернулся, перенеся внимание на двух девушек-связисток. Одна из них имела впечатляющие формы и невольно привлекала к себе пристально-восхищенные взгляды, которых, видимо, не боялась и не стеснялась – судя по всему, привыкла и получала от этого удовольствие.

– Ой, извините, – пискнуло что-то над ухом у самого входа в открытую дверь штаба. Сам я в это время поднимался по ступеням, любуясь полянкой с цветочками, а вернее, ножками, что шли по ней, а еще вернее – тем порхающим чудом, от вида которого внутри что-то замирало, а что-то, напротив, стремилось воспарить в горние выси, легкомысленно нарушая строгий порядок форменной одежды. В общем, едва загляделся на попку фигуристой связистки, как кто-то на меня налетел, обдав запахом женских духов.

Присмотревшись, узнал, кого держу в руках. Миронова, дочка комдива.

– Да, бывает, – ответил я и понял, что держу ее на весу. Опустив девушку на крыльцо, где мы, а вернее, она столкнулась со мной, спросил:

– Дарья, я не ошибаюсь?

– Да, это я, – расцвела она.

– Я помню, вы у нас были…

– Не задерживайтесь, вас ожидает генерал, – прервал меня адъютант.

– Извините, – ослепительно улыбнувшись девушке, обошел ее и направился вслед за капитаном в сени, а потом уже – в просторную избу, где за обеденным столом сидели несколько командиров.

– Товарищ генерал-лейтенант, лейтенант Суворов по вашему приказу доставлен, – отрапортовал капитан и сделал шаг в сторону, перестав заслонять меня от обернувшегося старшего комсостава.

– Лейтенант, пройдите сюда, на свет, – велел плотный мужчина в генеральском френче.

«Как на смотре при покупке лошади…» – недовольно подумал я, но приказ выполнил незамедлительно.

«А ведь это Жигарев, командующий ВВС СССР… Не, точно он!» – узнал я генерала.

– Так вот ты какой… – начал генерал.

«…северный олень!» – подумал я.

– …Суворов. Мне так часто докладывали о твоих успехах, лейтенант, что я волей-неволей заинтересовался тобой и решил устроить личную встречу. Хочешь что сказать мне? Не верю я, что тебе нечего сказать, читал я твою методичку, читал. Очень удивился, но приказал отпечатать и отправить по летным училищам… Ну что стоишь? Садись, вот, рядом с подполковником. Возьмем лейтенанта в свою компанию? – спросил он у присутствующих. Судя по его поведению и координации движений, он был выпивши, не сильно, но все-таки.

– Возьмем, – прогудели они вразнобой. Ага, попробуй откажи командующему. Командиры с интересом разглядывали меня, пока я устраивался за столом. Как только сел, генерал спросил:

– Слушай, а когда ты успел столько самолетов освоить?

Вот это влип! Мысли закрутились в голове с бешеной скоростью…

– Товарищ командующий, не знаю, как это у меня получается. Вот сажусь в самолет и через некоторое время начинаю чувствовать, как и что у него, они ведь почти живые… – ляпнул я первое, что пришло в голову.

– Интересно, – взгляд генерала стал озорным, – а на метле тоже сможешь?

– Тут, товарищ генерал, главное разбег взять побольше.

Окружающие дружно заржали.

«Похоже, пока пронесло», – подумал я, выдохнув с облегчением.

– Так! – Жигарев хлопнул ладонью по столу. – Пошутили и будя. У нас всего два часа до твоего вылета в Москву, лейтенант, так что поторопимся…

Транспортный «Дуглас», на котором мы летели в Москву, монотонно-усыпляюще гудел, но сон ко мне не шел. Я не один был такой бодрствующий, хотя большинство спало, устроившись со всеми возможными удобствами. Вроде Никифорова, который разлегся на мешках с почтой и оглушающе храпел – не спасал даже рев моторов. Не спал еще один пассажир, полковник-танкист с зеленым лицом. Его изрядно укачало.

Прикрыв глаза, я стал вспоминать нашу встречу с генералом Жигаревым.

Вопросы, которые он мне задавал, отнюдь не были праздными, его действительно интересовало, что я скажу, хотя он тщательно скрывал это. Отвечал я после обдумывания, что генералу явно нравилось, так что наш разговор затянулся на все три часа. Вопросы задавал не только Жигарев, но и остальные. По вопросам я понял, что это командиры авиасоединений. Глупо было бы считать, что они обязательно прислушаются к моему мнению, но, думаю, кое-какие мысли все же вложил им в головы. Я тоже понимал, что разница между нами очень велика, они опытные командиры, я же зеленый лейтенант, которому неожиданно повезло. Отчего, по их мнению, стал писать свои мысли о необходимых действиях авиации в этой войне. Но по мере дальнейшего разговора их мнение обо мне явно менялось. В конце мы уже общались вполне серьезно, они поняли, что я держу тему вполне на уровне, и во многом были со мной согласны.

По мере нашего общения генерал велел называть его Павлом Федоровичем, чтобы я постоянно не вскакивал на его обращение ко мне.

К концу выяснилось, почему я лечу в Москву: к моему удивлению, не для получения наград в Кремле – раскатал губу, как же, а по просьбе отдела пропаганды ЦК ВКП(б). Я должен выступить завтра по всесоюзному радио в Радиокомитете СССР. Оказалось, стране нужны герои, и именно я подходил на эту роль по всем параметрам. Двадцать восемь сбитых, считая Гейдриха. Угон немецких самолетов, уничтожение крупного аэродрома противника, новаторские идеи… Так что по этой причине к Жигареву и обратились нужные товарищи. Дальше уже согласовали с политуправлением ВВС.

Речь моя уже готовилась, так что, по словам Жигарева, мне нужно было просто отбарабанить ее и лететь обратно. Тогда я попросил:

– Товарищ гене… Павел Федорович, разрешите мне задержаться в Москве на несколько дней?

– Что? Почему? – нахмурившись, спросил он.

Я постарался объяснить, чего хочу:

– Товарищ генера… Павел Федорович, вы, наверное, знаете, что я пишу песни, – и после кивка продолжил: – Вот я и хочу зарегистрироваться в авторстве, а то более пятидесяти моих песен уже расползлись по воинским частям.

– Слышал, как же. Мой ординарец очень хорошо поет. Мне про истребителя понравилось, – чуть прижмурив от удовольствия глаза, сказал генерал. – А ты думал, тебя награждать будут?

Я молча кивнул, что тут было сказать.

– Интересовался я на эту тему. Они хотят тебе сразу две звезды вручить. Одновременно. Вот только не знают, что с награждением за сбитого Гейдриха делать. Вроде как третья звезда, так на две уже представлен. Парадокс.

– Товарищ генер… Павел Федорович, а что если… – сделал я паузу, генерал попался на удочку и спросил с легкой улыбкой:

– Что?

– Сирота я, Павел Федорович, может, квартиру в Москве? Чем не награда?

Просьба была наглая, я даже сказал бы, сверхнаглая, но нужно думать о будущем, тем более я коренной москвич и другого места жительства не хотел. В общем, воспользовался ситуацией.