Текст книги "Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя"

Что имел в виду отец, мы не узнали. В это время раздался стук в дверь, и в открывшемся проеме показался наш сопровождающий:

– Пора выезжать. Время.

Через полчаса мы оказались в Кремле. Следуя за сопровождающим, прошли через многочисленные коридоры, охраняемые серьезными бойцами, и вышли к большой двустворчатой двери кабинета Сталина.

– Проходите, вас ждут, – указал на дверь секретарь.

Я первым подошел и потянул за ручку, за мной следом в кабинет прошли остальные.

– Здравия желаем, товарищ Сталин! – немного вразнобой, но все равно хором поздоровались мы.

– Ну, здравствуйте, иномирцы, – улыбнувшись в усы, ответил Верховный.

Первым делом Сталин поблагодарил нас за предоставленную информацию, сказав, что это для Союза как глоток свежего воздуха. Немного пожурил за излишнюю инициативу в тылу противника, напомнив, что мы секретоносители. Мол, потише надо было, не привлекая к себе внимания. Под конец, после плюх наступило время подарков. Степан и Толя получили по ордену Красной Звезды за то, что мы успели натворить в тылу у немцев, остальные, включая меня, по Боевому Красному Знамени. Когда товарищ Сталин приколол мне «Боевик» к гимнастерке, я хотел было сделать шаг, чтобы вернуться в строй, но меня остановили:

– За уничтожение эшелона с крупными чиновниками немецкого рейха на станции Брест подполковник Суворов награждается орденом Ленина.

«Две награды сразу. Редкость, но бывает», – мысленно покачал я головой.

В общем, ничего особенного на встрече со Сталиным не произошло, поэтому подробно описывать ее не стану. Обычная деловая встреча, нужная скорее для знакомства и изучения «иномирцев», как он нас назвал, да для выбора линии проведения последующих встреч с ними. Награждение, я так думаю, было подготовлено для показа, что они приняли нас.

С отцом и Шатуном Иосиф Виссарионович общался дольше всех, заинтересовали его те новости в привезенных баулах. Немного удивило меня одно: отец и дяди сообщили Сталину, что они будут помогать с преобразованием и становлением страны на новый путь только до конца войны, а потом, извиняйте, вернутся к себе. К моему удивлению, Сталин легко согласился, кивнув довольно, и скрепил сделку рукопожатием. Видимо, не хотел, чтобы в Союзе образовался клан Суворовых. В чем-то он был прав.

Дальше я ничего сказать особо не мог. После встречи мы всем скопом отправились ко мне. Жена, заранее предупрежденная, уже ждала вместе со своей семьей. Было знакомство, было легкое охренение на лице отца, когда ему в руки дали сверток с агукающим и пускающим пузыри младенцем. До этого слово «дед» для него было пустым звуком, думаю, только в тот момент он осознал, что именно это означало. С младенцем успели повозиться все, правда, под пристальным наблюдением Ани, у нее материнские инстинкты, на мой взгляд, были несколько завышены.

Видели, у некоторых мам чада напоминают вставших на задние ноги свинок? Вот тут, я подозревал, будет нечто подобное. Ну уж нет: сын мой, и воспитанием займусь я. Пусть дочек воспитывает, если они, конечно, будут.

Два дня мы отдыхали, знакомились с городом, из правительственного гаража было выделено две машины с охраной. Так что все эти два дня мы использовали по полной. Дошло до того, что я так и не смог ни разу выкроить время, чтобы уединиться с женой.

Дальнейшие месяцы можно бы рассказать за пару дней, да и то не все вместится, но я буду краток.

Начну с самого легкого: дядя Женя после присяги и принятия гражданства получил генерал-майора и отбыл на фронт. От преподавания в академии он открестился наотрез – мол, никогда не отсиживался в тылу, – хотя и предъявил методички и учебники для Академии Генштаба за тысяча девятьсот шестидесятый год. Там было все, что нужно. Сейчас воюет на Втором Украинском, уже вырос до заместителя командующего фронтом. Недавно генерал-лейтенанта получил. Слышал, его наградили за взятие с ходу города Владимира-Волынского, вроде он разрабатывал эту наступательную операцию.

Андрей Рябинин работает инструктором в осназе, где именно – не знаю, но вроде в Подмосковье, я его так больше и не видел.

Толя Суворов теперь работает в опытном КБ танкостроения, одновременно учась в университете на заочном отделении. Его за все время я видел всего пару раз, у них все цеха и лаборатории в Подмосковье.

Где работает дядя Олег, я не знаю, но один раз в феврале он заехал к нам, гостил неделю, потом снова куда-то сорвался. Погоны полковника с общевойсковыми эмблемами, уверенный вид показывали, что пока у него все хорошо.

Степка Раевский сразу после того двухдневного отдыха, что нам дали, отбыл по месту службы.

Проследить, как там у него, у меня не получилось, так как сам попал в цепкие руки политуправления, дальше меня завертела круговерть встреч, радиовыступлений и фотосессий. В Центре я числился только номинально, но не забывал появляться там, чтобы не терять летный навык. Заодно выяснил при первом приезде, что у Степки все в порядке, он уже гордо щеголял в мундире да при погонах младшего лейтенанта. Бессменный руководитель Центра генерал Иволгин мне по секрету признался, что он две недели не вылезал из ремонтных цехов, изучая самолеты, так сказать, изнутри, заодно переучиваясь на новые истребители. Все нормативы Степка сдал на отлично и теперь по праву носил погоны офицера и знак инструктора.

Отцу дали генерал-майора и направили в наркомат авиационной промышленности осваивать новые направления по принесенной информации. Встречались мы нечасто, он постоянно пропадал в командировках, но было видно, как дело сдвинулось с мертвой точки.

В армии началась реорганизация, многие видные чиновники и члены совета ставки были сняты или переведены на другие должности с понижением. Некоторых арестовали, других лишили партбилета. В стране шла перестановка сил, снимались старые консерваторы и ставились молодые реформаторы.

Со мной было проще всего, я занялся тем, что любил не меньше полетов, – музыкой. Людей, вернее, музыкантов мне дали, конечно, из наркомата Берии, пришлось повозиться, пока они освоили привезенную из моего мира музыкальную аппаратуру и инструменты, но потом… Успех был просто грандиозен, чистое и непривычное звучание поразило многих. Времени катастрофически не хватало, но это не помешало за последние месяцы выпустить пять собственных пластинок и семь – других исполнителей, принесших мне славу не только в СССР, но и за границей. Две моих пластинки были на иностранных языках: в политуправлении решили, что пора мне покорять вершины славы и за бугром. Ноутбук с записью более чем двадцати тысяч песен всех времен и народов очень мне в этом помог. В этих музыкальных месяцах радовало только одно – постоянное, фактически ежедневное общение с супругой и сыном.

Полгода пролетели вихрем, ярко пронесся хорошо отмеченный Новый год, сын уже не только агукал, но и бормотал несколько слов и шустро бегал на своих двоих. И вызов в Кремль оказался несколько неожиданным. Через неделю после той памятной встречи Сталин беседовал со мной, желая лично услышать эпопею по перемещениям. Больше мы с той поры не встречались.

Я как раз только что вернулся из Центра, где облетывал переданный нам по ленд-лизу морской разведчик «Виккерс», и едва успел поиграть с сыном, когда зазвенел телефон.

Шлепая тапками без задников, я подошел и снял трубку. Звонили охранники из парадной дома.

– Товарищ подполковник, к вам посыльный с письмом. Пропускать?

– Сейчас сам спущусь.

Был я в одних галифе и в майке. Сунув босые ноги в валенки (на улице за тридцать), сверху накинул белый овчинный офицерский полушубок. Быстро спустился по лестнице и направился к группе стоявших внизу людей.

– Здравствуйте, Антонина Валерьевна, – поздоровался я, пропустив поднимающуюся на верхний этаж соседку.

– Здравствуй, Славочка. Как дела, как служба? – остановившись, спросила она.

Было видно, что соседке хотелось поговорить. Ее муж, полковник Леонов, сгинул в горячем лете сорок первого под Смоленском. Старший сын служит командиром торпедного катера на Черном море, младший – артиллерист, где-то под Ленинградом. Ей явно было одиноко, и она часто заходила к нам, понянчиться с Денисом. И нам помощь, и ей одухотворение.

– Да вот, служба, – кивнул я на охрану и посыльного, немного виновато разведя руками.

– Понятно. Я к вам вечером зайду?

– Конечно, будем ждать. Денис радуется, когда вы приходите.

Когда мать и сестра с братом Ани уехали обратно к себе в деревню, квартира немного опустела. Дениска, привыкший, что с ним постоянно кто-то играет, начинал реветь, когда мы оставляли его одного, поэтому-то мы были не против приходов соседки. Антонина Валерьевна направилась наверх, а я подошел к капитану с планшетом на боку.

– Подполковник Суворов, – представился я, чуть склонив голову. В принципе, мне можно и не представляться, я уже говорил, что меня все знают в лицо, но тут так было положено. Приняв в руки плотный конверт, проверил его на повреждения, не обнаружив таковых, расписался у капитана в ведомости в двух местах и поставил время.

– Ответ ожидается? – спросил я.

– Никак нет, товарищ подполковник. Приказ был только доставить.

– Хорошо.

Вернувшись в квартиру, я быстро разделся и пошлепал в кабинет.

– Что-то случилось? – спросила заглянувшая тут же Аня.

– Пока не знаю, – ответил я, устраиваясь в кресле и беря ножницы.

Содержимое меня несколько удивило. Это было приглашение на официальное мероприятие в Кремле.

– Опять приглашение в Кремль, – ответил я на вопросительный взгляд жены.

Подойдя, она села ко мне на колени и, взяв приглашение, быстро пробежалась по нему глазами.

– Действительно. Странно это, ты же на прошлой неделе ездил туда. Опять какой-то город освободили?

– Нет, это до этого было. В прошлый раз послы собирались, вот и меня пригласили. Хотели на меня вживую посмотреть, послушать.

– Это там ты с майором американским подрался? – лукаво улыбнувшись, спросила Аня.

– Не дрались мы, мы армреслингом занимались. На слабо я его тогда взял.

– Чем занимались? – наморщила лобик Аня.

– Армреслинг – это такая борьба на руках.

– Спрашивать, выиграл или нет, не буду. Помню, как ты пистолетом хвастался.

– Это – «кольт тысяча девятьсот одиннадцать». Редкость, у меня такого в коллекции нет.

– У тебя их уже три десятка.

– Вот и я говорю, что мало, – согласился я.

– Тут указано явиться завтра в шесть вечера в парадной форме, – продолжая держать приглашение, сказала Аня.

– Видел уже, ее на все мероприятия нужно надевать.

– Я пока форму приготовлю.

– Хорошо.

Вечером, когда я играл с сыном, раздался звонок в дверь. Это могли быть только свои, поэтому я без опаски открыл.

– О, кого мы видим! Аня, накрывай на стол, у нас гости! – крикнул я жене и стал помогать Никифорову снимать шинель.

– Привет, чертяка! – поздоровался он.

– Здорово. Проходи, сперва поужинаем, потом уже поговорим на тему приглашения.

– С чего ты взял, что я по этому поводу?

– Дедукция, милый мой, великая вещь. Это еще Шерлок Холмс говорил. Связать приглашение, о котором мы не были заранее оповещены, и твой приход труда не составило.

– Ладно, Холмс, потом поговорим. Это твой на нас с таким любопытством глядит?

Дениска, спрятавшись за занавеску, с интересом глядел на большого дядю.

– Мой.

После ужина мы ушли с Никифоровым ко мне в кабинет, оставив Аню убираться в гостиной и приглядывать за Денисом.

– Что там случилось? – поинтересовался я, посмотрев на просвет янтарный напиток в стакане.

– Армянский? – попробовал на вкус собеседник.

– Да, – коротко ответил я. – Не тяни, говори уже.

– Помнишь прошлое празднование в Кремле?

– Ну да.

– В общем, уже три месяца союзники просят провести музыкальное турне по некоторым странам. В частности по Америке и Англии. Ты по рейтингу на первых местах, по радио на Западе только тебя и крутят. Понятное дело, на все их просьбы руководство страны отвечало отказом. Для нас выпустить секретоносителя такой категории – это уму непостижимо.

– Ну я тут с тобой согласен, – допив коньяк, кивнул я.

– Не найдя поддержки со стороны нашего руководства, союзники нашли другой выход. Понимаешь, нам не хватает некоторого оборудования. Сам, думаю, мог заметить качество выпускаемой техники. Не все они нам отпускают по ленд-лизу, еще кое-что сами мы произвести просто не можем. Какие мы им только деньги ни предлагали, и ничего.

– Не хотят продавать высокоточные станки вероятному противнику.

– В точку. Однако месяц назад они сами вышли на нас и предложили поставки некоторого оборудования, нужного нам как воздух. Это заставило задуматься руководство.

– Неужто продали меня?! – удивился я.

– Грубовато высказался. Я бы сказал, обмен. Понимаешь, они хотят видеть певца, пластинки которого с фурором раскупаются за границей. Это было бы неплохим сдвигом престижа нашей родины.

– Ну надо, значит, поедем, только я сомневаюсь, что разрешат.

– Уже разрешили. Послезавтра объявят по радио, что известный ас и певец Вячеслав Суворов отбывает к союзникам с музыкальными концертами по многочисленным просьбам союзников.

– Понятно, кто еще, кроме меня, едет?

– Я, ты и еще восемь человек. В основном охрана и два корреспондента. Для перевозки музыкантов нам дали эсминец «Ташкент», именно он будет сопровождать твое турне. Музыкантов берут тех, с которыми ты занимался на простых инструментах, студентов.

– Ладно, хоть заранее предупредили. А в Кремль тогда зачем?

– Это официальное мероприятие, на котором будут присутствовать наши заграничные гости. О твоем вояже там будет официально объявлено.

– Уже известен маршрут?

– Да. Через Чукотку на Аляску воздушным путем, и в течение двух месяцев будешь выступать по городам Америки. Потом на тихоокеанской базе американского флота – нужно показаться перед армейцами. Следующая Австралия – у них большой ажиотаж – и напоследок Англия. Потом уже вернешься к нам. Рассчитано все на четыре месяца. Кстати, «Ташкент» с музыкантами уже готовится к отплытию. Руководителем у них Федор Зельц, вы с ним, насколько я помню, плотно работали.

В это время дверь открылась, и в комнату протиснулся Денис. Он уже научился открывать-толкать двери. Посадив его на колени, я убрал все вещи с края стола и сунул сыну в руки мягкую игрушку.

– Ладно, говори, что я должен делать?

* * *

Проснулся я от тряски. Самолет провалился в очередную воздушную яму. Мне это не понравилось, что-то было не так. Слишком нас кидало из стороны в сторону, и что-то громыхало. Приподнявшись, я поправил спасательный жилет и посмотрел в иллюминатор. Несмотря на три часа дня, снаружи была темень и сверкали молнии. Услышав очередной раскат грома, я посмотрел на сжавшегося в кресле первого лейтенанта флота США Криса О’Брайна, который нас сопровождал с военно-морской тихоокеанской базы на острове Оаху. В общем, мы летели из Перл-Харбора в Австралию, в Сидней, после трех дней концертов. На базе я должен был выступить дважды, по одному концерту за один день, но моряки не отпускали нас, задержав еще на один день. Я не в первый раз удивился своей мегапопулярности. Песни Элвиса – это круто, америкосы от рока балдели. Наши музыканты под руководством Зельца переплюнули себя, умудрившись выдавать рок на древних инструментах.

О’Брайн сидел в переднем ряду, поэтому, протянув руку, я похлопал его по плечу и прокричал-спросил:

– Лейтенант, что происходит?

– Полчаса назад погода испортилась, сэр! Пилоты решили продолжать движение в сторону пункта назначения. Мы примерно на половине пути между материком и островом. Когда мы выходили на связь, сообщалось, что погода отличная, вероятно, ошиблись.

Я кивнул – помнил, как мы садились два часа назад на какой-то крохотный островок, дозаправлялись.

Посмотрев в иллюминатор, при очередной вспышке молнии увидел внизу тяжелые свинцовые воды. Профессионально прикинув расстояние, понял, что летим мы примерно на высоте четыреста метров. В это время при очередной вспышке на иллюминаторе показались размывающиеся капли дождя – похоже, мы влетели в циклон.

В салоне начала подниматься паника. Кроме меня, продолжавшего спать Никифорова, двух корреспондентов из политуправления и шести охранников еще были О’Брайн и семь журналистов разных газет как Америки, так и Англии. Пока О’Брайн успокаивал пассажиров (это только наши сидели спокойно, изредка с опаской поглядывая в иллюминаторы), я отстегнулся и, стараясь удержать равновесие, направился к двери в пилотскую кабину. Сидевший рядом с дверью бортмеханик даже не пытался меня остановить, только побелевшие пальцы, которыми он вцепился в страхующий ремень, показывали, как он испуган.

Как только я открыл дверь, в нос шибануло горелой изоляцией. Протиснувшись в кабину, прикрыл дверь за собой.

– Что у вас? – сразу же спросил я.

– Молнию поймали, нет связи и управления. Один из моторов потерял тягу, вот-вот заклинит. Опускаемся, сэр, – прокричал в ответ капитан, командир летающей лодки.

– Приводнимся?

– Без шансов, сэр. Волны большие, разобьемся!

– Есть какие идеи?

– Мы протянем еще минут двадцать, пока есть скорость и высота, потом только в воду.

– Где ближайшая земля?

– Не знаем, сэр, нас сносит сильным боковым ветром, но штурман говорит, что мы где-то в этом районе, – показал мне карту капитан.

– Ни хрена себе, нас снесло… Тут множество островов, можем сесть на каком-нибудь из них?

– Если найдем, то попробуем, сэр. Попрошу вас вернуться на свое место, мы тут сами.

– Хорошо.

Гидроплан швыряло из стороны в сторону, два раза упав, я все-таки добрался до своего места и пристегнулся.

– Что там? – спросил Никифоров, сна у него не было ни в одном глазу.

– Хана нам. Мы в принимающую антенну молнию поймали, рация сгорела. Связи нет. Один из движков дохлый. Так еще сгорела вся электромеханика, управление теперь дубовое, фактически без приборов. Если летчик хороший, то процентов двадцать уцелеть у нас есть. Проблема в другом, нас сильно в сторону снесло, да и то еще не известно, не ошибся ли штурман. По его словам, мы сейчас где-то у Маршалловых островов.

– Будем надеяться, что все будет хорошо.

– Вот именно.

Больше мы не разговаривали. Прикрыв глаза и крепко сжимая поручни кресел, чтобы не кидало в стороны, когда самолет трясло, мы терпеливо ожидали, как повернется судьба.

Через десять минут, когда поверхность океана заметно приблизилась, мы внезапно провалились в очередную воздушную яму, и нас кинуло вниз.

– Держитесь! – заорал я, и почти мгновенно последовал удар. Нет, не так. Это был УДАР.

Меня спасли страховочные ремни, и не швырнуло вперед, как О’Брайна, ремни которого не выдержали.

– Покинуть самолет! – закричал бортмеханик, заметив, как через дверь кабины просачивается вода.

На борту было несколько спасательных плотиков и пара надувных лодок. Открыв дверь, в которую хлынула вода, техник схватил ближайший плот и исчез во мгле.

Те, кто был в сознании, бросились к двери, пол уже начал опускаться в сторону кабины, самолет тонул.

– Черт! – закричал я, у меня заклинило ремень.

Подскочивший Никифоров одним взмахом разрезал его, освободив меня. Сзади слышались крики и стоны других пассажиров. В голове была только одна мысль: если мы будем их спасать, то и сами погибнем. Однако прежде чем рвануть к выходу, я отстегнул одного из наших, лежавшего в кресле в полубессознательном состоянии, и, ухватив его за спасательный жилет, потащил к выходу.

Воды уже было по грудь, когда мы, загребая руками, стали протискиваться к выходу. Нас спасло то, что лодка частью уже погрузилась, и поступление воды не было таким сильным. Ухватившись за край проема, одним рывком я вытолкнул одного из охранников, потом уже сам выбрался из салона самолета. До поверхности было метра четыре, спасательный жилет довольно шустро вынес меня на поверхность. Огромные волны приподнимали меня и опускали, рядом из воды торчал хвост самолета. Оглядевшись, я не заметил поблизости никого, – кроме спасенного мной, судя по движениям, он приходил в себя. Остальных, видимо, снесло дальше. Метрах в десяти, отфыркиваясь, появился Никифоров.

– Берегись! – едва расслышал я его крик, когда очередная волна приподняла меня и с силой швырнула на хвост погружавшегося самолета. Удар вышиб из меня сознание.

Думаю, без сознания я был всего ничего, потому как ураган хоть и стихал, когда я очнулся, но не прекратился. Строение спасательного жилета было таково, что я полулежал на спине лицом вверх. Огромные волны, поднимающие и опускающие меня, иногда захлестывали лицо пенными барашками, из-за чего в рот и нос попадала вода. Видимо, из-за этого я и очнулся. Почти одновременно с возвращением в реальность меня скрутили судороги рвоты – морская вода, скопившаяся в желудке, попросилась обратно. Вернув ее в океан, я вытер мокрое лицо и выступившие на глазах слезы. Первым делом ощупал себя. Как ни странно, но после удара все было нормально. Немного болела рука, но перелома не было, а вот синячище – наверняка присутствовал.

Когда очередная волна подняла меня вверх, я быстро осмотрелся. Вокруг никого, видимо, меня унесло ветром и нас с Никифоровым раскидало в разные стороны. Посмотрев на часы (швейцарские! водонепроницаемые!), понял, что не ошибся, в воде я был едва ли пару часов.

– Вот черт, опять в задницу попал. И почему это со мной постоянно случается? Почему я дома не сидел? Вернусь, из Москвы ни ногой, – слабо пробормотал я сам себе.

Ураган продолжался еще часов пять, потом наконец показалось солнце. Вода была теплая, и переохлаждения я пока не боялся. В последнее время мне стали мерещиться плавники вокруг, не знаю, то ли мираж, то ли бред, то ли явь. Акул я боялся больше, чем утонуть.

Чтобы хоть немного прийти в себя, я стал вспоминать последние секунды в салоне самолета. Сколько спаслось и успело покинуть самолет и сколько осталось в салоне.

«Так, летчики по-любому погибли: самолет врезался в волну на скорости, и кабину, думаю, вмяло. При ударе оторвалось правое крыло и деформировался корпус. Однако дверь открылась как надо, без проблем. Помню, кроме нас салон покинули еще семь человек, остальные остались в своих креслах. Кто был без сознания, кто пытался расстегнуться. Думаю, если бы меня не оглушило о хвост, увидел бы, как кто-то еще покидает самолет».

Чтобы не тратить силы, я расслабился и стал вспоминать свое двухмесячное турне по Америке – это было круто, вот что я мог сказать.

Сколько я провел в воде, не знаю, думаю, не меньше суток, а то и чуть больше. Двое суток вряд ли – обезвоживание было не такое сильное, хотя язык заметно распух и пить хотелось просто зверски. Но ни бреда, ни кратковременных потерь сознания у меня не было. Солнечного удара тоже сумел избежать, просто достал из кармана кепку, купленную в Новом Орлеане.

Когда наступила ночь, я благополучно заснул, утром меня разбудила небольшая волна, плеснувшая в лицо.

Невольно умывшись, я снова заработал ногами, приподнялся и осмотрелся. Вдали, на самой грани видимости, белела дымка и темнело на поверхности что-то неподвижное.

– Земля? Земля!!! – радостно заорал я, только теперь понимая, как ласкает слух моряка это магическое на море слово.

Сил грести уже не оставалось, тропическое солнце начинало заметно печь. Судя по тому, как быстро приближалась земля (явно не от моих неуклюжих попыток плыть), я находился в чем-то вроде Гольфстрима. – Течение меня довольно быстро сносило к острову, это меня – обеспокоило, как бы не пронесло мимо, поэтому я стал шустрее работать руками и ногами, уходя немного в сторону острова, подальше от течения. Остров, на мой взгляд, был не особо крупным, но приметным. Огромная, кое-где заросшая маленькими деревьями скала возвышалась над морем. Волны с шумом разбивались о ее подножие. Мне кажется, эта скала – часть кратера вулкана. Хотя, может, я и ошибся.

«Интересно, я один в это течение попал или тут еще кто-то есть из наших?»

За три часа я заметно приблизился к острову, даже стал различать шум прибоя. Приподнявшись, заметил пенные барашки у скал, куда меня несло. До них оставалось всего ничего.

«Не хватало еще о скалы разбиться. Нужно в сторону уйти, где пляж», – подумал я, начиная с кратковременными отдыхами уходить в сторону белоснежного пляжа в окружении тропических зарослей.

Мне повезло, торчащие из воды скалы я успел миновать и оказался напротив пляжа, но не учел одного – что и до пляжа нужно было как-то добраться. Оказалось, волны, не доходя до берега, с шумом разбивались о невидимые глазу коралловые рифы. Коралловые рифы были на небольшой глубине, и повредиться, проплывая над ними, было легче легкого.

Однако выбирать было не из чего, и, перебирая руками, я направился к пляжу. Мне не повезло почти сразу. Очередная волна приподняла и швырнула меня на острые кораллы. Треск, резкая боль в боку – и вода рядом окрасилась красным.

«Черт!» – мысленно проорал я. Похоже, правым ребрам трындец.

Бок просто горел огнем. Однако тут на меня налетела следующая волна и перекинула через кораллы, швырнув в более или менее спокойную воду.

Почувствовав под ногами дно, вставая и падая, придерживаясь за бок, я побрел к берегу.

– Выбрался, – прохрипел я, рухнув на мелкий белоснежный песок.

Однако, вспомнив о ране, встал – не хотелось потерять много крови. Опустившись на колени, я скинул спасательный жилет, потом пиджак, купленный на Манхеттене, и, с болезненным стоном содрав рубаху, осмотрел бок. Кровило не особо сильно, не рана, а скорее длинная ссадина, не более. Осторожно ощупав бок, я вздохнул свободней. Видимо, сломалась ветка коралла, а не мои ребра, но, судя по боли, трещины в ребрах есть. Разодрав рубаху на полосы, плотно перевязал грудь, заодно наложив на рану повязку.

Жажда мучила до безумия, какое там любование великолепным буйством диких тропиков и бирюзовым морем с набегающими на прекрасный пляж небольшими волнами! Пить хотелось больше. Поэтому, накинув пиджак на голое тело и повесив жилет на плечо, я, с трудом переставляя ноги из-за сильной слабости, направился в глубь зарослей на поиски воды. Пальмы я видел, но особо не обратил на них внимания, голову больше занимали мысли о воде, чем о кокосах. Их попробуй еще разбей.

Пресную воду я нашел по журчанию, пробродив по тропическим зарослям полчаса. Это был родник, бивший из-под корней огромного дерева, опутанного лианами. Упав рядом на колени и наклонившись с болезненной гримасой – бок давал о себе знать, – припал к живительной влаге.

Помня, что при обезвоживании пить сразу много нельзя, я сделал всего три глотка, хоть и больших. Привалившись спиной к одному из корней, перевел дух. Вода подействовала на меня как «живая вода», я хоть и немного, но ожил.

Гадать, где я очутился, даже не стоило. И так понятно, что на одном из многочисленных островков в этой части океана. Где точно – неизвестно, ураган унес нас далеко с маршрута. Припомнив очертания острова, подумал о скале. На зрение я никогда не жаловался, думаю, надо собраться с силами и подняться на нее, благо со стороны острова склон пологий. Если есть еще выжившие, я их точно увижу, спасательный жилет ярко-желтый, внимание привлекает.

Попив еще немного, я посмотрел на небольшой бочажок, созданный ручейком, и решил смыть с себя морскую соль, уже выступившую на коже и одежде.

Раздевшись, я зашел в холодную воду (там было едва по колено) и лег, вытянувшись во весь рост, как раз заняв весь бочажок. Повязка быстро намокла, рану стало покалывать. Я сел и, стянув повязку, промыл рану. Постирав тряпки, снова туго перебинтовался. Вот что странно: когда снял повязку, сразу стало тяжело дышать, а когда заново наложил, то стало заметно легче.

После мытья напился из бьющего ключа свежей воды, уже побольше, и постирал одежду, развесив ее сушиться, потом, присев на спасательный жилет, задумался. Пока есть силы, нужно подняться на скалу и осмотреться, если кто из потерпевших крушение рядом, можно будет помочь ему.

– Да, нужно осмотреть берег и прибрежные воды, – решил я, облизав потрескавшиеся губы. – Пока я тут разлеживаюсь, может, там кто-то гибнет… Или умирает на солнцепеке.

Оставив одежду сушиться, я надел немного скукожившиеся ботинки (отличный мастер их шил в Америке) и в одних трусах, держась за бок, направился к скале.

Сам островок оказался не сказать, что большой – примерно три на три километра, зато скала очень высокая.

Сил у меня заметно прибавилось, живительная влага и небольшой отдых очень этому поспособствовали. Конечно, давал знать о себе совершенно пустой желудок, но я решил потерпеть, хотя видел на ветках некоторых деревьев смутно знакомые плоды.

На скалу я взбирался в течение часа с пятью перекурами. Повезло, что склон со стороны острова был удобен для подъема, но вот силенок оставалось очень мало. Да еще рана беспокоила, приходилось двигаться, помогая себе только одной рукой. Другую прижимал к боку.

Наконец долгий и тяжелый подъем оказался позади. Ухватившись за кривоватый ствол чего-то вроде акации, я, щуря глаза от слепившего солнца, стал тщательно просеивать взглядом берег и прибрежную воду, не оставив без внимания выступающие зубцы скал. Кстати, когда я обернулся, чтобы осмотреться, то заметил не так далеко, буквально в десяти километрах, еще один остров, явно крупнее моего. С размером своего я немного ошибся. У него был длинный, уходящий в море мыс, покрытый песком и редкими пальмами.

Первый же взгляд дал результаты, я даже не ожидал. Внизу, чуть правее скалы, было видно тело человека в знакомом спасательном жилете, застрявшего среди скал и окатываемого волнами. Подавив в себе желание немедленно кинуться вниз, я еще раз осмотрелся и нашел еще одного выкинутого на берег. Этот лежал на пляже, но с противоположной стороны скалы, мерах в трехстах, поэтому я его и не заметил сразу. Осмотревшись в третий раз и убедившись, что потерпевших крушение больше не видно, я стал по возможности быстро спускаться, иногда постанывая от боли в боку во время резких движений.

Выбежав на соседний пляж (не тот, на который я выбрался из моря, тот находился с другой стороны утеса), первым делом бросился к скалам, где виднелось тело неизвестного. Пробежав пляж, не колеблясь бросился в воду. Ботинки не снимал, помнил, что можно пораниться об острые кораллы, ядовитых моллюсков, колючих рыб и ежей.

Когда дно ушло из-под ног, я поплыл, осторожно работая обеими руками. Тут сразу стало ясно, что лучше плавать в жилете, так легче. Но он остался у ручья, рядом с сохнувшей одеждой.

Подплыв к скалам, уцепился за ближайшую, чтобы волны не сшибли меня, и, ухватившись одной рукой за спасательный жилет пострадавшего, стал с силой тянуть. Кто это, я сразу опознал, еще когда подплывал. Такой кремовый костюм имел только Гриша Лапотников, один из «корреспондентов». Нет, он действительно писал статьи и отправлял их в Союз, но главной его обязанностью была моя охрана.