Текст книги "Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя"

– Что за дом?

– Дом Авиаторов… Я, честно говоря, мало что о нем знаю. Дом построен два года назад, пятиэтажный, двухподъездный. Там живут выдающиеся летчики или их родственники. Кстати, генерал Жигарев тоже там живет. Дом находится в двух шагах от Красной площади.

– Значит, хороший дом?

– Даже очень. Серьезная награда, поверь мне, – уверенно сказал сержант.

– Хорошо. Когда на ноги встану, надо будет озаботиться обстановкой.

– На ноги? Это когда еще будет?

– Через три недели. Мне Елена Степановна сказала, что можно будет потихоньку начинать ходить.

– Вот там и посмотрим, а пока отдыхай.

– Какой отдых?! Ужин скоро!.. Саш, мне новая тетрадка нужна, есть что записать, пока помню.

– Хорошо, сейчас принесу, – кивнул Путилин и, убрав ордер и коробочки из-под наград на место, направился к двери.

«Да что же это такое?! Достали уже!» – думал я, провожая очередного посетителя. До вечера меня успели навестить десяток людей, от которых я получил поздравления и уверения в дружбе. И как только они через Путилина проскакивают? Более чем уверен, что это только малая часть айсберга. Остальные просто не смогли прорваться через тандем главврача и госпитального особиста. Третьим был Микоян, отец Степки. Вот с ним, как это ни странно, я с интересом побеседовал, и когда он уходил, искренне приглашал посетить меня еще раз. Неординарный человек. Он без настойчивости, но уверенно пригласил меня к себе на обед познакомиться не только со Степаном, но и с остальной семьей. Я принял его приглашение, пообещав навестить их при первой возможности.

Остальные были чиновниками и видными политическими деятелями, как бы сказал один человек из моего времени. Короче, пустобрехи на высоких должностях. Кроме Микояна и еще одного мужика, представившегося Щербаковым – он был первым секретарем Москвы, – остальные мне не понравились. Большинство просили, чтобы я выступил на всяких партийных и комсомольских собраниях. Мне оно надо? Всем я ссылался на плохое здоровье и невозможность по причине нехватки времени. Скоро в бой до победного.

Кстати, это Щербаков отвечал за оформление моей квартиры. При разговоре с ним я выяснил, что она без мебели, так как прошлые жильцы съехали со всем имуществом. Согласившись с предложением Щербакова воспользоваться служебной мебелью, я попросил его присмотреть за квартирой. Просьба смелая, но обратиться мне было просто не к кому. Однако, как оказалось, этого не требовалось: домоправитель уже смотрела, у нее был дубликат ключей.

Утро следующего дня было пасмурным. За окном накрапывал дождь, позже перешедший в ливень. Но настроение, как это ни странно, оставалось наилучшим. Машенька принесла мою форму и повесила ее на дверцу шкафа так, чтобы я видел все награды.

«Капитан. Ладно, хоть майора не дали. Не хотелось бы быть одним из тех, кто из капитана превращался в генерала. Моих знаний хватит максимум на полковника – комдива!»

Честно, я изучал тактику использования крупных авиачастей и нисколько не преувеличивал свой потенциал. Но не это главное. Общую формулу я выложил в своих мыслях в дневнике, и если Сталин не дурак, а это точно не так, он поймет, что я из себя представляю. А уж если он проконсультируется с опытными командирами ВВС, то… Поговорить лично со мной, думаю, ему будет ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНО. Да и то, что я «эмигрант», уверен на все сто процентов, Сталин знает отлично.

Форма капитана ВВС привлекала к себе взгляд блеском наград. Девушки отлично знали, где каждая должна находиться, так что все ордена и медали были закреплены на новенькой командирской гимнастерке строго по уставу. Даже Путилин, на пару минут заскочивший ко мне перед завтраком, и то одобрительно хмыкнул, разглядывая иконостас.

«Орден Боевого Красного Знамени… Странно, что эта награда нашла меня. Очень странно».

Это действительно было удивительно. Я прекрасно знал, что творится в штабах при отступлении. Слышал даже, как один писарь использовал наградной лист как подтирочную бумагу. Приперло его тогда, другого ничего не было. Ладно хоть этого умника разъяренный комдив отправил в линейные части, он сейчас пытается сам добыть такой же лист прямо в окопах. Заслужил. А вот то, что МЕНЯ эта награда нашла… Изрядно удивился, когда слушал, как Сталин зачитывал, за что мне их вручают. «Боевик» – те два сбитых лаптежника, что – штурмовали пехотные колонны стрелкового – корпуса. Тогда еще в – мотор попали, и пришлось садиться на вынужденную прямо на дорогу. Меня еще тогда генерал Ермаков благодарил и пообещал наградить за сбитые и за сорванную штурмовку его войск. Я тогда не особо – обратил на это внимание, знал, как наша бюрократия работает, больше волновался о справке за сбитые, а тут, поди ж ты, дошла награда-то! Нашла, как – говорится, – героя…

Еще раз с удовольствием пробежав взглядом по наградам – что уж говорить, ну нравится мне смотреть на честно заслуженное – открыл новый дневник и, на миг задумавшись, начал писать о действиях дальних бомбардировщиков. Честно говоря, приходилось изрядно покопаться в голове, чтобы что-то вспомнить, так как мало интересовался этой темой, больше истребителями. Пару раз прочитал. Только для того, чтобы прикинуть, как их сбивать. Говорю же, не моя тема, теперь из-за этого мучаюсь, вспоминая.

«Ну все. Все, что помнил, написал», – подумал, убирая тетрадь в сторону.

В это время дверь отворилась, и палату проскользнула Маша, вслед за ней вошла санитарка, неся тазик с мыльной водой.

– Что, уже обед? Так я столько не съем, – со смешком предупредил я, глядя на тазик. И тут же мысленно поморщился – смех вызвал боли в груди и в ноге.

– Обед через час, а сейчас водные процедуры, – ответила Маша.

Я постоянно шутил, отвлекаясь. Мне не хотелось показывать, что мне больно.

Быстро и качественно помыв меня, женщины удалились. Прежде чем закрыть дверь, Маша сообщила:

– Вечером будем менять повязки на руке и боку.

– А гипс?

– Нет, ногу мы еще долго трогать не будем. Отдыхайте, – мило улыбнувшись, добавила она.

Хотелось по-гусарски провести рукой по усам, мол, вон я какой мужчина, но передумал из-за отсутствия оных.

«Умею я девушкам нравиться», – подумал я, после чего поморщился. Теперь можно, уже никто не видит.

После плотного обеда в мою палату вошел особист, сопровождая очередного посетителя.

«Не посетитель!» – Чтобы это понять, хватило одного взгляда. Это был майор ВВС с кобурой «маузера» на боку.

Я с интересом рассматривал визитёра, пока не обнаружил, что являюсь объектом точно такого же пристального вни-мания.

– Вячеслав, познакомься. Это майор Архипов Павел Петрович. Он и будет теперь твоим куратором, – взял слово Путилин.

– Куратор? Но я думал, со мной будет работать человек товарища Сталина.

– А я и есть тот, кто вам нужен, – произнес гость.

– Наверное, и документы у вас в порядке? – насмешливо поинтересовался я.

– Конечно, – ответил он, подходя ближе.

Подхватив дневник со стула, он убрал его на тумбочку, присев на освободившуюся мебель, закинул ногу на ногу и достал из планшета пару листов.

«М-да. Документы в порядке. Даже очень в порядке!» – ошарашенно подумал я. Теперь было понятно, почему Путилин выражал майору такое почтение.

Бумаги были очень серьезными. Теперь стало понятно, как выглядят личные порученцы товарища Сталина.

– Хм, все в порядке, – возвращая документы, кивнул я.

Путилин, как будто получив незаметный сигнал, распрощался и вышел из палаты, оставив нас одних.

– Вячеслав.

– Павел… Петрович.

Хотя майор был старше меня всего лет на десять, я обращался к нему только по имени-отчеству.

Рукопожатие было крепким, но не сильным – порученец прекрасно знал, в каком я состоянии. Несколько секунд мы изучали друг друга. При рукопожатии обнаружилось отсутствие у майора двух пальцев. Теперь стало понятно, что он делает в тылу.

– Мне бы сперва хотелось узнать, что вы обо мне знаете, – осторожно спросил я, легонько массируя раненую руку.

– Не так много, как хотелось бы. Я знаю, что ты эмигрант из Франции, сирота и прекрасный летчик, о чем свидетельствует этот мундир.

– Ага. Спортсмен, комсомолец и вообще красавец… или красавчик, – тихо пробормотал я, слушая Архипова.

– Также знаю, что ты владеешь не только французским, но и английским языком, – продолжил он, не обратив внимания на мои слова.

– Испанский еще знаю. Но так, плохонько. Все понимаю, но сказать ничего не могу, слов не хватает, – похвастался я.

– Это не было отражено в рапорте, – насторожился майор.

– Меня не спрашивали, я не сказал. Вернее, спросили: владею ли я еще иностранными языками? Я честно ответил, что нет. Я же на испанском не говорю, понимаю только.

– Хм, ясно.

– Так, ну что? Начнем?

– Давай. С чего начнем?

– С уровня квалификации. Я хочу знать ваш уровень знаний. Приступим?

– Приступим, – кивнул он.

Через час я слегка откинулся на подушку и с невольным уважением посмотрел на куратора. Его знания были обширны. Архипов знал все рода войск – ну да ему по должности положено – где-то хорошо, где-то отделался общими фразами, но главное – он был в курсе всего. Заодно выяснилось, на чем майор летал. Судя по мимике и легким движениям рук при рассказе, он был истребителем, как и я. На «ишачках».

– Водички можно? Ага, спасибо.

Вернув пустой стакан, я вытер рукой губы, подбородок и сказал, кивнув на новый дневник:

– Я тут накидал кое-что. Если это все проанализировать, то немецким тылам придет швах.

– Дальняя бомбардировочная авиации, – кивнул майор, прочитав заголовок.

– Она самая. Только у нас, в СССР, ее нет!

– Почему это? – приподнял брови Архипов, невольно отрываясь от увлекшего его чтения.

– А потому что то, что есть – это показуха, не более. Для галочки. Есть дальняя авиация – и хорошо. А то, что она не летает, так это уже другое дело. Я вроде в конце июля общался с одним кадром, он как раз был из дивизии Водопьянова, так он такого понарассказывал!..

– Старший сержант Лукьянов, я в курсе. И было это не в конце июля, а в начале августа.

«Фигасе! Ой, что-то мне плохо стало, – подумал я ошарашенно. Нет, знал, что за мной наблюдают, но чтобы так?! Это теперь что же, ни на кого невозможно будет сослаться? Ладно, с этим сержантом я действительно говорил про дальнюю авиацию, а если бы приврал? Мне же надо куда-то списывать свое всезнайство?! – Блин! Во попал! Так, успокоиться. Дыши глубже. Думай. Думай. На чем тебя могут взять? На ком ты можешь спалиться? На кого ты уже ссылался?»

Быстро пробежавшись по своим воспоминаниям, я не нашел особых проблемных участков. С Лукьяновым говорил? Говорил. С испытателями, которые перегнали к нам «МиГи» и ТА-3, болтал о новинках? Было дело. Что еще? Про моторы со старшим инженером у Таирова разговаривал? Тоже было. Про «ишачки» с механиками говорил. «Чайки»? Тоже было. Вроде про всю авиацию СССР расспрашивал, узнавал. Фу, вроде все нормально.

«А что это майор так пристально меня рассматривает? А, реакцию отслеживает. Ну получай!»

– Что-то меня в бок кольнуло, Павел Петрович. – Меня действительно бросило в пот, а гримаса и осторожное массирование болевшего места дополнили картину.

– Что-то серьезное?

– Не знаю, просто больно. Не нужно было шевелиться, и вот результат.

– Может, врача?

– Само пройдет. Было уже такое. Вы пока читайте, я немного отлежусь, как закончите, скажите, продолжим. Хорошо?

– Да, конечно.

Я откинулся на подушку и, едва касаясь бока, стал поглаживать его, прикрыв глаза.

На изучение моих записей у Архипова ушло почти полчаса. Более чем уверен, он прочитал их дважды, если не трижды.

– Кхм, Вячеслав? – вырвал меня из полудремы голос майора.

– Да?

– Откуда у тебя эти данные?

– Я хороший аналитик. А выцепить нужное зерно из рассказа не трудно. Дальше просто: составил схему и провел всесторонний анализ. Результат у вас в руках.

– М-да, честно говоря, удивил. Знаешь, Вячеслав… Я думал, встречу тут простого парня… или очень везучего парня, а тут вон оно как. М-да. Удивил. Еще есть идеи в этом направлении?

– Пока нет, если что еще будет, я допишу. Вы ведь вернете мне дневник?.. Ну тогда новый заведу. Третий будет.

– Ладно, с дальней авиацией закончили. Давай о штурмовиках. Что ты знаешь об «Илах»?

– Только слухи.

– Говори, – велел Архипов, перекидывая ногу на ногу.

– Ну что я могу сказать? Пилоты «Илов» называют их «летающими танками». Существуют одноместные варианты, по своей сути не совсем удачные. Из-за того, что на них нет бортстрелков для задней полусферы, «Илы» несут большие боевые потери…

Я, кстати, того, кто отдал приказ на одноместный вариант, к стенке бы поставил. Ведь изначально штурмовик проектировался как двухместный. Вредительский приказ. Все, что знал, сказал.

– Угу. Теперь о «Яках».

– О «Яках»? Так я на них не летал. Видел один раз тройку машин, когда возвращался, сопровождая Тарасова. На аэродроме узнал, что это и были «Яки». Они все около нас крутились, потом к себе ушли.

– Это было звено старшего лейтенанта Мальцева. Вы повстречались с ними двадцать третьего июля, – подтвердил Архипов.

Я ожидал этих слов, более того, специально подводил разговор к этому. Теперь сомнений не осталось – меня «вели» самого начала. Ну Никифоров, ну особист!

– Что ты скажешь по визуальному осмотру? Ты же видел, как они пилотировали?

– Видел…

Я быстро накидал легкий набросок «Яка». Еще бы я его не знал. Все-таки больше семидесяти часов налета.

Судя по виду Архипова, экзамен на авиаспеца мной сдан, даже с перевыполнением.

Через пару минут мы вовсю окунулись в тактику охотничьих групп и мер взаимодействия перехватчиков с наземными войсками. Что ко мне приходил Лавочкин, майор был в курсе. После обмусоливания тактики охотников и перехватчиков мы перешли к разработкам Ла-5.

Еще через час Архипов удалился, оставив меня выжатого как лимон.

«А говорили, лечиться дадут. Главное – выжить до конца лечения!» – думал я, устраиваясь поудобнее на подушке. Через десять минут принесли ужин, а еще через час меня накрыл сон без сновидений. Перед тем как свалиться в странное полузабытье, я пожаловался Елене Степановне на вечернем обходе на усиливающиеся боли в ноге.

Майор Архипов стоял навытяжку в кабинете Сталина. Два часа назад он покинул палату дважды Героя Советского Союза капитана Суворова. Получасовая встреча, на которую рассчитывал майор, внезапно вылилась в четырехчасовой затяжной разговор. Вячеслав, оказавшийся удивительно молодым парнем, имел обширные знания в авиации СССР. Что ни говори, а это время Архипов провел с пользой, ему ни разу не встречались такие всесторонне развитые собеседники.

– Я изучил ваш рапорт, товарищ Архипов. Что ВЫ лично можете сказать о товарище Суворове?

– Товарищ Сталин, знание Суворовым по тактике и стратегии использования крупных авиачастей… удивительно. Они до изумления хорошо подходят нам. Честно говоря, это прорыв в использовании боевой авиации. Суворов сразу признался мне, что это не его разработки. Насколько я знаю, во Франции была сильна теория, но…

– Он вам солгал?

– М-м-м, скорее, недоговаривал.

– Продолжайте.

Слушая Архипова, Сталин с интересом изучал записи Суворова по дальней авиации. Иногда делал пометки на полях дневника.

– …похоже, он пытался так убедить меня в этом. То есть Суворов трижды сказал: «Лучше иметь десять самолетов с радиостанциями, чем двадцать без». В начале разговора, в середине и для закрепления – в конце.

– Генерал Жигарев недавно на встрече авиаконструкторов и представителей ВВС выразился так же, – припомнил Сталин, отрываясь от дневника.

– Он озвучил Суворова, я уверен в этом. Тем более они общались в штабе дивизии Миронова.

– Что вы можете сказать о знаниях товарища Суворова в целом?

– Нужно отнестись к его идеям очень серьезно, тем более большинство наработок по сопровождению бомбардировщиков и охоте на самолеты противника прошли испытания в полках, где служил Суворов. Оба командира полка и комдив в восторге. Это все отражено в рапортах, отправленных генералу Жигареву. Некоторые идеи Суворова уже используются в истребительной, бомбардировочной и штурмовой авиации. Написаны методички по тактике применения истребителей для авиационных училищ. Переписываются уставы…

– Я знаю. Читал рапорт товарища Жигарева и полностью с ним согласен. Реорганизация ВВС нужна нам. Первые дни войны показали большие бреши в умении использовать авиацию. Что вы думаете о выводах товарища Суворова, что авиация должна быть отдельным родом войск?

– Правильное решение, товарищ Сталин. Многие общевойсковые командиры просто не знают и не умеют использовать авиацию. Именно из-за этого мы несем большие потери. Я говорил с Суворовым на эту тему – вернее, это он начал – и согласен с ним. Что стрелковые, танковые и авиационные части должны быть отдельными родами войск, которыми командует комфронта. У них свои штабы, разведка, тылы и линейные части, которые они используют. Важно, конечно, взаимодействие, но за три месяца войны никаких успехов на этом попроще мы так и не достигли.

– Я понял вас, товарищ Архипов, обдумаю и приму решение. А теперь продолжим…

– Ну пожалуйста, прошу вас! – умоляюще сложив руки на груди, просила главврача невысокая красивая девушка.

– Дарья, я повторяю: это невозможно! К нему вообще запрещен доступ.

– Но я люблю его! – выкрикнула просительница.

Видимо, этот крик души пронял главврача. Вздохнув, она встала из-за стола и, подойдя к девушке, обняла ее:

– Нельзя к нему. Тяжелый он.

Всхлипывая, Дарья уткнулась в грудь Елены Степановны:

– А если его уведет кто? Он такой красивы-ы-ый.

– А ну успокойся! Не одна ты – это так. Тут уже тридцать посетительниц приходили, справлялись о здоровье Суворова. Одних писем пришло два мешка, они сейчас у завхоза. Но ты крепись, Дарья, верь. А сейчас к нему нельзя, действительно нельзя.

В это время дверь кабинета распахнулась, и внутрь ворвалась медсестра Маша.

– Елена Степановна, у Вячеслава опять кризис! – выкрикнула она.

– Дарья, подожди меня здесь, – быстро сказала главврач и бегом отправилась вслед за Машей.

Совещание подходило к концу, когда в кабинет Сталина вошел Поскребышев и что-то прошептал на ухо Верховному. Ни своим видом, ни мимикой не показал Иосиф Виссарионович, как воспринял свежую новость. Генералы и маршалы, стоявшие у большой карты Советского Союза, тоже никак не показали своего интереса, продолжив, как только секретарь вышел, обсуждение последнего прорыва немцев под Киевом. Сейчас прорыв был локализован, и фронт практически стабилизировался, но последние пять дней были довольно тяжелы для Генштаба, ощутившего гнев Верховного.

– Что вы скажете, товарищ Жуков?

– Выдохлись немцы, товарищ Сталин, не те уже, что были в июне-июле. Да и мы учимся воевать. Бьем немцев.

– Так почему мы еще отступаем? Пятимся? Почему, товарищ Жуков?

– Опыта маловато, чтобы гнать их назад, товарищ Сталин.

– А когда мы этот опыт наработаем? Когда мы перестанем пятиться и ударим?

– Скоро, товарищ Сталин, – вытянулся генерал Жуков.

– А вот товарищ Суворов, дважды Герой Светского Союза, летчик-ас, считает, что мы такой опыт наберем только через два года. Как вы считаете?

Генералы и маршалы молчали, они были согласны со словами Суворова. Войска еще не готовы к наступлению. Мало того – к обороне они тоже были не готовы. Некоторые удивленно переглянулись, недоумевая, с какого боку тут известный летчик, что хотел этим сказать Сталин?

После окончания совещания, когда командиры удалились, в кабинет прошел майор Архипов.

– Есть новости, товарищ Архипов?

– Да, товарищ Сталин. Лавочкин уже закончил с проектированием нового истребителя. Завтра они начинают сборку в цехе КБ.

– Что вы думаете о новой машине?

– Пока не знаю, товарищ Сталин. Что-то конкретно можно сказать только после испытаний.

– Как только они пройдут, доклад об испытаниях ко мне немедленно.

– Будет сделано, товарищ Сталин.

– Хорошо. Вернемся к подразделению товарища Водопьянова. Что сообщает штаб части?

– К ним прикрепили пилотов Аэрофлота для обучения ориентированию, сейчас проводится усиленная тренировка личного состава…

Через полчаса, когда майор направился к выходу из кабинета, его догнал вопрос Сталина:

– Что там с товарищем Суворовым?

– Он продолжает находиться без сознания, товарищ Сталин, хотя главврач сообщила, что кризис миновал. Они обнаружили очаг заражения и вычистили рану.

– Сообщите мне, когда товарищ Суворов придет в себя, – велел Верховный.

Через час Архипов был в больнице.

– Что у вас? – спросил он у сержанта Путилина, который встречал его у входа.

– Рецидив. Снова: «Прикрой, атакую!» – ответил особист, бросая бычок в урну.

– Значит, сегодня снова бредил?

– Да. Как только поднялась температура, его изолировали, вокруг снова врачи закружили.

– Что Власова говорит?

– Шансы выжить минимальны, он и так за эти три дня много сил истратил, борясь с болезнью. В общем, сердце может не выдержать.

– Понятно… О, как раз Елена Степановна идет! Сейчас узнаем, что там.

Оба командира направились к спешащей в свой кабинет главврачу.

– Здравствуйте, товарищ Власова. Что с Суворовым? – спросил майор.

– В порядке он. Приступ миновал. Даже глаза открывал, в потолок смотрел, а это очень хороший симптом, поверьте мне, – ответила главврач, снимая маску. Потом, вытерев мокрый лоб рукавом, спросила: – Надеюсь, посетителей к больному нет? Я вас сразу предупреждаю, десять дней к Суворову доступ, кроме медперсонала, БУДЕТ ЗАКРЫТ!

Проводив глазами скрывшуюся в своем кабинете женщину, Путилин с Архиповым переглянулись.

– А ведь сегодня должна была состояться встреча Вячеслава с корреспондентами, – вздохнул майор.

– Перенесли?

– Да, объяснили ситуацию и перенесли на две недели. Даже иностранные журналисты не возмущались. Понимают, в чем дело.

С трудом открыв глаза, я посмотрел на такой знакомый и родной потолок. Даже трещина на нем была рада моему возвращению, раз умудрилась удлиниться.

Попытка пошевелиться ни к чему не привела, кроме сильной слабости, бросившей меня в новую пучину беспамятства. Проще говоря, я снова вырубился.

Второй раз я очнулся от лютой жажды. Громко сглотнув, открыл глаза и успел увидеть руку с медицинской поилкой. Через секунду меня немного приподняли и приложили к губам носик поилки. Живительная влага, как бушующий водопад, полилась не только в меня, смывая пустыню Сахару, но и потекла по подбородку, капая на больничную пижаму. Перед глазами появилось лицо моей спасительницы, оказавшейся – медсестрой – Машей.

– Ну что, Сева, с возвращением?

Громко сглотнув, я хрипло ответил:

– Да… Выиграл все-таки…

Слова приходилось проталкивать в горло, настолько оно казалось сухим и жестким, как наждачная бумага. Несколько глотков не спасли меня от засухи.

Заметив мой взгляд в сторону поилки, Маша снова дала воды и, как только я закончил пить, сразу же спросила:

– Что выиграли?

Судя по ее виду, пока не расскажу, не отстанет. Поэтому прочистил горло, проверяя, в каком оно сейчас состоянии, и ответил:

– Я с Богом в карты играл… – и многозначительно замолчал.

Маша явно собралась вытряхивать из меня подробности вместе с душой, но не успела – в палату вошла мой лечащий врач.

– Здравствуйте, Елена Степановна.

– Вячеслав? Очнулся, значит.

– Елена Степановна, больной очнулся час назад, но почти сразу потерял сознание. Второй раз – десять минут назад. У больного была сильная жажда, и я напоила его водой! – затараторила медсестра, повернувшись к ней.

– Хорошо. Количество? – Доктор подошла ко мне и сняла стетоскоп.

– Сперва сто миллилитров воды, потом сто пятьдесят.

– Хорошо, пока достаточно. Через час еще двести миллилитров. Дальше без нормы, сколько захочет, – велела врач.

– Ясно.

– Как себя чувствуешь? – уже у меня спросила Елена Степановна.

– Сильная слабость. Легкая боль в ноге. Бок и рука вроде в норме. Что со мной было?

– Воспаление. Хирурги вскрыли твою рану на ноге и обнаружили в ней гной, мешающий работать крово-обращению.

– Понятно. А сколько я был без сознания?

– Трое суток.

– Ого!

– Так! Больной! Не мешайте мне!.. Дыши… Не дыши… Все, можешь дышать… Хрипов в легких нет, – продиктовала она Маше, записавшей это в мою историю болезни.

В течение получаса меня тщательно осматривали, щупали и переворачивали.

– Больной. В течение десяти суток вход к вам будет закрыт. Пока я не дам разрешение, никто, кроме медперсонала, к вам не войдет, – сообщила мне Елена Степановна.

– Лечиться так лечиться. А когда кушать можно будет?

– Уже можно. Сейчас распоряжусь, и тебе принесут ужин. У нас вечер на дворе, – выходя, сообщила врач.

– Спасибо, – успел пробормотать я.

– Сейчас назначения унесу и вернусь. Жду твоего рассказа, – сообщила Маша и быстро скрылась за дверью.

Я уже успел объяснить всем, кто работает в моей палате и кому сюда есть доступ, что не надо называть меня дважды Героем Советского Союза, как они сперва делали, а можно на ты и по имени. Было трудно, но справился.

Вернувшись, Маша еще раз дала мне воды и стала требовать продолжения истории.

– Интересно? Ну слушай. Значит, дело было так: лежу я, и вдруг в палате появился сияющий ярким светом тоннель и меня начало возносить в него. Как будто засосало. Потом хлопок – и я на небесах.

– Ох! – изумленно выдохнула медсестра, еще больше округлив глаза.

То, что она известная в госпитале сплетница, я прекрасно знал, так что легкая шутка, думал, совсем не повредит. Да и скучно мне было. За основу взял сюжет какого-то мультика, уж не помню, какого. Главное, там было про рай.

– В общем, оказался я на небесах, а там – очередь! Длинная-я-я… И кого в ней только нет: и простые люди, и военные, и красноармейцы, и гитлеровцы, и… Всякие, в общем. И тянется эта очередь к воротам! К большим таким, огромным воротам. И кто новый появляется, сразу в эту очередь становится. Ну я посмотрел и тоже встал. За каким-то моряком. Капитан-лейтенантом. Стоял-стоял, а потом очередь подошла – и я перед каким-то дядькой очутился…

Говорил я с удовольствием, до мельчайших подробностей рассказывая все, что со мной «происходило».

– Так вот этот хранитель ищет меня в книге, ищет, а меня там нет.

– Как это нет?! – изумилась Маша.

– Я то же самое спросил… и с таким же выражением лица, как у тебя. Оказалось, я не умер, но раз находился на небесах, то был под юрисдикцией Бога. То есть отпустить они меня не могли, полномочий не хватало, это решал сам Бог… Попить можно?

– Да, конечно.

В очередной раз напившись, я снова откинулся на подушку, переждал приступ слабости и продолжил свой рассказ:

– Хранитель выдал мне временный пропуск и пропустил в рай.

– Ох, и как там?

– До старости доживешь – там увидишь! Не отвлекай!

– Все-все! Больше не буду.

Я продолжил рассказывать, как попал на территорию рая и стал искать Бога. Как встречался с разными знаменитыми личностями. С Пушкиным, Наполеоном, Кутузовым, Клеопатрой, Жанной д’Арк и… э-э-э… Анной Карениной. Пока не нашел самого Бога, который находился на своеобразном Олимпе.

– Поднимаюсь по ступенькам в большую беседку, а он там со своими товарищами чай пьет… Индийский.

– А что за товарищи?

– А я почем знаю?! Михаилы там всякие, Петры… Не отвлекай! В общем, подошел я к нему и говорю: так, мол, и так, попал к вам случайно, возвращайте меня назад. Тот ни в какую. Раз у нас, говорит, значит, все, навсегда.

Я ему: «Как так? Верните меня!»

А он мне: «Хочешь, тебя Хранителем сделаю? Там одни летчики, асы?»

Я спрашиваю: «Немцы есть?»

Бог ответил: «Есть».

Я ему: «На хрен! Возвращай меня назад!»

Он в ответ: «Ну не могу я, понимаешь? Есть только один способ…»

Я: «Какой?»

Бог: «Выиграешь у меня в карты – отпущу, даже благо-словлю».

Я: «Хорошо. Только я в карты плохо играю».

В общем, сели мы за стол, и Бог стал тасовать карты. Хранители, архангелы, ангелы, купидоны, черти… Нет чертей?! Да? Ну, значит, ошибся. Собрались они вокруг нас и наблюдают. Бог сдал по три карты, сидим прикидываем. Вижу, у меня девятнадцать, еще пару, и будет очко. Думаю, взять еще одну карту или нет? Тут мне пришла идея, и я говорю Богу: «Благословите меня».

Тот машинально благословил. Взял я еще одну карту, а там валет. Очко у меня стало. Тут треск, шум, и я очнулся в палате. Выполнил он свое слово.

– Вы что? С Богом в очко играли?! – изумилась Маша.

«Машенька, ну не надо быть такой доверчивой!» – подумал я и тут увидел смешинку в глазах медсестры.

– Не поверила, значит. Плохой из меня рассказчик, – прошептал я грустно, услышав хихиканье девчонки.

В это время дверь отворилась, и в палату вошла санитарка с подносом в руках.

– Дарья?! – озадаченно спросил я санитарку, у которой было такое знакомое лицо дочери комдива.

– Да? – весело спросила она, положив на освободившийся стул поднос.

– Что ты тут делаешь?

Поймав ее взгляд, увидел испуг, близкий к панике. Однако ее выручила Маша:

– Дарья – доброволец. Устроилась к нам санитаркой.

– А что, работа корреспондента уже не прельщает?

– Я… – начала генеральская дочка и беспомощно посмотрела на Машу.

– Она сама решает, где ей быть. Ты ужинать будешь?

– Конечно! – возмутился я таким вопросом. – Давайте, кормите.

Понять, почему тут появилась Миронова, было нетрудно. Стоило увидеть, как она смотрела на меня. Взглядов в свое время я ловил немало и знал, что они означают. Влюбилась девушка. Тяжело вздохнув, открыл рот и принял первую ложку с кашей.

Эти десять дней карантина пролетели… вернее, проползли со скоростью черепахи. Скука, вот главная болезнь в этих стенах… Были бы со мной в палате другие больные, с которыми можно и нужно поболтать, так нет, один в вип-палате лежу. Скука. Нет, конечно, немного спасали письма моих поклонников, но и они скоро приелись. Большинство писали одно и то же. Но имелись и приятные моменты нахождения в одиночке. С Дарьей мы по-дружились. Не так близко, как мне хотелось бы – все-таки мужское начало давало о себе знать, – но из-за ранений я пока не был готов к более тесным отношениям, да и девушка явно не торопила постельный этап, просто узнавая меня как человека. Ну физиологически это было нетрудно, утки приносила и выносила она. Да и подкладывала тоже она. А это, как-никак, быстро помогает налаживать отношения. Никогда бы не подумал, что со мной случится подобное.

– Ну что, Сев, готов к труду и обороне? – в один прекрасный день спросил входящий в палату Путилин, отвлекая меня от раздумий.

– Всегда готов! – отсалютовал я, сидя на кровати.

Мне уже два дня разрешали садиться, давая отдохнуть телу.

– Через час будут корреспонденты, ты ничего не забыл?

– Все инструкции заучил от корки до корки. А Архипов где?

– Сейчас будет. А пока давай повторим все, что ты запомнил…

Я с интересом наблюдал за входящими в палату людьми, здороваясь с ними. Среди одиннадцати мужчин выделялась одна девушка с осиной талией, изящной фигуркой и притягательными обводами, вошедшая в сопровождении Архипова и еще одного мужчины – явно иностранца, наши так не одевались.