Текст книги "Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя"

Несколько секунд разглядывал капитана, стоявшего за левым плечом полковника Миронова. Это был тот самый командир, что я видел в беседке, когда прибыл к генералу. Что-то в его лице было знакомое, но я никак не мог вспомнить.

Продолжая пристально рассматривать фото, краем сознания зацепил в памяти когда-то прочитанное, как вдруг в палату вошла санитарка с подносом. Время обеда.

Воспоминание как появилось, так и исчезло, испуганное приходом Марьи Петровны. С легкой досадой бросив газету на стул, я принялся за еду.

Проводив взглядом уходящую с грязной посудой санитарку, почувствовал, что упустил что-то важное, но сколько в дальнейшем ни смотрел на фото, так ничего и не вспомнил.

Уполномоченный особого отдела сержант госбезопасности Путилин Александр Яковлевич готовился к приему военной и гражданской прессы. Суворов, очнувшийся вчера, выразил полную готовность к освещению своего беспрецедентного подвига. Даже сержант, относившийся к подобным сообщениям довольно скептически, видел, что на это раз пресса не лгала, не преувеличила. Парень действительно герой и гениальный летчик, как писали о нем в газетах. Еще раз просмотрев лист с фамилиями приглашенных корреспондентов, Путилин снял трубку, но сказать ничего не успел, в дверь кто-то осторожно поскребся. Так делал только один человек, и Путилин знал кто:

– Войдите!

В кабинет сержанта проскользнула его осведомитель.

– Что, Мария?

– Опять он пришел! – округлив глаза, сказала санитарка.

Подхватив фуражку, особист вывел девушку в коридор и, заперев дверь, поспешил к кабинету главврача. Он знал, где найдет посетителя.

Молодой лейтенант авиации, что сидел, закинув ногу на ногу, в кабинете, ничем не привлекал к себе внимания. Самый обычный командир, которых много в нашей – армии.

– …и когда его можно будет навестить? – спросил летчик, продолжая разговор.

– Сейчас он под полным обследованием, но думаю, завтра, если все будет нормально, я разрешу посещения.

В это время без стука вошел местный особист. Было видно, что они с лейтенантом хорошо знакомы, так как пожали друг другу руки, как старые приятели.

– Елена Степановна, вы не оставите нас? Нам нужно поговорить наедине.

– Конечно, у меня как раз обход на втором этаже, – ответила главврач.

Как только женщина вышла, Путилин спросил:

– Ты опять насчет Суворова?

– Сам же прекрасно знаешь, чего спрашиваешь? – пожал плечами лейтенант.

– Зачем он тебе?

– Санька. Учеба у Мастера – это ТО, ЧТО МНЕ НАДО! Понимаешь? Это шанс, и я его не упущу. Хочу пробиться к нему в подразделение.

– Ох, Степа, Степа, что-то ты темнишь. Кстати, а где Василий? Это ведь его была идея?

– Его… Вызвали Васю. Летчиком-инспектором при Главном штабе ВВС назначали. Убыл по месту службы. Сердился очень, что не дождался.

– А ты?

– Переучиваюсь на новый тип самолета, – объяснил Степан.

– Вижу, как переучиваешься… Зачем хоть Вячеслава видеть хочешь?

– Познакомиться сперва хочу, вдруг не понравимся друг другу.

– Не советую я тебе к нему в часть идти. Не, не советую, – задумчиво покачал головой Путилин.

– Что так? – прищурился летчик.

– Подомнет он тебя. Я с ним полчаса общался. Лидер он, как есть подомнет. То еще… чудо.

– Думаешь? – без особого удивления спросил лейтенант.

– Сам увидишь, – отмахнулся особист.

Степан Микоян насмешливо посмотрел на собеседника, легкая ироничная улыбка мелькнула на его губах.

– Когда его можно увидеть? – спросил он.

– Да прямо сейчас, у меня как раз с ним встреча. Нужно обговорить кое-что. Заодно и познакомлю. Приглядишься.

Они вместе вышли из кабинета. Подойдя к палате Суворова, Путилин, открыв дверь, вошел первым, немного помедлив, вслед за ним зашел и Степан.

– Здравствуй, Вячеслав, как себя чувствуешь? – спросил сержант.

– Как будто меня изнасиловала трехсоткилограммовая красотка. Переломы, боль во всем теле, и некоторое сомнение, было или не было, – услышал Степан бодро-веселый голос.

Войдя в палату, он встретился взглядом с ярко-голубыми глазами молодого паренька, который без всякого смущения разглядывал его.

Я с любопытством рассматривал зашедшего вслед за Путилиным парня. Судя по знакам различия, видневшимся из-под накинутого на плечи больничного халата, гость был таким же лейтенантом авиации. Похоже, восточных кровей. Плохо в этом разбираюсь, но вроде армянин – нос с головой выдавал его. Ничего так, довольно приятное лицо.

– Познакомься, Вячеслав. Это лейтенант Степан Микоян. Он хочет с тобой пообщаться. Перенять, так сказать, твой опыт, – представил его особист, усаживаясь рядом с моей кроватью. Достав блокнот, он нашел нужную страницу и, бросив на меня быстрый взгляд, принялся просматривать записи.

– Руки, я думаю, пожимать друг другу не будем. Я сейчас не в форме, – сказал я, кивнув.

– Хорошо, – согласился лейтенант. Удивительно, но он явно волновался.

Тут слово взял особист:

– Кхм. Вячеслав, давай пока начнем с посещений. Елена Степановна их одобрила, но только через неделю. Так что десятого сентября у нас начнутся встречи. Вообще-то, этим должны заниматься другие люди, но поручили мне.

– А что, уже список посещений есть? – искренне удивился я.

– Вячеслав, ты теперь известный человек в стране. Зачитать? – с легкой улыбкой спросил сержант.

– Давай. Ничего, что я на ты?

– Нормально. Значит, так: московские пионеры решили присвоить одной из дружин имя летчика Дважды Героя Советского Союза лейтенанта Вячеслава Суворова и принять его в почетные члены. Они записаны на двенадцатое сентября.

– Членом меня еще никто не объявлял, тем более почетным! – ошарашенно пробормотал я.

Хмыкнув, Путилин продолжил:

– Также подали заявку на встречу ряд известных авиаконструкторов: Лавочкин, Петляков, Гудков, Яковлев… Ну это пока в сторону. Ходить ты не можешь. Список встреч сразу согласуем или потом?

– Давай потом. Сейчас я немного не в себе. Такие новости… Подождите! А как пионеры приняли меня в дружину, если я еще не Дважды Герой?

– Во-первых, известие о твоем награждении уже прошло в массы. Во-вторых… узнаешь позже.

– Награждать будут? – с хитринкой спросил я.

– Ну раз ты понял, то да, решили награждать тебя прямо в палате. Мне пока подробности не известны, просто предупредили. Продолжим: пресса дала заявку на встречу с тобой. Дали несколько, но мы решили свести их в одну, чтобы не загружать тебя.

– Их тоже через неделю?

– Нет, на этот раз нет. Приказ сверху – как можно быстрее дать статью о тебе в газету. Немцы в своих газетах вопят, что сбили тебя. Что ты погиб. Нужно дать опровержение. Приготовься, среди корреспондентов будут и иностранные.

– Понятно. Речь мне приготовили?

– Готовят, но тут нужны и твои мысли тоже. Я вечером зайду, запишем. Вопросы еще есть?

– Есть и немало. Но я пока сформулирую их, вечером поговорим, – ответил я, бросив быстрый взгляд на Степана.

– Хорошо. Степан, у тебя вопросы к Вячеславу будут?

– Будут, – ответил Микоян.

Проводив взглядом выходивших из палаты гостей, я откинулся на подушку. Степан мне понравился, довольно эрудированный пацан, приятно было с ним поговорить. Взяв с тумбочки часы, посмотрел на время.

«Ничего себе! Это что, мы со Степкой два часа проговорили?!»

В это время дверь в палату отворилась, и заглянула медсестра – узнать о моем самочувствии. Что мне нравилось, так это что обо мне заботились. Та же дежурная каждые два часа заходила и проверяла меня. Вот и сейчас, забрав градусник и сообщив, что через час начнутся процедуры, то есть уколы, вышла.

Со Степаном за время разговора мы довольно быстро скорешились, так что он теперь называл меня Севкой, а я его Степкой. За все время нашей беседы, в которой он был внимательным слушателем, мы успели немного узнать друг друга. Сидевший в стороне Путилин с интересом наблюдал за нами. Что мне понравилось в Степке, так это то, что в основном все вопросы были в тему.

За время нашего общения я выяснил, почему он пришел ко мне. Оказалось, его направили ко мне из центра переподготовки, где он переучивался на Як-1 – уговорить читать лекции по методике воздушного боя и боевому пилотированию. Что ж, я не против, но только после того, как хотя бы начну передвигаться.

В конце беседы он смущенно попросил принять его в мое подразделение и обучить боевому пилотированию. Вопрос меня озадачил, что я и сказал:

– В принципе я не против, только это надо обращаться не ко мне, а к командованию, чтобы тебя направили в полк, где я служу.

Степан заверил меня, что это не проблема, главное – моё согласие учить его.

После ужина я взял свежую газету, принесенную медсестрой, и стал с интересом изучать новости с фронтов. На первой странице была маленькая фотография командира, который поднимал в атаку своих бойцов. Снимали снизу, из окопа. Фотограф был мастер своего дела. Фотография передавала тот накал страстей, которые присутствуют в подобных случаях. Я ходил в атаку. В одну, но ходил. Так что могу с уверенностью сказать – это не инсценировка где-нибудь в тылу. Корреспондент действительно находился в первой линии – слишком неоднозначно выражала чувства спина командира, который держал в руке ТТ и взмахом звал своих бойцов следовать за собой. Даже куст минометного разрыва неподалеку так не привлекал внимания, как этот парень в форме лейтенанта.

– Кто написал статью? И вообще, про что она? – пробормотал я, взглядом ища в конце фамилию корреспондента. – Оп-па!

Фамилия была знакомая. Это был тот самый старший политрук, что фотографировал меня в первый день знакомства с полком Никитина, когда я стоял на крыле своего «ястребка» после боя с двумя «мессерами». Сомнений не было, это был он. Даже инициалы совпадали.

С интересом углубившись в чтение, понял, что речь идёт о бое одной из рот Западного фронта. Написано было интересно. Можно даже сказать, очень. Фантазия у меня буйная, этот бой как будто встал перед глазами. Так что потратил я на эту статью почти час, то вчитываясь в текст, то воображая картины сражения…

В итоге маршевая рота под командованием лейтенанта Горелых, причём не кадрового, а из запасников, сумела задержать прорвавшихся немцев на полтора дня! До подхода дивизии из резерва. Уничтожив при этом больше десятка танков, множество грузовиков и просто огромное количество гитлеровцев!

Конечно, и потери оказались большими. От роты и приданной ей сорокапятки с расчётом осталось чуть больше сорока человек, но сам командир выжил. И именно на последней позиции его разыскал корреспондент.

Заканчивалась статья коротким сообщением о гибели лейтенанта Горелых в следующем бою. В котором как раз и сделана была эта фотография…

– …слав? Спишь?

Открыв глаза, посмотрел на склонившегося надо мной особиста и спросил, случайно стряхнув с груди газету:

– Я что уснул?

– Похоже, что так, – согласился со мной Путилин, поднимая ее с пола.

– Странный сон, – сказал я, припомнив ускользающие видения.

– Расскажешь? – Сержант положил газету на тумбочку, пододвинув стул, уселся на него и приготовил блокнот и карандаш.

– Почему нет? Заглавие, – кивнул я на газету.

Особист поднял ее, бросил быстрый взгляд на фото и вопросительно посмотрел на меня.

– Вот там я и был.

– Как это?

– Как бы объяснить… Ум-м. У меня было такое впечатление… Да, как в кино, только все по-настоящему. Ревущие танки, горящие деревья, стрельба… Похоже все.

– А, это у тебя просто фантазия хорошая. Бывает, – отмахнулся Путилин, сразу потеряв интерес к моему сну. Видимо, подобное он слышал не раз.

– Бывает, – согласился я. Сны у меня действительно выразительные. – Лейтенанта только жалко.

– Если бы он не поднял в контратаку батальон, немцы бы ворвались в окопы, а это еще хуже. Тут они их отбросили, а то, что Горелых в ней погиб, так это судьба, – спокойно ответил особист. Видимо, он действительно читал эту статью.

– Все равно жалко. Таких людей теряем. Как он засады устраивал, а?

– Судьба… Героя вот посмертно получил. Ну что, приступим?

– Это да. Приступим… У меня тут вопрос образовался, даже не вопрос, а просьба.

– Говори.

– Я не успел прочитать газету, уснул на этой статье; что творится на фронтах? Мы остановили немцев?

– Кхм. М-да. Ну, слушай. – Устроившись на стуле поудобнее, сержант посмотрел на меня и начал рассказывать последние новости на фронтах: – Отступаем мы. Что тут говорить, сам недавно с фронта, знаешь, как там. За эти дни, что ты был без сознания, немцы сделали несколько крупных прорывов – разведка прощелкала – окружая наши войска. Один на Украине к Киеву, но были отброшены фланговым ударом резервной армии. Говорят, она вся полегла, но дала время не только начать отводить войска – товарищ Сталин отдал приказ, – но и занять оборону, пока они отходят. Те части, что стояли в обороне, практически полностью полегли, но наши отошли. Сейчас Киев в руках немцев.

– Отбивать обратно будут?

– Вряд ли. Там сейчас неразбериха. У меня друг оттуда только что приехал, рассказывал. Везде как будто слоеный пирог. Пока все нормализуется, сколько времени пройдет. Главное, фронт держат.

– А в Белоруссии что? – спросил я, принимая информацию к сведению. Насколько мне было известно, в моей реальности Киев захватили несколько позже. В двадцатых числах сентября. Видимо, тут сыграло роль то, что Сталин все-таки дал приказ отвести войска. Судя по виду Путилина, вышли не все, далеко не все. Вряд ли много больше половины.

– Тоже отступаем понемногу, но не так, как на Украине, там немцы делают гигантские шаги вперед.

– Понятно. Ладно, давайте по посещениям. С кого начнем? – спросил я.

– С авиаконструкторов.

– Хорошо.

– Так, Яковлев сам приезжать отказывается, велел привезти тебя к нему, когда начнешь ходить.

– Да пошел он тогда! Надо – приедет. Это я ему нужен, а не он мне. Что с остальными?

То, что у Яковлева барские замашки, я слышал еще в свое время. Общаться с подобными людьми мне приходилось постоянно, и тут их видеть не то что не мог, а просто не хотел. Надо – придет, не надо… на х… я его видел.

– Лавочкин очень хочет с вами пообщаться. Просто рвется… – продолжил особист, но был прерван мною.

– О как? Знаете, а вот с ним я бы встретился. Это можно организовать?

– Да, он сейчас в Москве. Когда его записать?

– На вчера, – коротко ответил я, получив в ответ внимательно-оценивающий взгляд Путилина.

– Понятно. Тогда завтра в девять утра. У тебя как раз заканчиваются процедуры, да и Елена Степановна уже осмотрит, вот я его и проведу.

– Это все хорошо, но мне нужен мой дневник. Он с вещами? – спросил я и по лицу сержанта понял, что ляпнул глупость.

– Нет, конечно. Твой дневник теперь считается документом особой важности, он опечатан, лежит у меня в сейфе.

– Вот и его прихватите. Нужно будет много что продемонстрировать Семену Алексеевичу.

– Ты его знаешь?! – удивился особист.

– Просто слышал. Что там дальше?

– Так… Гудков подал заявку. Его сейчас нет в Москве, вернется через десять дней.

– Вот как вернется, так и встретимся.

– Петляков тоже заинтересовался тобой. Но он в Москве только через месяц появится. Где-то на одном из эвакуированных заводов работает.

– Понятно. Как вернется, так и поговорим, – ответил я так же, как и в случае с Гудковым.

– Пионеры… Пресса… Насчет них пока ничего нет. Нужно дождаться получения разрешения на встречу. А пока давай обсудим, что будем делать с твоей будущей речью. Мне должны были привезти пробный набросок, но не привезли, так что давай своими словами. Я тут накидал возможные вопросы, так что давай буду задавать, а ты на них отвечать. Согласен?

– Конечно, – ответил я, пожимая плечами и морщась от вспышки боли в боку. Рука меня не тревожила.

Ночь прошла спокойно. Кошмары на этот раз не мучили. После осмотра и всех процедур я лежал на здоровом боку и уже без особого интереса читал опостылевшую на второй день газету.

«Блин, кроссворда нет… И сканворда… Даже занюханного ключворда нет!»

Только я отложил газету в сторону, как после стука отворилась дверь и Путилин пропустил в палату моложавого мужчину средних лет в полувоенном френче. Я только потом узнал, что такие носили в тылу гражданские начальники. Почему в нем был Лавочкин, не знаю. Видимо, накинул то, что было. В руках сержант держал запечатанный конверт с грифом «совершенно секретно».

– Здравствуйте, Семен Алексеевич. Привет, Сань. Присаживайтесь, – указал на стоящий рядом с кроватью стул.

– Здравствуй, Вячеслав, – ответил Лавочкин, с интересом рассматривая меня.

– Вы меня так пристально разглядываете…

– Извини, просто я впервые разговариваю с летчиком, который так воевал на моей машине.

– Да-а. «ЛаГГ», сколько раз он выручал меня из казалось бы безвыходных ситуаций…

– Вам так понравилась моя машина? – обрадованно спросил конструктор.

– В общем-то нет! – твердо сказал я, глядя Лавочкину прямо в глаза.

Мои слова Семёна Алексеевича не удивили, это было видно. Похоже, все болячки «ЛаГГа» он знал не хуже меня. Ещё было видно – ему приятно, что самый результативный летчик Союза летает на его машине. И при всём при том конструктор никоим образом не показал, что неприятно удивился моему отзыву. Молоток. Хорошо держит удар.

– Я думаю, вы сами знаете, что с «ЛаГГом» не так. Не так ли?

– Вы не ошиблись, Вячеслав. Детских болезней у него много, – согласился со мной Лавочкин.

Уважаю. Не знаю, может, он ожидал всяческих восторгов в адрес своего детища, но, похоже, своими словами я только подтвердил его мысли.

– Вот о них мне бы и хотелось поговорить. Думаю, я когда-нибудь выйду из госпиталя, и мне бы хотелось сесть на НОВУЮ СЕРИЙНУЮ машину.

– Я так понимаю, Вячеслав, вы хотите мне что-то предложить? – чуть подался ко мне Лавочкин.

– Много что. Только боюсь, как бы нам дня не хватило. Товарищ сержант госбезопасности, я могу получить свой дневник? – официально обратился я к особисту.

Путилин, который, присев в уголке, с интересом слушал наш разговор, встал и, подойдя, вскрыл пакет. Получив дневник в руки, я стал быстро его листать.

– Вот, – сказал, открыв нужную страницу.

– Что это? Он немного похож на «ЛаГГ», – пробормотал конструктор, с большим увлечением рассматривая рисунок Ла-5.

– Вообще-то это и есть «ЛаГГ», только с мотором воздушного охлаждения.

– У него большой капот. Будет сильное воздушное сопротивление, – пробормотал Лавочкин, на глаз прикидывая конструктивные недостатки.

– Это легко компенсируется мощью двигателя.

– Двигатель… Проблема только в двигателе, – хмыкнул Семён Алексеевич, посмотрев на меня. – Точнее, в том, что его негде взять.

– У меня в июле был разговор с одним перегонщиком – они нам новую технику перегнали – вот он рассказал про моторы воздушного охлаждения, которыми завалены склады. Я этим заинтересовался, оказалось, они стоят на СУ-2…

– М-82А, – кивнул конструктор.

– Да, мне приходилось сталкивался с ними, так что ТТХ и размер мотора я знаю. Пришлось изрядно поработать головой, пока не получился этот набросок.

– Машина потяжелеет, – с сомнением сказал Лавочкин, вернувшись к разглядыванию рисунка.

– Мощь двигателя это компенсирует. А то, что он большой… Видите, какие там фальшборта? Тем более этот мотор вам в плюс: никто из других конструкторов ими не интересуются. Весь запас ваш.

– Не все. Гудков на свой прототип такой поставил. Не знаю, что у него получится, – едва поморщился конструктор, говоря о своем знакомом-конкуренте.

– Да?.. Не знал. Думаю, вам лучше объединиться. Сейчас война, главное – это помощь нашим войскам, и первоклассный перехватчик нам не помешает. Ссоры и единоличие тут неуместно.

– Я подумаю над этим, – кивнул Семён Алексеевич. Судя по его виду, он собирался вырвать листок с рисунком и забрать его с собой.

– Давайте я вам распишу его ТТХ и предназначение?

После кивка конструктора я откинулся на подушку и, мазнув взглядом по Путилину, который с огромным интересом продолжал прислушиваться, начал говорить:

– По идее это перехватчик…

Обедали мы втроём, но даже во время еды жаркий спор между мной и Лавочкиным не стихал, доходя до криков. Крики были с моей стороны, Семён же Алексеевич оказался удивительно тактичным человеком и не повышал голос даже в самый накал беседы.

Я знал все болячки будущего Ла-5 и старательно подсказывал или прямо говорил, где могли быть дефекты. Специально для Путилина в некоторых моментах уступал, говоря: «Вам виднее, Семен Алексеевич, все-таки это вы авиаконструктор».

В общем, мы проговорили до семи вечера, в конце придя к компромиссу. Я в душе радовался: все, что знал, все передал Семену Алексеевичу и теперь надеюсь, что этот довольно неплохой истребитель появится у нас раньше, гораздо раньше. Главное, добился всего, что хотел. Указал на детские болезни самолета, подсказал, как их «вылечить», и пообещал при любой возможности, поддержать его. Я не знаю, кто придет ко мне награждать, но попробую договориться о встрече с компетентными людьми, которые могли помочь в дальнейшей судьбе истребителя.

Пожав мне руку, Лавочкин вслед за уставшим особистом вышел из палаты, прижимая к груди несколько листков. Он все-таки выпросил у меня рисунок. Я не возражал: изображенный на рисунке Ла-5 до мельчайшей черты соответствовал самолёту конца сорок третьего года.

Еще я смог добиться понимания у Лавочкина, что на истребителе должны стоять пушки и… обязательно радиостанции. Я даже пошутил: «Пусть не будет пушек, главное – рации!»

Семён Алексеевич пообещал пробить эту тему, не выпускать машины в серию без связи и устранить помехи путем экранирования мотора. На моем «ЛаГГе» таких проблем не было, Семеныч с помощью инженера полка и радиста экранировал мою машину, используя запчасти со сбитых «мессеров». Остальным такого не сделали, и связь на других радиофицированных машинах была не просто плохая, а ужасная. Разговаривать фактически было невозможно.

Этот непростой день так вымотал меня, что я уснул почти сразу, как только дверь за моими посетителями закрылась.

Утро началось как-то суетливо. Быстрая приборка, испуганно-ошарашенные глаза Елены Степановны, проводящей обход. Суетящиеся медсестры и – украшение – палаты не удивили меня. Чего-то подобного я ждал, поэтому довольно спокойно относился к беготне вокруг. Меня, стараясь не беспокоить, приподняли и подсунули подушку под спину, устраивая в полусидячем положении.

Зашедший особист быстро осмотрелся и, подхватив стул от стола, устроился рядом.

– Ну что, Сева, порепетируем?

Похоже, сегодня меня будут награждать. Видимо, это действительно было так важно, что не стали дожидаться, пока я хотя бы не встану на ногу. Про костыль уж вообще молчу.

Час с Путилиным пролетел незаметно, после плотного обеда, к четырем часам, дверь моей палаты распахнулась, и в нее вошел капитан госбезопасности в накинутом на плечи больничном халате.

Быстро осмотревшись, он не выходя кивнул в открытый проем, и в палату повалила куча народу. В основном фотографы. На мой взгляд, пятерых было многовато, однако этим не закончилось. Вошли также несколько человек в цивильном, в которых я не без труда опознал прессу.

«Похоже, моя раскрутка начала принимать огромные масштабы. Если обо мне знает каждый человек в Союзе, так теперь и за границей будут знать!»

А вот после них в дверях появился уже тот, кто должен был награждать меня. И он меня изрядно удивил. Никак не ожил увидеть перед собой… Сталина?!

Вот тут я охренел. Мысль, что меня мог наградить сам Верховный, мелькала где-то на задворках черепушки, но что это произойдет в действительности, не просто изумило меня, а выбило из колеи. Я самым натуральным образом впал в столбняк.

Подумав, что с выпученными от удивления глазами буду смотреться на первых страницах газет несколько неуместно, постарался быстро прийти в себя. Видимо, Сталин понял, какие чувства бушуют во мне. Слегка улыбнувшись, он неторопливым шагом вошёл в палату. За ним последовала свита из ближнего окружения.

Из них я узнал только командующего ВВС Жигарева. Потом, после нескольких попыток, «узнал» еще одного – в форме старшего комсостава госбезопасности. Это был Берия.

«Что-то их много. Ладно бы Калинин, этот всесоюзный староста пришел награждать, прихватив Жигарева, но Сталин! Берия! Им-то какого надо?»

Мое лицо оставалось невозмутимым, но внутри бушевал ураган чувств. Меня переполняли вопросы.

Больше всего изумлял тот факт, что Сталин нашел время для встречи со мной, и это – когда немцы продолжают теснить наши войска! Видимо, мой случай укладывался в политическую ситуацию в стране и на фронте – все должны знать, что Верховный не забывает своих героев, а самых выдающихся награждает лично.

За то время, что Сталин шел ко мне, я немного пришел в себя и нашёл силы приветствовать его как положено:

– Здравия желаю, товарищ Верховный Главнокомандующий.

Была мысль рявкнуть как следует, но вспомнив, где нахожусь, оставил эту идею. Да и грудь могла воспротивиться – бок изрядно побаливал.

Сама процедура награждения пролетела молниеносным вихрем. Сталин что-то вещал в течение получаса. Слепили вспышки фотографов. Жужжала старинная кинокамера в руках профессионального оператора. Мне приходилось общаться с этой братией, и опознать профи в этом тридцатилетнем парне было не трудно.

После того как мне на больничную пижаму Сталин приколол две Золотые Звезды, орден Ленина к первой медали, орден Боевого Красного Знамени, вручил грамоту Президиума Верховного Совета СССР и ключи от квартиры в центре города, он протянул мне руку. Пожав сухую крепкую ладонь, я улыбнулся объективам. Последовало несколько вспышек.

Незаметно вошедший в палату мужчина лет сорока не привлек к себе внимание, однако Берия насторожился, увидев его.

– Вы хотите что-то спросить у товарища Сталина? – спросил меня генерал Жигарев. Именно он подавал Верховному награды. Фотографы и пресса стали по очереди покидать палату. Похоже, дальнейшее не предназначалось для их ушей. Все, что нужно, они получили. Кстати, Иосиф Виссарионович тоже заметил вошедшего и едва заметно нахмурился. Видимо, это был посыльный, и похоже, он принес не очень добрые новости, раз последовала такая реакция.

Об этом вопросе я был проинформирован, поэтому ответил, как и сказали. Правда, с небольшим дополнением:

– Вопросов нет, товарищ Сталин… есть просьба.

Я увидел, как легла тень на лица Берии и Жигарева. Их недоработка. Этой просьбы не должно было прозвучать.

– Спрашивайте, – кивнул Сталин.

Мельком посмотрев на спины выходящих корреспондентов, сказал:

– Поговорить с тем человеком, которому вы всецело доверяете. И который донесет до вас мои слова не искаженно.

– А лично вы, товарищ Суворов, с товарищем Сталиным пообщаться не хотите? – с любопытством спросил Верховный.

– А у вас есть на это время? – удивился я.

Сейчас, именно в эти мгновения решалось все. Смогу ли донести до Сталина то, что нужно? Не приведет ли это к беде? Заметив, что Верховный заторопился уйти, когда увидел посыльного, я понял, что только так смогу «поговорить» с ним, через другого, но и это очень хорошо.

Пока мы тихо разговаривали, в палате, кроме свиты, никого не осталось.

– Времени нет, – согласился Сталин. – Хотя я именно для этого и приехал к вам, товарищ Суворов. Хотел поговорить, но…

Верховный задумался.

– Основные мысли я изложил в своем дневнике, сегодня с утра начал, когда понял, что будут награждать. Не думал, что так получится, просто подстраховался. Все мысли про авиацию и опыт боев фронтовиков с начала войны я записать успел.

Генерал Жигарев наклонился и достал из тумбочки, куда убрала тетрадку медсестра, дневник.

– Страницы с двадцать шестой по тридцать четвертую, – пояснил я.

Иосиф Виссарионович, взяв тетрадь и попрощавшись со мной, вышел из палаты, свита последовала за ним.

Проведя рукой по лбу, я понял, что он мокрый. Разговор вживую с самим Сталиным изрядно вымотал меня. Почти сразу после того, как последний из свиты – Берия – вышел, бросив на меня пристальный взгляд, комната быстро наполнилась любопытным народом из персонала больницы. Последовал второй акт действия – поздравления.

Медсестра Мария сняла награды с пижамы и пообещала лично прикрепить их к моей гимнастерке. Попросив ее положить орденские книжки, ключи и ордер на квартиру в тумбочку – потом изучу, сейчас был изрядно выбит из колеи, – откинулся на подушку, поморщившись от боли в боку. Нужно осмыслить все, что произошло во время награждения.

– Ну и зачем ты это сделал? – услышал я от дверей.

В палате, кроме меня и тихо суетящейся Маши, никого не было, поэтому сердитый голос особиста заставил меня вздрогнуть.

– Чего так пугаешь? – недовольно спросил я.

Судя по виду Путилина, ему вставили изрядный пистон за мою просьбу. Казалась бы, ну что тут такого? Я видел, Сталин сам хотел поговорить с фронтовиком, и если бы не посыльный, это бы произошло. Так нет, всегда найдется недовольный.

– Получилось так. А что, проблемы?

– Проблемы… Ладно, что было, то прошло. Вечером к тебе придет человек, который к тебе прикреплен, после этого мы, скорее всего, перестанем общаться.

– Кто такой? – спросил я с любопытством, глядя, как сержант садится на стул рядом с кроватью.

– Еще не знаю. Вроде из личных порученцев Самого, – поднял палец Путилин.

– Ага, понятно. Будем ждать.

Сержант осмотрелся и с любопытством спросил:

– Как все прошло?

– Знаешь, честно. Как во сне. Помню все урывками. Представляешь, дверь открывается, а там стоит САМ товарищ Сталин. Я-то думал, там товарищ Калинин будет…

– Не мог он приехать, я случайно узнал. Болеет.

– А-а-а, вон в чем дело… Ну тогда немного ситуация проясняется.

– Насколько я понял, товарищ Сталин сам хотел с тобой встретиться, – пожал плечами особист.

– Мне тоже так показалось. Кстати, а что случилось, они так быстро ушли?

– Не знаю. Подозреваю, что это мы узнаем в ближайших выпусках газет.

– Ага. Узнаешь там. Цензура, чтоб ее.

– О, кстати, поздравляю вас, товарищ Дважды Герой Советского Союза!

– Ой, да иди ты! У меня и так уши опухли за последние полчаса выслушивать одно и то же.

Глядя на смеющегося особиста, я попросил у него:

– Слушай, ты заходи ко мне, скучно тут, а так хоть поболтаем.

– Ладно, зайду. Вопросы? Э-э-э… Просьбы?

– Есть одна. Мне квартиру дали, там на ордере адрес, не подскажешь, где это? – ткнул я пальцем в тумбочку. Спрашивал у него не просто так. Сержант, как и я, был москвичом и знал город на отлично. Я же путался в некоторых моментах: названия улиц другие, районы, которые я помнил, не существуют. Тяжело было ориентироваться.

Путилин достал ордер, случайно смахнув на пол пустые коробочки из-под наград, и быстро прочитал его. После чего удивленно посмотрел на меня.

– Однако! – только и сказал он.

– Что? Совсем плохо? Общага? – запаниковал я.

– Плохо?! Ты что, не читал?

– Нет.

– Хм, у тебя трехкомнатная квартира на четвертом этаже в Доме авиаторов. Квартира пятнадцатая.