Текст книги "Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя"

– Хорошо. Что по первой информации?

– «Ост»? Мы уже передали все документы допроса в наш отдел пропаганды. Копии задокументированного допроса Гейдриха были отправлены всем послам союзных держав. Представители Америки и Англии присутствовали на заключительном допросе и даже задавали ему – вопросы. Как любит говорить товарищ Суворов, «они были в шоке».

– Где сам сейчас товарищ Суворов?

– Завтра вылетает в Москву. Врачи отстранили его от полетов на три недели – по нашей просьбе – и он воспользовался этим для отправки в Центр Боевой Подготовки. Причем не только сам полетел, но и взял с собой четырех летчиков из первого состава полка, они должны в течение срока отпуска читать вместе с ним лекции. Идея хорошая, и я дал разрешение.

– Хорошо. Держите меня в курсе относительно операции «Геноцид». Вы ведь ответственным поставили комиссара Валикова?

– Да, товарищ Сталин. Думаю, он справится. Типографии уже печатают листовки с рассказом товарища Суворова для сброса их на оккупированную территорию…

Когда нарком вышел, Сталин вызвал Поскребышева.

– Документы на награждение готовы?

– Да, товарищ Сталин.

– Принесите мне их на подпись… И вызовите Микояна.

– Да, товарищ Сталин. Еще пришли новые сводки по Керченскому фронту…

Когда я вышел из студии, то замер, приходя в себя. М-да, все-таки выдал. Глубоко вздохнув, направился к выходу. Что было странно, в основном люди сторонились меня, стараясь не смотреть в глаза. Понятливо кивнув, направился было дальше, как увидел у входной двери Никифорова.

– Арестовывать будешь? – поинтересовался я, протягивая вперед обе руки.

– Да иди ты! Думаешь, я не знал, что ты все в прямом эфире выболтаешь? Знал, все-таки почти год вместе, изучить успел.

– Почему же не остановил?

– Так и будем тут говорить? Пошли, машина ждет, – оборвал меня особист и распахнул дверь.

Как только «эмка» выскользнула из узких улочек Керчи на просторы шоссе, если можно так сказать про узкую дорогу с двусторонним движением, особист задал мне первый вопрос:

– Откуда ты знаешь слово «геноцид»?

– Хм, летчик его употребил? Да я и так его знал, латинское вроде, оно означает…

– Да знаю я уже, что оно означает, просто удивился, откуда ты его знаешь.

– Просто знаю.

– Ладно. Что-то ты не рассказывал мне про евнухов? – перешел он на другую тему.

– А-а-а, ты про это. Ну придумал, вроде ничего так получилось. Как думаешь, теперь наши бойцы при окружении пойдут в евнухи? Вот и я думаю, нет. А если все, что я сказал, довести до…

– Да понял я. Знаешь, почему тебя допустили до эфира?

– Нет, но могу предположить. Дали разрешение?

– Да. Я сразу после допроса связался с товарищем Берией и доложил ему свои мысли с беглым анализом. Так что разрешение было получено, хотя велели предупредить: НЕ НАГЛЕЙ!..

Семеныча хоронили в сколоченном из снарядных ящиков гробу. Я стоял у могилы и смотрел, как опускается зеленый ящик с моим первым наставником. Это он учил меня, как выживать в той войне. А бытовые мелочи? Именно он по просьбе Никифорова наставлял меня в мелочах, чтобы я не прокололся на незнании.

– У него семья была? – поинтересовался стоявший рядом Степка.

– Да. Жена, сын и две дочери. Фотографии показывал. Он их с началом войны к матери отправил, это где-то в Подмосковье. Успели с первыми эшелонами – вырваться, письма слали. Попробую отпуск получить, хочу навестить их.

– Понятно. Я его почти не знал, но хороший был человек, надежный.

– Да…

В похоронах участвовал весь полк. Хоронили не только старшину Морозова. От ран умер один из пилотов, летавших на «таирах». Из ста сорока трех самолетов, которые утром десятого марта вылетели на штурмовку и прикрытие, не вернулись одиннадцать. Если бы не тот бедлам, что мы устроили в эфире, потери были бы гораздо больше, но план, составленный общими силами, как показало дело, был удачен.

Самое забавное, что против нашей недавно сформированной третьей воздушной армии, имевшей на вооружении четыреста восемьдесят девять самолетов, в которую временно входил и наш полк, выступал немецкий корпус, по последним сведениям, превосходящий её вдвое.

Мы уже знали потери немцев. Сегодня утром был сбит гауптман из восьмого штафеля второй эскадры. Они потеряли шестьдесят три самолета в воздушных боях, около восьмидесяти на земле и почти четыреста человек летного состава. Аэродром, на который был совершен налет, как выяснилось, служил базой для большей части подразделений Люфтваффе. Повезло с этим гауптманом в том, что его старший брат служил в штабе Манштейна и знал как точные, которые подали командующему, так и подправленные сведения, что отправили в Берлин.

– Скажешь что-нибудь? – поинтересовался ком-полка.

– Да.

Речь я особо не готовил, просто не было времени. Когда мы приехали в полк, собрались уже все, без дежурного звена, конечно, и ждали только нас. Парни молодцы, до темноты успели все сделать.

– Знаете. Тяжело говорить, скорбь переполняет душу. Я хорошо знал и Толю Огниева, и Виктора Семеновича Морозова…

В моем голосе преобладала горечь потери. Я не говорил высокопарных фраз, только то, что лежало на душе, напоследок пробормотав:

 
Ваши руки усталости не знали.
Ваши уста никогда не унывали.
Вы шли по жизни, труд любя.
Пусть будет пухом вам земля.
 

Спите, парни, спокойно, мы закончим то, что вы начали.

Вздохнув, тряхнул головой, возвращаясь в реальность. Взял комок холодной земли и первый бросил на крышку гроба. Не знаю, принято ли такое в этом мире, раньше не замечал, но сейчас парни последовали моему примеру.

После похорон состоялись импровизированные поминки. Два стакана водки в центре стола были накрыты ржаным хлебом.

– Сев, а что с козлом делать? Парни не хотят его отдавать, решили оставить в полку, – присев рядом со мной, поинтересовался комиссар.

Я сидел на лавочке возле землянки и смотрел на ночное небо. Вообще-то сейчас мне следовало находиться в госпитале и проходить полное обследование, но стемнело быстро, и пришлось до утра остаться под присмотром нашего полкового врача.

– Козел? Ах да, мы же козла взяли… А зачем он нам? Талисманом, что ли?

– Да, летчикам больно уж понравился его нрав. Драчуном прозвали, он только поварих боднуть не успел, остальных всех – наша скотина, боевая.

– Да я ему козочек пообещал…

– Думаешь, он понял?

– Бодаться сразу перестал, значит, понял, пусть остается, но в госпиталь его возите.

Утром, часов в девять, когда я в легкой шинели стоял у землянки рядом с прогревающей мотор машиной, к нам подъехала легковушка Никифорова. Скрипнув тормозами, она остановилась у старой «эмки» еще довоенного выпуска.

– Что-то случилось, товарищ майор? – поинтересовался один из дежурных летчиков. Буквально десять минут назад весь полк был срочно поднят в небо и отправлен к переднему краю.

– Не знаю.

Дверь открылась, и из машины вышел Никифоров. Майор Никифоров.

– Поздравляю, товарищ майор госбезопасности, с присвоением вам очередного звания, – поздравил я особиста, мельком глянув на петлицу с одним ромбом.

– Спасибо. Боец, машину можешь ставить на место, товарищ майор поедет со мной, – приказал он моему водителю. После чего, кивнув на свою «эмку», велел: – Садись.

– Начало настораживает, – хмыкнул я.

– В госпиталь, – скомандовал Никифоров и, повернувшись ко мне, спросил: – Это ты составлял схемы налета на наши штабы неделю назад?

– Ну… я, было о чем в тюрьме подумать. Но я только предположил, как могли бы действовать немцы.

– Можешь не гадать. Ты угадал.

– Черт! Кто?

– Власов. При налете на штаб фронта погибло много командиров и работников штаба. Одновременно началось массированное наступление вдоль шоссе. Проблема в том, что генерал Власов оказался в окружении, он инспектировал войска.

– Прекрасно! Одним ударом обезглавили нас и прорвали фронт! – стукнув кулаком по спинке переднего сиденья, зло сказал я.

– Фронт не прорвали, я не говорил этого. Да, взломали оборону первой и второй линий и застряли в пятнадцати километрах от переднего края, нарвавшись на недавно сделанный укрепрайон.

– А Власов-то там как оказался?! Что-то странно, им, по-моему, вообще запрещено появляться у переднего края.

– Это где ты такое слышал?!

– Да… где-то. Так что он там делал?

– Проводил смотр новой части. Там пополнение стояло, мотострелковая дивизия со всеми средствами усиления. Она должна была среди прочих частей идти в прорыв, вот генерал и настраивал их на предстоящий бой. Дивизия стояла между первой и второй линиями, сейчас там до сих пор идет бой, держатся парни.

– Авиаразведка что показала?

– Сплошные дымы, разрывы и трассеры во все стороны. В районе артиллерийского полка стрельба из пушек – видимо, не везде немцы смогли овладеть инициативой.

– А связь?

– Проводная оборвана, радио еще работает. Но в основном полковые и батальонные. Сведения неполные и отрывочные. Похоже, по штабам от дивизии и выше нанесли сплошные авиа-и артиллерийские удары. Позывной командующего не отвечает.

– А кто командование принял?

– Генерал Толбухин. Он как раз в это время был на крейсере, общался с новым командующим эскадры, прошлого-то сняли за безынициативность и преступное бездействие. Сейчас там некто контр-адмирал Литвинов командует. Его из каперангов перевели на эту должность. Раньше эсминцами командовал. Говорят, хорошо. Инициативный.

– А кто его назначил?

– Комиссар Мехлис.

– Понятно. Значит, Толбухин уцелел?

– Да, сейчас он на новом командном пункте руководит деблокированием наших частей. Фактически в окружении оказался полноценный корпус, а это без малого двадцать пять тысяч человек.

Меня стала несколько настораживать такая откровенность Никифорова. Раньше подобного я за ним не особо замечал.

– Значит, наши над местом прорыва? Обеспечивают господство в воздухе?

– Не только твои, почти все истребительные части фронта.

– А вот это зря. Важные стратегические места нельзя оставлять без прикрытия, немцы не дураки, могут воспользоваться моментом. Да и разведка у них работает неплохо.

– Не умничай, без тебя знаем. Ответил же – почти.

– Угу. – Я стал прикидывать, чем могу помочь нашим. В самолет меня, понятное дело, не пустят, но подкинуть хорошую мысль могу. – Есть одна идея. Все штурмовые и бомбардировочные части сейчас работают над местом прорыва? Пробивают дорогу нашим – частям?

– Точно не скажу, но вроде да.

– Нужно отозвать половину. Оставшихся хватит. Свободными частями – естественно, с прикрытием – нанести массированные налеты на обе железнодорожные станции, атаковать все, что движется по дорогам к месту прорыва, не пропуская даже одиночные грузовики. А также по всем обнаруженным разведкой складам боеприпасов и питания. Нужно создать у них дефицит боеприпасов. Это хорошо поможет нашим.

– Возможно, – задумчиво ответил Никифоров. – Один из командиров из оперативного штаба фронта уже предлагал подобное, но его развернули, приказав заниматься своим делом.

– Идея на поверхности лежит, додумать не трудно, – пожал я плечами.

Машина в это время повернула на узкую дорогу, ведущую к госпиталю.

– Это да. Но тут видишь, какая ситуация. Командование думает, что окруженцы вырвутся не сегодня завтра, так что такие шаги делать преждевременно.

– Идиоты.

– Ну да, мало им примеров сорок первого, все те же ошибки совершают.

– Генерал Толбухин тоже так же думает?

– Насколько я знаю, нет, но не препятствует, размышляет о чем-то…

– Что?! Опять?! – Я наконец понял, о чем недоговаривает особист. – Там люди гибнут, а вы все о своем! Предателей ищете!

– Сев, ты не прав. Мы держим связь со всеми более-менее крупными боеспособными частями, осуществляя общее руководство. Наготове полк транспортников, готовых обеспечить окруженные части всем необходимым. Так что тут все нормально, а возможность определить предателей – это шанс, которого упускать нельзя.

– И что, есть предположение, что кто-то остался? – несколько иронично отозвался я.

Слишком большие чистки провели как в армии, так и на флоте. Многим не нравилось бездействие моряков, так что на них оторвались по полной. Насколько мне было известно, сейчас продвигали наверх смелых и инициативных командиров. Тот же контр-адмирал Литвинов, например, тоже не из штабных, а именно боевой командир, думавший головой. Об этом можно было судить хотя бы по тому, что даже я про него слышал.

– Есть. Тебе могу сказать. Еще как есть. Мы перехватили шифровку – где-то в районе Керчи действует – вражеская радиостанция. Так вот, шифр мы хоть и случайно, но взломали. Сведения, что там были, известны только высшему командному звену.

– Хочешь сказать, что это кто-то из верхушки?

– Именно. Мы его уже неделю расшифровать пытаемся. Не вышло ничего. Вот и решили воспользоваться моментом – может, проявится.

Я задумался, анализируя сказанное. Машина в это время въехала на небольшое плато, где под сенью невысоких деревьев прятались несколько одноэтажных бревенчатых строений. Если идти пешком из нашей части, дойти можно минут за двадцать пять – тридцать. На машине пришлось давать немалого кругаля. Сделав полукруг, машина остановилась у закрытой двери главного корпуса госпиталя, у которой курили два санитара. Один из бойцов охраны с автоматом на плече подошел к водительской дверце, узнать, кто мы и зачем прибыли. Бдят, молодцы.

– Знаешь, а если он не проявится?

– Затаится? – хмыкнул Никифоров.

– Нет, а что если он вместе с генералом Власовым?..

– Ну что я могу сказать? Повреждения в руке у вас довольно серьезные. Вывих, два ранения, ещё – многочисленные ссадины, одна, кстати, воспалилась. Видимо, в ранку попал грязный пот. Все это серьезные причины отстранить вас от полетов на двадцать дней, до полного выздоровления, – говорила лечившая меня военврач. Рядом стоял начальник госпиталя, изучая воспаление на ноге.

Целые сутки с момента прибытия в госпиталь меня изучали, как под микроскопом. Госпиталь имел все необходимое оборудование и специалистов, так что взятые анализы были готовы быстро.

– Постельный режим?

– Ближайшие пару дней – да, дальше не обязательно. Нужно вскрыть гнойник у вас на ноге, почистить рану, потом вы свободны.

– Ясно, спасибо.

Мне действительно вскрыли ранку на ноге и почистили ее от гноя. На второй день приехал Стриж с приказом об отпуске. С его приездом мои подозрения подтвердились. Эти непонятные двадцать дней, хотя даже дилетанту понятно, что я буду в форме максимум через десять. Видимо, насчет меня что-то решили.

Как только все формальности были улажены и я поставил подпись где нужно, спросил у командира:

– Приказ о моем отпуске пришел от политотдела фронта или из штаба армии?

– Из политотдела, – понимающе хмыкнув, ответил Стриж.

– Ясно, значит, они решились… Это хорошо, – задумчиво протянул я.

– В Москву полетишь?

– Скорее всего, сами направят. Хочу поработать в Центре, почитать несколько лекций. У нас сейчас кто там? Покрышкин и Ванько?

– Да.

– Отзывайте их, я возьму с собой Микояна и еще троих-четверых. Это реально? На боеспособности не отразится?

– Да какая боеспособность! Второй день в готовности сидим, но нас не трогают.

– Ага. Значит, они ждут звездного налета.

– Думаешь?

– Уверен. Остальные наверняка работают по полной?

– Да, это так.

– Ну точно, ждут. И наверняка дождутся. Как только немецкие летчики ослабят наше истребительное прикрытие, так оно и произойдет… М-да. Ладно, кто у нас безлошадный? Есть такие?

– Есть двое, машины только через неделю придут.

– Вот их я и возьму, остальные пусть работают. А вообще, как в части?

– Нормально, вчера Драчун старшину Егорова на крышу столовой загнал. Два раза успел боднуть. Вот и решили привезти его в госпиталь. Пусть с девками побегает.

– С козами? Их теперь три, бойцы еще одну достали. Пусть развлекается. Кстати, все хотел спросить, как там на фронте?..

К вечеру этого же дня, когда я выписывался из госпиталя, за мной приехал знакомый пузан из политуправления. По их просьбе я должен был выступить с речью для моряков эскадры. Что-то затевалось.

Странное затишье на фронте, небольшие попытки прорывов и деблокирования, легко пресекаемые немцами, странные телодвижения эскадры, увеличение количества транспортных судов в акватории порта намекали на надвигающийся взрыв. Удивлюсь, если в скором времени не узнаю о наступлении нашего фронта на суше и морском десанте с последующим продвижением вперед. Что немцы обороняют побережье крайне плохо, мы уже знали. Видимо, все наличные силы они стянули к ударной группировке. По сообщениям пленных – я это узнал от раненого майора, которого поместили в нашу палату час назад, – в месте прорыва слоеный пирог: где наши взяли немцев в небольшие колечки, где немцы наших – так и воюют, пытаясь уничтожить друг друга.

– Герр генерал? – окликнул Манштейна дежурный офицер, чуть ли не бегом догоняя подходящего к своей машине командующего.

– Слушаю? – останавливаясь и поворачиваясь к дежурному, ответил Манштейн.

– Герр генерал, нашими диверсантами был захвачен в плен командующий русскими войсками генерал Власов!

– Что-о-о?! Немедленно его ко мне!

– Герр генерал, это невозможно. Следуя вашему приказу не брать русских в плен, наши солдаты расстреляли генерала. Так же были расстреляны и диверсанты, одетые в русскую форму госбезопасности.

– Как такое могло произойти? Они не могли опознать себя? Почему диверсанты не назвались?

– Это подразделение было сформировано в основном из русских перебежчиков и лояльных к нам жителей захваченных территорий. Командир у них был обер-лейтенант Пауль Зигфрид, замом лейтенант Штосс. При захвате и прорыве Штосс погиб, Зигфрид был тяжело ранен и не мог ответить, когда их пленили наши. Опознать смогли, только когда случайно обнаружили метку с опознавательным кодом, зашитую под подкладку формы обер-лейтенанта Зигфрида.

– Солдаты что, не могли понять, что он мог дать важные сведения?!

– Герр генерал, ваш приказ, подтвержденный фюрером, гласил уничтожать ВСЕХ русских, даже старших офицеров.

– Шайсе!

За два дня я выступил вживую и перед моряками, и перед разведчиками, получив от последних ценный подарок. «Вальтер» с наплечной кобурой. Подготовил команду и сделал запрос на места в транспортнике, вылетавшем сегодня в Москву. Мне довольно быстро дали разрешение и записали моих парней на восемь часов вечера. Этим же рейсом везли того высокопоставленного военного чиновника, что работал на немцев. Как и думал Никифоров, он был приближенным не только Козлова, но и, пройдя все чистки, стал замом Власова. Никто не мог подумать на этого полковника, главного по военным поставкам и тыловому обеспечению. Слишком хорошо работали все тыловые службы, чтобы заподозрить его.

А Власов, как и в моем мире, оказался у немцев. Правда, слух шел, что раненым и довольно серьезно, но живым. Сегодня ночью, где-то в три часа наши окруженцы пошли на прорыв, но не к своим, а по приказу из штаба фронта в глубь немецких территорий.

Одновременно крупная высадка десанта в районе Феодосии оттянула значительные силы от места прорыва. Кроме того, полнокровная армия сейчас взламывала оборону немцев. Что и говорить, это у нее получалось не очень, опыта не хватало, хотя и провела крупную артиллерийскую подготовку и использовала все наличные силы, даже танки, в том числе и трофейные. И подошла она к окраинам Феодосии в основном благодаря помощи окруженцев и морского десанта, которых уже фактически добили, несмотря на довольно сильное прикрытие флота.

По мнению генерала Толбухина, атаки шли довольно результативно, несмотря на большие потери среди наступающих войск. Думаю, он прав: используя резервы, генерал смог освободить значительную территорию.

В воздухе все шло не так гладко. Звездного налета так и не дождались, так что мой полк использовался по прямому назначению. То есть вылетал наперехват и как охотники. Последнее было результативнее всего. Эскадрилья «таиров» уже несколько раз пощипала разные танковые колонны, расстреливая их на узких горных дорогах. «Лавочкины» охотились на асов противника. Был случай, когда звено наших истребителей при возвращении повстречалось с немецкими бомбардировщиками. Из двенадцати домой не вернулся ни один. Так что улетали мы в самый разгар боев.

– Вылет через четыре часа? – посмотрев на наручные часы, поинтересовался входивший в гостиничный номер Никифоров.

– Ага, – ответил я, собирая вещи. Хотя какие могут быть на войне вещи, все уместилось в небольшой фанерный чемоданчик.

– Я лечу с вами. Приказ из наркомата, прибыть вместе с вами.

– Что-то случилось?

– Нет, обычные дела.

– Что там на фронте? Власова уже освободили? Я слышал, что окруженцев деблокировали?

– Да. Мы фактически смяли все силы, подготовленные Манштейном к прорыву нашей обороны. Однако полностью уничтожить их не смогли. Помогли наши десантники, которых мы сбросили с транспортников. Они заблокировали дороги завалами и пулеметным огнем. Немцам приходилось или атаковать, сбивая заслоны, – у них это иногда получалось, с большими потерями, правда, но получалось – или бросать технику и уходить в горы, тогда нам доставались богатые трофеи.

– А Власов?

– Хм, Власов. Пока разбираются, но, похоже, слух, что он попал в плен – правда.

– А в действительности? Не может быть, что ты не знаешь.

– Да знаю. Честно говоря, презабавная ситуация у немцев получилась.

Застегнув ремни на чемодане, я вопросительно приподнял бровь, чтобы особист продолжал. Мне действительно было интересно.

– У немцев приказ наших в плен не брать… Это, кстати, из-за твоих откровений. Так вот, наши об этом довольно быстро узнали, поэтому такие потери – бились до конца. Так и получилось с Власовым. Он был на КП дивизии, которую инспектировал, когда подъехали три грузовика с броневиком. В них были бойцы НКВД под командованием майора с бумагами от самого комиссара Мехлиса, приказ вывезти командующего. Не знаю, как их раскусил генерал, но по словам уцелевших очевидцев, он крикнул, что это враги, и успел дважды выстрелить в ближайшего диверсанта. К сожалению, он оказался прав, это были именно они. Комендантская рота была быстро подавлена, она и так была сильно потрепана, а пока – командир диверсантов махал бумагами, его бойцы успели рассредоточиться. В общем, если бы не броневик, нападение бы отбили, но… Бэшку в конце концов подбили, бросили связку гранат под задние колеса, только вот генерала успели увезти.

– С ним были какие-нибудь документы?

– Нет, кроме удостоверения личности, ничего.

– Что дальше было?

– А, вот и начинается самое интересное. Прорваться-то они прорвались, даже через наши боевые порядки спокойно проехали. А что им? Бумаги на высоте были. Они имели наглость даже предъявить генерала: мол, вот, спасаем. Только вот не учли одного факта… Нет, я неправильно выразился. Они про него просто НЕ ЗНАЛИ. Не знали того приказа Манштейна… или Гитлера, там споры идут, кто его в действительности отдал.

– То есть подождите… они что? Попались своим на прицел, и те их?.. Да быть не может!

– Может-может! – засмеялся особист. – Генерала, конечно, жаль, но это лучший выход, чем попасть в плен. Однако он молодец, отстреливался до последнего, пока у него пистолет не выбили.

– Это да, – вздохнул я, вспомнив «своего» Власова, – не томи, что там дальше было?

– Меня всегда поражал немецкий порядок. Есть приказ – надо выполнять. Правда, тут есть своя правда. Они расстреляли машины с расстояния, не обращая внимания на белые флаги, которыми махали диверсанты. Ну не знали они про этот приказ Гитлера!

– Понятно. Расстреляли, а когда добивать пошли, там и обнаружили, что облажались и уничтожили своих, – задумчиво продолжил я.

– Так и было, тот обер-ефрейтор, что мародерничал, нам и попался в плен. Это именно он нашел опознавательный код, по которому и установили номер и место службы этого подразделения. Дальше уже составить картину, как все происходило, труда не составило. Тем более пленных мы взяли уже более двадцати тысяч, есть кого спрашивать.

Этой цифрой Никофоров шокировал меня. Видимо, именно этой реакции и ожидал он, так как с удовольствием наблюдал за моей мимикой.

– Двадцать тысяч?! За одни сутки?! Да быть не может!

– Ну восемнадцать, это я округлил. Но факт остается фактом. Есть еще два очага окружения, которые пока держатся, так что в скором времени, думаю, пленных прибавится.

– А Манштейн не отобьет их?

– Отобьет?! Да они уже у нас глубоко в тылу! Мы в прорыв все силы ввели. Хрена ему. Тут как за оставшиеся земли уцепиться, думать надо, а ты говоришь, помощь…

На этом его прервал стук в дверь. Я знал, кто там, так что громко крикнул:

– Открыто!

В комнату вошел Степка Микоян с фуражкой набекрень.

– Здравия желаю, товарищ майор госбезопасности! Разрешите обратиться к товарищу майору?

– Обращайся, – отмахнулся Никифоров.

– Товарищ майор, парни внизу, машина ждет. И это… там девушки… опять.

– Да? Ладно, сейчас иду. А девушкам передай, что у меня только пять минут на них есть.

Вот даже фанатки объявились. Теперь караулят под дверьми. Вчера больше двадцати открыток с моим фото подписал, интересно, что им сейчас-то нужно?

– Хорошо. Разрешите идти?

– Свободен!

– О как! Тебя, я смотрю, уже девушки поджидают. А я еще удивлялся, что это они там кучкуются?

– Да это местные связистки. Тут школа радистов неподалеку открылась, вот они и бегают, – хмыкнул я и, подхватив чемодан, отправился вниз.

Никифоров сразу же, как вышел из фойе гостиницы, сел в свою машину и уехал, пообещав быть на аэродроме вовремя, я же остановился у входа, меня окружила толпа девушек. И каких там только не было! И рыжие, и блондинки, и шатенки, и жгучие брюнетки…

– А мне подпишете? – С наигранным смущением на меня смотрела красивая блондинка.

«Влип!» – Эта мысль беспрестанно крутилась в голове, пока я, застыв как столб, смотрел на собственную прабабушку, в глазах которой горело торжество: она по-своему поняла мой столбняк.

– Ух ты! Если вас еще и Екатериной зовут, то я впечатлен, – широко улыбнувшись, выдал я и тряхнул головой, сбрасывая оцепенение.

«Блин! Можно было догадаться, что она тут! Если ее корпус уцелел в киевской бойне, которая тут, впрочем, не произошла, и прошел ленинградские бои, то вполне мог передислоцироваться сюда. Никифоров же говорил, что несколько свободных частей, что стояли в резерве под Ленинградом, перебрасывают к нам. Короче, лопух, прощелкал».

– Нет, вы ошиблись, меня зовут Степанида.

– Очень приятно. Знаете, я поражен. Ваше сходство с одной моей знакомой просто изумительное! Извините, если удивил вас своим поведением, но я действительно думал, что вы Екатерина. Подписать Степаниде?

Остальные девушки, как, впрочем, и мои парни, активно грели уши, разглядывая нас.

– Да, если можно – с наилучшими пожеланиями.

– Хорошо, – ответил я и быстрыми росчерками стал писать на обороте, изредка бросая взгляды на девушку. – Вы в подразделении связи служите? В какой части, если не секрет?

– Пока инструктором в радиошколе, потом будут переводить в часть.

– В какую?

– Еще не знаю.

– Понятно. Вот, держите. Как просили. Знаете? Не будет ли наглостью с моей стороны попросить вас проводить меня до машины? Есть у меня пара вопросов.

– Хорошо, – кивнула она, после чего, бросив быстрый взгляд на своих подруг, чтобы проверить произведенное впечатление, гордо задрала подбородок и последовала за мной.

Пока парни укладывали мои вещи в багажник старого «форда-пикапа», мы отошли несколько в сторону и остановились в тени гостиницы. Весна, но уже пекло прилично, вон девушки в гимнастерках бегают.

– Вы хотели о чем-то поговорить? – первой задала вопрос Степанида, видя, что я стою в задумчивости.

– Что? Ах да. Тут скорее просьба, чем вопрос. Знаете, у меня есть друг, его зовут Алексеем. Он тоже летчик, сейчас в госпитале. Пару недель назад он в одном бою, прикрывая «Илы», сбил два «мессера» и не дал им сорвать штурмовку. К сожалению, Алексей был ранен и довольно серьезно, но организм молодой, выкарабкается. За этот бой его представили к правительственной награде. Вот я и хотел вас попросить навестить его несколько раз. Родных тут у него нет, а такая красивая девушка, как вы, точно произведете нужное впечатление. Для выздоровления это – ой, как полезно!

«Ранен он хоть и серьезно, но не настолько. Конечно, мир изменился, течение времени идет уже по-другому. Эффект бабочки во всей его красе. Но то, что я в параллельном мире, уже подтвержденный факт. Мелкие нестыковки в истории, да и я не пропал, а ведь по идее должен был. Бабка не попала в плен в Киевском котле, не было лагеря, офицерского борделя, побега, партизанского отряда, где она должна была встретиться с – прадедом Алексеем. Да и он тоже попал на фронт не в конце сорок второго, это произошло раньше. Он получил другую боевую подготовку, и как повернется их судьба, я не знаю. Война, там может случиться всякое, могут встретиться, могут и пройти мимо друг друга. Так почему бы не подтолкнуть их? Лично мне их судьба небезразлична. Родные люди все-таки, хоть и из параллельного мира».

– Он серьезно ранен? – Вопрос был странен, я уже сказал об этом, но тут до меня дошло.

– Через месяц, по словам врачей, он вернется в часть и продолжит бить врагов. Он не инвалид.

Прабабка задумалась, я же не сводил с нее взгляда, старательно запоминая. Последний раз бабку Степу я видел морщинистой старушкой, возрастом за девяносто лет, разница просто поражала. Однако даже в таком состоянии я ее узнал.

«Ага! Столько раз альбомы с фотографиями листал, сидя на ее коленях! Маленький был, а все помню».

Там была старая выцветшая фотография, где бабушка с дедушкой стояли на фоне высоких сосен в военной форме и строго, без улыбки смотрели в объектив. Дед в форме летчика, в реглане с кобурой пистолета на боку и немецким автоматом на груди. На обороте было: «Осень сорок третьего, партизанский лагерь». Бабка тогда говорила, что его вынесли из землянки, где лежали раненые, нарядили в форму и сфотографировали. На фото не было видно, что он стоял на одной ноге, слегка облокотившись о будущую жену, это бабушка потом рассказала правнуку, то есть мне.

– Хорошо. У меня есть выходные дни, навещу, – наконец определилась она.

– Спасибо. Я буду вам благодарен.

– Товарищ майор, пора, – негромко окликнул меня Степан.

Мельком глянув на часы, я галантно поцеловал молодую руку своей возможной бабушке и, отдав честь, направился к машине.

Но тут меня остановил вопрос:

– На кого я похожа?

Не оборачиваясь, ответил:

– На мою сестру.

Как только мы отъехали, неугомонный Микоян поинтересовался:

– Товарищ майор, вы ее знаете?

– Нет. Она напомнила одну мою хорошую знакомую. Обознался, бывает.

– А куда вы ее направили?

Я захохотал:

– К Лешке Суворову! Девка в меня явно влюбилась, пусть в двойника лучше влюбляется. Сама она не в моем вкусе.