Текст книги "Жилины. История семейства. Книга 2"

– Так вот тебе к нему надо обратиться, он лучше посоветует, что и у кого брать. Теперь по фарфору и серебру. В Санкт-Петербурге я знаю некоторых крупных торговцев подобным товаром и поговорю с ними, могут ли они сюда посылать небольшие партии товара. Вот, пожалуй, и всё.

К этому времени утомившийся Тихон вновь заснул, разговор прервался сам по себе, и Иван тоже отправился спать.

…Время до посещения доктора ещё оставалось, и дядя Никита продолжил свой рассказ:

– Утром следующего дня Иван с Митяем никак дождаться не могли той поры, когда на улице народ появится. Они тут же запрягли Воронка и на телеге подъехали к лавке Тренина. Ни покупателей, ни приказчиков ещё в лавке не было, и Иван Гаврилович, который, судя по внешнему виду, сам от безделья маялся, самолично начал отпускать заказанный товар. Это был крупный мужчина уже в солидном возрасте. По мнению Ивана, постарше не только его отца, но и Тихона. Крепкий на вид, он легко ворочал тяжёлые отрезы ткани. Седые, с изредка встречающимися тёмными прожилками прямые волосы покрывали всю его голову и спускались на шею, немного даже накрывая плечи. В противоположность небольшой, практически белоснежной и тщательно подстриженной бородке такие же белоснежные усы были длинными и спускались вниз, прикрывая уголки рта. По своей стародавней привычке Тренин часто крутил один и тот же правый ус, из-за чего он немного торчал в сторону. Зрение у Ивана Гавриловича было отменное, ни очки, ни пенсне он не носил, смотрел всем покупателям прямо в глаза, и каждый мог разглядеть, что, несмотря на возраст, они у него чистые, тёмно-карие, издали казавшиеся совсем чёрными.

К сожалению, крючникам Тренин в тот день велел только к полудню явиться – посчитал, что с утра покупателей мало будет. Не знал он ещё тогда, что Иван к нему пораньше решит подъехать. Поэтому на них с Митяем да ещё одного расторопного молодого приказчика, который явился следом, легла нелёгкая задача по погрузке заказанного товара. Тяжелее всего было рулоны с тканью из амбара до телеги таскать. В этот раз Иван заказал тканей много больше, чем раньше, да к прежним их видам ещё и новые добавил. Если Тихон предпочитал брать только лёгкие ткани, пригодные для пошива женской одежды, такие как газ, батист, кисея, камка, мадаполам, бумазея, сатин и тому подобные, то Иван, помимо них, набрал много тяжёлого сукна для мужской и верхней женской одежды да бязи на подкладку. На пробу взял пару кусков ратина – новой, очень красивой, но достаточно дорогой материи для верхней одежды.

Наконец, когда все ткани были погружены и подвода оказалась почти заполненной, дошла очередь до остального товара. Накануне приказчики Тренина собрали всю мелочёвку и уложили её в кули из рогожи. Тут уже полегче было. Иван раскрутил длинную верёвку и принялся тщательно обвязывать получившийся воз. Митяй с приказчиком докладывали оставшийся товар, а Иван неутомимо обвязывал и обвязывал его, казалось, бесконечной верёвкой. В конце концов всё заказанное было отпущено и погружено на телегу. Иван Гаврилович обошёл воз со всех сторон и произнёс задумчиво:

– В этом году вы с Тихоном на первое место среди всех офень можете выйти. У нас есть такое правило: покупателю, занявшему на ярманке первое место, мы скидку делаем, и довольно большую. Правда, будет это только через год, когда все расплатятся. Так что жди, тёзка. Честно говоря, не ожидал я, что ты столько всего наберёшь, особенно зная, что с Тихоном приключилось. Ну, желаю тебе удачи! – И он крепко пожал руку Ивану.

– Дядя Иван, – осмелился тот при прощании задать вопрос, который его чуть ли не с самого утра беспокоил, – а правда бают, что ты лавку эту у Пожарской выкупил?

– Кто же такие слухи распускает? – сделал вид, что рассердился, Тренин, а затем ус свой покрутил немного. – Действительно, было такое дело. По секрету скажу, ты мне кажешься неболтливым, а весьма разумным парнем. Два… нет, уже три года назад Фроловская ярманка удалась нам как никогда. Столько мы товара продали, что ещё чуть не месяц развозили его по покупателям. Всё, что у нас в лабазах имелось, мы распродали, вот и ждали, когда к нам поставщики новый товар привезут, ну и мы в свою очередь с долгами рассчитаемся. У меня основная лавка во Владимире находится, да и вообще я, опять же по секрету тебе сообщу, – и он засмеялся даже, – владимирский купец, пока второй гильдии, но если дела будут идти так успешно, то с вашей помощью и до первой доберусь. Неподалёку от моего дома тогда приличная ресторация как раз открылась. А у Ольги Васильевны горе случилось – муж весной помер. Он много старше её был. До полковника дослужился и решил уйти в отставку. Приехал, а у соседей как раз дочь на выданье была. Вот они и поженились. Жили душа в душу, это все вокруг видели. Чаще они в его имении жили, здесь неподалёку, ну а зиму обязательно в городе. Мои родители, да и я сам, с ними знакомство водили, и я неоднократно на балах, которые молодая жена устраивать стала, присутствовал. Ну, тогда я тоже молодым да горячим был. В общем, мы с ней знакомцы с давних времён, вместе успели состариться; хотя она меня лет на десять помоложе будет, но всё одно уже совсем не молодка. Так вот, когда муж её преставился, она очень горевала, даже в лице изменилась. В день закрытия ярманки она зашла к нам, попрощаться чтоб да узнать, довольны мы остались али претензии какие имеем. Я объяснил, что такой замечательной торговли даже и не помню, и по старой памяти пригласил к себе в гости. Ну, ты же знаешь, наверное, что я давно уже овдовел. А ежели не знаешь, то знай теперь. Она сразу же отказываться принялась, говорила, мол, это неприлично, да что люди вокруг подумают. Тогда я и предложил в ресторацию эту, что открылась недавно, пойти да отметить удачное для меня окончание ярманки. А чтобы слухи какие не пошли, дочку свою меньшую с ейным мужем с собой взял.

Он улыбнулся – по-видимому, хорошо они там посидели, – а потом даже задумался. Иван стоял рядом и молчал, понимая, что Иван Гаврилович к основному в своём рассказе подходит. А тот головой, как норовистый жеребец, мотнул и продолжил:

– Мы по бокалу шампанского за мой успех выпили, а я возьми да в шутку ей и скажи, что ежели бы лавка моей была, я бы не так ещё развернулся. И предложение ей, тоже в шутливой форме, сделал: продай, мол, лавку мне. Да, вот так прямо и сказал, даже сам испугался своей смелости. А она, представляешь, эти мои слова всерьёз восприняла да задумчиво так протянула: «А что, идея твоя, Иван Гаврилович, мне нравится. Приезжай ко мне в контору, мы её обсудим». Я тогда чуть на пол от изумления не упал, думал, шутит Пожарская, а она поняла, что я её словам никак поверить не могу, и ещё раз своё предложение повторила. В общем, купил я эту лавку и, честно говоря, нисколько не жалею. Мы её переделали немного, как нам удобней было. Большой склад у нас во Владимире, а здесь буквально перевалка для мелких покупателей. Но вот для тебя мы уже всё с большого склада привезли. В следующий раз можем прямо к вам доставить – зачем перекладыванием с места на место заниматься? Теперь мы понимаем, что ваша торговая компания стоит на правильной дороге и будет, вне всякого сомнения, развиваться. Заходи, всегда тебя буду рад видеть.

Он протянул Ивану руку, и они по-мужски попрощались. Напоследок Иван Гаврилович ещё раз пригласил Ивана в гости, на этот раз во владимирскую контору.

До Жилиц добрались без проблем. В основном, правда, идти рядом с повозкой пришлось, места для двоих там не нашлось. Иногда Иван присаживался на козлы, а Митяй цеплялся сзади, и так они проезжали некоторое время, но потом спешивались и шли возле телеги, не погоняя, а скорее чуть сдерживая Воронка, чтобы, успевая за ним, разговаривать. Иван решил не откладывать обучение Митяя и рассказывал, рассказывал обо всём, что ему в голову приходило. Иногда Митяй переспрашивал, и тогда Иван повторно, уже в подробностях, растолковывал ему и о товарах, и о том, как вести себя в избе, когда они туда заходят. В общем, обо всём, что с ними может произойти.

Солнце уже начало вниз катиться, когда они оказались в Жилицах. Авдотья с Настёной выскочили из дома и бросились к ним.

– Ну, как там Тиша? – спросила одна, в то время как другая назадавала сразу целую кучу вопросов:

– Как дела? Как сюда добрались? Не устали ли? – и только в самом конце: – Как там дядя Тихон?

– Не волнуйтесь вы так, всё пока в порядке. Завтра с утра должен доктор прийти и решить, куда дядю Тихона везти, сюда или к Ольге Васильевне. – Иван говорил медленно и отрывисто, как будто колья для изгороди в землю вбивал, чтобы все всё поняли и излишними расспросами их больше не беспокоили. – Вернее, так: выдержит он такую длинную дорогу от Хóлуя до Жилиц или нет. Хотя от ярманки до усадьбы Пожарских тоже не полверсты. Поменьше, конечно, чем до дома родного, но всё равно далеко, а увозить неминуемо придётся, через день все лавки досками забьют, и до следующей ярманки там никого не будет, ну, может, сторож иногда для порядка заглянет, и всё.

За спиной Ивана послышался голос:

– Ну, как он там?

Иван оглянулся. К ним подходил сильно запыхавшийся Филарет Иванович, староста Жилиц. Это был довольно высокий человек внушительной комплекции, при взгляде на которого складывалось впечатление, что он обладает немалой властью. Даже в ту минуту, когда он подходил к Ивану, тяжело дыша, это впечатление сохранялось. Раньше Иван всегда его сильно побаивался и, ежели судьбе было угодно, чтобы они встретились, старался всё сделать так, чтобы как можно меньше привлекать к себе внимание Филарета. Иван сам не понимал, с чем эта боязнь связана, но вот была она, и он никак не мог от неё отделаться. Теперь же весь страх пропал, и Иван впервые смог совершенно спокойно, а самое главное, беспристрастно на него взглянуть.

Раньше ему всегда казалось, что Филарет в их Богом забытую деревню на берегу маленькой речки Жилинки каким-то образом из высшего света попал. Именно так Иван себе тот высший свет и представлял: все мужчины там именно такой статью обладали, и от них исходила такая же властная сила. Даже с Пафнутием Петровичем, который вообще княжеского рода был, и уж тем более с Тихоном, в жилах которого, как оказалось, княжеская кровь со времён самого Рюрика текла и этот легендарный князь ему пусть и древним, но прародителем являлся, Ивану намного проще было общаться, чем с Филаретом. Уж чем тот так сумел его задавить, Иван сам не понимал, но давление это каждый раз явственно ощущал, как только, пусть и издали, видел фигуру старосты.

И вот всё исчезло, теперь перед ним стоял простой крестьянин, да, держащий себя немного по-другому, но при этом вовсе не небожитель, а самый что ни на есть обычный человек. Ивану даже жаль стало, что тот образ, который он внутри себя сам выпестовал, куда-то пропал. Теперь он видел по-прежнему высокого, с очень прямой спиной и гордо посаженной головой человека, одетого в кафтан серо-зелёного сукна, распахнутый по случаю жаркой погоды, из-под которого виднелась светло-сиреневая косоворотка, застёгнутая на все пуговицы, подпоясанная узеньким плетёным кожаным пояском. Под рубахой на Филарете были надеты голубого цвета порты, заправленные в слегка присборенные голенища сапог. На голове у него была не привычная валяная шапка, а шляпа с небольшими полями и невысокой тульёй.

– Вы простите, что я вашему разговору помешал, – чуть отдышавшись, продолжил Филарет Иванович. – Я в огород вышел, смотрю – воз в деревню с другого конца въезжает, ну я и понял, что это вы, и прибежал. Так как Тихон Петрович?

– Сегодня получше ему было, но завтра утром доктор прийти обещался, он точнее скажет, – ответил ему Иван и продолжил: – А сейчас я попросил бы нам с Митяем не мешать, нам разгрузиться надо да на ярманку вернуться. Завтра с утра второй раз грузиться станем, на этот раз всякой мелочёвкой, но я её тоже на полную телегу набрал, к вечеру сюда приедем, надеюсь, что вместе с дядей Тихоном, вот тогда и поговорим.

– Так вы, небось, с дороги не ели?

Вопрос Филарета застал Ивана врасплох, и он машинально кивнул головой.

– Вот и пойдите поснедайте, а я сейчас мужиков кликну, и они быстренько телегу разгрузят. Не волнуйтесь, – добавил он, увидев обеспокоенный взгляд Ивана, – все уже давным-давно знают, что в хлеву у вас лабаз, а не коровы с овцами да козами живут. На деревенском сходе уж сколько лет как решили всем обществом добро Тихона Петровича охранять. Очень много он нам всем пользы приносит. Вот мужики и надумали по очереди за его домами следить. Вы, наверное, не замечаете, как по ночам сторожа в сторонке сидят и глаз своих с ваших домов не спускают. Лихих людишек много вокруг бродит, но никто сюда скрытно подобраться не сумел, а желающие были, поверьте мне, я обманывать не стану, грех на свою душу не возьму. Так что передохните чуток, я сейчас пару-тройку мужиков понадёжнее призову, и мы мигом с товаром расправимся.

Он уже ушёл, а Иван всё стоял около воза и не понимал, как лучше поступить. Ничего не решил, махнул рукой и, позвав с собой Митяя, отправился в дом к Авдотье. Не прошло и двадцати минут, как в дверь постучал Филарет Иванович, а за его спиной толкались несколько мужиков.

– Пойдём, Иван, откроешь нам ворота, – обратился Филарет к Ивану.

Тот только полную ложку щей ко рту поднёс, как пришлось её назад в миску положить и пойти открывать амбар. Стоять в сторонке и смотреть, как другие таскают купленный ими товар, ни Иван, ни Митяй не стали. Они подключились к молчаливым мужикам, и менее чем за полчаса телега была разгружена. На морду Воронка надели торбу с овсом, а они, сказав Филарету с мужиками спасибо, пошли доедать обед.

Уже совсем поздно было, когда они вновь у ярманочных ворот оказались. Со стороны потешного ряда доносилась весёлая музыка, слышались громкие голоса, смех. Сторож сидел на завалинке и ждал их.

– Молодец, тёзка, быстро обернулся, я думал, полночи здесь просижу.

– Ну, дядя Иван, мы же обещали не задерживаться.

– Все всегда много чего обещают, только мало кто слово своё держать умеет, а ты молодец, ещё раз это повторяю. Я ведь что здесь сижу. Уж больно много пришлого народа там, – он кивнул головой в сторону музыки, – мало ли что произойти может. Там, конечно, двое полицейских, но я тут свой хлеб тоже не зря жую. Ежели что, я…

И он одной рукой решительно взмахнул, другой при этом ворота распахивая, чтобы Воронок въехать мог.

– Я смотрю, – продолжил он, пока телега потихоньку на территорию ярманки заползала, – ты совсем освоился, да и мальца этого подобрал, – он на Митяя кивнул, – а то он тут завис в воздухе, не знал, куда дальше лететь. Парень он добрый. В том смысле, что хороший, – засмеялся сторож. – Я на него давно посматриваю. Шустрый и не хапуга. Тех я за версту чую, а этот честный.

Митяй от такой похвалы смутился даже и голову вниз опустил, чтобы его улыбку, которая сама собой на лице появилась, никто не заметил. Тем временем телега въехала на ярманку и покатила к трактиру.

Глава 8
Филарет Иванович, староста деревни Жилицы. Осень 1752 года

Утром пришёл Сидор Иванович, вначале на Тихона посмотрел, затем трубку, через которую сердце с лёгкими слушают, из своего красного сундучка достал и со всех сторон его обслушал. Подумал, подумал немного и уверенно заключил:

– Может домой ехать, я его туда обязательно сам сопровожу да время от времени заглядывать к нему буду. А ежели что случится, тут же за мной посылайте, я приеду.

Он ещё не успел договорить, как в трактир Пожарская зашла:

– Мне уж доложили, что ты, Сидор Иванович, в эту сторону направился, ну я и поспешила. Так что с Тихоном Петровичем?

– Нормально всё, Ольга Васильевна, до дома он спокойно доедет, ну а остальное вы слышали.

– Значит, так. Мне мою карету пока не вернули, её в приличествующий вид приводят, чтобы как новая стала. Я сейчас распоряжусь, чтобы для Тихона Петровича в телегу сена побольше положили да тихонько чтобы ехали.

– Ольга Васильевна, – послышался голос Пафнутия Петровича, – право слово, не надо волноваться. Я уж уезжать собрался, вот Тишу до дома и довезу, да там на денёк останусь, пока карета не вернётся. Ведь мы должны будем вначале Сидора Ивановича домой, ну или куда ему заблагорассудится, доставить, а уж потом и я в Санкт-Петербург отправлюсь. Мне не к спеху. Я ведь сюда уже не по делам приехал, а только с Тишей повидаться да пообщаться вволю. А тут видишь как всё нескладно вышло.

В трактире на секунду наступила тишина, и Иван успел в неё вклиниться:

– Я пойду товар грузить, его много очень, да он мелкий, там рогожа, тут рогожа, но пока все лавки объедешь – упаришься. А вам, Ольга Васильевна, большая от нас благодарность, и напомнить хочу, что ближе к концу декабря месяца мы обязательно вас навестим.

– Конечно, конечно, Ванечка, я вас с Тихоном Петровичем ждать стану, ну а коли он ещё хворать будет, один приезжай. Не бойся, я не кусаюсь. – И она громко и звучно рассмеялась. Чувствовалось, что настроение у неё хорошее, видимо, ярмарка для неё в полной мере удалась.

Когда Иван с Митяем из трактира выскочили, солнце уже чуть ли не до своей верхней точки добралось, вот-вот вниз покатится. Быстро запрягли Воронка и начали лавки, в которых товар заказывали, объезжать. Но если вчера они практически единственными были, то сегодня покупатели, которые товар заказали для последующей торговли, старались его побыстрее забрать. Поэтому проехать по ярманке было трудно. Им пришлось лошадь с телегой где увидят свободное место, куда их приткнуть можно, там и оставлять, а самим бегать по соседним лавкам, в которых их товар лежал. Почти до темноты грузился Иван. Сам весь вспотел, да и Митяя загонял, но забрали всё. Иван постоянно со своими записями сверялся и, как что-то получали и на телегу грузили, тщательно это вычёркивал.

Домой добрались, когда уже совсем поздний вечер был – луна вовсю светила. Иван Воронка с телегой у ворот привязал да первым делом в свой дом заглянул, благо там свет горел. Тихон лежал на широкой лавке около печи. Иван такую лавку раньше не видел. «Наверное, принесли откуда-нибудь», – подумал он. На его же лавке сидели Пафнутий Петрович и дядя Филарет. Авдотья стояла у печи, около чугунка с кипящей водой, собираясь им чая налить. Увидев Ивана, по-бабьи всплеснула руками:

– Мы уж беспокоиться стали, не случилось ли чего в дороге. Поздно-то как вы приехали. А Митяй где?

– Митяй возле лошади остался, – ответил на последний вопрос Иван и задумался, но вскоре вновь заговорил: – Больше не буду так в последний день грузиться. Там такое творилось, что хорошо хоть, всё успели получить, ну а ехать-то что: ночь лунная стоит, дорога известная. Место на телеге для обоих нашлось, так что бежал Воронок как мог, мы его даже не погоняли, он и сам к себе в конюшню спешил. Сейчас мы его выпряжем, в стойло поставим, а сами телегу на руках во двор закатим да там до света и оставим. Утром, как разгрузим, поедем с Митяем в Лапино, постараюсь маму уговорить сюда перебраться.

– Ну, Ваня, – заговорил Пафнутий Петрович, – завтра встанешь – не узнаешь ничего вокруг. За один день артель, которую Прохор Феофанович прислал, чуть не полсруба установила.

– Да большущий какой сруб-то, я таких никогда и не видывала, – снова всплеснула руками Авдотья.

– Дом действительно огроменный, – подтвердил Филарет, – обещали через два-три дня всё закончить. Их целая артель, не менее двадцати человек, там ночует. Сказали, как рассветёт, они к работе приступят. А вы ехали что, не видели, там же костёр горел?

– Костёр я действительно видел, – согласился Иван, – вернее, не сам костёр, а только угли красные, от костра оставшиеся. Я решил, что это мальчишки на пустыре баловались, хотел встать да шугануть их, но там никого видно не было. Я посмотрел да и решил: костёр далеко, если даже ветер огонь раздует, до жилья не дойдёт, а травы там давно нет, всю выкосили.

– Значит, мужики спать пошли, а уголья водой не залили. Это я им завтра так просто не оставлю – виру наложу. Да и сейчас пойду посмотрю, что там делается.

Филарет с лавки вскочил и бросился к двери, на ходу шляпу на голову натягивая.

– Филарет, – окликнул его Пафнутий Петрович, – ты только возвращайся поскорее.

Но тот уже дверью хлопнул. Так никто и не понял, слышал он слова Пафнутия или нет.

Вернулся Филарет действительно быстро, но не один. За ним показался незнакомый мужик средних лет, высокий и внешне очень крепкий. За те годы, что Иван жил в деревне, он хошь не хошь познакомился со всеми её жителями, и этого мужика среди них не было.

– Представляете, – начал Филарет, – я на улицу только вышел, смотрю, а костёр вовсю полыхает и около него никого не видно. Ну, я туда и бросился. Костёр вроде бы далековато от домов, но ежели ветер поднимется? Так ведь всю деревню спалить можно. Я ещё до него и добежать не успел, а этот из кустов на меня ружьё навёл. Оказывается, его сторожить оставили да завтрак к пробуждению остальных артельщиков приготовить, вот он огонь и поддерживал, время от времени туда поленья подбрасывая. Я как раз после такого его подброса и появился. Вот смеху-то было, когда он узнал, что я местный староста.

– Хороший смех, когда на тебя ружьё направляют, – пробурчал Пафнутий, а затем спохватился и добавил: – Ладно сам вернулся, ты нам нужен, а этого зачем с собой привёл?

– Так надо помочь подводу во двор затащить, – растерянно проговорил Филарет.

– Вот это ты дело придумал! – оживился Пафнутий. – Пойдёмте, други, действительно надо подводу с товаром во двор закатить, а с утра всё в амбар перенести.

Все встали и пошли к дверям, Тихон приподнял голову и с гримасой, которая означала улыбку, наблюдал за ними. Авдотья вновь чугунок на печь поставила.

Вода не успела вскипеть, как оживлённая четвёрка вернулась в избу и уселась вокруг стола, так чтобы Тихон мог их всех видеть.

– А мужика вы куда дели? – спросил он довольно чётко и внятно, хотя и с явным напрягом, почти по складам.

– Это ты о стороже плотников, что ли? – переспросил Пафнутий. – Так он к костру своему пошёл, тот опять в красные угли превратился. Он сейчас в него полешек подбросит, а сам в кусты спрячется и будет злоумышленников поджидать.

Все засмеялись, а Пафнутий громче всех.

– Ну, Иван, расскажи, что ты дальше делать собрался? – проговорил Тихон, и все внимательно на парня посмотрели.

– Дядя Тихон, дозволь нам с Митяем завтра, как подводу разгрузим, в Лапино съездить. Я с маменькой насчёт переезда сюда поговорю. Попытаюсь её уговорить. Ну, завтра она вряд ли сможет все вещи собрать, а через недельку-другую, я думаю, и дом достроят да отделают, и она всё собрать успеет. Надо ведь главный вопрос решить: что с землёй делать?

Тихон только головой кивнул, всем показалось, что он не возражает, но тут Филарет слова попросил.

– Я тебе, Иван, один совет насчёт земли дам, – сказал и всех вокруг оглядел, согласны ли они, чтобы он советы давал, или нет.

Никто его не стал останавливать, а наоборот, всем оказалось любопытно выслушать деревенского старосту, которому с подобными проблемами часто приходится сталкиваться.

– Ты всю землю общине передай. На пахотной пусть они и пашут, и сеют, а тебе четверть, а лучше третью часть от урожая отдают. За луговину много просить нельзя, но хотя бы десяток курей они тебе должны каждый год давать, а за огород и избу придётся с той семьи, которая там жить будет, оброк получать. Сколько – ты со старостой местным решишь. Здесь, ежели всё складно получится, деревенский сход в управу обратится, чтобы новой семье, пусть она и без кормильца, но с подрастающими отроками, землю в соответствии с последним царским указом выделили. – И он замолчал, опять оглядывая всех по очереди, всё ли он понятно сказал.

Пафнутий ему даже руку подал:

– Молодец, Филарет Иванович, мудрые советы дал. Ты вот говорил намедни, что в губернии в присутствии служил. Так это или я неправильно что понял?

– Всё правильно, так и было, Пафнутий Петрович. – Филарет опустил голову и начал рассказывать: – И ведь хорошо у меня получалось, мог далеко пойти, высоко подняться, но горе-злосчастие на моём пути встало. Батюшка сильно захворал. Работать в поле он не мог, а дома мал мала меньше. Я первым был – старшим, значит, а за мной целая вереница выстроилась. Девять человек нас выживших было, но взрослая – одна только сестра Проня, что на год младше меня, но и та уже замужем, а остальные ещё не доросли до сохи да бороны. У матушки несколько лет никак здоровые дети не получались. То мёртвыми рождались, то слабыми очень и умирали быстро. В общем, только через восемь лет после Прони родился следующий брат, сумевший из младенческого возраста выйти. Вот и пришлось из города сюда воротиться. Ну а когда меньшие подросли, ехать во Владимир было уже поздно – кто бы меня туда снова взял?

Он опечалился совсем и даже всхлипнул – так Ивану показалось, да не одному ему.

– А как ты туда сумел попасть? – не выдержав, задал Пафнутий вопрос, который всех интересовал.

– Как всегда, всё решил случай, – ответил Филарет. – Наша деревня – государственная, поэтому жители её – люди свободные, то есть могут в любую минуту взять и уехать куда-нибудь в другие края. А вон там, за лесом, в пяти верстах по прямой отсюда, – он рукой показал где, – находится деревня, где родилась моя маменька. Тятенька-то местным был, то есть из Жилиц. Где-то им, моим родителям, удалось познакомиться. Барыня не возражала, что её крепостная выйдет замуж и уйдёт в другую деревню. Она вообще была на редкость разумной женщиной и очень хорошо относилась к своим крестьянам. Представьте, она даже школу в деревне открыла и всех детей без исключения в неё принимала. У неё был сын, мой ровесник, Николаем зовут. Я с ним подружился, когда в гости к бабушке с дедушкой приходил. Наверное, нечасто так бывает, чтобы барчук дружил с крестьянским сыном. А вот у нас это получилось. Мы с ним и до сих пор если не дружим, то, по крайней мере, в прекрасных отношениях.

Филарет Иванович замолчал на несколько секунд, улыбнулся и продолжил:

– Любопытная у них семья была. Барыня с детьми – их у неё трое, сын и две дочери – постоянно в деревне жила, а барин – в городе. Он там служил и в деревню в лучшем случае пару раз в месяц наведывался. Их дети учились в школе вместе с крестьянскими. Вот когда нам по девять лет исполнилось, мы тоже вместе с этим Николаем, сыном барыни, в школу пошли. Мы там четыре года проучились. Изучали арифметику, грамматику, закон Божий, риторику. Но главным было не это. Ежедневно в доме барыни для её детей вместе со мной дополнительные уроки проводились. Учили нас два учителя. Один был француз, достаточно хорошо говоривший по-русски, а другой, уже очень пожилой, – русский. Вот тут мы много чего узнали и по истории, и по географии, и по зоологии с ботаникой – в общем, обо всём на свете. Основной упор делался на изучение французского языка.

Неожиданно Филарет покраснел, явно застеснялся и признался, что он по-французски до сих пор сам с собой иногда разговаривает, чтобы совсем не забыть этот язык. Не успел он договорить, как Пафнутий Петрович обратился к нему на незнакомом остальным языке. Филарет тут же ответил. Они немного поговорили, и Пафнутий даже крякнул от удивления и пожал Филарету руку.

– Вот уж чего не ожидал, так это что в глухой деревне под Владимиром смогу пообщаться с простым деревенским старостой на французском языке, причём этот староста на нём весьма прилично разговаривает.

Все молчали и ждали, что же им ещё доведётся узнать, а Филарет успокоился и продолжил:

– Жить я продолжал у себя дома, – и он кивнул в ту сторону, – вот ежедневно и ходил в школу и обратно через лес пешком. Из-за дополнительных занятий я возвращался домой очень поздно, даже летом это получалось в сумерках, а уж осенью и зимой и туда, и обратно в темноте шёл. Но я очень любил учиться и делал это с удовольствием. Сейчас даже представить себе трудно, как маленький девятилетний мальчик пробирается в темноте через лес. Зимой даже проще было, нежели осенью, особенно когда дождь идёт. Зимой от снега всё вокруг светлей кажется. Восемь лет я туда-обратно ходил. Я мог бы, конечно, жить у бабушки с дедушкой – у матушкиных родителей, значит, но они ко мне придирались постоянно, всё им казалось я делаю не так, и дед постоянно то за вожжи, то за розги хватался, вот я и предпочитал домой ходить. Тут всё по-другому было. Тятя прекрасно понимал, что такой шанс, который у меня появился, упускать нельзя. Он даже освободил меня от чисто крестьянского труда, и я только летом помогал ему в поле. Если бы не это, я никогда не научился бы ни пахать, ни сеять, ни косить. Да и вообще ничего о деревенском труде не знал бы.

И он опять взял паузу, с мыслями собираясь.

– Наконец, когда нам с Николаем исполнилось по шестнадцать лет, – продолжил Филарет, – его тятя приехал в имение и спросил нас о наших планах. Но мы об этом совсем не думали и не знали, что ему отвечать. Тем более Николай откровенно побаивался своего батюшку и всегда терял дар речи, когда тот к нему обращался. Я до сих пор не знаю, что промеж ними когда-то случилось, что сын так боялся своего батюшку. Несколько раз я пытался это выяснить, но Николай тут же замыкался, и всё. Надо сказать, что его тятенька ко мне относился очень даже хорошо. Не любил, конечно, но он, по-моему, вообще никого не любил. Такой уж человек был.

И он опять замолчал, вспоминая, видимо, то время и думая, о чём ещё можно рассказать, а что лучше при себе оставить. Но вот он собрался с силами и продолжил:

– Видя, что мы молчим, он сам начал предлагать нам разную деятельность, но сказал, что сам бы предпочёл быть копиистом в губернском присутствии. Не знаю почему, но эта работа мне очень понравилась. Мне вообще нравилось писать, я знал, что у меня это хорошо получается. Вначале мы никакого чина не получили, считалось, что мы вроде в учениках состоим при его благородии губернском секретаре. Мы оба, и Николай, и я, не старались выделиться, чтобы нас заметили, а выполняли свою работу на совесть и при этом достаточно быстро. Вот нас и заметило начальство да потихоньку стало продвигать. Возможно, нам просто повезло: в присутствии работало очень много чиновников в престарелом возрасте, вот и настала пора сменить их на более молодых, а тут и мы с Николаем подоспели. Года не прошло, как мы оба почти одновременно получили чин коллежского регистратора. Знаете, как я гордился своим мундиром с погонами в один просвет и маленькой звёздочкой посередине! А фуражка форменная с кокардой – красота! – И он засмеялся. – Казалось бы, низший чин в табели о рангах, но он дал мне право на личное дворянство – представляете, простой мужик превратился в дворянина. Я поверить этому никак не мог, но так было на самом деле. Через три года мы с Николаем прицепили ещё по одной звёздочке на погоны и стали именоваться губернскими секретарями. Работу выполняли ту же, и объём её не увеличился, а вот денежное довольствие выросло. Прошло ещё три года, и я стал губернским регистратором. Звёздочек стало три, работы прибавилось, у меня уже у самого помощники появились. Эх, ещё бы пару лет – стал бы я титулярным советником, а там и до надворного советника с потомственным дворянством рукой подать, но тут то самое горе-злосчастие вмешалось. Батюшка сильно заболел, потом умер, и мне пришлось сюда вернуться. Вот с тех времён и служу здесь на благо односельчан старостой, а Николай сейчас действительный статский советник. Я к нему ездил прошение, всеми подписанное, об Иване подавать, он на нём резолюцию «срочно» соизволил начертать и подпись свою замысловатую поставил. Я с бумагой этой в соответствующую контору отправился, там мне подтвердили, что без прошения от матушки Ивана, удостоверенной деревенским старостой и чиновником в уезде, рассмотрение вашего прошения задержится. – И он вопросительно на всех посмотрел.