Текст книги "Жилины. История семейства. Книга 2"

Глава 34
На реке Гусь. Сентябрь 1752 года

Вернулась с работы Люба и сразу отправилась на кухню – ужином заниматься. Тётки к себе в комнату пошли, а я – в свой кабинет, надо хотя бы одну главу монографии до конца доделать.

После ужина решили устроить вечер отдыха и посмотреть телевизор, благо там по первой программе показывали мхатовский спектакль «Три сестры» с прекрасным актёрским составом во главе с самим Олегом Ефремовым, которого я очень любил. Правда, в этот раз он исполнял весьма странную роль, не предусмотренную Антоном Павловичем. Роль какого-то комментатора, или пояснителя, что ли. Зато все остальные – Ия Саввина, Ирина Мирошниченко, Вячеслав Невинный, Евгений Евстигнеев, да и все прочие – просто бесподобны были. И ведь что любопытно, на сцене этот спектакль совсем по-другому смотрится. И дело не только в том, что там всё вживую происходит, актёры оговориться могут, запнуться, а в кино такого не бывает – просто быть не может, – а ещё в том, что в фильме весь цвет труппы представлен, а в театре то того нет, то другого. Трудно, конечно, сравнивать, но фильм мы все посмотрели с большим удовольствием, а потом переключились на второй канал и с не меньшим удовольствием посмотрели, или, скорее, послушали, авторский вечер Вячеслава Добрынина. «Ни минуты покоя» он назывался. Люблю я этого композитора, а теперь ещё и певца. У него практически отсутствуют проходные вещи, которые в одно ухо влетели, через голову прошли без следа и в другое тут же вылетели. У него слова всех песен с глубоким смыслом, а мелодия, хочешь ты этого или нет, просто вынуждает тебя повторять эти умные и очень значимые слова.

Вот так и закончился тот вечер.

К тому времени, когда утром меня позвали завтракать, я прежде всего успел последние две главы, написанные Петром, отредактировать. Легко они у меня, почти играючи прошли. Наверное, Пётр их писал в более или менее свободный день и сам не по одному разу прочитал – уж больно много было помарок в рукописи, да и вставок полно, которые внизу страницы или по её бокам совсем уж меленько были вписаны или на обороте находились. За оставшееся время я остальные его главы, уже напечатанные, успел повторно проверить и нужные изменения туда внести. В общем, так получилось, что я с главами, в которых Солодовников был автором, разделался раньше, чем со своими. Осталось лишь свои две последние главы отредактировать да машинистке отдать – и считай, что с этой работой я справился. Но всё это пришлось оставить на потом – меня уже завтрак ожидал.

Люба на работу убежала, а я кашу доел, рот вытер и только бокал с цикорием ко рту поднёс, как тётя Аля начала рассказывать:

– Иван обогнал бричку на полпути к дому, помахал рукой Анастасии и поскакал дальше, надеясь, что успеет ещё застать Кроковых в Жилицах. Их карета стояла на улице. Он с облегчением выдохнул и вошёл в избу. Приехал он вовремя. Гости уже из-за стола стали выбираться.

– Иван, успел, молодец! А мы тут Тихону уже обо всём доложили, но уж коли ты пришёл, задержимся ещё на несколько минут и с тобой тоже своими задумками поделимся.

Феофан, говоря всё это, подошёл к столу, взял с него какие-то бумаги и Ивана рукой подозвал.

– Вот смотри сам, Ванюша. Зимой лавка без сеней – дров не напасёшься, а всё равно и приказчики, и покупатели мёрзнуть будут. Поэтому первым делом надо сени соорудить. Обычно их строят снаружи, перед избой, но бывает, что и внутри размещают. В твоём случае, если попытаться пристроить к лавке сени с улицы, то они или совсем маленькими и неудобными окажутся, или на дорогу вылезут и мешать будут и людям, и повозкам. Если же их внутри соорудить, то лавка, и без того небольшая, станет ещё меньше. На торговле это скажется не лучшим образом. Ну а без сеней, как мы уже разобрались, вообще никак.

Он головой из стороны в сторону поводил немного и продолжил:

– Чтобы всех неприятностей избежать, мы решили сени частично на улице построить – прямо перед самой дорогой вход в них будет. – И он показал, как сени на чертеже нарисованы. – Вот видишь, как получится. А чтобы они чуть побольше стали, часть сеней внутри лавки окажется. Из-за этого вот здесь, – и он в нужное место пальцем ткнул, – закуток небольшой останется. Тут тебе прямой резон будет небольшой стол для торговли поставить, который прилавком называют. За ним приказчик может стоять и покупателю товар показывать.

– Дядя Феофан, а можно сделать этот прилавок со стеклом сверху, чтобы покупатель вещь видел, но достать её сам не мог? Я бы там женскими причудами торговать стал.

– Это ты хорошо, Ванюша, придумал. Мы так и сделаем, и стекло потолще возьмём, чтобы его раздавить было трудно. – Феофан довольно улыбался. – Ещё что нам подскажешь?

– А зачем ты начертил вход в сени напрямую с дороги? Давай эту стену оставим глухой, а вход сделаем вот отсюда, – и Иван указал, откуда можно сделать вход в сени сбоку, – или с противоположной стороны. Хотя… – Он на секунду задумался и предложил: – А давайте сделаем два входа с разных сторон. Или даже так: отсюда, – и он указал место на чертеже, – люди заходить будут, а сюда выходить. И надписи надо над дверями повесить – «вход» и «выход», а чтобы не путали, дверь там, где выход, надо сделать без ручки снаружи. Изнутри толкнул – и на улицу вышел, а снаружи не откроешь. При этом двери пружинами надо снабдить, чтобы они сами закрывались, как только человек вошёл или вышел. Только такие сени от холода всё равно не очень спасут. Надо вот здесь ещё одни небольшие сени соорудить, а значит, эту дверь, – и он указал на существующую входную дверь в лавку, – оставить, ну а ту новую, что ты нарисовал, тоже установить. Тогда в лавке тепло будет. Да ещё в стене в больших сенях окошко со стеклом следует врезать, чтобы там светло всегда было.

– Это ты правильно придумал, – похвалил Ивана Феофан. – Только заниматься обустройством лавки мы будем чуть позднее, а начнём со двора при новом тереме. На следующей седмице туда артель заедет. Всё, что нужно для этой стройки, уже готово, так что строительство сильно докучать вам не будет. Построим всё как договорились ранее, а вот насчёт амбара для хранения там товара у нас такое предложение возникло: возвести его с левой стороны от дома, уже за существующим частоколом, а заплот перенести так, чтобы всё было огорожено. Проход из дома к амбару мы думаем сделать через конюшню. Поставим там двое ворот, прямо напротив друг друга. Через одни из конюшни можно будет во внутренний двор попасть. Это ежели ты пожелаешь сам куда-нибудь выехать. А если потребуется загрузить товаром телегу, то лошадь через противоположные ворота из конюшни выйдет. Амбар можно сделать в два этажа: лёгкие товары наверху разместить, а тяжёлые да объёмные – внизу. И построить его не из дерева, а из кирпича. Так что подумайте и с ответом не задерживайте. Повторю: на следующей седмице артель, что у нас дворовыми постройками занимается, к вам уже заехать должна.

Феофан встал, поклонился Тихону, протянул руку Ивану и пошёл к двери. Прохор за отцом последовал. Неожиданно около двери он остановился, повернулся и добавил:

– А что касается приспособы для тебя, Тихон Петрович, держась за которую ты будешь заново ходить учиться, да кресла, чтобы ты сидеть спокойно смог, то их артель с собой привезёт.

Он ещё раз поклонился всем и вышел во двор. Иван пошёл за ними следом.

– Постой, Ванюша, – окликнул его Тихон. – Ты опять уходишь?

– Да, дядя Тихон, но ненадолго. Сейчас Анастасия, дочь дяди Тихона-старшего, подъехать должна. Я с ней разберусь вначале, а затем к тебе вернусь.

Кроковы в это время как раз в карету усаживались. Иван с ними ещё раз попрощался и поспешил в амбар. Там он успел остаток тканей переложить таким образом, чтобы мастерице не пришлось никуда лазить или ждать, когда ей тот или иной рулон достанут.

Анастасия вошла в амбар – и сразу к тем тканям поспешила, что для пошива тёплой женской одежды были пригодны.

– Вот это возьму, и это, и это. И вот это мне отпиши. Да бязи эти два куска на приклад для душегрей. Надобно твоих девиц потеплее одеть. Кто ж знает, какая погода в дни ярманочной торговли будет. Может, мороз нагрянет, а может, тепло наладится.

Она задумалась и замолчала. Иван застыл рядом, опасаясь спугнуть те думы, которые ею овладели. Наконец Анастасия повернулась к нему:

– Я ещё по дороге, пока сюда в твоей коляске тряслась, всё думала, как же сделать, чтобы все вокруг поняли, что эти девицы одну задумку исполняют. А вот сейчас кажется, мне это ясно стало. Одену я их всех в одинаковую одёжу, но так, чтобы это сразу в глаза не бросалось, а для этого из разных тканей всем её сошью. На первый взгляд она разной будет, а вот те, кто думать приучен, быстро понять смогут, что одёжка на всех одинаково скроена. Всех одену в длинный тёплый шушун, а сверху наброшу по небольшой, лишь до пояса, душегрейке. Ну а на голову – мы с тобой уже говорили. – И она требовательно на Ивана посмотрела. – Помнишь, о платах из села Павлова, что на реке Вохонке расположено?

Иван улыбнулся даже, так ему понравилась настойчивость Анастасии.

– Не только помню. Я туда ехать собираюсь, как из вятских мест возвращусь. Всё помню, Анастасия Тихоновна, не беспокойся.

– Ну и хорошо, – ответила Анастасия и вновь превратилась в обычную молодую девушку, глядя на которую мало кто мог себе представить, что перед ним стоит настоящая искусница.

Стоило ей закончить подбирать ткани, как в дверях Митяй с Антипом показались. Из-за их спин выглядывал Кузьма. Его ватага во двор не пошла, а осталась за воротами на телеге своего атамана ждать.

– Удачно вы подъехали, – сказал Иван. – Давай, Антип, прежде всего подготовь выписку на имя Тихона, сына Сидора, что в деревне Крутицы проживает. Ты все ткани перепиши, а цены на них я сам проставлю, поскольку некое их количество без денег отпущено будет. В рогожу их закутайте да в бричку постарайтесь все поместить. Из них Анастасия Тихоновна одёжку для девиц-красавиц, которые чаем на ярманке поить всех желающих будут, шить примется. А ты, дядя Кузьма, – обратился он к офене, – иди вон в тот угол, там у задней стенки пять коробов один на другом стоят, в них весь потребный товар уже с ценами лежит. Мы с Митяем сами думали с этими коробами пойти, но уж коли ты у нас появился, то придётся тебе ими заняться. Поэтому посмотри, что там находится, забирай да приступай к работе. Неделя тебе срок.

И он вновь к Анастасии повернулся:

– Ну а с тобой, Анастасия Тихоновна, я попрощаться на сегодня хочу. Батюшке с матушкой низкий поклон передавай. Вернусь из поездок – обязательно вас всех навещу.

Он поклонился и в избу пошёл, где его ожидал с нетерпением Тихон.

День казался практически нескончаемым. Пока Иван сидел у стола и, прихлёбывая из кружки душистый чай, рассказывал Тихону обо всём, что за этот день произошло, ему ещё пару раз пришлось от своего рассказа отвлечься. Первый раз – когда Антип ему выписку с товаром для Анастасии принёс. Список там совсем короткий был, и, чтобы цены проставить, много времени не потребовалось. А вот когда перед Иваном оказались несколько листов с товаром для Кузьмы, то задуматься пришлось надолго.

Перед тем в избе как раз Филарет Иванович появился, а вместе с ним незнакомый Ивану мужчина. Был тот уже далеко не молод, хотя ни у кого язык не повернулся бы его стариком назвать. По мнению Ивана, он в самом что ни на есть пригодном для жизни возрасте находился: лет тридцать пять ему, на первый взгляд, исполнилось, а может даже, на пару лет и поболее, но до сорока он точно дожить ещё не успел.

Лицо у него было скуластое, широкое, со следами оспы на щеках, со слегка приплюснутым носом и глубоко посаженными тёмными глазами. Борода аккуратно подстрижена, не очень длинная, тёмно-русая, в меру густая. Усы были такого же цвета, да и стрижены так, чтобы в бороду переходить. Волосы на его голове, когда он сдёрнул свою валяную шапку, короткими оказались, лишь шею прикрывали, а цветом с бородой схожи. Проседь, если она и была, в глаза не бросалась, даже если присматриваться хорошенько, а может, она в волосах скрывалась так, что её просто незаметно было.

– Знакомьтесь, кто не знает, – представил его Филарет, – это Серафим, сын Харлампия Кулешова. Отец его, дед Харлам, всем, небось, известен. Он до сих пор козье стадо пасёт. А вот Серафим долго в отходе был. Как-то раз его в Санкт-Петербург занесло, да он там на много лет и застрял. А дело так получилось. Вызвался он одного барина туда доставить. Тот из столицы к соседскому помещику в гости прибыл, а с его возницей несчастье произошло. Он в лес по малину пошёл – её много в то лето уродилось – да и наткнулся на медведя. Со страху побежал без оглядки и ногой в барсучью нору угодил. Да так здорово, – Филарет даже рот скривим и глаза зажмурил, – что нога у него переломилась и он её вытащить оттуда никак не мог. Крови много потерял. Так и помер бы там, но барин приказал всем идти его разыскивать. К счастью, живым нашли, только обезножел он совсем. Кость в том месте, где перелом случился, наружу вылезла, и там сильное воспаление началось. Пришлось ногу ему отнять. Приютили его в той деревне, даже со временем женился и детишек завёл. Так-то, говорят, он мужик добрый, работящий, и руки растут откуда следует, а что одной ноги нет, ну так не всем с двумя жить. Он плотничать наладился и до сих пор по той деревне на костылях прыгает.

Филарет Иванович на всех внимательно посмотрел, убедился, что все ждут, чем же дело кончилось, и продолжил:

– Когда приезжему воротиться в столицу пора настала, помещик, который хозяином в той деревне был, клич кинул: кто, мол, его гостя назад возвратит, тот вольную получит. Мужики собрались, подумали да и принялись отказываться. Барин у них хороший был, крестьянам не докучал. Больше чем положено себе не брал. Им вольная вроде и нужна, кто же от воли откажется, да только дорога больно дальняя предстоит. Оттуда можно и не воротиться. Вот местные мужики и отказались. Серафим об этом деле совершенно случайно прознал. Ему всегда хотелось на мир посмотреть. Явился он к барину и вызвался в возчики, хотя ему эта вольная совсем была не нужна – он и без неё вольным был. Больше десяти лет с тех пор прошло. Недавно тот барин, которого он до столицы довёз, Богу душу отдал, вот Серафим и решил домой вернуться. Он ведь только ради барина того там все эти годы прожил. Хорошим тот человеком оказался. В общем, такая вот история приключилась.

Филарет помолчал немного и закончил:

– Серафим – человек совершенно свободный. Семьёй пока не обзавёлся. К работе тоже пока не пристал. Возница он, судя по всему, хороший – плохой не удержался бы столько лет у одного хозяина. Присмотритесь оба, понравитесь ли друг другу, а я тебе, Иван Иванович, лучший вариант предложить вряд ли смогу.

Вот тут-то Антип и зашёл в горницу со своими бумагами. Иван было в списки углубился, но Тихон его остановил:

– Кузьма ведь не сей момент по деревням поедет, так что это дело подождать немного может. Передай ему, – обратился он к Антипу, – пусть завтра ко мне заглянет, причём чем раньше, тем лучше. Я с ним ещё немного побеседую. А сейчас можете оба домой отправляться. А ты, Иван, давай гостям внимание удели.

– Ну что, Серафим Харлампиевич, – начал Иван, – разъездов нам много предстоит. Завтра на реку Вятку хочу отправиться. Посмотрим, как с тобой в пути сработаемся. Меня Иваном прошу называть. Слово «барин» в обращении ко мне у нас под запретом. Вот, пожалуй, и всё, что я сейчас сказать могу… Хотя подожди.

Он помолчал немного и продолжил:

– Хотелось бы мне за завтрашний день добраться до Макарьевского уезда Костромской губернии. Течёт там небольшая река – Узола, которая там же, неподалёку, в Волгу впадает. Так вот на той Узоле где-то деревня Сухоноска стоит. Очень мне надобно в ту деревню попасть. Как думаешь, осилим мы такую дорогу за день али ночевать где придётся?

Спросил и на Серафима искоса так посматривать принялся. А тот раздумывать долго не стал, сразу же ответил:

– Иван, гадать вот так – успеем али не успеем – я не люблю. На мой взгляд, это одно из самых странных дел. В дороге поймём. Успеем – хорошо, нет – значит, нечего и жилы свои рвать. Найдём двор постоялый или так к кому на постой попросимся. Я человек не гордый, мне без разницы, где ночевать. На перине положат – спасибо скажу, на пол бросят что-нибудь да головой али каким другим местом укажут, что это мне постель приготовлена, – тоже поблагодарю. Ежели ты желаешь за завтрашний день далеко уехать, то выехать надо рано, ещё до восхода солнца. Учти, что дорогу туда я не знаю, придётся часто останавливаться и дальнейший путь у людей уточнять. Это нас задерживать будет. А что касается реки Вятки, то она отсюда, как я знаю, далёко находится. Вёрст шестьсот до неё. Нам туда-сюда чуть не месяц в пути провести придётся. На одной лошади ехать никак нельзя.

Он головой покачал, посмотрел на удивлённые лица всех, кто в избе находился, и добавил:

– Давай так поступим: кто первым проснётся, тот другого будить пойдёт. Я живу через четыре избы отсюда.

Он поклонился всем и только намерился выйти из избы, как его Иван остановил:

– Постой, Серафим. Ты пошутил насчёт месяца в пути или как?

– Какие уж тут шутки. Даже если пару добрых жеребцов в карету запрячь, они без подмены более пяти, от силы шести десятков вёрст в день осилить не смогут. Им отдыхать дольше, нежели людям, требуется. До Вятки-реки где-то около шести сотен вёрст. Вот и посчитай: туда дней пятнадцать да обратно столько же. Так цельный месяц и получится.

– Погоди, – разнервничался всегда спокойный Иван, – так у нас ничего не выйдет. У меня свадьба через две седмицы, а до того я должен маменьку сюда перевезти.

И он принялся по избе ходить из одного угла в другой. Походил немного, затем остановился, покачался с носка на пятку и заговорил:

– Значит, так поступим. – Иван вновь в скорого на решительные действия человека превратился. – Поездку на Вятку придётся отложить, а завтра отправимся на реку Гусь, там посуду из стекла производят. Ну а за деревянной, в конце концов, и после свадьбы съездить можно.

Ивану ещё долго пришлось за столом просидеть, пока он вопрос с ценами до конца не разрешил, но в конце концов и он спать улёгся.

…Тётя Муся, как только сестра всё это договорила, моментально вклинилась:

– Время вроде уже обеденное, давайте поедим, передохнём немного да продолжать будем.

Все с ней согласились, и я в холодильник полез за кастрюлей с борщом и сковородкой, в которой второе лежало. Тётя Аля принялась на стол собирать, а тётя Муся – хлеб резать.

Только-только я к борщу приступил, как зазвонил телефон. Я поговорил, трубку назад на аппарат положил и на тётушек своих вопросительно посмотрел.

– Что-то случилось, Ванюша? – поинтересовалась тётя Аля.

– Люся, машинистка, звонила. К шести часам она допечатает всё, что я ей отвёз. Просит забрать и подвезти оставшиеся главы. Сегодня у неё последняя возможность их напечатать. С завтрашнего числа у неё уже всё расписано чуть не на месяц вперёд. Так что придётся мне к ней срочно ехать. Сейчас я с оставшимися главами разберусь и к Люсе поеду. Вернусь, будет желание – продолжим рассказы.

Я быстренько поел и направился в кабинет. На первую из оставшихся глав мне пришлось потратить больше времени, чем планировал, поэтому вторую повёз практически нетронутой.

Вернулся домой – ещё семи часов не было. По дороге умудрился даже Любу у метро подхватить. Мы ещё до моего выезда из дома с ней созвонились и условились, что она меня у метро немного подождёт, а если я в течение десяти минут не подъеду, то она на автобусе домой отправится. Правда, у метро я оказался пораньше, чем договаривались, и мне самому пришлось немного подождать.

Как только мы в квартиру зашли, Люба на кухню отправилась, а я принялся по экземплярам полученный машинописный текст раскладывать. Хотя Люся печатала всего в двух экземплярах, времени на это ушло много. Но к ужину я всё успел сделать.

Мы продолжали ещё чай пить, когда тётя Аля свой рассказ продолжила:

– Небо было закрыто облаками, и во дворе стояла кромешная темнота, когда Иван с горящей свечой в руке вышел из избы, чтобы запрячь Орлика. Каково же было его удивление, когда он обнаружил около конюшни уже запряжённую лошадь. В колышущемся свете свечи он увидел Серафима, на ощупь подтягивающего подпругу.

– Замечательно, что ты сам вышел. Я уж всю голову сломал, как умудриться разбудить тебя и не побеспокоить старика, – приветствовал его Серафим.

– Какого старика? – удивился Иван.

– Отца твоего, наверное. Того, которого я вчера видел. Больного, что на лавке лежал.

– А, ты о Тихоне Петровиче говоришь. А я никак понять не могу, кого ты стариком назвал, – поднял вверх подбородок Иван и тут же задал вопрос Серафиму: – Сам-то как давно домой из дальних странствий воротился?

– Сегодня четвёртый день пошёл.

– Ясно! Значит, кто такой Тихон Петрович, ты не знаешь?

Он задал вопрос в надежде, что услышит ответ, но в этот момент ущербная луна вынырнула из облаков и своим призрачным светом как будто покрывало сдёрнула, открыв для обзора весь двор, и стало не до ответов. Оба, и Иван и Серафим, залюбовались представшей перед ними картиной. Длинные причудливые расплывчатые тени протянулись по двору. Пусть и с трудом, но можно было разобраться в хитросплетении силуэтов. Вон от ног Ивана далеко, почти до самого конца двора, раскинулась его корявая тень. Сбоку на земле лежал силуэт Серафима, а между ними – нагромождение теней лошади и повозки. А вот с двух сторон их окаймляли разлапистые тени берёз, росших за изгородью по обе стороны ворот, почти что в придорожной канаве. Лёгкий ветерок шевелил оставшиеся на деревьях листья, и тени тоже как будто шевелились. Да не просто шевелились, а одна пыталась заползти на крышу амбара, где уже находилась её бóльшая часть. Другая в это же самое время стремилась через окна в избу проникнуть. Иван даже представить себе успел, как многорукая тень будто щупальцем отворила окно и оказалась в горнице. Он хотел уж Тихону крикнуть, предупредить, чтобы тот поберёгся, но тут облако набежало на ночное светило, и снова наступила темнота.

– Ладно, потом поговорим. – Иван даже вздохнул от огорчения, что всё это бесследно исчезло. – Давай лошадь выведем на улицу, там значительно светлее, чем здесь. Деревья да изба с двором много тени дают. Орлик дорогу до тракта хорошо знает, ему не привыкать здесь в любое время ходить, справиться должен, а пока туда доберёмся, совсем рассветёт. Сейчас самое тёмное время суток наступило.

Когда тронулись, обоим показалось, что мерину темнота нисколько не мешает. Но хотя он бежал так же уверенно, как и при ярком солнечном свете, Серафим не отрывал глаз от дороги. Поэтому несколько первых вёрст путникам пришлось провести в полном молчании. Ну а как только они выскочили на тракт, Иван уже не мог оторвать своих глаз от горизонта.

Так уж получилось, что в этом месте дорога шла точно на восток, и прямо перед ними вот-вот должно было появиться солнце. Облака, застилавшие до того всё небо, потихоньку начали рассеиваться, и на горизонте, там, где и должно было взойти светило, они практически исчезли. Ивану ещё никогда не доводилось встречать восход вот так – удобно сидя в коляске. Это показалось ему весьма знаменательным. Ведь всё, чем он занимался в последние дни, было всего-навсего развитием их общих с Тихоном задумок. И торговля на ярманке с одновременной продажей мелочного товара по деревням, и договор с Лукой на сбыт его посуды уже неоднократно обговаривались ими. Всё это было не его, а шло от Тихона: его знакомые, его товар, его мысли. Лишь лавка на постоялом дворе самим Иваном придумана, но когда она ещё из задумки в реальность превратится. И только теперь он может сделать решительный шаг вперёд. Он дополнит набор их товара новым, да ещё в значительном количестве. Такого в Хóлуе ещё не было – лавка, торгующая всеми видами посуды, какие только на свете существуют.

Иван закрыл глаза и предался мечтаниям, как всё это будет здорово. Он только начал представлять себе, как народ ломится к ним в лавку, а оттуда выходит с мешками посуды, как колесо коляски попало в какую-то выбоину. Бричку сильно тряхануло, Иван подлетел вверх, стукнулся о дугу, на которую был натянут кожаный полог, и чуть не вывалился из повозки.

– Иван, прости, мой недосмотр, – послышался голос Серафима.

Но Иван ответить не сумел, его глаза не могли оторваться от той картины, которая разворачивалась перед ними. Вдали, за горизонтом, где скрывалась серая, ещё совершенно пустая в это время суток дорога, появилась яркая огненно-красная полоса, как шлагбаумом преграждающая им дальнейший путь. Правда, лежала эта преграда где-то там, впереди, и до неё нужно было ещё ехать и ехать. Но всё равно, как бы далеко она ни была, Ивану показалось: подъедешь к ней – и сам вспыхнешь жарким пламенем, да так и сгоришь в этом огне. Он хотел было даже сказать вознице, чтобы тот остановился, но Серафим настолько невозмутимо сидел на козлах, а Орлик всё нёс и нёс их вперёд, что Ивану даже неловко стало, что он так испугался неведомо чего.

Неожиданно полоса мгновенно сжалась и превратилась в слепящую точку, но это продолжалось какое-то мгновение – из точки вверх, в небеса, устремился узкий луч огненного цвета. Казалось, какое-то подземное чудовище решило им пронзить купол небес, но ему это явно не удалось – небеса как будто стали стремительно опускаться, вдавливая луч назад, в то подземелье, откуда он сумел вырваться. Вот он полностью туда провалился, и в то же мгновение над уровнем горизонта точно посредине тянущейся вперёд серой ленты дороги возник краешек солнца.

Оно поднималось прямо на глазах. Солнце не было привычно слепящим, на него можно было смотреть совершенно спокойно. Возможно, это было из-за того, что на него постоянно набегали полупрозрачные облака, рисующие на светиле замысловатые картины. Воображение у Ивана было отменное, и он за те несколько мгновений, что облака пересекали солнечный диск, успевал рассмотреть некоторые наиболее отчётливо видимые им сюжеты. Вот всадник на коне взмахнул саблей. «Это дед Матфей, он мне какой-то знак хочет подать», – понял Иван и ещё более пристально начал всматриваться в горизонт. Солнце приподнялось ещё выше. Вот уже больше половины его показалось над землёй. Цвет его изменился на золотой, а знака от деда Матфея всё не было. Иван даже дыхание затаил – и вот наконец на солнце появилась тень человека с поднятыми наискосок руками, за которыми виднелся косой крест. «Андрей Первозванный, – ахнул про себя Иван, – такой, каким он изображён на золотом двухрублёвике. Добрый знак, богатство сулящий. Никому о нём рассказывать нельзя, только с дядей Тихоном и можно поделиться».

– Смотри-ка, прям золотой на дорогу выкатился, – послышался восторженный голос Серафима. – Ни разу такого чуда не видывал.

«И этот заметил», – с невольным раздражением подумал Иван, но решил промолчать – нечего раздувать огонь, может, сам погаснет.

Солнце уже успело оторваться от земли и даже слепить глаза принялось. На дороге стали появляться другие путники. Вон там, вдалеке, поднимая клубы пыли, мчалась карета, в которую была запряжена шестёрка лошадей, да при этом в сопровождении охраны. Восемь всадников за ней следовало. «Интересно, кто там может ехать, – подумал Иван. – Поравняемся – попытаюсь заглянуть в окно». Но окна в карете были занавешены, и она так и пролетела мимо, оставив после себя загадку. Да ещё пыль, от которой пришлось долго отплёвываться.

– Отдохнуть лошади пора, – сказал Серафим, сворачивая в сторону, к небольшому леску, – пусть чуток травки пощиплет да водички попьёт.

– Сколько мы отдыхать так будем? – поинтересовался Иван.

– Да не менее часа придётся. Мы ведь вёрст пятнадцать позади оставили. Вот и считай: столько да ещё два раза по столько нам сегодня предстоит проехать… Погодь, Иван.

Он вдруг вскочил и бросился к дороге. Там показалась телега, на которой сидел старый, с седой бородой мужик. Серафим поговорил с ним и уже не торопясь вернулся к лошади.

– Значит, так. Повернули мы правильно. Вёрст через десять дальше по этой дороге с правой руки увидим большое село. Это Заястребье будет. Там монастырь старинный стоит. Мы на него только издали посмотреть сможем. Нам туда не надобно, нам дальше ехать требуется. На другой берег речки Ястреб переберёмся и до деревни Артёмовской доедем. Там вновь через речку перебраться придётся. Та река Побойкой называется. Вот от неё почти по прямой на Вашутино поедем. Там найдём у кого дорогу вызнать.

Вот так, переезжая из деревни в деревню, они спрашивали у прохожих дальнейший путь и всё ближе и ближе подбирались к реке Гусь. Последнюю рекомендацию им дал один старый дед, что за пасущимися козами наблюдал:

– Вы, мóлодцы, в сельце Никулино поспрошайте. Вроде там где-то новая мануфактура строится.

Солнце только и успело что через верхушку в своём движении по небу перевалить, как они уже в Никулино оказались. Небольшая деревушка стояла перед ними на взгорке. Полтора десятка изб насчитал Иван. Может, и поболее их было, стояли где-нибудь в низинках, да это и неважно. Главное – добрались они до этой деревни. Серафим к колодцу подъехал – Орлика напоить, самим жажду утолить да дождаться кого-нибудь из местных, чтобы дальнейшую дорогу вызнать.

Вскоре у колодца появилась молодая замужняя женщина с двумя деревянными вёдрами в левой руке и коромыслом в правой. Одета она была в длинную рубаху, пошитую из отбелённого домотканого холста, узкие рукава которой были совершенно белыми, но при этом затканными красной нитью. Поверх неё на женщине была надета понёва-разнополка с отвороченными и перекинутыми с подтыком через пояс боковыми полотнищами. Понёва была сшита из ярко-красной, клетчатой, тоже явно домотканой материи, расшитой алыми полосами. В качестве навершника на моднице красовался шушпан из белой шерстяной ткани. Она набросила его на плечи, перекинув на грудь рукава, разукрашенные орнаментом ярко-красного цвета. Волосы незнакомки были прикрыты белым полотняным повойником, расшитым по очелью красным с золотом орнаментом. Повойник был туго затянут сзади, так чтобы он плотно обтягивал всю голову. Поверх него была натянута ярко-красная сорока, украшенная речным жемчугом. Ноги были обуты в светло-коричневые сафьяновые чёботы с остроконечными, загнутыми вверх носками и золотой вышивкой с изображением сказочных зверей.

– Уважаемая, – поклонился ей в пояс Серафим, – не подскажешь, где в ваших краях мануфактуру ставят по выпуску скляницы?