Текст книги "Жилины. История семейства. Книга 2"

Иван начал рассказывать о том, как он хочет всё в лавке устроить. Феофан внимательно слушал, а когда Иван сказал, что на окна он желал бы этажеры поставить, чтобы в них образцы посуды разместить, тот со своего места вскочил, да так, что даже грохот по дому пошёл, и начал в ладоши хлопать, приговаривая:

– Вот ты, Ванятка, придумал так придумал! Ещё бы знать, каких размеров эти этажеры быть должны, так вообще замечательно было бы.

Иван на это ничего отвечать не стал, а из-за пазухи небольшую холщовую торбу достал и оттуда бумагу вытащил, на которой всё начертано было и даже размеры все проставлены.

Феофан на это только головой покачал да сказал:

– Ох и скоро ты, Ванюша, впереди нас лететь будешь, а нам сзади, пыль твою глотая, плестись придётся.

На шум, который Феофан нечаянно сотворил, выглянула Любовь Николаевна, убедилась, что всё в порядке, и позвала их чай пить, добавив, что остальное и за столом обговорить можно.

Внизу была трапезная с большим столом, за которым много народа поместиться могло. Иван начал дальше рассказывать, и о столах, на которых самовары должны стоять, тоже рассказал.

– Самовар – это тот, который мне Тихон когда ещё обещал подарить, да всё никак не подарит? – ворчливым тоном спросил Феофан.

– Феофан Селиванович, так нечего было дарить, не было у нас этих самоваров, и где их взять, никто нам подсказать не мог. Но тут случайно довелось мне прознать, что имеется мастер, который этих самоваров изготовил великое множество, а как ими торговать, не ведает. Вот я и договорился их все у него забрать, но при одном условии – что отныне торговать ими только мы будем.

И Иван на Феофана, который рядом с супругой сидел и её руки нежно поглаживал, посмотрел, а тот вновь на ноги вскочил:

– Ну ты посмотри на него, Любаша, вот шельма так шельма, что удумал!

А когда Иван рассказал, что всех желающих чаем поить совершенно бесплатно станет и хозяйкой, чай разливающей, у каждого самовара молодая красивая бабёнка стоять будет, да ещё и оденет он их всех в одинаковые наряды, Феофан совсем развеселился:

– Ну, умён ты, Ванятка, запомни моё слово, далеко пойдёшь.

– И как же ты узнаешь, Ванюша, – спросила Любовь Николаевна, – наливали вы чай какому-нибудь господину али нет?

– Любовь Николаевна, а пусть и наливали уже, нам воды ведь не жалко, а вот сахар, который немалых денег стоит, мы давать не будем. Зато сколько народа в лавку придёт, да сколько товара мы распродать таким образом сможем.

Феофан к окну подошёл и на улицу посмотрел.

– Твоя, что ли, карета внизу стоит? Любаша, посмотри красота какая. Такая небольшая и очень аккуратная. Помню, мне Проша рассказывал, что он такую хочет, чтобы по делам ездить.

– Моя, дядя Феофан, мне она тоже для этих целей нужна. Ещё есть одна небольшая просьба. – И он вопросительно на Феофана посмотрел.

– Говори, Ванятка, всё, что смогу, для тебя исполню с удовольствием.

– Сидор Иванович – это лекарь, который дядю Тихона на ярманке пользовал, помните? – велел такую лавку сколотить, чтобы он мог заново ходить учиться. Вот тут я начертал примерно, что должно быть.

И он снова из-за пазухи уже знакомую холщовую торбу достал, а из неё – ещё одну бумагу с рисунком.

– Понял я, что ему требуется. Давай так сделаем. Как Проша с Олесей вернутся и в доме опять детские голоса зазвучат, я сам в Холуй подъеду. Там всё на месте посмотрю и чем смогу помочь, тем обязательно помогу, и в первую очередь о сенях для лавки подумаю. Зимой в доме без сеней не выжить, всё тепло на улицу сразу улетит, топи не топи. Ладно, – перевёл он разговор на другую тему, – сторож-то там всё тот же?

– Да, Феофан Селиванович, дядя Иван там стоит, я его предупрежу, чтобы он для тебя лавку открыл. Ведь это он мне подсказал, где тебя найти.

Феофан даже в лице изменился, когда эти слова услышал.

– Точно, Иван! – вскричал он. – Вот кто должен знать, где этого мошенника Крюка найти. Найду и из него не полтину, а целый рубль выбью – будет знать, как мошенничать.

Иван, прощаясь с хозяевами, вознамерился было Любови Николаевне ручку поцеловать, но та его в свои объятья заключила и, даже на крыльце стоя, выпускать из них никак не желала. Но спустя какое-то мгновение она его легонько в сторону коляски подтолкнула и на прощанье сказала, да таким голосом, что он долго в ушах у Ивана звучал:

– Знай, Ванюша, что ты мне словно родной.

Иван уже на сиденье усаживался, когда до него донёсся голос Феофана:

– Ванятка, заезжай в любое время, всегда дорогим гостем будешь.

Иван привстал, чтобы его видней было, и долго махал рукой, пока сам мог видеть стоящих в обнимку Феофана с Любовью.

– Долго ждать заставил? – спросил он у Пантелея, когда они повернули направо и начали от берега Клязьмы вверх подниматься, и в ответ услышал:

– Я привычный.

– Куда ехать, знаешь?

– Знаю, здесь недалеко. Сейчас на Большую улицу поднимемся, а там и монастырь будет.

Действительно, буквально через несколько минут бричка остановилась у монастырских ворот. Иван с трудом из неё вылез – ноги не желали идти, стали подгибаться от страха, который его вдруг всего охватил, и он с этим некоторое время ничего поделать не мог. Стоял рядом с коляской, рукой за неё придерживаясь, и никак не решался сделать первый шаг. Наконец сжал зубы так, что они скрипнули, и, уставившись в одну точку, этот шаг сделал. Дальше всё пошло значительно легче, и к воротам он подошёл почти успокоившись. Те оказались запертыми, так же как и врезанная в них небольшая калитка. Пришлось постучать о поверхность двери приделанным к ней большим металлическим кольцом. Вскоре калитка приоткрылась, и из неё выглянул седобородый старец, одетый во всё чёрное.

– К отцу Рафаилу я приехал, передай ему, что я Иван, у Тихона работающий, – робко произнёс Иван.

– Нету его высокопреподобия, – последовал ответ, – сказал, будет к пяти. – И дверка захлопнулась.

К коляске Иван возвращался чуть ли не вприпрыжку. Он вспомнил услышанную от кого-то фразу: «Сложно сделать первый шаг, дальше будет легче». Вот этот первый шаг он сегодня сделал – и ничего не произошло, не разверзлись небеса и рука Божья не схватила его за волосья и не потащила в ад. Всё произошло совершено обыденно.

– Давай, Пантелей, – облегчённо выдохнув, произнёс Иван, – подъедем к присутствию. Филарет Иванович, поди, заждался нас совсем.

Пантелей тронул вожжи, Орлик повёл головой, и бричка покатила дальше.

Глава 25
Владимир. 1752 год (продолжение)

Так, как мы ехали в тот день, я ещё никогда не ездил. Мы практически стояли. Народ уже вылезал из машин прямо на шоссе. Одни курили, а другие собирались в группки и о чём-то оживлённо переговаривались. Когда же где-то впереди начиналось некое шевеление, все неспешно расходились по своим машинам, чтобы, проехав очередную сотню, а то и меньше метров, вновь застыть на месте. Встречная полоса при этом была практически пустой, изредка проносилась мимо нас какая-нибудь иномарка, и всё.

– По-видимому, впереди произошла серьёзная авария, вот пока там всё не опишут да столкнувшиеся машины с проезжей части не уберут, так и будем стоять, – сказал я, и все со мной согласились. Что же ещё, кроме аварии, могло вызвать такой коллапс на дороге?

– Это не езда, а конвульсии какие-то, – донеслось из окна соседней машины.

Обычно мы всегда ездили с закрытыми окнами. Наш автомобиль был снабжён прекрасным кондиционером, что позволяло находиться внутри в более комфортных условиях, нежели водителям и пассажирам машин, лишённых такого блага цивилизации. Но в тот вечер у нас оставалось мало бензина, а работа кондиционера заметно увеличивала его расход, вот мы и решили заняться экономией горючего и поэтому, отключив кондиционер, открыли нараспашку все окна. Выдержали мы не более десяти минут – шоссе буквально утопало в выхлопных газах, но, к счастью, проехав очередную сотню метров, мы заметили впереди заправку, выбрались на обочину и, рискуя съехать в кювет, по самому краешку добрались до АЗС, заправились, вновь закупорились и начали дышать хоть и тем же самым воздухом, что и остальные случайные наши попутчики, но уже очищенным от всякой гадости, да ещё и охлаждённым до комфортной температуры.

Количество машин на дорогах нашей страны за последние два или три года успело увеличиться чуть не в два раза, а ширина этих самых дорог осталась ровно такой же, как её рассчитали в каком-нибудь научно-исследовательском институте лет десять, а то и поболее тому назад. Кто же тогда мог предположить, что в Союз хлынет настоящий поток автомобилей, в основном старых, хорошо послуживших своим прежним хозяевам, зачастую уже снятых с производства. Среди них оказалось довольно много и праворульных «японок» с «корейками», хотя немецких, итальянских и французских машин всё равно было несравнимо больше.

Я вспомнил, как ехал пару лет назад по Петровке и на подъезде к бульварному кольцу нас остановил светофор. Левая передняя дверка у стоявшей впереди иномарки открылась, водитель вылез из машины, дошагал до тротуара и завернул за угол. Я весь извёлся, сидя за рулём своих «Жигулей»: ну куда же он ушёл, мы же сейчас поедем, а я упёрся носом ему чуть ли не в самую «задницу». Каково же было моё удивление, когда светофор разрешил нам двигаться, а та стоящая впереди машина так без водителя и поехала. Это была моя первая встреча с праворульным автомобилем.

Да что там говорить, все живущие в нашей стране с этим столкнулись. Кое-где власти, конечно, начали шевелиться и принялись «расшивать» наиболее узкие места на наших дорогах. В городах, особенно в Москве, ещё ничего, ездить можно, но стоит сделать попытку выбраться за пределы городской черты, как начинаются мучения.

Вот такие, или примерно такие, мысли проскакивали в моей голове, пока мы пытались от бензозаправки влиться в основной поток, шёпотом продолжавший ползти в Москву. И всё это время в машине звучал голос тёти Муси, она была воистину неутомима.

…Филарет ждал Ивана с Пантелеем, сидя в садике напротив присутствия. Там не так давно установили несколько скамеек – наверное, для того, чтобы гуляющим с колясками мамкам с няньками было где посидеть да языки почесать. Вот на одной из таких скамеек и устроился со всем своим удовольствием Филарет Иванович.

Иван вылез из брички, потянулся, подошёл к нему и присел рядом.

– Ну, как дела? – первым начал он разговор.

– Замечательно, – ответствовал Филарет. – Удалось решить несколько важных вопросов. Прежде всего, мне помогли сочинить текст договора между продавцом и покупателем. Осталось только фамилии в него вставить да товар описать, но это много времени не должно занять. Если завтра ты намеришься ехать куда-нибудь, я к утру такой договор тебе подготовлю. А за тобой должок – пятиалтынный я своему знакомому за помощь оставил.

– Это… – начал Иван, доставая из-за пазухи мошну и отсчитывая Филарету пятнадцать копеек, но тут словно запнулся, замолчал, а затем, улыбнувшись, продолжил: – Я могу лишь повторить то слово, которым ты, дядя Филарет, меня сейчас порадовал: это замечательно. Ведь завтра я действительно поеду, и прежде всего к Тихону-старшему надобно заглянуть. Вернее и скорее, не к нему, а к его дочери, Анастасии. Ей я отвезу кое-какие ткани заказанные да поговорю насчёт пошива одёжи для баб, которые самоварами ведать будут. Затем в Горшково отправлюсь, и вот туда договор я с собой возьму обязательно. Из Горшкова нанесу визит Петру Васильевичу Малину, хочу спросить у него совета, как вывеску написать, чтобы она зазывала покупателя в лавку. Ну и напоследок мне хотелось бы Гладышева Петра Петровича посетить. С ним мы тоже даже целых два договора должны подписать: первый – о поставке с уральского завода посуды стальной и чугунной, а второй – самоваров из Тулы. Если что-то уже до него доехать успело, то договорюсь, чтобы он всё это к нам на склад в Холуй отправил. Вот, пожалуй, и всё, что я на завтра наметил, – закончил перечислять Иван и тут же головой из стороны в сторону помотал. – Хотя вряд ли я всё это за один день осилю. Разговоры везде длинные предстоят. Наверное, я из Кривиц напрямую к Гладышеву проследую, возможно, там основательно задержаться придётся, затем через Малина отправлюсь к Луке Фроловичу, где, скорее всего, заночую. На Воронке верхом всё точно успел бы, но у меня груз будет тяжёлый, без повозки не обойтись. Ладно, завтра разберусь, но поеду именно так, так что договоры готовь.

И он требовательно, по-хозяйски на Филарета посмотрел, а затем, когда убедился, что тот всё понял, новый вопрос задал:

– Ещё что успел за этот день сделать, Филарет Иванович?

– Ещё такое случилось, что ты плясать будешь от радости, Иван Иванович.

Первый раз Ивана назвали по имени-отчеству, и это его немного напрягло, но, несколько раз повторив про себя это обращение, Иван согласно кивнул головой и вопросительно посмотрел на своего управляющего.

– Все документы на тебя готовы. Отныне ты прозываешься Жилиным Иваном Ивановичем, усыновлённым Жилиным Тихоном Петровичем.

Филарет из своей торбы достал казённую бумагу с государственным гербом в правом верхнем углу и размашистой подписью внизу и протянул её Ивану.

У того даже руки задрожали, когда этот документ в них оказался. Иван сидел и долго его изучал, не по одному разу читая и в каждую букву вглядываясь. «Вот тятенька за меня порадовался бы», – промелькнула у него мысль, и он внезапно к Филарету пододвинулся да неожиданно не столько для него, сколько для самого себя обнял старосту и лицом к его груди прижался, и скорее не от чувств, которые его переполняли, как для того, чтобы скрыть нечаянно выступившие слезы.

Некоторое время они так и сидели, а слёзы у Ивана всё сочились и сочились, и потому он никак от Филарета оторваться не мог – не хотел он, чтобы тот его конфуз заметил.

Наконец Иван выпрямился и начал головой крутить да руками взмахивать, делая вид, что вокруг осматривается, а сам тем временем слёзы с глаз стирал. Но вот всё закончилось, и он снова к своему спутнику обернулся:

– Дядя Филарет, кажется мне или это так на самом деле, но ты мне ещё не всё сказал?

– Проницательный ты человек, Иван, тебе это очень помогать должно. Действительно, есть ещё одно дело, которое мне удалось решить. Дело архиважное. Я даже боялся за него браться, а оказалось, что за десять рублей можно многого добиться.

Он замолчал, и некоторое время они сидели молча, пока Иван не взмолился:

– Ну не томи ты меня, Филарет Иванович, говори.

Филарет даже засмеялся, настолько нетерпеливым ему показался Иван.

– Готовы все документы для записи тебя в купеческую гильдию, можно хоть сегодня туда явиться, и ежели сорок алтын в кармане имеешь и мзду государственную оплатишь, то вскоре получишь все нужные бумаги, подтверждающие, что ты, Иван Иванович, действительно являешься купцом третьей гильдии и возглавляешь торговый дом «Жилин и сын». Но уже даже без бумаг этих, стоит тебе подпись поставить да с сорока алтынами расстаться, как превратишься ты в купца.

– Порадовал ты меня, Филарет Иванович, право слово, порадовал! – Иван даже со скамейки вскочил и вокруг неё несколько раз обошёл, потирая руки и покачивая головой.

– Давай сделаем так, – после небольшой паузы заговорил он. – Ежели моё присутствие в гильдии необходимо, поехали вначале туда, а уж потом в трактир к Марии Весёлой обедать, да и это дело отметим, ну а ежели ты это без меня всё провернуть можешь – сразу в трактир отправимся.

– Нужен ты там, Иван Иванович. Кто же за тебя требуемые документы подписывать станет? Но я надеюсь, что мы быстро обернёмся. Я там с самого утра побывал, нужный человек ждёт нас, у него всё должно быть готово, так что пойдём, Иван Иванович.

– Так у меня с собой таких денег нет.

– А они пока и не нужны. Вот как выпишут тебе документ да все подписи на нём окажутся, ещё раз сюда приехать придётся, и тут уж без денег не обойтись. Так что вставай да пойдём.

– А разве не поедем?

– Нет, Иван Иванович, всё здесь рядом. Пойдём-пойдём, а ты мне по дороге расскажешь, что сам успел сделать за это время.

Они пошли, а Иван задумался, что же рассказать Филарету. Ведь фактически ничего он не сделал, договорился только, что Феофан поможет, вот вроде и всё. А Филарет вон сколько успел всего решить. Но затем подумал: ежели покрасивше расписать всё, о чём ему с Феофаном договориться удалось, тоже не так уж мало окажется. Вот он и принялся рассказывать, да в подробностях, что они с Феофаном по обустройству лавки якобы сделать надумали. Жаль только, что в связи с отъездом Прохора да болезнью Любови Николаевны исполнение этих задумок отложить придётся, но обещание Феофан дал, что исполнено всё будет в срок. На этом Иван закончил и многозначительно на Филарета посмотрел – мол, я тоже неплохо потрудился. Пришлось лишь посетовать, что отца Рафаила застать не удалось, а к нему попасть обязательно надобно, придётся туда ещё раз по завершении всех других дел ехать. Благо всё здесь неподалёку и много времени переезды не отнимут.

Всё это он договаривал уже внутри здания, пока они шли там по длинным коридорам. Иван даже пот со лба вытер, когда они наконец до требуемого чиновника добрались. Без Филарета он точно даже разобраться, куда идти следует, не смог бы. Чиновник был ещё довольно молодым. Ивана, как тот прикинул, ненамного и старше – лет на пять, ну от силы на шесть. Был он высоким, худым и таким белокожим, что если на шею его посмотреть, то через кожу видны жилы, по которым кровь течёт. Ивана поразило даже, какой он бледный был. Лето закончилось, а он как заморыш сидит в этом вроде и не подземелье – окно имеется, и народ через него виден. Вон он, по-летнему одетый, мимо ходит.

А этому – и Иван на него с жалостью посмотрел – видать, сидеть здесь приходится от темна до темна, и солнца ясного он совсем не видит. Правда, мундир на нём ладно скроен и его несуразную фигуру немного украшает. Да по две звёздочки на плечах посверкивают, означающие, что он в табели о рангах очередного чина достиг – губернским секретарём стал, а значит, и дворянское достоинство заслужил, всё как Филарет Иванович им докладывал, но вот назвать его барином у Ивана язык никак не поворачивался. Хотя когда Филарет к нему обратился, то и «вашим благородием» обвеличал, и на «вы», и по имени-отчеству – Александром Васильевичем, тот аж засветился от этих слов. «Ладно, ежели ему это так приятственно, то и мне нетрудно к нему подобным образом обращаться», – рассудил Иван, пока чиновник стопки папок перебирал.

Эти стопки везде лежали: и на столах, и под столами, и просто на полу целой кучей возвышались, – а почти вплотную к ним огрызок яблока на самом видном месте валялся. И на подоконнике тоже пачки, а уж в единственном шкафу их столько было, что дверка не закрывалась и держалась только потому, что верёвкой была подвязана.

Наконец требуемая папка была найдена. Лежала она прямо на столе и оказалась даже развязанной, а подготовленные для подписи бумаги с самого верха находились. Иван понял, что этот Александр Васильевич прекрасно знал, где они лежат, и лишь прикидывался, показывая, что у него множество дел, а вот он все их в сторону отложил ради того, чтобы его, Ивана, делом заняться.

Иван бумагу к глазам поднёс, немного прищурился и начал читать. От волнения многие казённые слова до него не доходили, но суть всего документа он понял. Это была грамота, подтверждающая, что Жилин Иван, сын Ивана, усыновлённый Жилиным Тихоном, сыном Петра, из деревни Жилицы, действительно является купцом третьей гильдии.

Когда Иван свою подпись в нужном месте поставил да мзду государственную в размере сорока алтын, а иначе говоря – одного рубля и двадцати копеек, из рук в руки передал, да ещё раз расписался, на этот раз в реестре платежей, чиновник голову склонил, а когда выпрямился, сказал:

– Поздравляю, Иван Иванович, стал ты самым молодым купцом во всём наместничестве. Теперь подождать придётся, когда она, – и он канцелярской бумагой в воздухе помахал, – во все кабинеты начальственные заглянет. Думаю, что раньше Покрова ни вам самим беспокоиться, ни меня тревожить незачем, а вот потом приходите, да не забудьте, о чём мы с утра договаривались, иначе она, – и он снова документом в воздухе взмахнул, – затеряться может и в государственный реестр не попасть, – закончил он внушительно, но под конец не выдержал и улыбнулся.

Всё время, пока они на улицу выбирались и к бричке шли, Иван молчал, и лишь усевшись на мягкое сиденье, произнёс:

– Ну, дядя Филарет, кабы не ты, вовек я такую бумагу подписать бы не смог. Благодарю. – И он обратился к Пантелею: – Поехали, пообедаем у Марии Весёлой, а заодно поговорим с хозяйкой на интересующую всех нас тему. Трактир где-то здесь неподалёку. У него над окнами ангелочек летает, его издали должно быть видно. С этой стороны он находится. – И Иван направо указал.

Он вновь замолчал, но, когда коляска покатила по улице, добавил:

– Но только говорить после обеда будем. Сейчас я, право, ни на какие темы разговоры вести не способен.

Дальше так и ехали в полном молчании. Иван и Пантелей всматривались во все дома, которые попадались им навстречу, а Филарет вокруг не смотрел, а внимательно за Иваном наблюдал. Ему показалось, что первый раз он увидел Ивана растерявшимся, не знающим, что делать дальше, но вот прошло всего несколько минут – и снова это был прежний Иван, решительный и настроенный на действия.

– Вот у того дома остановись, – последовало распоряжение Пантелею, и тот, придержав лошадь, направил её к тротуару.

– А где ты тут трактир увидел? – с удивлением спросил Филарет.

– Трактир дальше будет. Вон там Пожарская живёт. – И Иван указал рукой на появившийся впереди большой дом, над окном которого виднелся летящий ангел. – А здесь, – и он кивнул на дом, у которого остановилась бричка, – на втором этаже живёт Иван Гаврилович Тренин, купец, у которого мы ткани закупаем, а внизу у него лавка. Вот я думаю, забежать к нему сейчас или до Никольской ярманки подождать? Там-то мы хотим не хотим, а встретимся. – Он ещё немного подумал, а затем рукой махнул. – Ладно, одна ткань из заказанных Анастасией Тихоновной у нас закончилась, но похожая имеется, авось её это устроит. А к Тренину заходить – очень много времени потерять можно. Давай, Пантелей, езжай дальше. Учти только, что саженей через двести останавливаться придётся, так что присматривай место, куда можно лошадь поставить.

– Так ежели трактир недалеко, может, лучше здесь её и оставить? – спросил Пантелей. – Места тут достаточно, кто в лавку захочет приехать – наша карета мешать им не будет.

– Делай как знаешь, мы действительно пешочком пройдёмся, а ты нас догоняй.

Иван первый раз в таком трактире оказался. Народа полно, почти все столы заняты, шум стоит. Как кто кого слышать может – не ясно. А уж дымные облака такие под потолком висят, что кажется, будто день хмурый и вот-вот дождь с небес польётся. Иван недовольно головой покачал, он был противником табакокурения и никак понять не мог, какое удовольствие доставляет людям сосать трубки, глотая при этом табачный дым.

К ним сразу же, как только они вошли и ещё даже как следует оглядеться не успели, подскочил половой, совсем ещё молоденький паренёк, лет тринадцати, от силы четырнадцати. Полотенцем, которое у него через руку перекинуто было, махнул так, как будто путь перед ними расчищал, но, сразу же поняв, что гостей табачный дым беспокоит, рукой им за спину свою показал:

– Прошу вас за мной пожаловать, там вторая зала имеется, специально для тех, кто хочет в тишине и покое отдохнуть от трудов праведных и где курить табак не дозволяется.

– Вот это дело, – довольно улыбнулся Филарет Иванович, который тоже не был поклонником новомодной забавы, и последовал за половым.

Иван, всё ещё с недовольством, явственно читаемым на его лице, немного отстал от них и чуть не был сбит с ног одним не в меру развеселившимся посетителем, который не вовремя выскочил из-за стола.

…Мы стояли уже довольно долго, застыв на одном месте, но когда тётя Муся договаривала последние слова, находящиеся перед нами машины медленно двинулись вперёд. Тронулись и мы, потихоньку набирая скорость. Тётя Муся замолчала, мы все с удивлением смотрели, как навстречу нам из темноты, подсвеченные автомобильными фарами, с обеих сторон поехали бесконечные берёзы с елями и соснами. Картина казалась удивительной. Ближайшие к шоссе ряды деревьев были видны совершенно чётко, но если начать всматриваться вглубь леса, то они моментально сливались в однообразную серую массу.

Но вот деревья с обеих сторон начали резко отодвигаться, и показались покосившиеся избы, тёмные и, казалось, безлюдные. «Новая» – проплыла назад табличка, однако мне почудилось, что мы перенеслись в тот самый XVIII век, о котором только что слушали рассказ моей тётки. Но нет, наваждение закончилось, появился бетонный столб с электрической лампочкой наверху, затем другой, третий. Машина продолжала набирать скорость, и вот уже огни впереди слились в пунктирную линию. Вновь промелькнула табличка всё с тем же словом «Новая», но только на этот раз перечёркнутым красной чертой, и снова наступила темнота. Потом впереди замигали яркие синие огни – предвестники случившейся беды. Все, подъезжая к этому месту, притормаживали, рассматривая две покорёженные иномарки с разбитой передней частью. На обочине с противоположной стороны стояли два «рафика» с надписью «Скорая помощь».

– Влобовую, – коротко прокомментировал я. – Интересно, помощь-то они успели оказать? – кивнул я на застывшие «рафики».

– Наверное, ещё оказывают, – послышался Любин голос, – иначе что им здесь стоять.

– У нас тоже их много понаразбивалось, – сказал молчавший всю дорогу дядя Никита. – Понакупили этих скоростных, а ездить на них не умеют. Считают, что затормози на скорости за сто – и она встанет как вкопанная. Вот и закапывают их, кладбище городское переполнено уже… Ладно, что о грустном-то говорить, давай, Матрёна, продолжай.

Тётя Муся, как будто ждала разрешения, сразу же заговорила:

– В соседней зале было, не в пример первой, тихо, не так многолюдно и совсем не накурено. Половой привёл их почти в самый конец залы, усадил за стол, ловко пододвигая стул, пока гость не плюхался на него со всего размаху. Почти незаметным движением смёл со стола какую-то крошку и застыл в поклоне, ожидая заказа – вдруг гости хорошо знают, чем откушать хотят.

– Милейший, – обратился к нему Филарет, – с нами ещё один господин будет, иди-ка встреть его да сюда проводи, а мы пока карточку поизучаем.

Половой исчез, как будто его ветром сдуло.

– Хорошо вымуштровала Мария своих работников, – одобрительно заметил Филарет, а затем уже к Ивану обратился: – Что отведать желаете, Иван Иванович?

Иван пожал плечами, но ответил:

– А что и все, пожалуй. Думается, так лучше будет, а то вдруг зависть появится: дескать, соседу повезло, смотри, какое он блюдо заказал. А так у всех одно и то же, и все довольны.

Филарет лишь головой из стороны в сторону повёл – надо же, молодой совсем, а как интересно рассуждает, и ему ещё больше стало нравиться собственное решение присоединиться к Ивану с Тихоном.

Пришёл Пантелей, сказал, что от дома Тренина его попросили уехать – там могут стоять только те, кто приехал к ним в лавку. Пришлось перебраться в другое место, да так и лучше получилось, поскольку новое место ближе к трактиру находится. Заказали они щи, в печи томлённые, и пшённую кашу с луком да шкварками. Иван опять не смог удержаться и съел всё быстрее всех. Причём он уже второе доедал, а Филарет ещё даже половину тарелки щей не одолел. И Иван опять себя корить принялся: сколько уж раз слово себе давал следить за собой и не забрасывать всё в себя, словно он на пожар торопится.

После обеда Иван себе кофий заказал, да сразу большую кружку, Филарет, который к кофию так и не привык, чаем ограничился, а Пантелей киселя малинового пожелал.

Половой подбежал:

– Чего ещё изволите? – спросил.

Вот Филарет Иванович и изволил – попросил, чтобы барыня к ним вышла.

Долго ждать не пришлось, вскоре в зал пришла Мария. Ивана она сразу признала:

– Кого я вижу! Товарищ пришёл. А куда же, позволь спросить, ты Митяя подевал? – и, не дожидаясь ответа, ещё два вопроса безо всякого перерыва задала: – Так что, товарищ, будешь мой трактир на ярманке покупать али так, языком поболтал, и всё? А может, всё же у Ольки Кретьевой себе лавку внаём взял?

Филарет Ивану ответить не дал. Пока Мария свой вопрос задавала, руку ему на коленку положил – мол, помолчи, я сам отвечу.

– Одна лавка у нас на ярманке имеется, – сказал он с расстановкой, – как правильно было сказано, мы её внаём взяли, но вот нам вторая понадобилась. Владелице пока нечего нам предложить. Вот мы сидим и всё раздумываем. Место, где трактир стоит, не самое удобное, изгородь рядом, да и та дырявая. Может, всё же Пожарская, которая обещала постараться, что получше найдёт.

Мария, стоя у стола, даже руками всплеснула:

– Изгородь дырявая, вишь ли! Да эти дыры заделать – самое плёвое дело, об этом смешно даже говорить. Да за ту цену, что я за него желаю получить, у меня его с руками оторвут.

– Так о какой цене вы говорить изволите? – решил перевести этот странно начавшийся спор в деловое русло Филарет.

Тут Мария задумалась, а потом, подбоченившись, сказала:

– Двести рублей – и он ваш.

– За стряпную избу такие деньги? Помилуйте, как такое вам только в голову могло прийти? Понимаю ваше желание продать подороже, но не настолько же. Там материала пошло рублей на тридцать, да подрядчику, который его строил, двадцать целковых. Так что красная цена той избе пятьдесят рублей. Ну, если со всем содержимым, то ещё пять… ладно, – он рукой махнул, – пусть десять рублей будет. Итого шестьдесят рублей. – И Филарет даже по столу легонько ладонью шлёпнул, словно свои слова припечатал.

– Шестьдесят? – снова взмахнула руками Мария. – Да за шестьдесят я его сейчас сама бы купила, будь у меня в нём нужда. Нет, подумайте только, какие вы смешные вещи говорите – шестьдесят рублей! Ладно, соглашусь, двести – это я так, не подумавши сказала, но и вы тоже сильно дёшево хотите его купить. Вот, окончательную цену говорю – сто пятьдесят, и ни рублём меньше.

Тут уже наступила очередь Филарета руками махать. Вот так ещё несколько минут они препирались, пока разница в оценке трактира не сократилась до сорока рублей. Мария согласилась на сумму в сто двадцать рублей, а Филарет больше восьмидесяти платить отказывался. Иван уже давно порывался согласиться с ценой, которую Мария «совершенно окончательной» назвала, то есть сто двадцать рублей, но Филарет снова руку ему на колено положил и порыв молодого купца этим пригасил немного. Видно было, что все устали от этой перепалки. Мария даже на стул присела и приказала половому чаем всех напоить.