Текст книги "Жилины. История семейства. Книга 2"

– Ну, коли пришёл каяться, так кайся, чего ждёшь-то, – улыбнулся Ивану Тихон.

Улыбка вышла кривой, скорее даже не улыбка, а гримаса какая-то получилась. Рот совсем Тихона не слушался, правый угол всё к земле стремился, а левый вверх залезть пытался, губы никак сомкнуться не желали, всё дырку на месте выпавшего зуба показывали. Но то, что это у него улыбкой было, точно – глаза добрыми стали.

– Не знаю даже, с чего и начать, – растерянно пробормотал Иван, а затем махнул рукой и заговорил: – Я перед отъездом сказал, что мы прежде всего в Горшково желаем отправиться. Но как её обойти, ежели она прямо на пути находится? Я о деревне Крутицы говорю. А в ней, как ты сам знаешь, Тихон Сидорович проживает с дочкой-мастерицей Анастасией Тихоновной. Вот я с расчётом на неё и набрал у Ивана Гавриловича Тренина разных тканей, да покрасивей и подороже. Не тех, что мы в прошлые годы у него брали – полегче да подешевше, а всяких разных, и на сюртуки да кафтаны пригодных, и на женскую одёжу, которую осенью и весной барыни носят. В общем, всего много. Мы с Митяем четыре самых больших короба, доверху наполненных, к ним в избу по одному еле доволокли. И ты знаешь, угадал я. Анастасия в избе Тихона Сидоровича целую мастерскую со своими подружками устроила. Она даже батюшку своего просила, чтобы тот им отдельную избу поставил, где они своим шитьём заниматься смогут. Она у нас всё, что в этих коробах лежало, без остатка и забрала. Тихон Сидорович мне деньгами заплатил сорок один рубль. Вот они. – И Иван из котомки, которую в руках держал, ни на минутку из вида не теряя, достал тряпицу чистую с горстью денег, в неё завёрнутых. – Остальное, ровно столько же, он мне будет отдавать по пять рублей каждый месяц, ну а в конце шесть последних отдаст.

– Постой, постой, так ты Тихону Сидоровичу тканей на восемьдесят с лишком рублей продал? И он взял? Я ему никогда больше чем на пять-семь рублей ничего всучить не мог, он же прижимистый очень, а тут восемьдесят рублей! – И Тихон только голову туда-обратно повернул. – Поверить в это не могу, – прошептал он в конце, да так и замер.

– Ну, поверить в это серебро с золотом тебя заставят, – засмеялся Иван, – а Тихона Сидоровича с деньгами расстаться дочка с женой понудили. Я думаю, что через пару-тройку месяцев они ещё больше тканей наберут, ежели Анастасия нигде ошибок не наделает. К ней заказчицы денежные со всей округи едут. А нам придётся на Введенской опять у Тренина ткани покупать. А может, лучше мне во Владимир к нему наведаться? Там у него большая лавка, это он мне сам говорил, вот я и хочу посмотреть, как она выглядит.

Иван замолчал и о чём-то задумался, а Тихон смотрел на него и тоже думал, но о своём: «Ну и мальчика на побегушках я себе взял. Смотри как вырос, скоро я сам бы у него на побегушках мог оказаться, если бы ноги, конечно, здоровыми были».

Но вместо этого он поторопил Ивана:

– Давай рассказывай, что там дальше было.

– Дальше мы в Горшково оказались. Луку Фроловича на фабрике застали, и принялся он мне жаловаться на купца, что у него товар берёт. Ты его знаешь, наверное. Горев Яков Савельевич. Его лавка на ярманке третья с того края на соседней улице находится. Да мы с тобой в первый день там мимо шли и видели, как крючники воз с горшками разгружали. Помнишь?

Он на Тихона вопросительно посмотрел. Убедился, что тот помнит, как это было, и продолжил:

– Оказалось, что этот Горев дело покойного двоюродного дяди Евдокии Кузьминичны перенял. Он у него старшим приказчиком служил. Когда-то дядя ссудил Луку Фроловича деньгами, чтобы тот смог производство своё затеять. Лука с дядей давно уже расплатился, так Горев всё одно, ссылаясь на старый договор, решил почти задаром у него горшки да плошки забирать и на ярманке ими с большим для себя барышом торговать. Всё бы ничего, у Луки Фроловича и другие покупатели имелись, но Горев начал его уговаривать: мол, он Луке ещё денег даст, пусть тот новые печи для обжига на них купит, а весь товар, который в этих печах будет производиться, ему отдавать станет. Решил Лука Фролович с ним договор кабальный расторгнуть и от этого предложения наотрез отказаться. Ну, тут я и влез со своими мыслями, рассказал, что мы тоже после Нового года лавку на ярманке откроем и его товаром начнём заниматься. Он ухватился за меня, и мы отправили к Гореву Митяя, чтобы сказать ему: мол, приболел немного Лука Фролович, сам приехать не смог, а попросил Митяя, который у него в гостях был, заехать по дороге и передать, что от предложения о расширении фабрики за его счёт Лука Фролович отказывается.

Тихон слушал внимательно, не перебивая, а лишь моргал чаще, чем обычно. Так Ивану показалось, и он никак не мог понять, одобряет Тихон его действия или ругать потом примется. Поэтому замолчал и голову опустил.

– Что замолк-то? – раздался голос Тихона. – Давай, давай рассказывай, что дальше было.

– А дальше я вообще сосвоевольничал…

Иван голову ещё ниже опустил и почти шёпотом стал рассказывать, как они с Митяем к Петру Васильевичу заехали да подбили того на постоялый двор отправиться, где он предложил хозяину открыть прямо там лавку для торговли товаром, который путникам в дороге может понадобиться. Он всё рассказал: и как двор тот выглядит, и куда лавку поместить можно, а самое главное, что они эту лавку сами строить будут, а хозяин только часть прибыли от торговли в свой карман получать станет. Рассказал даже, как графиню Прохину, что в карты туда играть приехала, от падения уберёг, когда та из кареты вылезать стала. На Тихона даже смотреть не смел, совсем забоялся его гнева. Рассказал всё и замолчал, ожидая, что тот его ругать примется. А Тихон неожиданно такое сказал, что Иван сразу голову приподнял и на него с удивлением уставился.

– Слушай, – начал Тихон, – мне бы такое даже в голову не пришло. А ведь действительно, люди там толкутся, зачастую не зная, куда себя деть, да многие из них при деньгах немалых. Там такие дела можно творить! – Он от возбуждения даже сесть попытался и ноги вниз свесить, но у него ничего не получилось – так, поворочался немного, и всё. – Ну и до чего вы с хозяином договорились?

– Я пообещался через седмицу приехать, чтобы узнать его решение, а если он согласен, позднее вернуться, на этот раз с человеком, который сделает прожект лавки, и только после согласования прожекта с хозяином мы строительство затеем. Поскольку по бумагам лавка должна принадлежать хозяину постоялого двора, мы обязаны платить за её наём мзду. Я ему уже объяснил, что договор мы так составим, что вначале плата совсем небольшой будет, поскольку за её счёт будут погашаться расходы, понесённые нами при строительстве, а как только мы свои деньги вернём, реальную мзду платить станем.

Иван так долго говорил на одном дыхании, что задохнулся – пришлось сделать небольшой перерыв.

– Ну, это здорово. – Тихон даже глаза прикрыл мечтательно, так ему понравилась эта идея. – Езжай и дело это доведи до конца.

Он вновь передохнул немного и добавил:

– Только ты туда уже с готовым договором езжай. К Филарету Ивановичу обратись, пусть он этот договор составит как положено, чтобы в управе потом его безо всяческих нареканий приняли, – помолчал чуток, но почти тут же к Ивану с вопросом обратился: – Ты как думаешь, согласится хозяин или нет?

– Думаю, согласится. Он при этом ничего не теряет. Кусок двора, на котором мне хочется лавку поставить, всё одно пустует. Самая большая проблема, как мне кажется, – сказал Иван, – где деньги на строительство взять. У меня есть, конечно, небольшая надежда на Феофана Селивановича. Может, удастся его уговорить, чтобы он нам и эту лавку в рассрочку построил. Но мы ему уже за новый дом со двором должны, а тут ещё лавка.

Сказал и замолчал, ожидая, что Тихон на всё это скажет. А тот тоже молчал, никак реагировать не стал, как будто Иван ему о том рассказывал, что денег не хватило на платок расписной, чтобы Настёне подарить.

Делать нечего, подождал Иван немного и свой рассказ продолжил:

– Мы ещё к Гладышеву Петру Петровичу заехали и договорились, что через него заказ сделаем на посуду чугунную, железную и медную, которую его бывший завод производит. Ему привезут, а мы будем понемногу забирать и платить.

– Хорошо, если так выйдет, – только и смог сказать Тихон, который прекрасно понимал, что парень, сидящий перед ним, давно уже обогнал его в своих мыслях и что несчастье, с ним самим приключившееся, открыло перед Иваном ворота и его теперь, пожалуй, остановить будет невозможно. Вожжи он крепко в своих руках держать станет и вряд ли кому добровольно отдаст.

– Но это ещё не всё, – продолжал Иван. – Главное же то, что Пётр Петрович такие красивые книги, все в кожу одетые, да с картинками чудными, издавать принялся, что грех ими в той лавке не торговать. Мне кажется, спрос на них будет, и немалый. И ещё интересное дело может быть. Один знакомый Петра Петровича по его совету и при его участии в городе Туле организовал производство самоваров. Наделал много разных видов, а они совсем не продаются. Я договорился, что наше товарищество, именуемое «Тихон Жилин и сын», будет единственным, кто этими самоварами торговать станет. Я Петру Петровичу пообещал через седмицу заказ на них сделать. Мне кажется, ежели в трактире на постоялом дворе на каждый стол по самовару поставить, чтобы все чай именно из них пили, то о них быстро слух пойдёт. А желающие смогут их купить, даже пока ещё лавки нет.

Он на Тихона посмотрел с улыбкой.

– Дядя Тихон, подожди немного, меня попросили тебе небольшой дар передать. Я сейчас во двор сбегаю и принесу. Вот ты удивишься да порадуешься.

Он сорвался с места и почти бегом выскочил на улицу. Вернулся быстро. В руках держал что-то большое, в рогожу закутанное. Тихон даже на руки опёрся и постарался слегка приподняться, чтобы увидеть, что принёс Иван.

– Ой, это же самовар, – прошептал он. – Гладышев, что ли, расщедрился? Вот спасибо ему передай. Порадовал.

Руки его подломились, и он буквально рухнул на лавку.

– Ваня, а кто же его разжигать будет? – через некоторое время, придя в себя, спросил Тихон. – У нас же никто не умеет.

– Не волнуйся, дядя Тихон. Мне Пётр Петрович всё объяснил и показал. Там ничего сложного нет. Я Настёну с тёткой Авдотьей научу. Вечерами чай из самовара пить будем.

– Ну и самое последнее, дядя Тихон, – продолжил свой рассказ Иван, когда Тихон отдышался и ему головой кивнул, мол, готов слушать. – Лука Фролович просит, чтобы мы из его амбара три воза посуды глиняной к себе перевезли. Деньги потом платить будем. Надо с Пожарской быстрее вопрос о лавке решить, чтобы она уже к Введенской ярманке наша была. При ней амбар большой имеется, туда и посуду от Горшкова сложить можно будет, – и совсем замолчал.

Тихон тоже молчал. Он смотрел на Ивана и продолжал думать, как же здорово всё получилось, что он тогда этого парня к себе в помощники взял. Вырос мальчик, возмужал и начал своими делами доказывать, что не ошибся Тихон, когда сказал Авдотье, что из Ивана настоящий купец получится. Сам-то он торговлей мелочной занимался, поскольку обет такой дал, да и семью Авдотьи кормить пришлось, когда Федот, её муж, утонул и, если бы не Тихон, померли бы они все с голоду. А вот Иван, оказалось, все задатки имел, чтобы в люди выйти, и Тихон лишь помог ему тот путь найти и с него не сбиться.

«Вот ведь как бывает», – подумал Тихон и даже прослезился.

Глава 14
В Жилицах. Сентябрь 1752 года (продолжение)

Расчувствоваться дальше ему не позволили Авдотья с Настёной. Они как вошли, весёлые и шумные, так, казалось, всю горницу собой заполнили.

– Ну, зятёк, – начала Авдотья, – отчитывайся, как съездил да почто задержался так. Настёна все глаза проглядела, ничего толком делать не могла, всё руками всплёскивала да спрашивала: «Когда же он вернётся? Да куда же это они подевались? Уж не съели ли их серые волки, не заломали ли их злобные медведи, не искусили ли их русалки, что в водах живут?» – и сама засмеялась, наговорив столько всего. – Ладно уж, – махнула она рукой, – скажи лучше, как с маменькой решили?

Тут она на самовар, который Иван за столом на пол поставил, внимание обратила:

– А это что там за чудо-юдо виднеется?

Пришлось Ивану самовар из-за стола достать да объяснить Авдотье с Настёной, что это такое да как им пользоваться, а уж потом он и обо всём остальном принялся доклад делать. Самым подробным образом рассказал, что бумаги он все привёз, готов отдать их Филарету Ивановичу да попросить того в присутствия все съездить и вопросы, какие надобно, разрешить.

– Сразу после Софьиной свадьбы пообещался я за маменькой с детьми приехать, – рассказывал он. – Придётся две телеги с собой брать, ведь их много, одних детей с ней восемь душ приедет, да две коровы, да куры, да порось подрастающий в свинарнике имеется. Мне думается, одну корову, которая постарше, с поросёнком зарезать придётся, а здесь новых прикупить, а лошадь жалко, она хоть и старая, а люблю я её очень, да и в подводу её запрячь можно, она выдюжит. А вот курей, которых дед Матфей дал, я сюда обязательно перевезти должен. Это ведь единственное, что у меня в память о нём осталось. И Зорьку, корову, которой только три года как исполнилось, хотелось бы привести, она молодая ещё, сил хватит, дойдёт потихоньку, уж больно молоко у неё вкусное, и даёт она его много.

– С коровой в поводу, – сказал Тихон, – замучаешься, пока сюда доберёшься. Это ведь не в соседнюю деревню идти. За день она сюда дойти никак не сможет, а ночевать в поле коровы ради, мне кажется, не стоит.

Его тут же поддержала Авдотья:

– Я разузнала: у нас в Жилицах три молодые раздоённые коровы имеются, одну хозяева всё равно на Покров резать решили, они свадьбу играть будут, так что можно просто поменять живую коровёнку на свежее мясо.

– Во размахалась руками! Охолонись немного. – Тихон с укоризной посмотрел на сестру. – Доить-то кто будет? Всё на Марию взвалить нельзя, сломается быстро. Ей ещё надо свою ораву накормить да обиходить, а ты – три коровы. – И он головой недовольно покачал.

– Я вообще надеюсь, что мы с ней своими руками доить не будем. Хватит, навоевались, дайте нам передохнуть! – Обычно всегда спокойная и невозмутимая Авдотья неожиданно разошлась, упёрла руки в боки и начала наступать на брата: – Ты что думаешь, мы из железа сделаны? Оно и то ржавеет быстро, а мы живые. Я вот Марию, матушку Иванову, не видела ни разу, а думаю, что и она со мной согласится. Баб в деревне, которые за молоко, а ещё лучше – за небольшую копейку доить согласны будут, много. Возьми Прасковью, Кузьмы Косого жёнку. У них корова заболела и в конце лета сдохла, а дома трое дитяток сидит, она за крынку молока с утра до ночи доить будет. И таких немало. Ты вот тоже перестал за сохой ходить и косой махать – и ничего, не умер. Вот и мы нормально пожить хотим!

Она села на лавку и вдруг заревела в голос.

Иван никогда не видел, чтобы Авдотья была озабочена или расстроена чем-либо, о том, чтобы у неё в глазах слеза мелькнула, вообще речи не было, а тут такое. Настёна принялась маменьку утешать, а та плакала и плакала, раскачиваясь из стороны в сторону, как будто горе большое случилось. Иван с удивлением смотрел на всё это. Он прежде как-то не задумывался, чего стоит ни свет ни заря идти в хлев доить коров, кормить скотину, а затем бежать готовить еду чугунками на десяток человек; пусть малые ещё немного и требуют, но их вон сколько по полу ползает. Он всё это видел, конечно, но воспринимал как неизбежное и неминуемое, а оказывается, можно немного денег заплатить и избавить любимых маменьку с сёстрами, а теперь и будущую жену свою от этой тяжеленной женской доли.

Неожиданно для себя самого он стукнул кулаком по столу и заявил:

– Я работать вдвое больше буду, чтобы денег столько иметь, сколько надо, чтобы вы все, маменька, Настёна, ты, тётка Авдотья, и сёстры мои, больше в хлеву не сидели. Найду, кем вас там заменить, – встал и в возбуждении начал по избе ходить из угла в угол.

– А ну цыть вы все! – сказал Тихон строгим голосом. – Успокойтесь и ты, Иван. Сядь, нечего у меня перед глазами мельтешить, уже голова кружиться начинает. Этот вопрос давно надо было решить, но я, дурья башка, вокруг себя не видел ничего. Всё, Филарета попрошу – пусть баб подберёт.

Он тоже левую руку приподнял, в кулак сжал и хотел с силой о лавку стукнуть, а не получилось – упала она безвольно. Само собой все замолчали, каждый про себя переживал, о чём только что говорилось.

Авдотья первой в себя пришла:

– Вы вот что, мужики, давайте решайте, когда свадьбу играть будем. Вся деревня ждёт, гудит прям. Никому вроде не говорили, а все всё знают. Вы, Настёна с Иваном, такие приметные, что все желают и поздравить вас, и погулять от души. Покров-то уж чуть не через три недели будет.

– Вы же знаете, что моя старшая сестра, – начал Иван, – Софья которая, решила с матерью не ехать, а в Лапино остаться и замуж пойти. Так вот, пока они свадьбу не сыграют, маменька сюда приехать не сможет, да и мы с Настёной там тоже должны быть. Поэтому вы готовьтесь пока, я через день в Лапино поеду, действительно постараюсь за один день обернуться, хоть и придётся мне опять всех тех, с кем в эти три дня встречался, повидать. Всё выясню и решу. Приеду – ещё раз подумаем и назначим свадьбу, но матушку с дитями я должен хоть накануне, но сюда перевезти.

Они долго ещё обсуждали, как всё лучше сделать, да чтобы всем удобней было, да кого в гости приглашать. Целый список составили, в котором и семейство Кроковых, и Горшковы, муж с женой, и много ещё всяких Тихоновых знакомых было, а затем Иван с Авдотьей и Настёной отправились на строящийся дом посмотреть.

Хоромы уже совсем готовы были. Огромный дом горой возвышался над всей деревней. Он стоял под красной, горящей на солнце медной крышей, с двумя флигелями по бокам, над которыми поднимались башенки, завершающиеся полукруглыми куполами и шпилями, вертикально вверх вздымающимися. На одном чернела фигурка кота в сапогах, который в поклоне указывал шляпой направление ветра, на другом виднелся ярко-красный, под стать сверкающей крыше, металлический флажок. И совсем уж невиданное дело – три печные трубы торчали на крыше.

Да ещё так получилось – случайно, конечно, просто другого места не было, – что там, где дом поставили, был пригорок, вот он и казался ещё выше. Жилинка, протекавшая на задах деревни, обычно закрытая от сторонних взглядов зеленью садов да ивняком, выросшим вдоль её берегов, из окон верхнего этажа, где трое больших покоев располагались, видна была как на ладони.

– Красиво-то как, – задумчиво проговорила Настёна, выйдя на балкон, тянущийся вдоль всей тыльной стороны дома, куда выходили двери и остальных покоев. – Так бы и сидела здесь да любовалась рекой и лугами за ней, шила бы да вышивала, а может, вязала бы или книжку читала.

Иван стоял рядом и не отрываясь смотрел на свою любимую. Сзади, из комнаты послышались шаги, они, не сговариваясь, обернулись и увидели Филарета Ивановича. Староста запыхался весь.

– Извините за беспокойство, – сказал он, – мне передали, что вы новый дом пошли осматривать, вот и я этой оказией решил воспользоваться. Когда здесь жизнь начнёт кипеть, всё по-другому выглядеть будет, может, и лучше станет, но всё же не так, как сейчас, пока всё пусто и просторно так.

Он опёрся руками о перила, ограждающие балкон, и произнёс почти шёпотом, поскольку у него дыхание от красоты открывшейся перехватило:

– Никогда даже подумать не мог, что у нас здесь так красиво. Живём, под ноги свои глядим, чтобы о корень какой не запнуться да в лепёшку коровью не угодить, а что вокруг деется, даже не видим, а ведь здесь такое чудо, что…

Он не договорил, а лишь рукой махнул и от балкона отошёл чуть в сторону и даже отвернулся – наверное, чтобы не отвлекаться.

– Иван, я спросить пришёл. Ты ходатайство матери своей привёз? Там срок подачи истекает, всего несколько дней осталось, а мне вначале в Вязниках следует побывать, а уж затем во Владимир ехать.

– Дядя Филарет, всё у меня внизу, в избе, где мы с Тихоном Петровичем проживаем. Пойдём туда, я все бумаги, которые привёз, передам.

По дороге, пока шли, Иван спросил:

– Дядя Филарет, а как ты добираться будешь?

– Мне в уездное присутствие отчёт за предыдущий месяц отвезти требуется. Меня туда зятёк мой возит, ему за это деньги положены, вот я заодно и твою просьбу выполню. А уж во Владимир я через три дня собираюсь, не знаю ещё, как это сделаю. Придумаю что-нибудь, не переживай, Ванюша, лучше к свадьбе готовься. – И он засмеялся.

Староста ушёл, а Иван опять к дому, где его матери жить предстояло, направился. Почти одновременно с ним туда небольшая карета подкатила. Иван решил вначале, что это начальство какое пожаловало, и даже заволновался, а из кареты Прохор собственной персоной вылез.

– Проша, дружище! – ещё издали закричал Иван и побежал к нему навстречу.

– Ванюша, ты ли это? Пару дней назад был здесь, мне сказали, что ты в отсутствии. Я подумал, что ты сейчас с коробом за плечами ходишь из деревни в деревню, а ты дома. Вот не ждал так не ждал. Я ведь сюда что приехал? На выполненную работу посмотреть, да, ежели что не так, поправить чтоб успели.

– Всё, Прохор Феофанович, – Иван даже поклонился другу, – больше я ножками по деревням ходить не намерен. Мы все вопросы с Тихоном Петровичем обсудили, он на меня свой обет пешком ходить возлагать не стал, так что я теперь тоже на лошадке передвигаюсь. Вот лавку собираемся открыть, да не одну хочу, а сразу несколько. Лишь бы сил на всё, что задумал, хватило. Я же многого не знаю и не разумею, приказчика бы опытного, да где его взять? Да и как проверить, не тать ли. Голова кругом идёт. Дядя Тихон, конечно, подсказывает, что и как делать, но он тоже многого, что сейчас делается, не знает. Всё меняется быстро, за всем следить надобно, а мы с ним, как ты сказал, всё время только ножками из деревни в деревню хаживали. Сейчас как вспомню – плакать хочется. Нет, я не жалуюсь и ни о чём, поверь, не жалею. Если бы я с дядей Тихоном не встретился, сейчас землю пахал бы, как тятенька мой.

Иван батюшку вспомнил, и у него, как обычно, в глазах защипало, а по щеке даже слеза скатилась, которую он удержать не успел. Иван на Прохора посмотрел, но тот как раз отвернулся и ничего не заметил.

Потом они долго по новому дому ходили, а рядом с ними мужичонка черноволосый и остроносый всё время был. Прохор ему вопросы задавал, а мужичонка споро так отвечал, совсем не задумываясь. Вместе с ними Иван весь дом досконально осмотрел. Всем доволен остался, особенно потрясла его комната, где находилась большая продолговатая бадья, в которую можно было горячей воды налить, самому залезть внутрь и лежать там в полный рост. В этой комнате печь стояла специальная, чтобы воду греть. А вниз вода по трубам сама должна стекать и в Жилинку отводиться, как и содержимое имевшегося там же отхожего места. Дом на самом удобном месте оказался, ниже него по реке никаких жилых построек не было, так что нечистоты, в реку попавшие, никому уже неприятностей доставить не могли.

Ивана удивило, из чего пол в покоях был изготовлен. Он привык, что пол всегда из струганных досок бывает; испачкался, его поскоблят – и всё, снова как новенький. Здесь же он из узких дощечек был собран, да дощечки эти оказались непривычного тёмного цвета. Красиво, это бесспорно. Иван такой пол первый раз увидел, вот и пристал к Прохору, объясни, мол, да объясни.

– Это паркет называется, – пояснил остроносенький, который их сопровождал, – его из хорошо проморённого дерева делают. Век должен простоять, и ничего ему не будет.

– Ну вот, Иван, – закончил осмотр второго этажа Прохор, – дом совсем готов, осталось лишь утварью пристойной обзавестись – и можно жить да поживать. Хочешь, я тебе полный комплект всего, что в этот дом требуется, подарю? У тебя же свадьба скоро – пригласишь, надеюсь?

– Проша, и тебя с Олесей, и батюшку с матушкой твоих, Феофана Селивановича с Любовью Николаевной, в самую первую очередь приглашу. Тут ты не сумлевайся нисколечко. Вот только не знаю, когда всё это произойдёт. Одна из сестриц моих, старшенькая самая, решила в Лапино остаться, на Покров у неё свадьба. Завтра или, крайний случай, послезавтра я в Лапино буду – с перевозом маменьки с детьми все вопросы улаживать, тогда и пойму, что меня дальше ждёт. Сам понимаешь, что матушка, пока на свадьбе дочери не погуляет, никуда из деревни не тронется. Вот видишь, как получилось, теперь я от сестры своей завишу.

– Ладно, все мы друг от друга зависим. Пойдём, я тебе такое покажу, чего ты больше нигде увидеть не сможешь, – сказал Прохор и вниз по лестнице направился.

– Пойдём, – подхватил Иван, а сам даже задумываться не стал, о чём это Прохор говорит. По нему, так вообще всё вокруг было как из сказки, и о многом из того, что наверху увидел, он ранее даже и не слыхивал.

Внизу была большая зала, куда огромный стол поставить можно, чтобы вся семья за ним усесться могла. Ивану это очень понравилось. Раньше они тоже за одним столом умещались, но сидели чуть ли не на коленях друг у друга, а чтобы выйти, надо было протискиваться мимо соседей. Здесь же была свобода. Но Прохор его к стене подвёл и на странную печь показал:

– Вот эту печку камином называют. Такие камины очень в моде сейчас в Санкт-Петербурге и Москве. В наших краях ты первым будешь, у кого камин в доме стоит. В нём готовить нельзя, он больше для красоты, но и залу эту согреть зимой с его помощью тоже возможно. Видишь, внутри он чугунный. Его мне привёз тот итальянец, который меня к кирпичу приучил. Его Франческо зовут, и он в Москве в какой-то итальянской компании этот камин нашёл. Его в Россию привезли, а заказчик не взял – то ли помер, то ли разорился, не знаю. Да это и не важно, главное, что он в полном комплекте оказался и мы смогли его сюда доставить. Видишь, камин весь морёным дубом обложен. Это уже наша работа, итальянцы до такого додуматься не смогли. Резьбу на нём лично я делал, молодость вспомнил, несколько вечеров на эту работу потратил. Вот тут, видишь, фигурки вырезаны согбенные? Это мы с тобой тележки тащим с товаром. А вот человек с саблей – это дед Матфей на крепость забрался. Здесь много всяких картинок, потом рассмотришь. Это тебе мой подарок на свадьбу. Я всё равно уверен, что в этом доме ты со своей семьёй и со своими детьми жить будешь. А детей много надо. Вот и у нас с Олесей скоро пополнение будет, скорее всего, уже после Нового года, а там кто знает. – И у Прохора такое счастливое лицо при этом было, что Иван даже не стал его ругать за такой дорогой подарок, хотя оценить и разобраться, что это такое, он ещё долго не мог.

Они на крыльцо вышли, и там Прохор вновь к стройке вернулся:

– А сейчас давай думать, что тебе с двором делать. Нам до снега необходимо всё здесь закончить. Да и как ты с утварью различной поступить намерен? Меня это тоже очень волнует.

– По двору пока ещё не всё решил, но, возможно, будет так. Конюшня на пять или даже шесть лошадей и на три-четыре телеги, да ещё на одну коляску. Коровник на четыре, а может, и больше коров. Закуток для курей. Овчарня. Хлев для свиней. Ну и большой амбар для товара. Ты в старом был, знаешь, как он стоит, чтобы света дневного как можно больше было. Нам с дядей Тихоном теперь много амбаров иметь придётся. А теперь о твоём предложении. В подарок столько не приму, не надейся, а купить то, что ты сможешь сделать, завсегда куплю. Надеюсь, что деньги теперь у меня будут. Пойдём я тебе коляску покажу, на которой ездить собираюсь. Бричка называется. Пока она не моя, мне её один хороший человек на время дал, но потом обещал продать, как я разбогатею.

Они вошли во двор к Тихону. Иван приоткрыл конюшню и руками выкатил оттуда небольшую, очень аккуратную коляску на двух человек, не считая возницы. Коляска мало того что лёгкая была, с пружинами металлическими, так ещё и нарядная – просто загляденье.

– Ваня, а откуда она у того человека? Я себе такую же хочу.

– Так ты же себе карету завёл. В ней и будешь с женой по гостям ездить.

– По гостям, конечно, с женой, – в задумчивости, сильно растягивая слова, проговорил Прохор, – ну а по делам на карете тяжело. Мне по делам ездить вот такая меленькая и аккуратная коляска нужна. Проедет где хочешь, а зимой её в возок превратить ничего не стоит. Колёса сними, на полозья поставь, сверху овчинами утепли – и гони. Ты ведь ещё не знаешь, наверное, но мы с тятей намедни в третью гильдию записались. Купцами надумали стать. Теперь мне столько разъездов предстоит. Ой как я такую же хочу! Узнай, где её купить можно.

Он повернулся к Ивану, лицо его, на котором и без того всегда все его чувства словно напоказ выставлялись, в этот миг ещё более красноречивым было. Столько мольбы Иван в нём редко когда видел. Он только головой кивнул согласно, а сам подумал: «Эх, если бы она моя была, я, наверное, подарил бы коляску Проше».

– Ладно, – нашёл в себе силы отвлечься от коляски Прохор, – с кроватями я тебе точно помогу, мы наладили их производство на новой фабрике. Может, не такие красивые, как хочется, резчиков у нас не хватает. Сейчас мы отроков набираем, кому восемь лет исполнилось. Резьбе по дереву обучать будем. Думаю, через год-другой дело это наладим, вот тогда и станем такие ложа делать, что за ними из Санкт-Петербурга приезжать будут. Вот увидишь.

Прохор уехал, черноволосый и остроносенький мужичонка отправился вместе с ним, и только тут Иван сообразил, что не задал другу два очень важных вопроса. Прежде всего, сможет ли тот ему лавку на постоялом дворе построить и кто для неё прожект сделает, а затем – не соорудит ли он для лавки на ярманке те самые этажеры. Иван даже огорчился, что такую возможность упустил и, понурив голову, пошёл к Тихону – надо же, в конце концов, разговор закончить.

Иван осторожно заглянул в избу. Ему показалось, что Тихон спит, глаза у того были закрыты, и он даже ни капельки не шевельнулся, когда дверь тихонько скрипнула. «Пойти посмотреть, что ли, чем там Митяй занимается?» – решил было Иван, но тут Тихон глаза открыл и вполне осмысленным взглядом посмотрел на него.

– Что крадучись бродишь?

Вопрос Тихона застал Ивана врасплох.

– Я не крался. Смотрю, ты спишь, что беспокоить человека? Решил проверить, чем там Митяй занимается. Разобрал он подводу или нет?

– Погодь чуток. Не дело это, что Митяй, как тряпка какая, на полу валяется. Ты с Филаретом поговори, пусть он с кем-нить из соседей наших договорится, чтобы его в избу какую временно пожить пустили. Понял, о чём я беспокоюсь?