Текст книги "Жилины. История семейства. Книга 2"

Наконец запал у старосты закончился, и он принялся рассматривать Ивана, как будто не видел до того ни разу. И так посмотрел, и сяк, а потом вердикт вынес:

– Как же ты на батю покойного похож.

Сказал и начал головой покачивать. А тут и на Митяя внимание обратил:

– Ой, я думал, ты с Тихоном пришёл, а ты с парнем каким-то незнакомым. Кто таков?

Пришлось объяснять, что это помощник новый. Затем Иван о Тихоне всё рассказал и теперь уж не стал молчать, что тот решил его усыновить и наследником всего добра своего сделать. Прошение показал да пояснил, что с ним делать надобно. Да и о переезде матери с детьми тоже доложил.

Прокопий Нилович прошение Марии Кузьминичны удостоверил безо всяких вопросов, единственно сказав при этом, что его подпись без подписи главы уездной управы ничего не значит. Но это Иван и сам прекрасно знал.

В вопросе, как с землёй поступить, заминки не вышло. Всё, как Филарет Иванович объяснил, так и случилось. Разве что Прокопий Нилович не просто подсказал, а упор на этом сделал, что земля всё равно должна в собственности у семьи Ивана оставаться. Мало ли как в дальнейшем жизнь сложится. Земля же она есть не просит. Иван сразу с ним согласился, он и сам так думал.

Вроде бы все вопросы были решены, и Иван с Митяем направились к Марфе – узнать, не желает ли она что-нибудь своему батюшке передать. Прокопий Нилович увязался за ними, но не к Марфе, а домой к Ивану, говоря, что хочет посоветовать Марии не тянуть с переездом, а побыстрее собираться, пока зима не нагрянула и холода не наступили.

Марфа вместе со всеми своими детьми в палисаднике возилась. Они цветы окучивали. У всех были маленькие деревянные тяпки, наверное их батюшкой сделанные, и детишки сосредоточенно ими рыхлили землю, а Марфа за ними только поправляла. Её многие в Лапино блаженной считали. Всё-то она делала не так, как все. Вот и с огородом такая же история приключилась. Все там овощи сажают, чтобы потом было что на стол поставить да в щи-борщи запустить. А она вишь что надумала. Цветочками всё засадила, а потом ходила и ими любовалась, наслаждалась их запахами. Девочек вот набрала, ремеслу их учила, времени своего тратила много, но денег за учёбу не брала, а у самой целый выводок за юбку держится. Одним словом, не от мира сего, это уж точно.

Каждый раз, когда Иван встречался с Марфой, он поражался, что она вела себя не как взрослая женщина, мать пятерых детей, а как восторженная девочка. Вот и в этот раз стоило ей увидеть гостей, как она всё бросила и к ним метнулась. Руки, вниз опущенные, слегка в стороны развела и на Ивана – он первым в калитку вошёл – кинулась. Хорошо, до объятий с поцелуями дело не дошло, но со стороны, наверное, странно выглядело. По-видимому, она решила, что следом за Иваном Тихон идёт, поскольку, когда поняла, что это совершенно незнакомый человек, растерянно остановилась и в недоумении начала Митяя рассматривать.

– День добрый, Марфа Петровна, – приветствовал её Иван. – Познакомься, это мой помощник. Его Митяем кличут.

– А Тихон Петрович с вами не приехал, – не спросила она, а утвердительно произнесла, и больше ничего.

Удивительно чуткой Марфа была. Безо всяких слов всё понимала. Вот и тут, непонятно каким образом почувствовав, что с Тихоном беда произошла, она огорчилась и даже слезу непрошеную с глаз смахнула.

– Заболел Тихон, это ты правильно поняла, – сказал Иван и замолчал, а Марфа грустно-грустно поправила:

– Не поняла, а почувствовала. – Сразу же вид у неё стал озабоченным и очень тревожным. – Расскажи, что там случилось.

Пришлось Ивану всё подробно рассказать: и как они купаться пошли, и как Тихон, из воды выйдя, вдруг в лице изменился, и как, на их счастье, лекарь поблизости оказался, кровь ему пустил. В общем, всё-всё рассказал, кроме того лишь, что Тихон решил его усыновить и теперь он всеми делами ведает. Тем временем Митяй к себе детей позвал и что-то интересное им принялся рассказывать, так что они даже смеяться начали и на мать с дядей Иваном внимания не обращали. А времени изрядно прошло, пока Иван всем с Марфой не поделился и та не успокоилась, поняв, что ничего страшного ещё не произошло, Тихон жив, хотя и не совсем здоров, но доктор считает, что к весне он встанет на ноги.

– Пойдёмте в избу, я свежий взвар приготовила, он ещё горячий, на печи стоит, – предложила Марфа, а сама быстро к крыльцу направилась.

– Марфа, погодь, – окликнул её Иван. – Спасибо тебе, но мы очень спешим, некогда нам меды распивать. Мы ведь забежали только узнать, не нужно ли тебе что-нибудь Петру Васильевичу передать. Мы сейчас к нему собираемся ехать.

– Ой, я совсем не готова. Что же мне ему передать? А давайте, я ему взвара налью. Арина его подогреет, и он попьёт. Батюшка ведь раньше, когда маменька жива была, любил взвар пить, который она варила.

Марфа в избу буквально метнулась и скоро опять на крыльцо выбежала. В руках она держала крынку.

– Вы как, пешком? А, на лошади. Это хорошо, пока доедете, он ещё и остыть совсем не успеет. Вы тоже попейте, здесь много, – сказала она, протягивая Ивану красивую крынку светло-коричневого цвета.

Иван скорее машинально, чем специально, приподнял крынку и внизу рассмотрел чёткое клеймо: «Лука Горшков». «Вот тебе и на! – подумал Иван. – Эвон куда работы Луки Фроловича добрались. Добрый у него товар. Хорошо, что мне удалось с ним сговориться». И он довольно улыбнулся.

Напоследок, когда они уже прощались, Марфа Ивана в сторонку отвела и тихонько ему сказала:

– А мне понравился Митяй, смотри, как к нему дети липнут. Мне кажется, он добрый, надеюсь, вы с Тихоном Петровичем правильный выбор сделали.

Иван только головой согласно кивнул да улыбнулся ей в ответ.

Глава 11
Художник Малин Пётр Васильевич. Осень 1752 года

Вроде бы и недолго мы в детской просидели, а Люба нас уже обедать позвала. Доели мы вчерашний борщ, он, постояв в холодильнике, вроде ещё вкусней стал, а на второе Любаша – и когда только успела – картошки чищеной сварила, а самое главное – котлет из того мяса, что мы на рынке купили, накрутила и пожарила.

Не успели мы ещё ко второму даже приступить, как дверной звонок раздался. Люба – она ближе всех к двери сидела – вскочила и пошла её открывать. Слышим, разговаривает с кем-то, да вроде в коридоре они уже топчутся – ну, мы все насторожились, головы в ту сторону повернули и увидели дядю Ефима. Он прямо до самого пола согнулся, уличные ботинки на домашние тапки меняя.

– Чувствовал я, что он не выдержит и придёт, – сказал папа, и ему тут же дядя Никита подпел:

– Действительно, интересно, а о чём это наши сестрички думают? Ни Марфа, ни Матрёна глаз не кажут, в рассказы наши не вмешиваются, то ли они что-то замыслили, то ли… Сегодня вроде воскресенье, самое время им завалиться сюда да нам весь кайф сломать. Да и дочка моя сюда ни разу – понимаете, ни разу – даже не позвонила. Не пойму, к чему всё это?

– Никита Фролович, не волнуйтесь, пожалуйста, – это моя жена слово взяла, – с Линой Никитичной я по нескольку раз в день по телефону разговариваю. Она абсолютно в курсе всех ваших дел. Специально не звонит сюда, чтобы вас не напрягать. Да и Мария Фроловна с Алевтиной Фроловной прекрасно знают, чем вы тут занимаетесь. Я домой чуть раньше, чем вы, вернулась и полчаса, наверное, с Марией Фроловной по телефону проговорила. Они все решили вас от рассказов о прошлом не отвлекать. Договорились в четверг у нас собраться. У Вани партсобрание будет, в такие дни он всегда домой довольно-таки поздно возвращается, вот они и приедут вас развлечь, пообщаться на темы разные.

– Ну, тогда ладно, а то я уже беспокоиться начал.

Я ему ответить не успел, поскольку дядя Фима на кухню зашёл. В одной руке он держал бутылку с какой-то самодельной ягодной настойкой, а в другой – хозяйственную сумку, по виду довольно тяжёлую. Средний брат моего отца в знатного садовода на старости лет превратился. Да скорее даже не в садовода, это его супруга, а моя тётка Елена Павловна любит в земле ковыряться. А вот Ефим Фролович лучший из всех, кого я знаю, переработчик, назовём это так, трудов своей жены. Он и варенья варит, и соки гонит, и настойки разливает, и солит, и квасит, и маринует, а также коптит всё, что шевелится. Какую рыбку он готовит – это же сказка. Вот и сейчас он нам много чего привёз: и грибов солёных да маринованных, и салатов разнообразных, и свининки горячего копчения, и ещё много чего собственноручного изготовления, в том числе, конечно, и пару копчёных карпов, которых он, казалось, только, что из коптильни достал, настолько она свежими выглядели.

– Ты что, братец, – приступил к расспросам мой отец, – специально на дачу, что ли, сгонял? Рыбка-то вроде вчера ещё плавала?

– Ну, не с пустыми же руками ехать, тем более я знаю, что вы к моим карпам неровно дышите. У нас неподалёку от дачи озерцо небольшое имеется. Так вот там некие ловкие люди карпа с форелью разводить стали. Можешь с удочкой посидеть, всё, что поймаешь, взвесят, немного денег возьмут, много выгодней, чем в магазине или на рынке покупать, а хочешь – сами сеткой наловят и тебе прямо живёхоньких подадут, да ещё и спасибо скажут. Цену назовут повыше, разумеется, чем если бы ты сам наловил, но, безусловно, дешевле, нежели в другом месте, а уж где найти рыбу вкусней, не знаю, мне это не удавалось. Вот я, как узнал, что ты, Саша, сюда временно переехал, решил тоже на постой попроситься. А чтобы хозяев задобрить… Да шучу я, шучу, – заволновался дядька, увидев сразу изменившееся выражение лица моей жены. – В общем, съездил я вчера на дачу, рыбки накоптил, кое-каких консервов собственного производства набрал – и к вам. Меня Владик обещался с самого утра сюда доставить. Я же сам безлошадный. Да вот что-то у него не заладилось, и он с машиной провозился часа три. Сейчас привёз, высадил и умчался куда-то по делам. А так хотел к вам заскочить, но, видать, не судьба.

Дядя Фима вздохнул, закончил ковыряться в сумке и ко мне обратился:

– У тебя же, Ванюша, должна быть микроволновая печка, чтобы подогреть рыбку. Вот и хорошо. Сейчас будем пробовать или попозже?

– Сейчас мы обедаем, – ответил ему старший брат и к моей жене обратился: – Любаша, у тебя для этого типа тарелка борща найдётся?

– Конечно, Никита Фролович, сейчас налью. Ефим Фролович, вам сметанки положить?

– Да я вроде есть пока не хочу, – начал отговариваться дядя Фима.

– А тебя никто и спрашивать не собирается. – Голос у дяди Никиты был абсолютно твёрд. – Садись и ешь, пока борщ ещё горячий. Не съешь – я его тебе за шиворот вылью. Тебя такой расклад устроит?

Он внимательно на брата посмотрел, а затем как встрепенулся и снова заговорил:

– Вот за ужином, да ещё ежели в этом доме немного горилки найдётся, мы и отведаем всего того, что ты нам приволок. Правильно я рассудил?

Теперь он на нас с папой посмотрел. Мы оба лишь головами кивнули согласно, и всё.

Когда дело дошло до котлет, дядя Никита долго кусок котлетины жамкал, потом проглотил его и к Любови обратился:

– А скажи мне, милая моя, из чего ты котлеты сделала?

– В пакете, который нам Виктор Михайлович на рынке дал, лежало два килограмма говядины и килограмм свинины, и всё без костей. Я быстро мясо провернула, лука с чёрствым хлебом, в молоке размоченном, сколько надо добавила, пару яиц в фарш вбила и пожарила. А что, что-то не так получилось, Никита Фролович? – заволновалась моя супруга.

– Нет, нет, Любочка, не беспокойся, всё было удивительно вкусно, вот я и спросил.

После обеда мы привычно перебрались в детскую, и тут папа заволновался:

– Всё это, конечно, хорошо, но ты же, Фим, на постой попросился, а здесь все койки заняты. Где ты спать собираешься?

– У нас только раскладушка свободной осталась, – развёл руками я.

– Так это замечательно! Я же на даче на раскладушке сплю, мне на ней удобней, чем на большой кровати, – обрадовался дядя Ефим.

– Ну, раз так, позвольте я продолжать буду, – сказал дядя Никита и вновь приступил к рассказу.

…До Петра Васильевича Иван с Митяем добрались достаточно быстро, взвар действительно остыть ещё не успел. На подъезде к его дому Иван попросил напарника остановиться, достал из одного из коробов приличную одежду, забежал в кусты, переоделся и вышел оттуда совсем другим человеком. Как обычно, он постучал металлическим кольцом о металлическую пластинку, вделанную в калитку. Через несколько минут та приоткрылась, и Арина, увидев его, радостно воскликнула:

– Ванюша! Заходи, давненько ты нас не посещал, что-то забыл совсем.

Рассмотрев рядом с ним Митяя и поняв, что они приехали на телеге, она с неожиданной ловкостью распахнула ворота, позволив им въехать во двор. Теперь ни телеги, ни Воронка с улицы не было ни видно, ни слышно.

Художник встретил их как самых дорогих гостей. Арина сразу же принялась на стол собирать, а Иван с Митяем пошли следом за Петром Васильевичем в мастерскую. Митяй не стал мешать их разговору, а направился к группе учеников художника, которые сгрудились в дальнем конце мастерской. Было их человек десять. Они по очереди крутили перед собой точно такую же крынку, как Иван от Марфы привёз. Наверное, Пётр Васильевич дал им этот предмет, чтобы каждый хорошенько его рассмотрел, а затем уже по памяти нарисовать смог. Иван при виде крынки ещё раз улыбнулся и счёл это хорошим знаком.

– Пётр Васильевич, а мы вам гостинец небольшой, но вкусный привезли. Сможете угадать от кого? – спросил он, протягивая хозяину Марфину крынку со взваром.

Пётр Васильевич поднёс её ко рту и сделал даже не глоток, а так, прикоснулся краешком губ к содержимому. Но, почмокав немного, припал к ней от души, сделав несколько больших глотков.

– Марфутки-баловницы работа, – сказал он и вопросительно на Ивана посмотрел.

– Пётр Васильевич, как вы угадали-то?

– Да что здесь угадывать, – даже удивился художник. – Её ещё Марфа-старшая научила. Она какой-то корешок во взвар добавляла. Тот небольшой, еле заметный привкус даёт. Не зная, не поймёшь, а узнав, до смерти не забудешь. Вот Марфуша и выучилась точно такой же варить. Как она там? Детишки как? Николай?

– Марфу видели, она, как обычно, благоухает, – улыбнулся Иван, – вся в цветах. Дети растут. Если новые не появятся, наверное, как-нибудь к вам в гости выберется. По крайней мере, об этом разговор был. А вот Николая мы не видели. Приехали поздно, к ним заходить не стали, боялись разбудить. А утром, когда пришли, он уже убежал, где-то, Марфа сказала, избу ставит.

Подождав, пока Пётр Васильевич ещё пару глотков из крынки сделает, Иван решил перейти к своему делу:

– А я ведь к вам с просьбой.

– Ну, проси, что хочешь. Смогу – помогу… Да, а Тихона что я не вижу? Никак, случилось чего?

Иван надеялся, что ему не придётся снова рассказывать, как же так получилось, что у Тихона удар случился, но вопрос последовал, и он в очередной раз рассказ свой повторил. Он уж даже и вспомнить не мог, в какой раз это было.

Пётр Васильевич сидел молча, не перебивая, затем перекрестился и произнёс:

– Все мы в руках Божьих.

Если бы Иван уже не знал его достаточно хорошо, то решил бы, что рассказанное им совсем не задело сидевшего перед ним старого человека, но тонкая жилка, начавшая биться на сморщенной шее художника, говорила сама за себя. Она появилась при первых словах Ивана и продолжала пульсировать, когда рассказ давно уже был закончен. Рассказанное Иваном явно сильно подействовало на Петра Васильевича, он даже ладонью лицо вытер, что с ним бывало, когда он сильно расстраивался. Хорошо, Арина позвала к столу. Выдержке Петра Васильевича можно было позавидовать.

Накормили их, как всегда, очень вкусно и сытно. Но Иван не обедать сюда рвался.

– Пётр Васильевич, я помню вы нам с дядей Тихоном рассказывали про постоялый двор, в котором работали в молодости, когда из монастыря ушли. Вы не знаете, он сейчас ещё работает, а если работает, то принадлежит ли ещё тому старому хозяину, вашему знакомому?

Художник не только головой кивнул, но даже сказал, что пару месяцев назад туда заезжал, чтобы обновить свои картинки, по стенам развешанные.

– Это совсем замечательно, – воодушевился Иван, – это как раз то, что я хотел узнать. Пётр Васильевич, мы с дядей Тихоном хотим к вам с просьбой не вполне обычной обратиться. Не могли бы вы нас с хозяином познакомить да за нас поручиться? Есть у нас одна задумка – открыть при том постоялом дворе лавку, в которой мы бы торговать могли.

– Но я никогда не слышал, чтобы при постоялых дворах лавки работали, – недоумевая, пробормотал художник.

– Пётр Васильевич, – Иван решил немножечко надавить на него и начал говорить чётко и размерено, – вы знаете, я тоже о таком не слыхивал, вот мы и хотим быть первыми, кто такую торговлю откроет. Вы сами говорили, что там постоянно люди толкутся в ожидании, когда им лошадей поменяют. На ночлег многие останавливаются. Да и в ресторацию иногда даже специально заезжают. Место очень известное. А вот представьте себе, что там ещё и лавка будет, где книжки разные можно приобрести, гостинцы прикупить, да и просто какие-нибудь вещицы, которые или в дороге, или в быту могут пригодиться.

По мере того как он говорил, взгляд художника становился всё более и более заинтересованным, он даже начал одобрительно головой кивать, что, вероятно, означало его согласие с доводами Ивана.

– Так ты что, Ваня, хочешь, чтобы я туда с тобой съездил и порекомендовал тебя хозяину? А знаешь, мне твоя идея начинает нравиться. Одно плохо: там нет никакого свободного помещения, в котором можно лавку устроить.

– Нет помещения – значит, его надо построить. Самое главное, чтобы там было место, где эту лавку поставить можно.

– Интересно ты мыслишь, Ванюша. А что тебе Тихон на это скажет?

– Он сказал, что я могу делать что хочу, лишь бы это во вред общему делу не пошло.

Иван говорил это, а сам побаивался: не слишком ли он злоупотребляет доверием своего партнёра? Правильно ли поймёт Тихон его идею?

– Ну, если так, то я готов с тобой туда отправиться. Здесь совсем недалеко. А ты что, в карете сюда пожаловал? – улыбнулся Пётр Васильевич.

– Нет, Пётр Васильевич, пока ещё на телеге, но скоро, надеюсь, и в карете ездить буду.

Художник только ещё раз улыбнулся и руку Ивану пожал. Крепко, по-мужски.

– На телеге так на телеге, – сказал он и пошёл на выход.

Когда они проходили через большую залу с зеркалами, Пётр Васильевич подошёл к одному из них поправить свою причёску. Иван тоже взглянул в него и увидел там высокого молодого мужчину в камзоле из тонкого серого с отливом сукна, из-под которого виднелась тонкая белая полотняная сорочка с небольшим кружевным жабо. Поколенные кюлоты, чулки и ботинки с застёжкой дополняли его костюм. Повседневная одежда довольно денежного человека.

– И как же ты, Иван, в таком виде на телеге раскатываешь? – улыбнулся художник, вскарабкиваясь на повозку.

– Кареты пока не имеем, вот и приходится так ездить, – последовал дающий надежду на лучшее ответ.

Митяй взял в руки вожжи, и они поехали. Ехать оказалось действительно недалеко. Минут через двадцать Пётр Васильевич попросил остановиться у ворот, которые вели во внутренний двор.

– Я думаю, что на телеге нам туда не след соваться, придётся тебе, Митяй, здесь где-нибудь в сторонке поскучать, – улыбнулся Пётр Васильевич и, открыв калитку, прошёл внутрь.

Иван с некоторым трепетом шёл за ним. Его взгляду открылся большой внутренний двор. С правой стороны находилась конюшня, а впереди и по левую руку – сам постоялый двор. Наверху было жильё, а внизу – огромный трактир с двумя входами: чуть подальше – для чистой публики, а неподалёку от ворот – для ямщиков, прислуги и прочего простого люда. В разных концах внутреннего двора стояли две кареты. Одна, обогнавшая их несколько минут назад, только что въехала туда, и из неё с трудом выбиралась тучная пожилая дама в коричневом бархатном салопе, отороченном каким-то пушистым мехом тон в тон. Дама уставилась перед собой с брезгливым выражением лица, совершенно не обратив внимания на проходящих мимо Петра Васильевича с Иваном. Два лакея с усердием пытались ей помочь, но лишь мешали друг другу. Ей, по-видимому, надоело это, и она, оттолкнув обоих, шагнула на ступеньку кареты, но промахнулась, нога соскочила, и она начала валиться на землю. Иван, не растерявшись, подскочил и поддержал её.

– Благодарю, милейший, – проговорила дама низким голосом, продолжая держаться за его руку.

Затем, убедившись, что твёрдо стоит на ногах, в благодарность кивнула головой и пошла ко входу в ресторацию. Чувствовалось, что она здесь далеко не первый раз.

Иван повернулся к Петру Васильевичу.

– Ловок ты, однако, – проговорил художник, одобрительно кивнув головой, – самой графине Елисавете Феодоровне Прохиной не дал упасть. Удивительно сумасбродная особа. Она была близкой приятельницей моей матушки. Вот видишь, до сих пор ей верность хранит. Меня узнала, разумеется, но даже вида не подала, что мы знакомы. Сюда приезжает в карты играть. Опаздывает, скорее всего, вот и решила поспешить. Я уж точно на помощь ей бросаться не стал бы, ну а ты молодец, хвалю.

Пока он всё это проговаривал, Иван успел не спеша весь двор оглядеть. Карета, которая за его спиной стояла, уже уехала, а экипаж графини в эту минуту заводили через большие ворота в конюшню, и двор казался пустым. Иван кивнул головой, и они зашли в трактир через дальнюю дверь.

– Хозяина позови. – Голос у Петра Васильевича, обратившегося к кому-то из половых, звучал совсем по-другому, нежели дома.

«Требовательно, по-барски – вот как», – понял Иван. Понял и даже испугался слегка. Но, немного подумав, решил: «Ну и что случиться может? Да, в общем, ничего. В крайнем случае не будет здесь лавки, вот и всё». Как только эта мысль ему в голову пришла, он сразу же успокоился, и мысли совсем другие начали в голове своё обычное мельтешение.

Откуда-то сзади появился хозяин, совсем уже старый человек, с трясущейся головой и дрожащими руками. Узнав Петра Васильевича, в поясе согнулся. Иван даже подумать успел: «А вдруг не разогнётся?» Но нет, разогнулся, хотя голову всё одно склонённой держал.

– Ваше превосходительство, рад вас видеть. Чего изволите?

– Послушай, Савва Михайлович, у меня к тебе просьба небольшая будет.

– Всё, что в моих силах, обязательно исполню, ваше превосходительство.

– Вот это Иван Иванович Жилин, его батюшка – купец. Какой он гильдии, Иван?

– На сегодняшний день – второй, – не раздумывая ответил Иван, – но к следующему лету надеется в первую войти.

– Вот видишь, Савва Михайлович, в первую рвётся, а пока во второй. Молодой Иван решил батеньке своему помочь и надумал у тебя на постоялом дворе лавку для торговли открыть и всяческими товарами её наполнить. Надеется он, что хорошо здесь торговля идти будет и общий оборот позволит войти в первую гильдию. Так что, поможем мальцу, ну а через него – его батюшке? Глядишь, у того свободного времени побольше будет и он ко мне в гости чаще заезжать станет. Мне, Савва Михайлович, очень нравится с его батюшкой в шахматы играть. А сам я, ты же знаешь, страх как не люблю из дома выезжать. Сейчас только вот из уважения к его тяте к тебе в гости выбрался. Ну, как поступим-то?

– Не знаю даже, что и сказать, ваше превосходительство, Пётр Васильевич. Я бы со всей душой, но нет у меня никакого помещения, где можно было бы даже самую маленькую лавку разместить. Вы на меня только не серчайте, но вот вам истинный крест – это так. – И он действительно размашисто перекрестился.

– А мне и не надобно твоих помещений, Савва Михайлович, – решительно проговорил Иван, – я хочу новое построить. Здесь всё равно в торце, который соединяет конюшню с ресторацией, дверей во внутренний двор нет. Вот и давай построим вплотную к нему новое помещение для лавки. Много места у внутреннего двора мы не отнимем, всё одно там оно ничем не занято, да и не может быть занято. Узко там. А мы аккуратненько туда лавку и поставим таким образом, что чистая публика будет иметь возможность заходить в чистую половину лавки прямо из ресторации, а чернь – с улицы в ту часть, где товары по её потребностям продаваться будут.

– Ваше превосходительство, Пётр Васильевич, – явно игнорируя Ивана, взмолился хозяин, – где же я такие деньги раздобуду, чтобы строительство затеять?

– Так в этом весь смысл. – Иван даже ладонями прихлопнул. – Деньги наши будут. Всё наше: и артель строительная, и деньги, и материалы. Повторяю: всё наше.

– Так… А зачем же мне тогда всё это будет надобно? – задумчиво произнёс хозяин. Он уже перестал отказываться, а принялся разбираться – может, зря отказывался-то.

– Савва Михайлович, ты меня ещё до конца не выслушал, а уже вопросы задаёшь. Для тебя очень даже немаленький резон имеется такую лавку заполучить. И прежде всего из-за платы за её наём. Она же на твоё имя будет оформлена. Первоначально мы мзду сделаем небольшой, пока строительство полностью не окупится, на это, я полагаю, три-четыре года уйдёт, а затем уж мы полную сумму тебе платить будем, как положено. Ну и наконец, нельзя не сказать, что через год-другой, когда торговля в лавке вовсю пойдёт, мы тебе часть прибытка от неё положим.

Иван помолчал немного, чтобы хозяин подумать над уже сказанным успел, а затем решительно продолжил:

– О твоём трактире и так слава уже до Санкт-Петербурга дошла, и даже далее. И заслуга в этом твоя, Савва Михайлович. Кормишь ты гостей своих отменно. Да и листки потешные, что для тебя Пётр Васильевич рисует, тоже свою лепту вносят. Сам знаешь, что количество путешествующих через эту ямскую станцию растёт, а будет ещё больше. Ведь ежели мы с тобой такое намерение исполним, то в газетах и журналах писать о твоём постоялом дворе будут и любопытствующие, те, у кого других забот нет, сюда специально приезжать станут. Подумай хорошенько, Савва Михайлович, отказаться никогда не поздно будет. Да я и не говорю, что завтра же сюда артель мужиков пригоню, нет. Этот разговор я загодя затеял. Вот когда ты нам положительный ответ дашь, мы тотчас зодчего пришлём, он прожект нам представит. Мы вместе с тобой этот прожект рассмотрим и, если одобрим, затеем возведение самого здания, чтобы оно красивым и удобным было. Ну вот, я всё сказал, ты думай, а я сам через седмицу возвращаться буду, вот тогда и решим этот вопрос. А пока кофию нам с Петром Васильевичем прикажи подать, да мы дальше отправимся. – И он к художнику повернулся, чтобы беседу с ним продолжить.

Трактирщик ушёл, и пока они ждали заказ, Пётр Васильевич Ивану рисунки свои показал, что на стенах в зале висели. Многие такими смешными были, что Иван чуть не обхохотался весь. Но тут им заказанный кофий принесли, и они присели за стол, а когда уже домой возвращаться собирались, Пётр Васильевич сказал, покачав головой:

– Я готов поднять перед тобой, Ванюша, руки, ты так мастерски разыграл эту партию, что я остаюсь в восхищении. Но ты скажи, зачем тебе надо такие деньги в эту лавку, да так надолго, вкладывать? Я вот совсем не уверен, что ты тут сможешь много заработать. Возможно, конечно, я не всё понимаю, но… – И он в недоумении всё качал и качал головой, затем спохватился и ещё один вопрос задал: – Да и вообще скажи, а где ты такие деньги возьмёшь?

«Это было то, что волновало и меня», – вспоминал через много лет Иван Иванович. Он пересказывал все свои переживания, которые настолько засели в его памяти, что превратились в обычные, вполне человеческие слова, и он смог их повторить безо всяких затруднений.

– Конечно, – рассказывал он потом своим внукам, – я надеялся, что Феофан с Прохором построят лавку в рассрочку, так же как и дом для моей матушки с детьми. Но это была только надежда. Хотя, если разбираться, всего лишь надеждой было и то, что лавка на постоялом дворе даст хорошую прибыль, быстро окупающую вложенные затраты. Но помимо надежды бывают ещё мечты, а эта лавка и стала такой мечтой. Ведь это был мой первый, полностью мой, от начала до конца, прожект. Потом их было много, но, когда я заезжал на тот постоялый двор и видел народ, входящий в лавку с пустыми руками, а выходящий оттуда с покупками, во мне поднималось чувство гордости, что я сумел свою ничем не подтверждённую мечту – просто мне показалось, что должно всё получиться – воплотить в реальность.

Иван Иванович к тому времени был уже в немалых годах и от дел почти отошёл, всем заправляли его дети и внуки, вот он воспоминаниями и занялся. На эту мысль его натолкнул вопрос одного из молодых и подающих большие надежды приказчиков. Вопрос оказался настолько интересным, что Иван Иванович, прежде чем удовлетворить любопытство приказчика, решил сам себе на него ответить.

– Когда, Иван Иванович, вы поняли, что в самом деле сможете добиться успеха в жизни?

Тогда, спустя много лет от начала его самостоятельной работы, он долго раздумывал над этим таким простым, в сущности, вопросом и сделал удививший его самого вывод:

– Эта уверенность, наверное, вместе со мной родилась, мне оставалось лишь помогать ей осуществляться. Что бы я ни задумал, я всё пытался доводить до конца, ничего не бросал на полпути. Потом, уже через много лет, я услышал одну фразу и понял, что, по-видимому, всегда её знал, поскольку часто использовал: «Отрицательный результат – это тоже результат». – Он лукаво усмехнулся и добавил: – Работай как лошадь, крутящая мельничное колесо, ставь достижимые цели, и у тебя всё будет получаться. Ведь не зря девизом нашего торгового дома стала истина: «Только трудясь можно всего достичь».

Но всё это случилось, как мы уже упомянули, спустя много лет, а тогда они тряслись на обычной деревенской телеге по дороге, ведущей от постоялого двора к усадьбе Петра Васильевича. Там они с художником и расстались. Прощаясь, Иван долго его благодарил, но зайти и передохнуть категорически отказался, и они с Митяем поехали в сторону усадьбы Петра Петровича Гладышева, того самого книгоиздателя, с которым познакомились на первой для Ивана Фроловской ярманке.

Пётр Петрович первым делом усадил их пить чай. Иван знал, что отказываться бесполезно.

– Пока ты не выпьешь две, а лучше три кружки чая из самовара, он с тобой ни на какие темы, кроме здоровья и погоды, разговаривать не станет, такой уж он человек, – объяснял Иван Митяю на подъезде к показавшемуся вдалеке высокому, в три этажа, дому.

Так действительно и получилось, поэтому Митяй удивился скорее не настойчивости Петра Петровича, а знаниям своего то ли хозяина, то ли товарища – он сам ещё никак не мог понять своё положение при Иване с Тихоном. После чая они долго рассматривали новые книги, изданные Гладышевым, при этом Иван больше внимания уделял не дешёвым книжкам для малограмотных крестьян, которые они до того покупали, а изданиям в хороших, дорогих переплётах, с красивыми иллюстрациями и по такой цене, что руки у него сами опускались и одна только мысль и крутилась: «Неужто это кто-то может купить?» Но Пётр Петрович в ответ на все его сомнения отвечал, что в Москве и Санкт-Петербурге в книжных лавках эти книги вдвое, а то и втрое дороже продаются и он регулярно отправляет короба с подобными книгами различным своим торговым агентам.