Текст книги "Табу и невинность"

Внешняя политика и ее противники
1994

Революция «Солидарности», крах ПНР и прежде всего кризис и распад СССР поспособствовали тому, что мы восстановили свой суверенитет. В новой международной ситуации Польша могла вести внешнюю политику, полностью подчиненную польским государственным интересам. Не сомневаюсь, что будущие поколения высоко оценят баланс свершений за первые годы свободы.

Текущая международная ситуация представляет собой источник не только шансов, но также неуверенности и новых угроз. И поэтому существующее сейчас согласие по поводу основных целей нашей внешней политики нужно признать серьезным достижением. Вместе с тем определенная поверхностность и хрупкость этого консенсуса не могут не вселять озабоченности. А посему, если вовне нам, в принципе, следует продолжать проводившуюся до сих пор внешнюю политику, то внутри страны главной целью должно быть углубление согласия вокруг ее основных характеристик и показателей. И в первую очередь – укрепление фундаментальных основ нашего суверенитета, политических, экономических и общественных.

В качестве исходной точки для рассуждений о польской внешней политике я принимаю два основных направления ее критики после 1989 года: радикальной, исходящей от бывшего лагеря «Солидарности», и идущей от Союза левых демократов и Польской народной партии. Отношение радикалов к иностранной политике было производной их общей критики эволюционных перемен, происходивших после 1989 года. В области внешней политики упреки и обвинения касались медленного устранения признаков недостаточности или отсутствия суверенности; слишком позднего манифестирования нашей воли устремиться на Запад, присоединиться к ЕС и НАТО; нашей оборонительной и лишенной воображения политики по отношению к восточным соседям; ошибок в политике по отношению к Германии. Я не намерен умалять или недооценивать те критические соображения, которые они формулировали. Думаю, что во многих конкретных вопросах радикалы были правы.

Имело место довольно-таки много неудачных высказываний. Некоторые действия были запоздалыми, другие предпринимались поспешно и неосмотрительно. Времена бурных перемен и неуверенности облегчают задачу любым счетоводам промахов и оплошностей. Однако ни в коем разе нельзя согласиться с высказываемой иногда глобально отрицательной оценкой той политики. С перспективы времени всякая история подвергается уплощению. Это видно по формулируемым еще и сегодня обвинениям в том, что разрыв связей с Империей осуществлялся недостаточно быстро, можно сказать неспешно. При этом легко забываются условия 1989–1990 годов. Президентом был Войцех Ярузельский, генералы Кищак[230]230
  Генерал Чеслав Кищак (р. 1925) – в 1986–1990 гг. член политбюро ЦК ПОРП; в 1981–1990 гг. министр внутренних дел, участвовал в подготовке и реализации военного положения 1981–1983 гг. В 1988–1989 гг. один из творцов соглашения Круглого стола; в августе 1989 г. был назначен премьер-министром, но не сумел сформировать правительство; в 1989−1990 гг. вице-премьер.


[Закрыть] и Сивицкий[231]231
  Генерал Флориан Сивицкий (р. 1925) – в 1968 г. командовал 2-й армией Войска Польского (ВП), участвовавшей в интервенции войск Варшавского пакта в Чехословакию; в 1973–1983 гг. начальник генерального штаба ВП, в 1983–1990 гг. министр обороны, в 1986–1990 гг. член политбюро ЦК ПОРП.


[Закрыть] контролировали «силовые» министерства, причем они сидели на своих постах вовсе не для того, чтобы ускорять смерть коммунизма и ликвидировать Варшавский пакт. В тот момент еще существовал СССР с его не до конца ясными намерениями по поводу нас. Обвинение в том, что Польша слишком поздно, неторопливо и вяло поворачивалась к Западу, полностью абстрагируется не только от нашей ситуации, но также от отношения Запада. В течение довольно длительного времени возможность нашего вхождения в НАТО вообще не принималась во внимание. Да и сегодня, с удовлетворением отмечая позитивную эволюцию в западном мышлении о наших проблемах безопасности, нужно сохранять некоторый скептицизм по поводу быстрых результатов этого перемены. Ибо пополнение НАТО государствами Центральной Европы – это для Запада очень сложная проблема. Решение будет касаться всего региона в целом – даже если принятие отдельных стран будет распределено во времени, что вполне вероятно. Нужно осознавать опасения Запада и его нежелание брать на себя дополнительные обязательства по обеспечению безопасности. На сдержанность Запада оказывает влияние и неизбежное финансовое измерение данной операции.

Сверх того, надо помнить – нравится нам это или нет, – что в глазах Запада политика в отношении Польши и всей Центральной Европы тесно переплетена с выбором стратегии для России. Существует также проблема других государств, возникших на территории бывшего Советского Союза, например Украины, о вхождении которых в НАТО в поддающейся прогнозированию перспективе нет и речи. Наконец, решение о расширении НАТО является трудным еще и потому, что оно должно означать существенное изменение характера и целей этой организации. Должно ли НАТО оставаться оборонительной организацией по отношению к угрозам, источник которых может в будущем располагаться на Востоке? Так считают те, кто скептически смотрит на шансы потенциального укоренения демократии в России и ее отказа от своей четырехсотлетней имперской традиции. В таком случае Запад должен как можно быстрее пользоваться временной слабостью Москвы и включить Центральную Европу в свое стратегическое пространство. Или же надлежит признать революционный и окончательный характер перемен последних лет, сущностью которых является исчезновение врага, даже если при этом возникает много новых угроз. Что должно стать следствием такого диагноза? Роспуск ли НАТО, о чем мечтал Кремль и разные его союзники на Востоке и Западе? Либо преобразование НАТО в какую-то разновидность организации по коллективной безопасности в Европе, в вооруженное ответвление Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе (КБСЕ), куда сегодня входят 53 государства? И эта концепция тоже находит поддержку Москвы и ее союзников, ибо дает Кремлю возможность налагать вето и контролировать способ использования мощного потенциала Североатлантического пакта. Или же – этот вариант нам ближе всего, у него наибольшие перспективы на будущее – предстоит поиск новой миссии для этого оборонительного сообщества, которое сдало исторический экзамен, но должно приспособиться к изменившейся географии угроз? Новому НАТО предстояло бы защищать безопасность демократической Европы, включая сюда новые демократии, которым этот пакт вместе с другими организациями западного мира помогал бы стабилизировать внутренние отношения и обеспечивал внешнюю безопасность. Этот подход лапидарно выразил американский сенатор Ричард Лугар: «Out of region or out of business» – НАТО должно или выйти за пределы своего традиционного региона действия, или же выйти из игры, исчезнуть. Принятие каждой из этих гипотез влечет иные последствия для НАТО, да и для нас тоже.

Любые утверждения о том, что мы уже давно могли бы оказаться в НАТО, если бы не отсутствие ясной мысли или воли у Тадеуша Мазовецкого, Кшиштофа Скубишевского и их преемников, доказывают отсутствие знаний и сколько-нибудь развитой фантазии. На очередные правительства Польши сыпались обвинения в пассивности, а также в отсутствии инициативы по отношению к непосредственно граничащим с нами странам: к Литве, Белоруссии, Украине. Опять-таки во многих конкретных вопросах с радикалами можно согласиться. Коробит, однако, несомненная упрощенность их видения международной сцены, неспособность замечать драматические взаимозависимости, с которыми людям, ответственным за польскую внешнюю политику, приходится так или иначе сражаться чуть ли не ежедневно. Взаимная зависимость нашей политики, с одной стороны, в отношении Москвы и, с другой стороны, в отношении Украины, Белоруссии и Литвы – это факт. Следует ли признать приоритетной политику по России и ставить свои взаимоотношения с другими странами в зависимость от нее? Эта проблема была самой что ни есть настоящей в первый период после 1989 года, когда отнюдь не было очевидным ни то, что СССР распадется, ни то, каким будет отношение Москвы к нашей независимости. Стремление не антагонизировать Москву, избегать всяких действий, которые она могла бы истолковать как проявление воли Польши возвратиться к роли регионального конкурента России, было естественным принципом нашей иностранной политики. Нашу солидарность, нашу историческую близость с народами Украины, Белоруссии и Литвы мы должны проявлять таким способом, который бы не ранил их национальную гордость, не возбуждал в них чувство угрозы и одновременно не антагонизировал Россию. Мы выбирали те или иные варианты неизбежно непоследовательным и, наверно, слишком уж малоактивным способом. В какой-то момент это приняло форму доктрины «двухколейности» параллельных контактов с Москвой и столицами эмансипирующихся республик. Но наше поле маневра было весьма ограниченным.

Не так уж много лет назад Пьер Хасснер писал, что США в своей политике по отношению к СССР употребляют главным образом дубинку, ФРГ – морковку, а Франция – слова. Не имея ни дубинки, ни морковки, мы могли бы в нашей восточной политике более действенно пользоваться словом – например, немедленно признать независимость Литвы; кроме того, можно и нужно было обеспечить более сильное консульское, культурное, научное присутствие Польши в перечисленных странах. Однако обладали ли мы в принципиальных вопросах – обороны и экономики – чем-то таким, что действительно могли им предложить? Какие действия мы могли или можем предпринять, дабы увеличить чувство безопасности и укрепить суверенитет тех государств, для которых главной угрозой является имплозия старого строя и неумение привести в порядок свои внутренние дела? Наши политики обращали внимание властей Белоруссии на чрезмерную зависимость от Москвы. Но располагаем ли мы, однако, надежной альтернативой сырьевым потребностям, тысячекратным экономическим связям, стесняющим и ограничивающим эту страну, которая вдобавок ко всему еще и в огромной степени русифицирована?

И в довершение сказанного один немаловажный аспект. Действительно ли радикалы, которые критикуют нашу восточную политику, обдумывают и взвешивают в этом контексте политику Запада, к которому они хотят – по их утверждениям – как можно скорее примкнуть? Не видят ли они противоречия между указанной целью и такой нашей политикой, которая заведомо и грубо вступала бы с ней в конфликт? Вплоть до распада Империи Запад многое делал – переоценивая, впрочем, свое влияние – для сохранения единства СССР. Делал из опасения за мир на нашей планете, из страха перед хаосом, который мог бы охватить земной шар. Напомним для примера атаку президента Джорджа Буша-ст. против национальных устремлений Украины во время его визита в Киев. Через парочку месяцев Украина была уже независимым государством. А трагическая по своим последствиям компрометация Запада в бывшей Югославии! Значительная часть совершенных там поначалу ошибок имела своим источником опасения, что пример распадающейся Югославии будет способствовать взрыву СССР. Мы все в Европе долго будем платить цену той войны и того позора.

Многое можно поставить в вину польской восточной политике, но у Польши приличные отношения со всеми соседями, в том числе на Востоке. И мы, наверно, единственная страна во всем посткоммунистическом мире, которая не выдвигает никаких территориальных притязаний к соседним странам и к которой никто из соседей таких требований не формулирует, которую не разрывают и не разлагают изнутри этнические конфликты и которая сама тоже не дестабилизирует соседей поддержкой сепаратистских устремлений своих соотечественников. И серьезное влияние на формирование такого состояния дел оказала политика нашего государства.

Остановимся на вопросе отношений с Федеративной Республикой Германия. Политика Тадеуша Мазовецкого и Кшиштофа Скубишевского порождала много сомнений и возражений. Их сознательное драматизирование – из-за отказа тогдашнего правительства канцлера Коля однозначно признать наши западные границы – вызывало те же возражения и сомнения. В этом видели анахронизм, следствие травм того поколения, на чью долю выпали трагические испытания. Подозревать демократическую Германию в экспансионистских наклонностях – такое казалось абсолютно неуместным. Тем не менее, однако, наше решительно сформулированное требование о признании границы на Одре и Нысе в качестве условия для нормализации отношений между нашими государствами и для объединения Германии, а также втягивание большой четверки в ограниченную конфронтацию с нашим западным соседом – все это имело позитивные последствия для стабильности нашей страны и для отношений между Польшей и Германией. Позиция нашего правительства и реакция польского общественного мнения позволили Германии уяснить, что отношения с нашей страной должны быть предметом ее особой заботы – по моральным и историческим соображениям, но в первую очередь потому, что в них содержится ключ к стабильности во всем регионе. Нынешняя поддержка Бонном наших усилий по вступлению в ЕС и НАТО в интересах самой Федеративной Республики. Решающим фактором является – выражаясь словами одного немецкого политика – воля Германии соседствовать с Западом с обеих сторон. Другими словами, для безопасности Федеративной Республики важно, чтобы и ее восточные соседи тоже были охвачены гарантиями политических, экономических и оборонных структур Запада. Это хороший пример сегодняшней общности интересов обоих государств.

Для оценки германской политики Польши стоит присмотреться к отношениям Федеративной Республики Германия с Чешской Республикой. Через пару дней после своего избрания президентом Чехословакии Вацлав Гавел отправился с визитом в оба немецких государства. В благородном намерении преодолеть наследие прошлого он просил прощения за изгнание и страдания трех миллионов судетских немцев. Одновременно договор, подписанный между двумя государствами в 1992 году, оставил нерешенным единственный серьезный предмет спора между обеими странами: требование Праги, чтобы мюнхенские решения 1938 года, а также имущественные претензии судетских немцев были признаны несуществовавшими и с самого начала лишенными законной силы. Вплоть до сегодняшнего дня не только землячество судетских немцев, но и бундестаг считают указанный вопрос открытым. Жак Рупник, французский знаток Центральной Европы, кстати говоря, близкий к президенту Чехии, резюмирует ситуацию следующим образом: «Следствием жеста Гавела стала неудача, ибо Германия интерпретировала его как доказательство слабости… тогда как более классическое польское сочетание национализма и реальной политики оказалось эффективным». Жаль, что ни один из политиков Польши не был в состоянии говорить о страданиях немцев – а не только поляков и с некоторого времени евреев – таким же образом, как это сделал Вацлав Гавел. Но благодаря в том числе решимости и упорству Мазовецкого и Скубишевского, а также реализму руководителей Германии были созданы прочные основания для добрых отношений между нашими государствами.

Второй тип критики польской внешней политики исходит от партий, которые сегодня совместно управляют страной, – от Союза левых демократов (СЛД) и Польской народной партии (ПНП). Эта критика касается не тактики и календаря нашей внешней политики, а принципиальной стратегии всей международной политики правительств, ориентированных в 1989–1993 годах на «Солидарность», – политики, которую продолжает министр Анджей Олеховский. Надо подчеркнуть, что вместе с приходом к власти обе эти партии – и СЛД и ПНП – решительно изменили свою политическую линию, приняв и одобрив прозападную ориентацию лагеря «Солидарности». Напоминание об их критике, датированной 1989–1993 годами, имеет, однако, не только чисто историческое значение. Многочисленные факты свидетельствуют о том, что для значительного числа представителей этого лагеря данное изменение позиции носило исключительно тактический характер. Основные обвинения со стороны СЛД и ПНП по адресу иностранной политики после 1989 года можно выразить несколькими фразами. Лагерь «Солидарности» заменил одну зависимость – от Советского Союза – зависимостью от США, или, шире, от Запада. Вместо создания условий для подлинного суверенитета выбрали более могущественного покровителя, вместе с тем настраивая против себя Россию, что противоречит национальным интересам. Мы должны, развивая экономические и политические связи с Западом, сохранить те выгодные отношения, которые сложились с Востоком. В наших интересах, провозглашали партии сегодняшней коалиции, должно быть вовсе не вступление в НАТО после выхода из Варшавского пакта, а соучастие в создании такой системы коллективной безопасности для всего континента, где найдется место для России и США. Как в СЛД, так и в ПНП большой популярностью пользовалась Конференция по безопасности и сотрудничеству в Европе как фундамент возможной системы коллективной безопасности указанного типа. В формулируемых ими критических высказываниях часто появлялся тезис о маргинализации роли польши в международной политике на фоне достижений, имевшихся в этой сфере у ПНР. Утверждалось также, что в последние годы наша безопасность оказалась ослабленной по сравнению с временами Варшавского пакта. Я уже упоминал о том, что после выборов 19 сентября 1993 года обе совместно правящие сегодня партии радикально модифицировали свою позицию. Ежи Вятр объяснял в сейме это изменение шоком, вызванным ощущением угрозы с Востока вследствие кровавой конфронтации Ельцина с российским парламентом в октябре 1993 года. Трудно трактовать это объяснение всерьез, сохраняя уважение к знаниям и интеллекту лидеров и главных стратегов СЛД и ПНП. Ведь не очень-то можно понять, что нового выявил этот инцидент применительно к угрозе для нашей безопасности со стороны России – страны, чье прошлое и будущее не дает спокойно спать всем ее соседям и паре дюжин других государств, которые с ней не граничат. Более достоверной представляется другая интерпретация.

В момент прихода к власти обе партии поняли, что не смогут управлять Польшей вопреки очевидным запросам и устремлениям общества. Они также прекрасно знали, что продолжение нейтралистской и антизападной политики обязательно привело бы к ухудшению наших отношений с Западом и к изоляции страны в Центральной и Восточной Европе. Остались бы хорошие отношения с Россией, с частью постсоветских государств, с Сербией, может быть, еще с Румынией и – после недавних выборов – со Словакией. Немалое число фактов говорит в пользу тезиса о тактическом характере спешной перемены ориентации многими политиками сегодняшнего правящего лагеря. Ведущие специалисты обеих партий и их союзники учреждают в январе 1994 года чрезвычайный подкомитет комиссии по иностранным делам и готовят материал, который содержит обширный и поразительный по своему содержанию обвинительный акт против политики МИДа. Кроме того, в январе нынешнего года 70 с лишним депутатов обеих этих партий подвергли нападкам политику литовского правительства, причем таким способом, который одновременно подрывает польскую политику в отношении национальных меньшинств. Оба этих факта имеют место в период горячих дискуссий в Европе над «Партнерством ради мира» и решительной кампании России против расширения НАТО. Достаточно присмотреться к публицистике авторов, связанных с данным лагерем, дабы без труда заметить ощущаемое ими Schadenfreude (злорадство) в связи с тем, что воспринималось ими как неудача политики Валенсы и Олеховского. В тот же период премьер Павляк парафразирует наименование инициативы, которая находится в центре внимания мирового общественного мнения, чтобы провозгласить иную идею – «партнерство ради развития», – у которой нет ничего, кроме одного только названия. Ведь мы и по сей день не узнали, что имел в виду премьер и его советники, создавая в администрации Совета Министров настоящее антиминистерство иностранных дел, – с негативными последствиями, которые видны в каждой из очередных зарубежных экспедиций самого Павляка, а также Стронка и Струзика[232]232
  Михал Стронк (р. 1944) в правительстве Вальдемара Павляка (1993–1995) исполнял функцию министра – главы администрации Совета Министров, а Адам Струзик (р. 1957) был в 1993–1997 гг. маршалом сената.


[Закрыть].

Значимым фактом было предложение о создании «варшавского треугольника», составленного из Польши, Германии и России, которое было представлено в сейме от имени парламентского клуба СЛД. Оно явилось ответом на объединяющий Польшу, Францию и Германию так называемый веймарский треугольник, цель которого состоит в укреплении трехсторонних уз, а также связей Польши с Европейским союзом. «Варшавский треугольник» вписан в такое видение Европы, где доминирует германо-российское взаимопонимание Авторы хотят защищать польские интересы, присоединяя нашу страну к этой оси. Подобный замысел ставит под сомнение достоверность нашей прозападной вовлеченности. Он опирается на такое видение европейской политики, которое подчинено фантазмам нового Рапалло. Данный план абстрагируется от серьезности и силы стратегической вовлеченности Германии в Европейский союз и Североатлантический пакт. Федеративная республика прекрасно знает, что всякие особые отношения с Россией будут не только Польшей восприниматься в качестве угрозы, поскольку они дестабилизировали бы весь континент, в том числе западные структуры интеграции. Кроме того, стратеги из СЛД (от которых дистанцировался Александр Квасьневский) забыли о такой «мелочи», как 50-миллионная Украина.

Упомянем как бы на полях и мимоходом – хотя сам вопрос далеко не является ни проходным, ни мимолетным, – что, критикуя «отсутствие» восточной политики у предыдущих правительств или ее «непродуманность», обе совместно правящие ныне партии в политическом плане придают малое значение отношениям Польши с другими государствами региона, кроме России. Не хочу ни в коем случае намекать, что в мышлении СЛД и ПНП о месте Польши в мире ничего не изменилось со времен ПОРП и Объединенной народной партии. А ведь перемены в мире несомненны, причем далеко идущие. Уже нет СССР, рухнул забетонированный порядок времен холодной войны. Руководители обеих партий ценят суверенитет Польши столь же высоко, как и представители партий с другой родословной. Тем не менее над их мышлением о внешней политике тяготеет прошлое. У их неприязненного отношения к той решительно прозападной ориентации, которую выбрал лагерь «Солидарности» во всех своих оттенках, имеется целый ряд источников. Во-первых – в традициях этих партий.

Антизападное недоверие было глубоко укоренено во всем том поколении деятелей, которое сформировала ПНР. Запад напрямую отождествлялся с отсутствием легитимации у их собственной власти. Самим своим существованием Запад ее дестабилизировал. Он выступал как представитель ценностей, которые на протяжении десятков лет были враждебны этим лицам и разлагали послеялтинский порядок. Вдобавок к этому в 1989–1993 годах указанные партии уподобляли Запад силам противоположного лагеря. И не без оснований.

Во-вторых – в выбираемых ими идеологических вариантах. Остатки социалистической утопии нашли себе прибежище в мифологии «третьего пути». И в некой надежде, что крах социализма не означает ни полного поражения тех идей, которым они были преданы в прошлом, ни признания банкротства ПНР и примирения с капитализмом. У Польской народной партии к этому добавляется опасение по поводу резкого сокращения социальной базы ПНП в результате интеграции польской экономики, ее развития и полной открытости. На языке политической географии их вера в «третий путь» между «социализмом» и «капитализмом» принимает следующий вид: ни с Западом, ни с Востоком. Другими словами, это был выбор нейтрализма. Отсюда энтузиазм специалистов указанного лагеря по отношению к КБСЕ и к преобразованию НАТО в его вооруженную десницу. Ведь такой выбор означал бы сочетание всего со всем: НАТО – с контролем России за его действиями, связей с Западом – столь же тесных, как и с Востоком, Севером или Югом. Генри Киссинджер когда-то писал, что если «каждый является союзником каждого, то ни у кого нет ни с кем особых отношений».

Миф коллективной безопасности ведет, следовательно, к отсутствию безопасности для всех. Выбор, который когда-то делали правящие ныне партии, не был, естественно, высказыванием в пользу отсутствия безопасности, но такими были его неизбежные последствия. Двусмысленность подобных концепций усиливалась тем фактом, что они пользовались и пользуются сильной поддержкой Москвы. С той лишь разницей, что там цель ясна, и она многократно высказывалась: с одной стороны НАТО, с другой – Содружество независимых государств, а посередине – Центральная Европа, пользующаяся протекцией КБСЕ и совместными гарантиями Запада и Москвы. Нужно подчеркнуть, что нейтралистские соблазны существуют и в определенных кругах правых сил. Недоверие к Западу, либерализму, доминирующей западной культуре, страх перед процессами секуляризации, перед ослаблением национальной сплоченности вследствие укрепления наднациональных структур; наконец, вера в «третий путь» – даже если он описывается иначе, чем в правящем теперь лагере, – все это и по ту сторону политического спектра содействует недоверию к Европейскому союзу и НАТО. Сюда часто добавляется также страх перед Германией и очарованность пророссийскими геополитическими мыслями Романа Дмовского[233]233
  По давнему мнению Дмовского, союз с царской Россией приведет к объединению всех польских земель под скипетром царя, что явится первым шагом к независимости.


[Закрыть].

В-третьих, неприязнь правящей ныне коалиции к решительной прозападной ориентации имеет еще один источник – он в коллективной психологии, отмеченной «комплексом карлика». Во многих высказываниях и публикациях авторов, связанных с СЛД и ПНП, поражает убежденность в нашем бессилии, маргинальности, приговоренности к одиночеству и в смешном характере наших ожиданий: «В жилетке Клинтона – папа, я хочу в НАТО!»; «Клинтон растоптал иллюзии наших патриотов, а их самих превратил в баро́чные статуэтки», ибо «мир может обойтись без Польши, но не без России»; «Нас не хотят даже в качестве внешнего бастиона-предполья. Или хотя бы в качестве сторожей Диснейленда». Можно еще добавить характерные рисунки из «Трибуны»[234]234
  «Трибуна» – ежедневная газета левой ориентации, возникла в 1990 г. как продолжение официального органа ЦК ПОРП «Трыбуна люду» («Трибуна народа»), была связана с посткоммунистическими левыми силами – сначала с «Социал-демократией РП», затем с Союзом левых демократов (СЛД). В декабре 2009 г. ее издание приостановилось по экономическим причинам.


[Закрыть] или «Нет»[235]235
  «Нет» – еженедельник, издаваемый в Варшаве с 1990 г. Основатель и главный редактор – талантливый, но весьма спорный публицист Ежи Урбан, которому оппоненты приписывают еврейское происхождение. Журнал носит антиклерикальный и левый характер, но демагогически и зачастую вульгарно критикует всех без разбора, в том числе и левых, не выбирая при этом выражений.


[Закрыть], где символ НАТО укладывается в «жест Козакевича»[236]236
  «Жест Козакевича» – в Польше это ходовое название оскорбительного жеста, когда одна рука согнута в локте и перекрещивается со второй. Связан со знаменитым польским шестовиком Владиславом Козакевичем, который на летних Олимпийских играх в Москве в 1980 г. дважды показал этот жест советской публике, освистывавшей его после рекордного прыжка – гарантии золотой медали и победы над его советским соперником К. Волковым, который вдобавок разделил второе место с еще одним поляком, Т. Слюсарским. Фото Козакевича облетело прессу всего мира (кроме польской и советской). Посол СССР в Польше требовал отобрать у польского спортсмена медаль, отменить мировой рекорд, а также пожизненно дисквалифицировать его за оскорбление советского народа. Польские власти объясняли жест судорогой мышцы из-за чрезмерного усилия. Очередное объяснение говорило, что этот жест иллюстрировал преодоление планки, еще одно – что Козакевич всегда выражает радость именно таким способом. В 1985 г. Козакевич уехал на ПМЖ в ФРГ, где попросил предоставить ему политическое убежище.


[Закрыть] либо группка нищих на коленях умоляет насчет НАТО, Европейского союза, займа и т. д. Процитированные или похожие глупости часто кропали люди, которые неплохо знают мир, читают иностранную прессу и могли легко увидеть, что во всей дискуссии о расширении НАТО везде, кроме России, основную роль играла проблема безопасности Польши. И точно так же обстояло дело в случае Европейского союза: самое крупное сражение в связи с разделением компетенций в рамках брюссельской комиссии касалось проблемы, кто будет заниматься отношениями с Центрально-Восточной Европой. Всем известно, что это будет одной из основных европейских проблем ближайшего десятилетия. Польша не самая большая страна, но и не маленькая. Ее не назовешь богатым государством, но у нее за плечами – подлинные свершения, которые чужим нередко видны лучше, чем полякам. Географическое положение и история неизбежно делают Польшу важным элементом любых размышлений о будущем континента – как в смысле безопасности, так и в смысле политики вкупе с экономической интеграцией.

Надо, однако, сказать, что люди ПНР не обладают монополией на «комплекс карлика». Его можно обнаружить и в других местах. Люди ПНР, со всем, что у них наболело, с их комплексами, опытом общения с СССР и т. д., зачастую близки по своим представлениям о мире к тому поколению, которое видело крах своего сна о Польше, топчущие страну чужие армии и наше одиночество. Из таких переживаний вырастает вопрос: кому нужна польша? – непонятный для француза, англичанина или хотя бы жителя Сан-Марино. Никакой здоровый народ не ищет смысла своего существования во взгляде других. Разумеется, такие вопросы вытекали из опыта, из переживаний, а не из рациональных рассуждений. Быть может, сегодняшний мир не менее грозен, чем вчерашний, но форма опасностей в нем совсем иная. Для размышлений о будущем государства опасны обиды, комплексы, умозрительные схемы, вынесенные из далекого, ставшего уже незапамятным прошлого.

Можно понять источники антизападного настроя многих членов правящих сегодня партий, однако же трудно воспроизвести то видение Польши в мире и в истории, из которого вытекает их концепция внешней политики. Повторим несколько заведомо очевидных вещей. В интеллектуальной жизни очевидности опасны, но в политике опасаться их не следует. Ибо за видимостями согласия часто скрываются глубокие расхождения, которые в демократической политике надлежит извлекать на дневной свет. Польша на протяжении всей своей истории была внутренне разобщенной, разодранной. Можно говорить о нестыковке различных элементов ее исторической идентичности. То же самое, впрочем, касается всего региона. В религиозном смысле, в культурных отнесениях, в своей самоидентификации и мечтаниях Польша уже тысячу лет составляла часть западной цивилизации. Одновременно по организации государства, по экономике, общественной структуре, а также ментальности она была очень далека от Запада. Наша страна многократно прилагала усилия с целью преодолеть этот разрыв, «догнать» или «возвратиться в Европу». Очередные старания оканчивались поражением или весьма половинчатым успехом. Вместе с другими странами региона мы составляли «землю между» – таково название одной американской книги, посвященной нашей Европе. Сегодня Польша вновь предприняла попытку «возвращения в Европу». В этом лозунге присутствует элемент мифа, но ведь речь-то идет о весьма серьезных вещах. У Польши, как никогда в истории, есть шанс наверстать цивилизационные упущения и запаздывания, очутиться в клубе тех народов, которые пользуются безопасностью, свободой, материальным благополучием, возможностью свободного развития своих граждан. В такой перспективе сегодняшние варианты выбора внешней политики приобретают исторически основополагающее значение. Редко в истории народов случаются моменты, когда можно существенным образом изменить ее направленность.

Существует ли альтернатива ориентации на Запад? Разве окончательный выбор не был уже сделан и разве впервые в истории наша судьба не определяется позитивно воздействующими внешними факторами? И разве независимо от наших действий и недоработок мы не находимся в сфере повышенной безопасности, на острове благосостояния, на великой агоре европейской демократии? Такой оптимизм малообоснован. И в любом случае наш долг – принимать во внимание менее благополучные гипотезы. Как писал недавно один французский эссеист: «Не знаю, является ли история трагедией. Однако же я полностью уверен, что если мы хотим этого избежать, то нам надо действовать именно с таким убеждением». Нельзя исключить угрозу дестабилизации или анархизации страны в результате мощных общественных напряжений или неконституционных форм политической борьбы. Следует считаться с угрозой для безопасности страны в результате массовых миграций населения, а также из-за катастроф – природных или, что более вероятно, вызванных человеком. Нельзя, к сожалению, исключить блокирования нынешнего процесса перемен в результате действий антиреформаторских сил в стране, заклинивания Польши между прошлым и будущим, Западом и Востоком, «капитализмом» и «социализмом». Вхождение в западные экономические, политические и оборонные структуры, возможность и вместе с тем необходимость построить себе жизнь в рамках, созданных зрелыми, развитыми демократиями, будет содействовать стабилизации и новой динамике наших перемен. Перейдем, однако, к самому важному здесь измерению – к международным отношениям.