Текст книги "Отдел убийств: год на смертельных улицах"

Парень смотрит на них озадаченно, и Гарви замолкает, чтобы свести эти абстрактные построения в схему на бумаге. На обратной стороне разлинованной страницы для показаний он рисует слева кружок и пишет внутри «Лина». Справа рисует второй кружок со словами «Пернелл Букер». Затем рисует третий кружок, пересекающий фигуры жертв. Внутри него пишет «Винсент». Грубоватое творение, известное любому учителю алгебры как диаграмма Венна, но суть верно доносит.

– Вот наше дело. Сам посмотри, – он подталкивает страницу к парню. – Лина и твой отец убиты из одного пистолета, и сейчас единственный, кто имеет связь с обеими жертвами, – это Винсент Букер. Ты прямо посреди этой херни. Вот и задумайся.

Винсент молчит, и двое детективов выходят, пока он осмысляет геометрию. Гарви закуривает и смотрит в одностороннее окошко двери на то, как Винсент подносит кривоватую схемку к носу и обводит кружочки пальцем. Гарви качает головой, пока Винсент вертит листок то вверх ногами, то обратно, то снова вверх ногами.

– Ты только глянь на нашего гребаного Эйнштейна, – говорит он Кинкейду. – Самый тупой засранец из всех, что я видел.

– Готов? – спрашивает Кинкейд.

– Ага. Заходим.

Когда дверь открывается, Винсент не отрывается от страницы, но непроизвольно вздрагивает, стоит Гарви приступить к очередному монологу, на этот раз – строже. Больше Винсент не способен выдержать зрительный контакт; он съеживается, с каждым обвинением становится все ранимее – пускает кровь в углу бассейна с акулами. Гарви видит, что он раскрылся.

– Живот крутит, да? – внезапно спрашивает он. – Кажется, будто сблюешь. Я уже видел сотню таких, как ты.

– А я видел тех, что блевали, – говорит Кинкейд. – Ты же не сблюешь?

– Нет, – качает головой Винсент. С него уже катит градом пот, одна рука вцепилась в край стола, вторая комкает толстовку. Отчасти тошнота – страх из-за обвинения в двух убийствах; отчасти – страх перед Робертом Фрейзером. Но главное, что удерживает Винсента Букера на краю, – страх перед собственной семьей. Теперь Гарви смотрит на него и знает как никогда твердо, что пацан не мог убить отца. Нет в нем этого. И все же пули привязывают его к преступлению, а быстрое превращение в онемевшего страдальца меньше чем за час допроса указывает на больную совесть. Винсент Букер – не убийца, но сыграл какую-то роль в смерти отца или как минимум знает убийцу и молчит. Так или иначе, ему самому тяжело это переживать.

Чувствуя, что парня осталось чуток подтолкнуть, Гарви выходит из допросной за пластмассовой мыльницей из его спальни.

– Дайте-ка один, – говорит он, забирая патрон 38-го калибра. – Пиздюку нужны наглядные пособия.

Гарви возвращается и кладет патрон в левую руку Кинкейду. Старшему детективу ничего объяснять не нужно – он ставит патрон посреди стола.

– Видишь? – спрашивает он.

Винсент смотрит на патрон.

– Это не обычный патрон 38-го калибра, да? Теперь мы можем попросить пробить их в лаборатории ФБР, и обычно у них уходит два-три месяца, но если нужно срочно, то они отвечают через два дня. И нам скажут, из какой коробки в пятьдесят патронов вышел этот, – говорит Кинкейд, медленно двигая его к парню. – Вот и скажи, это будет просто совпадение, если ФБР вдруг сообщит, что патрон из той же коробки, что и пули, которыми убили твоего папу и Лину? Скажи на милость.

Винсент отворачивается, сцепив руки на коленях. Идеальный обман: даже если бы в ФБР умели дойти от патрона 38-го калибра до конкретного номера на паре сотен тысяч коробок того же производителя, это бы наверняка занимало полгода.

– Мы просто хотим разложить тебе все по полочкам, сынок, – говорит Гарви. – Как думаешь, что скажет судья про такую улику?

Парень молчит.

– Это смертная казнь, Винсент.

– И я лично дам показания, – добавляет Кинкейд своим кентуккийским выговором, – потому что меня это прет.

– Смертная казнь? – переспрашивает испуганный Винсент.

– Без права на опротестование, – говорит Кинкейд.

– Вот честно, сынок, если ты нам врешь…

– Даже если мы отпустим тебя сейчас, – говорит Кинкейд, – ты никогда не узнаешь, не стучатся ли к тебе для того, чтобы снова посадить.

– А мы обязательно вернемся, – говорит Гарви, придвигаясь к Винсенту. Детектив молчит, пока между их лицами не остается меньше метра. Затем он тихо описывает убийство Пернелла Букера. Ссора, возможно, короткая драка, далее ранения. Гарви все придвигается и придвигается, рассказывая о двадцати ножевых на лице; тут он легонько постукивает парня пальцем по щеке.

Винсента Букера явно тошнит.

– Облегчи душу, сынок, – говорит Гарви. – Что ты знаешь об убийствах?

– Я дал Фрейзеру патроны.

– Ты дал ему патроны?

– Он попросил… Я дал шесть штук.

Парень чуть не плачет, но берет себя в руки, упирается локтями в стол и прячет лицо в ладонях.

– И зачем Фрейзер просил патроны?

Винсент пожимает плечами.

– Твою мать, Винсент.

– Я не…

– Ты недоговариваешь.

– Я…

– Облегчи душу, сынок. Мы хотим тебе помочь. Это твой единственный шанс начать сначала.

И Винсент Букер раскалывается.

– Папа… – говорит он.

– Почему Фрейзер убил твоего отца?

Сначала он рассказывает о наркотиках – упаковках кокаина в комнате в доме матери, готовых к продаже на улицах. Потом рассказывает о том, что наркотики нашел и отнял отец. Рассказывает о ссоре, о том, как отец не стал ничего слушать и уехал к себе на Лафайет-авеню с кокаином. Кокаином Винсента. Кокаином Фрейзера.

Он рассказывает, как помчался к Дениз на Эмити-стрит рассказать все Фрейзеру, признаться, что облажался, признаться, что отец украл их дурь. Фрейзер разгневанно выслушал, потом попросил патроны, и Винсент, боясь отказать, дал шесть плосконосых, давно взятых из жестянки из-под табака, стоящей на бюро в квартире отца. Фрейзер поехал один на Лафайет-авеню, говорит Винсент.

По его словам, он думал, что Фрейзер только припугнет отца и тот вернет наркотики. Он не ожидал убийства и не знает, как так вышло.

Иди ты на фиг, думает Гарви. Все мы знаем. Я знаю, ты знаешь, Кинкейд знает. Роберт Фрейзер заявился домой с вечеринки Дениз к твоему папаше на взводе от кокаина, вооруженный заряженным 38-м калибром, коротким ножом и желанием вернуть наркоту. Твой папаша, видимо, послал Фрейзера в жопу.

Эта версия объясняет и обыск в квартире Пернелла Букера, и множественные поверхностные ранения на лице. Это была пытка, чтобы Пернелл Букер заговорил; обыск указывает, что тот не поддался.

Но зачем в ту же ночь убивать и Лину? Причем точно так же? Винсент заявляет, что не знает, и Гарви на основе того, что выяснил, – тоже. Может, Фрейзер решил, что Лина также замешана в исчезновении наркотиков. Может, она потихоньку приворовывала дурь, которую хранила для него на Гилмор-стрит. Может, открывая дверь, сказала что-то не то. Может, кокаин так ударил в голову Фрейзеру, что он просто не мог прекратить убивать. Может, первое и второе или второе и третье или все сразу. Кого это колышет? Не меня, думает Гарви. Больше – нет.

– Ты же там был, да, Винсент? Ты ездил к отцу вместе с Фрейзером.

Винсент качает головой и отворачивается.

– Я не говорю, что ты участвовал, но ты там был, да?

– Нет, – говорит парень. – Я только дал патроны.

Врешь, думает Гарви. Ты своими глазами видел, как Роберт Фрейзер убил отца. Иначе почему тебе так тяжело? Одно дело – бояться такого, как Фрейзер, и другое – бояться сказать правду собственной семье. Гарви прессует парня еще полчаса, но без толку: Винсент Букер подошел к краю, насколько осмелился. И этого, думает Гарви, хватит.

– Если ты что-то недоговариваешь, Винсент…

– Нет.

– Потому что ты выступишь перед большим жюри, и если ты солжешь им, то это будет худшая ошибка в твоей жизни.

– Я не совру.

– Ладно. Теперь я все это запишу и дам тебе на подпись, – говорит Гарви. – Начнем с самого начала и помедленнее, чтобы я успевал записывать.

– Да, сэр.

– Имя?

– Винсент Букер.

– Дата рождения…

Официальная версия, гладкая и короткая. Гарви тихо выдыхает и начинает писать.

Пятница, 11 марта

Гарви достает правой рукой 38-й калибр из поясной кобуры и опускает к ноге, скрывая из виду.

– Фрейзер, открывай.

Ближайший к детективу патрульный указывает на входную дверь дома на Эмити-стрит.

– Вышибать? – спрашивает он. Гарви качает головой. Ни к чему.

– Фрейзер, открывай давай.

– Кто там?

– Детектив Гарви. Надо задать пару вопросов.

– Сейчас? – спрашивает голос за дверью. – Мне надо…

– Да, сейчас. Открывай уже, блин.

Дверь приоткрывается, и Гарви проскальзывает внутрь, все еще прижимая пистолет к бедру.

– Что за дела? – говорит Фрейзер, отступая.

Вдруг Гарви вскидывает короткоствольный револьвер к его левой щеке. Фрейзер странно смотрит на черное дуло, затем переводит взгляд снова на Гарви, щурясь в кокаиновом угаре.

– К стене, блять.

– Че…

– К СТЕНЕ, СУКА, ПОКА Я ТЕБЕ МОЗГИ НА ХУЙ НЕ ВЫШИБ.

Кинкейд с двумя патрульными заходят следом за Гарви, Фрейзера грубо прижимают к стене гостиной. Кинкейд и молодой патрульный проверяют дальние комнаты, а старший патрульный, ветеран Западного, сам взводит курок у правого уха Фрейзера.

– Двинешься, – говорит он, – и мозги будут по всему полу.

Господи, думает Гарви, глядя на взведенное оружие: если эта штуковина сейчас сработает, мы до конца жизни будем рапорты писать. Но угроза помогает: Фрейзер прекращает трепыхаться и вжимается в гипсокартон. Патрульный убирает 38-й, и Гарви выдыхает.

– Да что случилось-то? – спрашивает Фрейзер, с трудом разыгрывая невинное удивление.

– А ты как думаешь?

Молчит.

– Как ты думаешь, Фрейзер?

– Не знаю.

– Убийство случилось. Тебя обвиняют в убийстве.

– Кого я убил?

Гарви улыбается.

– Ты убил Лину. И старика Букера.

Фрейзер резко мотает головой, пока Хау открывает один браслет наручников и отнимает правую руку арестованного от стены. И вдруг, почувствовав металл, Фрейзер снова начинает трепыхаться, отталкивается от стены и вырывает руку у Хау. Гарви с удивительной скоростью делает по гостиной полтора шага и резко бьет его по лицу.

Подозреваемый ошарашенно вскидывает глаза.

– За что? – спрашивает он.

На пару секунд Гарви разрешает себе задуматься над вопросом. Официальный ответ, который пойдет в рапорт, – детективу пришлось обезвредить подозреваемого в убийстве при попытке сопротивления аресту. Правильный ответ, который со временем забывают все закаленные улицей детективы, – подозреваемого ударили, потому что он говно бездушное, херов убийца, за один вечер забравший жизни старика и матери двоих детей. Но собственный ответ Гарви – где-то между ними.

– Это, – говорит он Фрейзеру, – за то, что пиздел мне в глаза, сука.

Пиздеж. Детективу. Первой степени.

Фрейзер больше не отвечает и не сопротивляется, когда Хау с Кинкейдом усаживают его на диван с наручниками за спиной. На случай, если 38-й подозреваемого лежит где-то неподалеку, детективы осматривают квартиру поверхностно, на что ордер не требуется. Орудие убийства не найдено, зато на кухонном столе находится ночная работа Роберта Фрейзера: небольшой объем кристаллического кокаина, хинин для разбодяживания, пара десятков целлофановых пакетиков, три шприца.

Детективы смотрят на патрульных, патрульные смотрят друг на друга.

– Хотите забрать? – спрашивает молодой.

– Да не, – говорит Гарви. – Мы предъявляем ему два убийства. К тому же у нас и ордера нет.

– Как скажете, – говорит патрульный, – мне все равно.

Они так и оставляют все на столе – западнобалтиморский натюрморт, дожидающийся преемника убогого уличного бизнеса Фрейзера. Гарви возвращается в гостиную и просит молодого патрульного вызвать автозак. Фрейзер снова обретает дар речи.

– Детектив Гарви, я вам не врал.

Гарви улыбается.

– Но и правду не говорил, – отвечает Кинкейд. – Нет в тебе правды.

– Я не вру.

– Бли-и-ин, – Кинкейд растягивает слово на два с половиной слога. – Нет в тебе правды, сынок.

– Эй, Фрейзер, – с улыбкой говорит Гарви, – а помнишь, как обещал занести 38-й? И куда же он делся?

– Вот именно, – подхватывает Кинкейд. – Если ты у нас такой до хрена честный, почему не принес пистолет?

Фрейзер молчит.

– Нет в тебе правды, сынок, – повторяет Кинкейд. – Нет уж. Только не в тебе.

Фрейзер просто качает головой, как будто собираясь с мыслями. Потом с искренним интересом смотрит на Гарви.

– Детектив Гарви, – говорит он, – а обвиняют только меня?

«Только». Если Гарви сомневался, связан ли Винсент Букер с убийствами, то вот и ответ.

– Да, Фрейзер. Только тебя.

Винсент участвовал, спору нет. Но стрелял не он – ни в Лину, ни в отца. И, в конечном счете, куда выгоднее оставить его свидетелем, чем обвинять и позволить Фрейзеру прикрыться им от присяжных. Гарви не видел смысла подкидывать адвокату альтернативного подозреваемого – живое воплощение обоснованных сомнений. Нет, думает Гарви, хоть раз для разнообразия они не соврали в допросной: ты пойдешь либо свидетелем, либо подозреваемым, Винсент. Либо одно, либо другое.

Винсент Букер раскололся – по крайней мере, насколько осмелился – и в результате поехал домой. Роберт Фрейзер вешал им лапшу на уши и теперь едет в КПЗ Западного района. На взгляд Гарви, есть во всем этом некая симметрия.

На стойке в отделении раскладывают содержимое карманов Фрейзера, и дежурный сержант все записывает. Из переднего кармана достают толстый сверток денег за наркотики.

– Господи, – говорит сержант, – тут больше полутора тысяч.

– Подумаешь, – произносит Гарви. – Я столько за неделю зарабатываю.

Кинкейд бросает на него взгляд. Скорее губернатора, мэра и половину британской королевской семьи забьют насмерть в мужском туалете автобусной остановки на Файет-стрит, чем балтиморский детектив увидит такие деньги. Дежурный сержант все понимает.

– Да уж, – отвечает он так, чтобы слышал Фрейзер. – И не приходится ради этого толкать дурь, да?

Гарви кивает.

– Детектив Гарви…

– Эй, Дональд, – говорит Гарви Кинкейду, – давай угощу тебя пивком.

– Детектив Гарви…

– Сегодня можно, – отвечает Кинкейд. – Угости, отчего же нет.

– Детектив Гарви, я не врал.

Гарви разворачивается, но охранник уже уводит Фрейзера к дальней камере КПЗ Западного района.

– Детектив Гарви, я же не врал.

Тот бесстрастно смотрит на подозреваемого.

– Пока, Фрейзер. До встречи.

Пару секунд Роберт Фрейзер стоит, обрамленный дверью камеры, ждет на пороге, пока охранник готовит карточку с отпечатками. Гарви заканчивает возиться с документами на стойке и идет к заднему выходу из отделения. Он скользит мимо КПЗ, не заглядывая, и поэтому не видит последнее, крайне узнаваемое выражение лица Роберта Фрейзера.

Чистейшая убийственная ненависть.

5

Суббота, 2 апреля

Молитва детектива: Благословенны будьте истинные глупцы, ибо даруют они надежду тем, на кого возложено преследовать их. Благословенны будьте тупоумные, ибо самим своим невежеством проливают они свет тем, кто трудится во тьме. Благословен будь Деннис Уолс, ибо, сам того не разумея, он старательно сотрудничает в благородном деле его же отправки в тюрьму за убийство Карен Рене Смит – таксистки, забитой насмерть месяц назад в Северо-Западном Балтиморе.

– Этот дом? – спрашивает Эдди Браун.

– Следующий.

Браун кивает, и Уолс порывается открыть заднюю дверь «кавалера». Детектив, сидящий рядом, тянется через него и захлопывает ее обратно. Харрис, один из прикомандированных сотрудников, подходит от своей машины к окну Брауна.

– Мы остаемся здесь, – распоряжается Браун. – Вы с сержантом Ноланом сходите и вытащите его.

Харрис кивает и идет с Роджером Ноланом к краснокирпичному зданию. Дом на Мэдисон-авеню – приют для малолетних хулиганов, хотя в Балтиморе «хулиганство» может означать что угодно, вплоть до вооруженного ограбления и непредумышленного убийства. Здесь живет младший брат Денниса Уолса, у которого сейчас находятся наручные часы, принадлежавшие Карен Смит.

– Откуда знаешь, что часы еще у него? – спрашивает Браун, глядя, как Нолан с прикомандированным сотрудником поднимаются по ступенькам к двери.

– Я видел его вчера, еще были, – говорит Уолс.

Слава богу, думает Браун. Слава богу, что они настолько тупые. Если бы были поумнее, если бы считали убийство тайным и злодейским поступком, если бы никому о нем не говорили, если бы избавлялись от одежды, оружия и имущества жертвы, если бы отказывались выслушивать вранье в допросных, какого хрена оставалось бы делать детективу?

– У меня голова болит, – говорит Уолс.

Браун кивает.

– Когда закончите, подвезите меня домой.

Домой. Пацан и правда думает, что поедет домой и выспится, будто это какое-то похмелье. За рулем О. Б. Маккартер, еще один прикомандированный сотрудник из Юго-Западного, прикусывает язык, стараясь не рассмеяться.

– У вас же получится подвезти меня домой?

– Посмотрим, – говорит Браун.

И они наблюдают, как из приюта выводят младшего брата Денниса Уолса – четырнадцатилетнего беспризорника, у которого мозгов вдвое больше, чем у Денниса, – и сопровождают к «шевроле». Он смотрит внутрь машины, на брата, на Эдди Брауна и умудряется оценить ситуацию. Кивает.

– Привет, – говорит Деннис Уолс.

– Привет, – отвечает его брат.

– Я рассказал им про часы…

– Какие еще часы?

– Эй, – перебивает Браун. – Если не будешь слушаться брата, то мы и тебя за жопу возьмем.

– Блин, чувак, – говорит Деннис Уолс. – Отдай им. Меня отпустят, если ты им отдашь часы. А если не отдашь, на меня повесят мокруху.

– Хм-м, – его брат, очевидно, удивляется, как это так. Если улик не будет, то тебя обвинят, а если будут, то сразу отпустят на свободу. Ну да. Все логично.

– Давай-давай, – говорит стоящий у машины Роджер Нолан.

Паренек смотрит на брата. Деннис Уолс кивает, и пацан бежит обратно в краснокирпичное здание, вернувшись через три минуты с женскими часами на черном кожаном ремешке. Он хочет отдать их брату, но Браун перехватывает. Парень отступает от машины.

– До встречи, чувак, – говорит Деннис Уолс.

Его брат снова кивает.

Они едут в Резервуар-Хилл, где обе машины тормозят на обочине перед жилкомплексом восьмой программы[37]37
  Восьмая программа 1937 года – закон, по которому правительство оплачивает часть ренты за малоимущие семьи.


[Закрыть] на Леннокс-авеню. Снова Браун и Уолс ждут в «кавалере»; на этот раз Нолан заглядывает к девушке Денниса, получившей в подарок золотое ожерелье Карен Смит.

Маккартер за рулем играется с радио. Эдди Браун, все еще сидя рядом с арестованным, смотрит, как Нолан болтает с матерью подружки на парковке. Когда тот на взводе, может все уши прожужжать.

– Давай уже, Роджер, – бормочет Браун. – Что ты там застрял?

Еще через пару минут девушка возвращается из квартиры с ожерельем и идет через парковку к Нолану, нервно косясь на Уолса, выглядывающего из заднего пассажирского окна.

– Блин, лучше бы она меня не видела.

Детектив хмыкает.

– Теперь ее мамка из-за меня скандалить начнет.

Маккартер тыкает в кнопки, пока через помехи не прорывается рок-н-ролл: Bobby Fuller Four десятилетней давности. Он недолго слушает песню – и вдруг чуть ли не помирает, стараясь не заржать.

– Ох, блин, – говорит он.

– «Раскалываю камни под жарким солнцем…»

Маккартер начинает прищелкивать пальцами, кривляясь для Брауна и Харриса, стоящего у окна.

– «…Я сражался с законом, и закон победил».

Браун искоса глядит на Уолса, но тот не въезжает.

– «Грабил людей с шестизарядником…»

Маккартер за рулем щелкает в такт.

– «…Я сражался с законом, и закон победил».

– Нет, ты представляешь? – спрашивает Маккартер.

– Что? – говорит Уолс.

Маккартер качает головой. В вечер, когда ему нужнее всего рабочий мозг, Деннис Уолс вдруг оглох и ослеп. По радио могли бы играть его собственное признание – он бы и то не заметил.

Впрочем, Уолс, девятнадцать лет, далеко не семи пядей во лбу. Во-первых, он дал какому-то другому идиоту подбить его на убийство таксистки за пару долларов и брюлики, а потом согласился на брюлики, уступив напарнику наличку. Затем он раздал добычу и начал хвастаться, что был рядом, когда женщину затащили в лес и забили до смерти. Он-то ее не убивал, нет-нет. Только смотрел.

Первые, кто это услышал, не поверили – либо их не волновало. Но в результате какая-то девица, которую Деннис Уолс пытался впечатлить, пошла в школу и все рассказала подруге, та рассказала кому-то еще, а тот в итоге решил, что, может, об этом стоит услышать кому следует. И когда в отделе убийств загорелась телефонная линия 2100, трубку взял Рик Джеймс.

– За расследование я сделал правильно только одно, – скажет потом Джеймс, старший по убийству Карен Смит. – Взял трубку.

По правде говоря, не только. С помощью прикомандированных сотрудников Джеймс потянул за каждую ниточку, проверял и перепроверял все, что рассказывали коллеги, парни и родные Карен Смит. Целыми днями читал журналы компании такси в поисках необычного места или оплаты. Часами просиживал за столом, слушая записи переговоров диспетчеров и пытаясь определить место, куда заезжала Карен Смит перед тем, как исчезнуть в лесах Северо-Западного Балтимора. Перебрал все недавние отчеты города и округов об ограблениях таксистов или нападениях на них, а также старые отчеты об ограблениях в окрестностях Северо-Запада. Узнав, что у одного из парней жертвы зависимость от кокаина, прессовал того на нескольких допросах. Проверил алиби. Допросил всех его знакомых. Затем снова привез в центр и накинулся: вы же не ладили, да? А она хорошо зарабатывала, да? А ты много тратил, да?

Даже Дональд Уорден, самый суровый судья молодого поколения детективов, остался под впечатлением от стараний напарника.

– Учится, – сказал Уорден, наблюдая за следствием издали, – учится тому, что значит быть детективом.

Рик Джеймс сделал все вообразимое, чтобы раскрыть дело, и все же, когда наконец зазвонил телефон, в двух толстых папках по убийству таксистки не было ни слова о Деннисе Фрэнке Уолсе. Как и о Клинтоне Батлере – двадцатидвухлетнем чуде в перьях, задумавшем убийство и нанесшем смертельный удар. В таком повороте нет ничего необычного, никакой особой морали для детектива. Просто хрестоматийный пример Пятого правила из руководства убойного отдела, гласящего:

Хорошо, когда ты хорош; еще лучше, когда ты везуч.

Джеймс вообще-то собирался с утра в аэропорт, чтобы лететь на неделю в отпуск, когда детективы наконец отыскали Уолса и привезли в центр. Он выдал все убийство меньше чем за час допроса, когда Эдди Браун и два прикомандированных сотрудника предложили ему самый очевидный Выход. Ты ее не бил – это все Клинтон, заверили они, и Уолс заглотил наживку по самую удочку. Нет, сэр, он и грабить-то не хотел. Это Клинтон придумал, и еще обзывался, когда Уолс сначала не согласился. Ему даже денег не досталось – их забрал Клинтон, заявив, что он сам все сделал, и оставил Уолсу только брюлики. Когда жертва потеряла сознание от страха, это Клинтон оттащил ее из такси по тропинке в лесу, Клинтон нашел ветку, Клинтон брал его на слабо, а потом дразнил, когда Деннис не согласился. И это, наконец, Клинтон Батлер размозжил ей голову палкой.

В конце концов, единственное, что взял на себя Уолс, – это он, а не Клинтон, стянул с бессознательной жертвы штаны и попытался заняться с ней оральным сексом. А Клинтон – гомосексуал, заверил Уолс детективов. Ему это не нужно.

Когда Уолс расписался, детективы спросили об украшениях. Мы верим в то, что ты рассказал, заявил Браун, но нам нужен какой-то знак доброй воли. Доказательство, что ты говоришь правду. И Уолс закивал, с чего-то вдруг поверив, что если вернуть часы и ожерелье покойницы, то он заслужит свободу.

Дело Карен Смит, раскрытое скорее благодаря случаю, чем упорству, среди прочих стало посланием для Тома Пеллегрини. Как Джеймс с головой ушел в детали смерти таксистки, так и он без конца прокручивал в голове убийство Латонии Уоллес. И чего ради? По́том и логикой можно раскрыть дело в драгоценные дни после убийства, но потом – кто ж, блин, знает? Иногда дело раскалывает запоздалый звонок. Иногда исход меняет всплывающая связь с другим преступлением, совпадение по баллистике или отпечаткам. Впрочем, гораздо чаще дело, провисевшее месяц, останется висеть уже навсегда. Из шести убийств женщин, надоумивших верхушку департамента создать спецгруппу по Северо-Западу, дело Карен Смит будет лишь одним из двух, которые закончатся арестом, и единственным, доведенным до суда. К концу марта приданные сотрудники по другим пяти делам уже вернутся в свои районы; папки снова окажутся в картотеке – толще, чем раньше, но ничем не лучше.

Только у Пеллегрини нет времени делать выводы из убийств Северо-Запада. В ночь признания Денниса Уолса он выезжает на огнестрелы и перечитывает внутренние отчеты по Латонии Уоллес. Вообще-то когда в убойный привозят Уолса и печатают ордер на Клинтона Батлера, он на вызове. И уже давно дома, когда ранним утром Эдди Браун, довольный победой, отправляет возвращенные драгоценности в отдел вещдоков и выставляет на аукцион возможность сказать Деннису Уолсу, что его тоже привлекут за убийство первой степени.

– Эй, – говорит Браун у двери в допросную, – кому-то надо зайти и сказать дурачку, что он никуда не денется. А то он все просит подвезти его до дома.

– Давай я, – предлагает с улыбкой Маккартер.

– Вперед.

Маккартер заходит в большую допросную и закрывает за собой. Сцена за зарешеченным окошком кажется идеальной пантомимой: губы Маккартера движутся, его руки лежат на боках. Уолс качает головой, плачет, умоляет. Маккартер отмахивается, все еще с улыбкой поворачивает ручку, возвращается в коридор.

– Вот же дурень бестолковый, – говорит он, закрывая дверь.