Текст книги "Отдел убийств: год на смертельных улицах"

В следующие несколько дней патрульные тормозят все машины, хоть как-то подходящие под описание. Протоколы, где к именам владельцев и номерам машин приложены авторегистрация и фотографии из BPI, идут на стол Брауну. Данных много, и он внимательно просматривает каждый протокол. Но как будто ничего не подходит: вот у человека черный 280Z с «ти-топом», но при этом редеющие каштановые волосы. У этого «мустанг» с помятым бампером, но длинные волосы – черные. Этот – с длинными и светлыми волосами, но его «транс эм» – светло-медного цвета.

Вдобавок к проверке машин Браун и Уорден днями и ночами после убийства не вылезают из «кавалера», проверяя все, что рассказывает семья жертвы. А семья выдумывает нового подозреваемого каждый день. Сначала парень в Мидл-Ривере, которого точно зовут Рик и который звонил Кэрол за неделю до убийства. Все еще остался его телефонный номер.

Когда Браун с Макларни приезжают по адресу в Мидл-Ривер, дверь открывает мужчина с короткими и редеющими светлыми волосами. Черт, думает обнадеженный Браун, он же мог и постричься. Но в большой допросной детективы узнают, что он работает на заводе «Домино Шугар» в Локаст-Пойнте, а не автомехаником. Что хуже, машина у него только одна – старая желтая «тойота»; это Браун подтверждает в тот же день, доехав до заводской стоянки. Мужчина с готовностью признается, что подвозил Кэрол Райт с Форт-авеню на мотоцикле, но искренне удивляется новостям о ее смерти.

Патрульные остановили еще одного парня со светлыми волосами и подходящей машиной, зарегистрированной на адрес его матери на бульваре Вашингтона, но у этого прочное алиби. Третий билли – механик Рик из Энн-Арундел; по словам ее семьи, он даже знаком кое с кем из друзей Кэрол. Браун два дня ведет наблюдение за его домом, выглядывая черную спортивную машину, но, когда наконец забирает парня, узнает, что ему уже позвонила семья жертвы.

– Мне сказали, что вы приедете, – радует он Брауна. – Что хотите спросить?

Биллиленд. Тут не только говорят с полицией, но и треплются на каждом углу – да так, что эффективное следствие вести просто немыслимо. Как только один родственник узнает о потенциальном подозреваемом, другой просит знакомого своего знакомого поинтересоваться у этого подозреваемого, нет ли у него, часом, черной спортивной машины, и если есть, то не он ли переехал Кэрол Райт. Уже дважды Браун ездил в Южный Балтимор, чтобы попросить семью никому не разглашать данные следствия. Дважды его уверяют, что будут держать рот на замке.

Через два дня Браун сидит в одиночестве в «кавалере», ожидая очередного подозреваемого на боковой улочке рядом с Дандолк-авеню. Он здесь уже несколько часов – попивает кофе из «7-Элевен», утоляет свой кашель курильщика и смотрит, как приезжают и уезжают билли. У детектива убойного редко когда есть время для такого рода бесконечной слежки, даже если хватает терпения. Но пока на стол Брауну не легли свежие убийства, он может себе позволить просиживать часы напролет в салоне с кондиционером, с белой пудрой от пончика из «Хостесс» на усах и с аппалачским блюграссом по радио. Вскоре он осознает, что не следил так за домом уже давно, со времен работы в наркоотделе. И к концу дня даже гордится своей осторожностью, терпеливостью и решимостью – настоящий детектив.

Наконец, когда после двух дневных смен в «кавалере» становится ясно, что черной машины у дома нет, Браун забирает подозреваемого на опрос. «Ну да, – говорит он. – Они уже сказали, что назвали вам мое имя несколько дней назад. Но я сам не знаю, зачем».

Браун едет в отдел убийств, готовый закинуть папку дела в ближайший пустой ящик картотеки.

– Дай мне убийство в Западном Балтиморе, – говорит он Уордену. – Не могу я больше с этими сучьими белыми.

Уорден, к его чести, участвовал в деле, хотя и сохраняя некую дистанцию. Он вместе с молодым детективом курсировал по Хайлендтауну в поисках бара с названием, хоть чем-нибудь напоминающим немецкий язык. И часами сидел вместе с ним у многих домов и парковок, дожидаясь той таинственной черной машины. И все же в его участии сквозит послание – которое Браун улавливает чутьем.

– Ну что, уедем? – спрашивает Браун после трех долгих часов наблюдения за полуподвалом на юге, в Марли-Неке.

– Это твое дело, – говорит Уорден, маскируя свой Сократов метод равнодушием. – Что ты хочешь сделать?

– Ждем, – говорит Браун.

И все же спустя неделю они так и не подобрались к убийце, а дело Кэрол Энн Райт остается смертью по неустановленным причинам – даже не убийством. И оба знают, что без новой наводки это сизифов труд. Три дня назад в отдел убийств пришла распечатка из управления автомобильным транспортом со всеми именами и адресами владельцев 280Z в центральной части Мэриленда. Даже если самые надежные свидетели не ошиблись в модели машины и даже если убийца – зарегистрированный владелец, в распечатке больше сотни страниц.

30 августа Уорден удостаивается настоящего «красного шара» – четырнадцатилетний подросток застрелен из дробовика на Северо-Западе, убит без видимого мотива по пути домой с работы в фастфуде. Еще через пять дней Дэйв Браун и Макларни работают над исчезновением двадцатишестилетней женщины с западной стороны, которую не видели уже неделю, а за угон ее машины взяли двух торчков.

Новые трупы. Новые улики. Если прислушаться рядом со столом Брауна, можно услышать медленный скрежет, с каким дело Кэрол Райт выходит из-под контроля.

Четверг, 15 сентября

Место преступления – подвал жилого дома, сырая и необставленная каморка на Восточной Престон-стрит, где на полу вытянулся окоченевший белый старик, прикрытый несколькими листами брезента, поверх которых стояла троица литых метровых волхвов. Именно так: три волхва, те добрые души, что таскают мирру и ладан и каждое Рождество навещают ясли на церковных лужайках. Милый и причудливый штришок, думает Рич Гарви. Кто-то проделал в голове старика очень большую дырку, обокрал, притащил его тело в подвал, а потом положил сверху брезент и трех волхвов. Вертеп в стиле Восточного Балтимора.

Покойный – Генри Пламер, и Гарви с Бобом Макаллистером сразу же поняли, что встретился он с чем-то очень крупным – вероятно, 44-м или 45-м калибром, причем, судя по пороховым ожогам, в упор. Пламеру было под семьдесят, и как минимум полжизни он собирал взносы для городской «Мебели Литтлпейджа», целыми днями объезжая гетто ради ежемесячных платежей за мебель и бытовые приборы. Речь в основном о рассрочке без первого взноса, заманивающей бедняков платить по 10 долларов в неделю, пока обстановка гостиной не начнет стоить больше, чем обучение в колледже, – но старик Пламер занимался этим так долго, что на его маршруте все успели его хорошо узнать и полюбить. Он стал в Восточном Балтиморе чем-то вроде местной достопримечательности – целыми днями разъезжая со своей ведомостью. Его знал даже Дональд Кинкейд, ведь мать детектива до сих пор живет в квартале 900 по Коллингтон, отказываясь покидать дом несмотря на то, что район катится в тартарары.

Гарви уже знает о мистере Пламере все – ну или все, что было в телетайпе о пропавшем человеке, присланном вчера полицией округа после того, как старик вместе с машиной сгинули без следа в диких дебрях Балтимора и семья запаниковала. Гарви уже практически уверен, что знает и убийцу мистера Пламера: что тут знать, если хозяин подвала – наркоман с длинным послужным списком.

Судя по тому, что пока удалось нарыть, эта двухэтажная куча кирпичей принадлежит наркозависимому по имени Джерри Джексон, который одним из последних видел Генри Пламера живым. Он, судя по всему, ушел на работу в Роузвудскую больницу, где служил уборщиком, пока тело Пламера еще истекало кровью в его подвале. Как улики, эти факты совершенно недвусмысленно указывают на явную нехватку мозгов у домовладельца – что подтверждается, когда через двадцать минут после приезда детективов вдруг звонит телефон на первом этаже. Гарви поднимается из подвала и берет трубку на третьем гудке.

– Алло?

– Кто это? – спрашивает мужчина.

– Детектив Гарви из отдела убийств, – отвечает он. – А вы кто?

– Джерри, – произносят на другом конце провода.

Какой заботливый, думает Гарви. Подозреваемый сам звонит на место преступления.

– Джерри, – говорит Гарви, – как быстро ты сможешь приехать?

– Минут за двадцать.

– Тогда я жду.

В первом же показании по делу Джерри Джексон не удосуживается спросить, что именно детектив из отдела убийств делает у него дома, даже не думает что-нибудь отрицать или изображать шок и смятение. Вешает трубку, не показав и маломальского удивления или стресса от того, что у него в подвале обнаружили покойника. Или любопытства о том, откуда этот покойник взялся. Гарви ждет до самых гудков, тихо радуясь, что имеет дело с таким искренним и любезным дебилом.

– Слышь, Мак, – окликает он, вешая трубку и подойдя к подвальной двери. – Это звонил Джерри.

– Неужто, – отзывается из подвала Макаллистер.

– Ага. Он уже едет.

– Как мило, – невозмутимо говорит Макаллистер.

Детективы продолжают осмотр места преступления. Через два часа они перестают ждать Джерри Джексона, который, несмотря на все кажущееся желание сотрудничать, так и не явился. Тем же вечером они едут в Фуллертон с детективом из округа и сообщают новости семейству Пламеров, после чего престарелая вдова белеет и падает в обморок. К утру она умирает от инфаркта – такая же жертва убийства, как ее муж.

Только ночью Джерри Джексон наконец возвращается в дом на Престон-стрит, где его встречает в смятении жена – не большая любительница находить в своем подвале трупы. Именно она обнаружила Генри Пламера и вызвала полицию, узнав у друзей в окрестностях, что старый коллектор пропал, а последний раз его видели во время обычной остановки в доме Джексонов. К тому времени слухи об убийстве уже обошли квартал пару раз, и подруга посоветовала миссис Джексон тщательно проверить подвал. Они вдвоем спустились по лестнице и увидели торчащие из-под брезента ботинки. Жена дальше и шагу не ступила, но подруга смогла подойти и приподнять брезент, чтобы убедиться, что это действительно мистер Пламер и что он явно видал лучшие времена. Тут жена Джерри Джексона поняла, к чему все идет: не дожидаясь мужа с работы, она позвонила 911.

И когда Джерри Джексон возвращается и беседует с женой, становится совершенно ясно – даже ему, – что в чем бы ни заключался план убийства, он точно не работает. Однако Джексон не пытается раствориться в Восточном Балтиморе. Не пытается наскрести деньжат на автобус до Каролины. Нет-нет. Последнее, что Джексон решает сделать как свободный человек, – позвонить в отдел убийств и попросить к телефону Рича Гарви. Ему хочется поговорить о теле в подвале. Возможно, он может как-то помочь следствию.

Но когда он наконец появляется в большой допросной, зрачки у него размером с блюдца. Кокаин, думает Гарви, но решает, что подозреваемого все-таки хватит на пару вменяемых фраз. Закончив с Мирандой, первым делом детективы, конечно же, задают очевидный вопрос.

– Э-э, Джерри, – почесывает Гарви в затылке с притворным недоумением, – а что у тебя дома делал труп мистера Пламера?

Тихо, почти невозмутимо, Джексон рассказывает, как вчера днем заплатил мистеру Пламеру, тот забрал ежемесячный взнос и уехал.

– А про убийство я ничего не знал, – вещает он с срывающимся голосом, – пока не позвонил с работы в дом матери – и тут мне сказали, что У МЕНЯ В ПОДВАЛЕ ГРЕБАНЫЙ ТРУП!

Первая половина предложения – напряженная и тихая, зато вторая – дикая тирада, вопль, пронзающий двери допросной и отчетливо звенящий на другом конце коридора шестого этажа.

Детективы переглядываются, затем оба переводят взгляд на стол. Гарви закусывает губу.

– Э-э, мы отойдем на минутку, – говорит Макаллистер так, будто он – Эмили Пост[66]66
  Эмили Пост (1872–1960) – американская светская львица и писательница, автор «Энциклопедии этикета».


[Закрыть], а подозреваемый только что взял не ту вилку для салата. – Нам нужно кое-что обсудить – и мы тут же вернемся, хорошо?

Джексон, подергиваясь, кивает.

Детективы молча выходят и закрывают за собой металлическую дверь. Им удается добраться до допофиса, прежде чем они оба сгибаются пополам, содрогаясь от силы подавляемого смеха.

– У МЕНЯ В ПОДВАЛЕ ТРУП! – кричит Гарви и трясет напарника за плечи.

– Не просто труп, – смеется Макаллистер. – Гребаный труп.

– У МЕНЯ ПОДВАЛЕ ГРЕБАНЫЙ ТРУП! – снова кричит Гарви. – ПО УЛИЦАМ РАЗГУЛИВАЕТ МАНЬЯК!

Макаллистер, все еще отсмеиваясь, качает головой.

– Бывает же такая фигня, да? Выходишь из дома, едешь на работу, звонишь маме, а она говорит, что у тебя в подвале труп…

Гарви хватается обеими руками за стол, стараясь прийти в себя.

– Еще чуть-чуть и я заржал бы прямо ему в лицо, – говорит он Макаллистеру. – Боже.

– Можно подумать, он под кайфом, – иронично говорит Боб.

– Он-то? Да ни в жисть. Просто немножко нервничает. Только и всего.

– Серьезно, стоит ли вообще заморачиваться с показаниями?

Это вопрос юридический. Сейчас любые показания будут скомпрометированы, поскольку Джерри Джексон, с химической точки зрения, не в здравом уме.

– Почему нет? – говорит Гарви. – Пошли. Предъявить ему все равно надо. Либо говорим с ним сейчас, либо вообще уже не говорим…

Макаллистер кивает, потом первый идет к допросной. Снаружи, через зарешеченное окошко, видно, как Джерри Джексон выплясывает на стуле бешеную самбу. Гарви снова одолевает смех.

– Погоди, – говорит он Макаллистеру.

Делает серьезное лицо, тут же не сдерживается, но снова берет себя в руки.

– Я с него просто хренею.

Макаллистер сжимает дверную ручку, тоже с трудом сохраняя самообладание.

– Готов? – спрашивает он.

– Давай.

Детективы возвращаются на свои места. Джексон ждет новых вопросов, но вместо этого слушает долгий монолог Макаллистера, объясняющий, что в текущих обстоятельствах ему не из-за чего расстраиваться или злиться. Для этого нет никаких причин. Они просто задают вопросы, а он на них отвечает, правильно?

– Мы же вас не трогаем, да?

Не трогаете, соглашается подозреваемый.

– И не мучаем, да?

Не мучаете, соглашается подозреваемый.

– К вам относятся нормально, да?

Нормально, соглашается подозреваемый.

– Ну хорошо, Джерри. Тогда, может, объясните нам – спокойно, – может, спокойно объясните нам, откуда у вас в подвале труп?

Неважно, что он ответит, потому что еще днем Гарви, Макаллистер и Роджер Нолан взяли полные показания у его жены. А также опросили племянника, который помог Джерри Джексону спланировать ограбление и потом отогнать машину Пламера. Допросили даже соседского дилера, у которого Джексон накупил кокаина на 200 долларов, украденных у старика. В общем и целом случай Престон-стрит – явно не то, что придет на ум, когда детектива спросят об идеальном убийстве. Предположительно, Джексон планировал прийти на работу, чтобы не вызвать подозрений, а ночью вынести тело из подвала и где-нибудь спрятать. Это при условии, что он вообще планировал дальше ограбления и убийства в собственной гостиной ради денег, которых хватит на один день кайфа.

Перед утренней пересменкой Гарви сидит в главном офисе за столом, сражается с отчетами и слушает разглагольствования Нолана о том, что именно помогло расколоть дело. По его словам, они раскололи дело, когда вернулись и взяли дилера Джексона.

Тут Гарви и Макаллистер роняют ручки и смотрят на сержанта с таким видом, будто он только что сошел с последнего «Грейхаунда» с Марса.

– Э-э, Родж, – говорит Макаллистер, – мы раскололи дело потому, что убийца оставил покойника у себя дома.

– Ну да, – посмеивается Нолан, пряча легкое разочарование. – И это тоже.

Так продолжается Идеальный Год Рича Гарви – священный крестовый поход, словно неуязвимый для реальности, не обузданный правилами убойного, почему-то действующими для всех остальных детективов. Гарви находит свидетелей, у Гарви совпадают отпечатки, Гарви сообщают номера машин преступников. Убьешь человека в смену Рича Гарви – и уже можешь договариваться с юристом, чтобы он встречал тебя через час в районном КПЗ.

Вскоре после возвращения Джерри Джексона с небес на землю и в городскую тюрьму, Гарви снова принимает вызов и записывает адрес в Восточном Балтиморе. Это худший вызов, который только может прийти в отдел убийств. Гарви настолько в этом уверен, что, положив трубку, даже спрашивает присутствующих детективов, могут ли они назвать самый неприятный вызов на свете. Макаллистеру и Кинкейду хватает полсекунды, чтобы ответить: «Поджог».

Для детектива убийство при поджоге – особая пытка, потому что департамент полиции, по сути, зависит от того, что назовет поджогом следователь из пожарного департамента. На Дональде Кинкейде до сих пор висит нераскрытое убийство в результате пожара, почти наверняка начавшегося с чего-то не опаснее закоротившей электрики. На месте происшествия Кинкейд видел прожженные следы, идущие вверх по стене дома как раз там, где должна идти проводка, но чудила из бюро расследований пожаров настаивал, что это поджог. Ну и что тогда остается, хренов щиток арестовать? Но это еще ладно: когда детектив доведет настоящее убийство в результате поджога до суда присяжных, их невозможно убедить, что пожар – не случайность, если только не притащишь охапку свидетелей. Даже когда есть след бензина или другого катализатора, хороший адвокат всегда предположит, что его разлили по ошибке и нечаянно уронили сигарету. Присяжным нравятся мертвецы с пулевыми ранениями или торчащими мясницкими ножами; все остальное уже не так убедительно.

Со всем этим в уме Гарви и Макаллистер снова мчат на машине без опознавательных знаков к месту преступления – со страхом и ненавистью в сердцах. Их ждет двухэтажная развалюха на Северной Бонд-стрит, а кто их, естественно, не ждет, так это свидетели – только сожженная мебель и один поджаренный до корочки труп в средней комнате. Какой-то алкоголик, старик под шестьдесят.

Бедолага валяется, как кусочек курицы, который забыли перевернуть, а пожарный следователь показывает Гарви темное пятно на другом конце комнаты и называет это хрестоматийным примером следа бензина. И в самом деле, если счистить сажу, пятно выглядит темнее пола вокруг. Теперь у Гарви есть мертвец, след бензина и какая-то пьяная баба, которая сиганула из окна во двор после начала пожара и теперь дышит кислородом из баллона в больнице Юнион Мемориал. У пожарного следователя детективы узнают, что это, предположительно, сожительница покойника.

Убедившись, что Северная Бонд-стрит – действительно их худший кошмар наяву, Гарви с Макаллистером едут в больницу, понимая, что его удачный год все-таки подошел к концу. Они входят в реанимацию Юнион Мемориал и здороваются с двумя детективами из отдела поджогов, которые торчат у сестринского поста, словно садовые гномы, и заявляют, что история пострадавшей – полная чушь. Мол, она начала пожар случайно, промахнувшись мимо пепельницы, или что-то такое.

Это она успела рассказать мужикам из отдела поджогов еще в реанимации, но теперь допрашивать ее нельзя, потому что она надышалась дымом и ей трудно говорить. Может, у Гарви теперь и есть поджигательница, но доказать это не получится. С учетом этой закавыки обоим детективам все больше по душе мысль попросить помощника медэксперта потянуть с заключением по делу – лет где-нибудь десять. И на вскрытии следующим утром Гарви удается этого добиться, после чего они с Макаллистером возвращаются в офис с искренней надеждой, что если щелкнут каблучками три раза, то дело возьмет и исчезнет.

В свете недавних событий подобные мысли говорят только о нехватке веры у Рича Гарви, о пренебрежительном отношении к судьбе. Потому что две недели спустя подозреваемая скончалась в Юнион Мемориал от отравления дымом и сопутствующих травм; через два дня Гарви наносит новый визит на Пенн-стрит и разрешает врачам признать дело убийством. После чего может тут же это дело и закрыть ввиду весьма своевременной смерти единственной подозреваемой. В конце концов, хорошему детективу гордость не мешает согласиться на бумажную раскрываемость.

Вместе с поджогом у него получается десять из десяти со времен февраля и убийства Лины Лукас. Наркоубийства, бытовые ссоры, уличные ограбления, не подлежащие расследованию смерти в результате поджога – несите все Ричу Гарви, самому везучему сукину сыну из пятнадцати сотрудников в смене Д’Аддарио. Оказывается, Идеальный Год, как и любую стихию, так просто не остановишь.

Суббота, 1 октября

Так и топает вверх-вниз по ступенькам детектив убойного, послушно обходя дома на Северной Дарем-стрит в поисках капельки сотрудничества, капельки гражданской сознательности.

– Не видела, – говорит девушка в доме 1615.

– Слышал грохот, – говорит мужчина в доме 1617.

В 1619-м не отвечают.

– Господи, – говорит женщина в 1621, – ничего об этом не знаю.

Том Пеллегрини задает каждому пару дополнительных вопросов, изо всех сил пытается заинтересовать в деле самого себя, найти хоть что-нибудь представляющее интерес для детектива в том кровавом пятне посреди квартала 1600.

– Вы были дома, когда это произошло? – спрашивает он девушку в дверях дома 1616.

– Не уверена.

Не уверена. Как тут можно быть неуверенной? В Теодора Джонсона выстрелили в упор из дробовика, разнесли его на куски прямо посреди узкой жилой улицы. Грохот должен был докатиться до самой Норт-авеню.

– То есть вы не знаете, были дома или нет?

– Может, и была.

Вот тебе и опрос местных жителей. Конечно, Пеллегрини никого не винит в нежелании добровольно разглашать сведения. Говорят, мертвец разозлил местного дилера из-за наркодолга, а дилер доказал всем в пределах слышимости, что с ним шутки не шутят. Этим людям, стоящим за дверями, и дальше жить на Дарем-стрит; Пеллегрини здесь – не более чем турист.

Без всяких надежд на свидетеля у Пеллегрини есть только тело, отправленное на Пенн-стрит, и пятно крови на грязном асфальте. Есть стреляные гильзы дробовика, выброшенные в подворотне за углом. Есть настолько темная улица, что пришлось вызывать аварийщиков, чтобы осветить место преступления для съемок. Где-то час спустя у Пеллегрини еще будет сестра жертвы в кабинете Джея Лэндсмана со слухами о людях, которые могли иметь отношение к стрельбе, – а могли и не иметь. А еще будет головная боль.

Теодор Джонсон присоединяется на белом прямоугольнике в комнате отдыха к Стиви Брэкстону и Барни Ирли. Брэкстон – парень с длинным списком приводов, зарезанный на Пенсильвания-авеню. Ирли – бездомный, забитый насмерть на Клей-стрит. Рядом с красными именами на доске – буква Пеллегрини: жертвы его годичной кампании по раскрытию убийства Латонии Уоллес. Простейшая сортировка по приоритетности, которая не смущает Пеллегрини. В конце концов, изнасиловали и убили одиннадцатилетнюю девочку, и ни Теодор Джонсон, ни погашенный кровью наркодолг это не перевесят. Отдел убийств чуток потеребит сегодняшнего мертвеца, проведет пару опросов помалкивающих свидетелей. Но потом старший следователь отложит дело в долгий ящик.

Спустя месяцы Пеллегрини почувствует укол совести, тревогу из-за числа дел, отброшенных во имя одной девочки. С тем же самоедством, что правит его мыслями об убийстве Латонии Уоллес, он будет гадать: не стоило ли посильнее колоть того пацана в Западном КПЗ в январе, заявившего, будто знает одного из стрелков с Голд и Эттинг? Будет гадать, не стоило ли быть жестче с подружкой Брэкстона, вроде бы нисколько не огорченной его убийством? И точно так же будет гадать насчет слухов, которые сейчас подсовывает сестра Теодора Джонсона и которые никто толком не проверит.

Да, можно было бы спихнуть дело на младшего следователя. Вернон Холли присутствовал с ним на месте преступления и, скорее всего, понял бы правильно, если бы Пеллегрини отмазался от вызова, чтобы не отвлекаться от Латонии Уоллес. И все же Холли новенький – черный детектив с большим стажем в отделе ограблений, переведенный на место Фреда Черути. Пару недель назад он уже выезжал на убийство с Риком Рикером, но для полноценной профориентации этого маловато – даже такому опытному следователю, как Холли. Группе и без того не хватало человека: после шести лет в убойном Дик Фальтайх по собственному желанию ушел в отдел сексуальных преступлений. Количество трупов наконец сказалось на Фальтайхе – детективе талантливом, но тем не менее с каждым годом выезжавшем на вызовы все реже и работавшем в темпе, который другие в группе Лэндсмана не преминули сравнить с эджертоновским. Нагрузка и часы – в сочетании с гложущей обидой на то, что его несколько раз обошли в списках на звание сержанта, – наконец толкнули его в другой конец коридора шестого этажа примерно в то же время, когда в том направлении отбыл Черути. Фальтайх хотя бы сам сделал выбор.

Нет, решает Пеллегрини: когда в группе остались три старожила и один новичок, дело Теодора Джонсона – его крест. По самой меньше мере он обязан проработать над ним совместно с Холли несколько дней. Яркий пример рабочего выгорания – не лучший урок для новенького.

Пеллегрини отважно борется со своими порывами, компетентно обрабатывает место преступления на Дарем-стрит, затем опрашивает весь квартал, хотя в глубине души знает, что ему ничего не скажут. Холли откалывается пораньше – едет в офис, чтобы опросить родных и пару ребят с улицы, которых отправили в центр только потому, что они подозрительно себя вели при появлении первых патрульных.

Внезапную смену роли – то, что теперь Пеллегрини вдруг уставший ветеран, натаскивающий новое дарование, – в группе Лэндсмана принимают без лишних слов. Девять месяцев проведенных с делом Латонии Уоллес изменили его: превращение из свежевыбритого новобранца в помятого стреляного воробья завершилось. Конечно, сказать, что он смотрит на Холли и видит свою версию двухлетней давности, – перебор: у Холли за плечами есть опыт в ограблениях; Пеллегрини пришел в убойный без всякого следственного стажа. И все же Холли работает над делом Дарем-стрит так, будто оно кому-то нужно, будто это единственное убийство в истории мира. Еще не обломанный. Уверенный в себе. Рядом с ним Пеллегрини чувствует себя столетним стариком.

Детективы занимаются убийством на Дарем-стрит до утра, берут показания у сестры, потом пытаются проверить ее историю благодаря бывшему полицейскому, у которого в квартале живут родные. Сами они помалкивают, но у копа, хоть и уволенного двадцать лет назад по делу о коррупции, хватает остаточного инстинкта, чтобы позвонить в отдел и сообщить имя возможного участника. Тем же утром Пеллегрини и Холли находят парня, несколько часов терзают его в большой допросной, но выходят с пустыми руками. Затем, постепенно, после нескольких попыток раскачать дело, Холли смиряется с негласным вердиктом наставника. Отдаляется, ожидая добычи получше от Гэри Даннигена и Рикера.

И находит, встав в пару с Рикером на бытовуху Брюс-стрит – настоящую трагедию, где молодую девушку забил насмерть ее парень, будучи под кокаином, оставив осиротевшую малышку плакать на плече полицейской – рыдать в мире, где ручная рация офицеров скрипит от общегородских вызовов диспетчеров. Затем Холли принимает другую бытовуху в Черри-Хилле, которую доводит до успешного завершения с Даннигеном. Оба дела – данкеры, оба вселяют в него некую уверенность. Уже к декабрю Холли будет работать как старший.

Но для Пеллегрини события группы мало что значат. Изгнание Черути, уход Фальтайха, обучение Холли – все это эпизоды из пьесы, где у него нет полноценной роли. Для детектива время остановилось, он заперт в одиночестве на собственных подмостках, в одних и тех же декорациях и с репликами из одной и той же печальной сцены.

Три недели назад Пеллегрини и Лэндсман второй раз нагрянули в квартиру Рыбника на Уайтлок-стрит с ордером на обыск, выписанным скорее для успокоения души Пеллегрини, чем в расчете на результат. Уже прошли месяцы, шансы найти в квартире дополнительные улики свелись к нулю. И все же Пеллегрини, зациклившийся на владельце магазина, был уверен, что из-за спешки к трехэтажному притону на Ньюингтон они не старались при обысках на Уайтлок. В частности, он смутно припоминает красный ковер в гостиной Рыбника во время февральской облавы; месяцы спустя он задумывается о волосах и волокнах ткани на теле девочки в морге и осознает, что среди них были и красные нити.

Красный ковер, красные нити: и вот еще одна причина дать самому себе подзатыльник. Для Пеллегрини содержимое папки H88021 стало уже зыбким пейзажем, где словно движется каждое дерево, камень и куст. И без толку ему объяснять, что это бывает с любым детективом на любом деле – это сосущее чувство под ложечкой, будто ты все пропустил, будто улики пропадают быстрее, чем ты успеваешь их заметить. Каждому детективу отдела знакомо ощущение, будто он видел что-то такое на месте преступления или во время обыска, а потом обернулся – и нет ничего. Блин, да может, и не было никогда. А может, до сих пор есть, просто уже глаз замылился.

Из такого и рождается Кошмар – повторяющийся сон, от которого периодически вскакивает по ночам любой хороший детектив. В муках Кошмара ты идешь по знакомой планировке дома из блокированной застройки – может, у тебя есть ордер, может, это поверхностный обыск, – и вдруг за что-то цепляешься уголком глаза. Это еще что такое? Что-то важное, ты знаешь. Что-то нужное. Капля крови. Гильза. Детская сережка в виде звездочки. Наверняка сказать нельзя, но ты всеми фибрами души понимаешь, что там лежит все твое дело. И все же стоит на секунду отвернуться, как уже ничего нет. Слепое пятно в твоем подсознании, упущенная возможность, смеющаяся над тобой. Молодые детективы боятся Кошмара как огня, кое-кому даже доводится пережить его наяву на первых местах преступлений, когда кажется, что все дело улетучивается на глазах. Ветеранов же Кошмар только злит. Слишком часто его проходили, чтобы теперь верить всем подряд голосам с задворков разума.

И все же в этом деле Пеллегрини поддался Кошмару. Это он приказал выписать второй ордер на квартиру Рыбника, он требует собрать достаточную базу, чтобы вернуться за дверь, что уже открывалась перед ним однажды. Неудивительно, что к сентябрьскому обыску Рыбник равнодушен так же, как и к предыдущему. Да и никаких красных волокон не нашлось: Пеллегрини увидел вспомнившийся ковер на полу спальни, только он оказался пластиковым – уличная искусственная трава. И маленькая синяя сережка, найденная в углу гостиной, для следствия ничего не значила. Через несколько дней родные Латонии Уоллес сказали по телефону, что не помнят, чтобы девочка носила две разных сережки. Если в одной мочке была сережка в форме звездочки, значит, можно с уверенностью предположить, что во второй мочке не хватает точно такой же. Для собственного спокойствия Пеллегрини взял «кавалер» и съездил с синей сережкой к матери девочки: казалось, та даже удивилась, что следствие продолжается семь месяцев спустя, но подтвердила: синяя сережка не принадлежала ее дочери.