Текст книги "Отдел убийств: год на смертельных улицах"

Среда, 29 июня

Фред Черути понимает, что дело плохо, когда сворачивает на Уиттьер и видит карету скорой помощи. Вызов поступил в 03:43, а было это, подсчитывает он, полчаса назад, – так какого черта скорая все еще торчит здесь?

Детектив ставит «кавалер» перед красным свечением габаритных огней медиков, потом вглядывается в суету внутри машины. Стоящий на подножке патрульный Западного оглядывается на него и быстро показывает большой палец вниз.

– Хреново выглядит, – говорит он, когда Черути выходит из машины и вступает в красное свечение. – Они здесь уже двадцать минут, а он все еще не стабильный.

– Куда попали?

– В голову. И одна в руку.

Жертва корчится на носилках, стонет, медленно суча ногами – поднимая колени, выгибая ступни: невольное движение, подсказывающее детективу, что дома уже никого нет. Когда жертва после ранения в голову выплясывает на каталке, – «танцует "фанки чикен"», как это называет Джей Лэндсман, – считай, перед тобой убийство.

Черути смотрит, как медики с трудом натягивают на жертву антишоковые штаны. Надутые воздухом, они уменьшают приток крови к нижним конечностям, поддерживая давление в голове и туловище. На взгляд Черути, эти штаны сами по себе представляют угрозу для жизни; в этой штуке человек дотянет до реанимации, но рано или поздно их придется сдуть, тогда давление уходит в пике – и хана.

– Куда везут? – спрашивает Черути.

– В травматологию, если стабилизируем, – говорит водитель скорой. – Но блин, его пока даже уложить не могут.

Черути окидывает взглядом Уиттьер-авеню из конца в конец и считывает место происшествия, как список покупок. Темная сторона улицы. Засада. Никаких свидетелей. Никаких улик. Возможно, убийство из-за наркотиков. Только не смей умирать, сволочь. Вот только попробуй теперь мне умри.

– Ты приехал первый?

– Ага. Семь-А-три-четыре.

Черути начинает записывать подробности в блокнот, потом идет за патрульным в подворотню между домами 2300 и 2302.

– Мы получили вызов о стрельбе, приехали и нашли его здесь, головой к стене. Когда мы его перевернули, у него за поясом было вот это.

Патрульный протягивает пятизарядник 38-го калибра.

Хреново, думает Черути, совсем хреново. Его последним делом тоже было убийство из-за наркотиков в Западном районе. Парень по имени Стоукс в переулке на Карролтон, тощий пацан, у него еще в бюро судмедэкспертизы обнаружили ВИЧ. И то дело до сих пор открыто.

Черути заполняет пару страниц, затем проходит полтора квартала на восток к таксофону на углу, чтобы вызвать подмогу. Лэндсман отвечает на первом же гудке.

– Привет, Джей, – говорит детектив, – мужик в скорой выглядит плоховато.

– Да?

– Да. Ранение в голову, будет убийство. Лучше разбуди Даннигена…

Нет, отвечает Лэндсман. Не в этот раз.

– Эй, Джей, на мне же еще висит прошлое…

– Это твой вызов, Фред. Делай свое дело. Есть кого прислать к нам?

– Нет. Ни одного свидетеля.

– Ладно, Фред. Звякни, когда закончишь на месте.

Черути грохает трубкой, костеря сержанта на чем свет стоит. После этого короткого разговора не осталось сомнений, что Лэндсман хочет его нагнуть – шлет одного на вызовы и не дает подмогу, когда он просит. Так же было с убийством Стоукса в прошлом месяце и с дракой на Юго-Востоке в апреле. Это последние два убийства группы Лэндсмана, и Черути – старший по обоим; парень с Уиттьер будет третьим. Лэндсман же видит доску, говорит себе Черути. Должен соображать, что к чему. Так какого черта он не разбудит Даннигена и не пришлет его подхватить это убийство?

Черути знает ответ. Ну или ему кажется, что знает. Просто он не золотой мальчик в группе Лэндсмана. Совсем нет. Они с Пеллегрини перевелись одновременно, но только Пеллегрини привлек интерес сержанта, только с Пеллегрини Лэндсман сам ездит на вызовы. Том – многообещающий новичок, правая рука сержанта, обаятельный простак в комедии положений, в которой живет Лэндсман. Два-три удачных дела – и Том у нас вдруг дарование, кандидат в новички года. А Черути – просто второй, обычный парень из района, каких много. И теперь вдобавок один.

Фред возвращается от таксофона, как раз когда отъезжает скорая. Пытается выкинуть из головы разговор с Лэндсманом и делать все, что положено, разрабатывать то немногое, что есть в этом без пяти минут убийстве. Один патрульный умудряется найти на ближайшем крыльце пулю – судя по виду, 38-го или 32-го калибра, но она слишком деформирована для баллистической экспертизы. Через несколько минут приезжает криминалист – забрать пулю и снять место происшествия. Черути понуро бредет обратно к таксофону доложить Лэндсману, что он возвращается.

По крайней мере, собирался доложить, пока не замечает на крыльце Орем-авеню грузную тетку, странно наблюдающую за ним. Он меняет направление и подходит к дому настолько небрежно, насколько это возможно в четыре ночи.

Невероятно, но она их видела. Еще невероятнее – она готова рассказать Черути о том, что видела. После выстрелов из подворотни выбежали трое и направились по улице к одному из домов в другом конце Орем. Нет, она их не узнала, но видела. Черути задает еще несколько вопросов, и женщина начинает нервничать – оно и понятно, ей еще здесь жить. Если он сейчас увезет ее в центр, то на всю улицу объявит, что она свидетельница. Так что он оставляет свое имя с телефонным номером и уходит.

В отделе убийств Лэндсман смотрит ночные новости, когда возвращается Черути и бросает блокнот на стол.

– Привет, Фред, – прохладно говорит Лэндсман. – Как все прошло?

Черути пронзает его взглядом, потом пожимает плечами. Лэндсман отворачивается обратно к телевизору.

– Может, тебе еще позвонят.

– Ага. Может.

С точки зрения Черути, сержант без нужды жесток. Но для Лэндсмана расклад прост. Приходит новенький – и ты знакомишь его с делом, водишь за ручку на паре убийств, пока не приспособится. Если получится, даже подбрасываешь пару данкеров, чтобы укрепить его самооценку. Но на этом профориентация в убойном заканчивается. Дальше выплывай сам.

Лэндсман и в самом деле поет Пеллегрини дифирамбы; он и в самом деле лучше бы сгонял на убийство с ним, чем с кем угодно из группы. Но и Черути целый год ездил на вызовы с Даннигеном или Рикером; не то чтобы его сейчас выставили голым на мороз. В этом смысле он правильно видит подтекст в том, что получил последние три дела группы и работает по ним в одиночку. Это убийства, он – детектив из отдела убийств, и, на взгляд Лэндсмана, пора бы ему теперь поискать подтекст и в этом.

Фред Черути – хороший коп, переведенный сюда капитаном после четырех лет в Восточном районе. Там он достойно показал себя в спецподразделении, а в департаменте, где линия партии – позитивная дискриминация, старательного черного копа в штатском обязательно отметят. И все же убойный после всего четырех лет работы – тяжелое испытание для любого, и остальные отделы на шестом этаже полны детективов, вылетевших из отдела преступлений против личности. Мелочи на местах преступлений и на допросах, которые никогда не ускользнут от опытного следователя, все еще невидимы для Черути. Это не так бросалось в глаза, пока он работал младшим следователем с Даннигеном или Рикером. И не сразу бросилось, когда четыре месяца назад Лэндсман стал отправлять его одного на вызовы.

Первые одиночные вылеты Черути закончились успехами, но то были преимущественно стопроцентные данкеры – проститутка в Блоке, зарезанная в феврале при трех свидетелях, а в апрельском убийстве тупым предметом на Юго-Западе патрульные опознали подозреваемого задолго до приезда детектива.

Но вот двойное убийство в январе – пара трупов в наркосхроне на восточной стороне города, – было раскрыто только после распрей Черути с сержантом. Тогда Черути опасался предъявлять обвинение, когда вся его доказательная база состояла из одного неохотного свидетеля. Но Лэндсману позарез требовалось вычеркнуть два этих убийства с доски, и, когда позже Данниген смог выжать из свидетеля полное показание, дело отправили большому жюри несмотря на возражения Черути. По сути он оказался прав – в итоге прокуроры отклонили слабое дело до суда, – но в практическом, в политическом отношении это промедление выставило новичка беззубым. Плохо пошло и дело Стоукса, зарезанного из-за наркотиков в подворотне Западного района. Тогда Черути тоже, к его чести, нашел женщину, видевшую убегавших стрелков, но решил не привозить ее в центр. Учитывая риски, висящие над известным свидетелем, – это не самое худшее решение: например, оставил же Эджертон свидетеля на месте стрельбы на Пейсон-стрит в прошлом месяце. Разница в том, что дело Эджертона в конце концов стало черным, а в реальном мире детектив может вытворять что пожелает, только если раскрывает дела.

То, что новенький получил два открытых убийства подряд, само по себе еще не большая угроза. Все-таки ни Джозефа Стоукса, ни Рэймонда Хокинса, умирающего с Уиттьер-стрит, никто не спутает с налогоплательщиком, и на практике детектив из отдела убийств может довольно долго не писать обвинительные заключения для суда, если у него нет «красных шаров». Следовательно, в итоге грехом Черути будет вовсе не то, что он не раскрыл два наркоубийства. Его грех куда проще и важнее. Погубит его пренебрежение Первой заповедью департамента полиции: Прикрывай свою задницу.

Где-то через месяц Черути вызовут к капитану на ковер именно из-за убийства Стоукса. Может, тридцатидвухлетняя жертва и не была налогоплательщиком, зато оказалась братом служащей отдела по связям с общественностью в департаменте. Благодаря своему положению она знала, где найти отдел по расследованию убийств и куда слать бесконечные запросы о статусе расследования. Сказать по правде, статус расследования был никакой. Новых улик не нашлось, а свидетельница, видевшая убегающих стрелков, не смогла никого опознать. Какое-то время Черути отмалчивался, и в конце концов сотрудница адресовала жалобу его начальству. А когда это самое начальство открыло папку, то не нашло в ней ничего. Ни внутренних докладов, ни обновлений, никакой отчетности о прогрессе или его отсутствии. И когда капитан узнает, что Черути до кучи не привозил свидетелей с двух последних мест преступления, все летит под откос.

– Это же первое, чему здесь учат, – говорит ему потом Эдди Браун. – Что бы ни случилось, всегда прикрывай задницу. Приобщай к делу все подряд, чтобы потом никто не прикопался.

В конце концов пустую папку капитану приносит даже не Лэндсман – он на тот момент в отпуске, – жалобу женщины передают Роджеру Нолану. Поэтому в дальнейшем Лэндсман будет убеждать всех, кто подвернется, что, мол, он не прикладывал руку к несчастью Черути. Он, конечно, прав только номинально. На самом деле Лэндсман с натренированным равнодушием отправлял детектива на выезды в одиночку, чтобы посмотреть, выплывет он или нет. Может, Черути и ошибался насчет того, что сержант хочет его подставить, но правильно думал, что в конечном счете Лэндсман пальцем о палец не ударит, чтобы его спасти.

В общем, это печальная и болезненная история, в частности потому, что Черути – человек хороший, умное и добродушное пополнение убойного. Но к концу лета жалобы по делу Стоукса приведут к логичному завершению. Капитан и Д’Аддарио, конечно, не вышибут его с шестого этажа – уж такую малость они ему задолжали, хоть это и не утешает Черути. К сентябрю он станет детективом отдела нравов, через три двери от убойного, будет тренироваться на шлюхах, сутенерах и нелегальных лотерейщиках. Уже одна только близость офисов будет ему как соль на рану.

Через неделю после перевода Черути стоит в вестибюле шестого этажа с сослуживцем из отдела нравов, когда из лифта вдруг выходит Лэндсман и рассеянно смотрит на детектива.

– Привет, Фред, как поживаешь?

Черути с ненавистью прожигает его взглядом, но Лэндсман проходит мимо как ни в чем не бывало.

– Вот скажи мне, – говорит Черути, поворачиваясь к своему спутнику, – это же бездушно с его стороны?

Четверг, 30 июня

– Слышать я тебя слышу, – говорит Терри Макларни. – Просто не верю, что ты всерьез.

Уорден пожимает плечами.

– Ты не хочешь уходить так, Дональд. Ты же потом не успокоишься и сам это знаешь.

– А ты наблюдай.

– Нет, ты просто горячишься. Пусть сперва пройдет время.

– Времени прошло уже достаточно. Целых двадцать шесть лет.

– А я о чем?

Уорден смотрит на сержанта.

– Чем ты еще займешься? Ведь помрешь со скуки.

Уорден молчит, потом достает ключи от своего пикапа.

– Уже поздно, Терри. Пора разъезжаться.

– Погоди, – говорит Макларни, повернувшись к кирпичной стене на краю стоянки. – Надо отлить. Пока не уходи.

Пока не уходи. Не прекращай долгий прерывающийся разговор двух белых мужиков в мятых пиджаках, двух беспризорников, больше часа проторчавших на пустой парковке в квартале 200 по Западной Мэдисон-стрит. Сейчас три ночи, и двухэтажное здание с облицовкой из «Формстоуна» – заведение под названием «Ирландская таверна Кавано» на другой стороне улицы – стоит темным и пустым, больше часа назад выпустив наружу четыре-пять детективов из убойного. Двое белых мужиков – последние из них, и у них осталась лишь одна теплая банка пива. Кому тут в голову придет уходить?

– Послушай, Дональд, – говорит Макларни, вернувшись. – Это же твоя работа. Это то, чем ты занимаешься.

Уорден качает головой.

– Это то, чем я занимаюсь сейчас, – поправляет он. – Работу всегда можно сменить.

– Тебе – нельзя.

Уорден уставился на сержанта.

– В смысле, ты сам не хочешь. Зачем тебе менять работу? Много ли еще людей могут делать то, что делаешь ты?

Макларни замолкает, надеясь, что хоть чем-то – чем угодно – задел его за живое. Видит бог, он не покривил душой ни в одном слове. Сейчас Уорден буксует, это правда, но у него даже самый посредственный год дорогого стоил. Для сержанта группы работать с Уорденом – это как заниматься сексом: когда все идет хорошо, то просто зашибись, но и когда все идет так себе, тоже вообще-то не жалуешься.

Только за последнюю неделю Уорден раскрыл целых два убийства на одном только чутье и таланте. При этом у него все выходило непринужденно и элегантно, даже с учетом того, что еще не развеялась вонь от скандала с Ларри Янгом.

Шесть дней назад Уордену и Рику Джеймсу досталось ножевое на Джаспер-стрит – полуголое тело двадцатитрехлетнего черного под окровавленной простыней в спальне на втором этаже. Детективы только взглянули на жертву и тут же поняли, что перед ними ссора гомосексуалов. Об этом говорили как минимум глубина и число порезов; ни один мотив, кроме секса, не приводит в такой аффект, и ни одна женщина не может понаделать таких дырок в мужчине.

Трупное окоченение уже проходило. Ночь была влажная, температура в том доме на верхних этажах поднялась примерно до сорока градусов – и все же они оба отказывались спешить. Уорден, когда становилось невмоготу, несколько раз выходил на улицу – подышать на скамеечке на углу, тихо попивая газировку из продуктового. Они потратили на дом несколько часов: Джеймс работал на втором этаже и рядом с телом, Уорден обходил остальные помещения в поисках чего-нибудь из ряда вон. В спальне на третьем этаже убийца, по всей видимости, забрал со стола видеомагнитофон и наполовину запихнул в целлофановый мешок для мусора, но потом махнул на кражу рукой и скрылся. Правда ли это грабеж? Или кто-то инсценировал грабеж?

Наконец Уорден дошел до кухни, где нашел раковину, заполненную до половины грязной водой. Опасливо сунув в нее руку, он выдернул пробку, и вода медленно ушла, обнажив нож для резки со сломанным лезвием. Рядом с орудием убийства лежало полотенце, еще розовое от крови: убийца умылся перед тем, как уйти. Уорден взглянул на столешницу, на десяток немытых тарелок, стаканов и приборов – видимо, остатки вчерашнего ужина. Впрочем, один стакан стоял на противоположном конце, притягивая взгляд. Уорден позвал криминалиста и попросил поискать отпечатки конкретно на нем. В такую жару убийца мог глотнуть водички перед уходом, рассудил он.

Всего на осмотр места преступления ушло пять часов, после чего Джеймс направился в морг, а Уорден заперся в допросной с соседом и домовладельцем жертвы. Сосед нашел тело, вернувшись с ночной смены, и сказал, что, когда он уходил, жертва привела к себе друга из бара. Он его раньше никогда не видел и не знал имя.

Уорден надавил на соседа, ухватившись за то, что тот работал, пока его приятель развлекался дома с новым любовником.

– Тебе же это не понравилось, да?

– Да мне пофиг.

– Пофиг?

– Да.

– А я бы вот разозлился.

– Я не разозлился.

Он держался своей версии, и Уорден остался ни с чем – по крайней мере, так казалось до второй половины дня, когда «Принтрак» выдал четкое совпадение по отпечатку со стакана. Скрытый отпечаток указал на двадцатитрехлетнего жителя западной стороны с длинным списком приводов. Владелец дома с большой неохотой вернулся в отдел убийств и смог опознать подозреваемого по набору фотографий. За это раскрытие нужно сказать спасибо зоркому глазу Уордена – его умению разглядеть в том одиноко стоящем стакане драгоценную улику.

Через четыре дня другое убийство стало черным благодаря его выдающейся памяти, когда полицейский из спецподразделения поймал двух уроженцев восточной стороны по обвинению в угоне и узнал, что одного из них, Энтони Каннингема, подозревают в убийстве и разыскивают по ордеру, выписанному месяц назад Уорденом. Тот ордер напечатали и подписали вскоре после того, как детективы из отдела ограблений арестовали банду восточников за серию налетов в окрестностях Дуглас-Хоумс. Тогда Лью Дэвис, давний коллега Уордена из ограблений, принес ему новости с другого конца коридора.

– У нас там сейчас один проходит по целой куче налетов, – сказал он Уордену. – У вас, случаем, нет ничего, что можно повесить на этих ребят?

Уордену потребовалось ровно пятнадцать секунд перед доской, чтобы его слоновья память остановилась на одном имени из пятидесяти: Чарльз Леман, пятидесятиоднолетний мужчина, убитый на Файет-стрит, когда шел к машине с ужином из «Кентукки Фрайд Чикен». Февральский худанит Кинкейда.

– Есть одно убийство в окрестностях, – сказал Уорден. – Вы с ним сейчас разговариваете?

– Да, в большой допросной. Господи, Дональд, на нем и так уже с десяток ограблений.

После недолгого разговора с парнем Уорден понял, что имя Лемана действительно может стать черным. Тогда вызвали дежурившего той ночью прокурора, Дона Гиблина, и начались переговоры. Последнее слово прокурора: за показания против стрелка по убийству Лемана – одиннадцать лет по одному из ограблений, но никакого иммунитета, если ты замешан в других убийствах или нападениях.

Уорден наблюдал, как парень обдумывает сделку, а затем делает встречное предложение.

– Пять лет.

– Что я буду делать с твоими пятью годами, – сказал прокурор. – Мне присяжные не поверят, если ты не получишь минимум десятку.

– Много, – сказал парень.

– Ой, да тебя спросить – ты вообще сидеть не должен, – в отвращении ответил Уорден. – А как же люди, которых ты ограбил? Как же старушка, которую вы застрелили на Монумент-стрит?

– Мы сейчас не о них, – огрызнулся парень. – Мы обо мне.

Уорден покачал головой и вышел, предоставив Гиблину пожимать руки. Неприятно, спору нет, зато ордер на двадцатипятилетнего Энтони Каннингема лег на стол комиссара суда в ту же ночь. Теперь же, после ареста Каннингема, и это дело закрыто.

Четыре ночи, два убийства. Макларни не мог не спросить себя: сколько детективов заметили бы, что тот стакан стоит далековато от остальных? И сколько детективов провели бы связь между делом Лемана и налетами на восточной стороне? Черт, говорит себе сержант: большинство детективов не помнит дела даже собственной группы, не то что возбужденные другой группой пять месяцев назад.

– Ты не можешь просто взять и уйти, – снова говорит он Уордену с жаром.

Тот качает головой.

– Не можешь, – смеется Макларни. – Я тебя не пущу.

– Ты завел эту шарманку только потому, что теряешь детектива. Только из-за этого и трясешься, да? Так и скажи, что лень натаскивать новичка.

Макларни снова смеется и присаживается на капот своей машины. Лезет в бумажный пакет за последней банкой.

– Если ты уйдешь, некому будет подъебывать Дэйва Брауна, и тогда он совсем мхом покроется.

Уорден слабо улыбается.

– Если уволишься, Дональд, он возомнит, будто знает свое дело. А это опасно. Мне придется каждую вторую неделю писать капитану длинные рапорты.

– За ним присмотрит Уолтемейер.

Макларни качает головой.

– В голове не укладывается, что мы вообще это обсуждаем.

Уорден пожимает плечами.

– Только ты тут что-то и обсуждаешь.

– Дональд, ты… – начинает Макларни, вдруг прервавшись и уставившись на поперечную улицу, идущую в сторону Монумент-стрит. Уорден в это время играется со связкой ключей от пикапа.

– Видишь его? – внезапно спрашивает Макларни.

– Парня в сером?

– Ага, в толстовке.

– Да, видел. Всего-то четвертый раз тут проходит.

– К нам примеряется.

– Ага.

Макларни снова смотрит на поперечную улицу. Пацан жилистый и темнокожий, лет шестнадцать-семнадцать, в спандексовых велошортах и толстовке с капюшоном. На улице все еще градусов двадцать пять, а он ходит наглухо застегнутый и с обеими руками в карманах.

– Принял нас за жертв, – посмеивается Макларни.

– Два белых старпера торчат на пустой стоянке в такой час, – фыркает Уорден. – Что тут удивительного.

– Мы не старперы, – возражает Макларни. – Ну, лично я нет.

Уорден улыбается, подбрасывает связку и ловит второй рукой. Он говорил себе, что после смены с четырех до полуночи сразу поедет домой; вместо этого он два часа просидел за стойкой в «Кавано», губя здоровье «Джек Блэком». Но из-за отказа выпить в последний час – Уорден терпеть не может «Миллер Лайт», который взял с собой Макларни, – он мало-помалу приходит в себя.

– Мне рано вставать, – говорит он. Макларни качает головой.

– И слушать не хочу, Дональд. Ну выдался у тебя неудачный год, ну бывает, и что? Вернешься в седло на следующем же деле, все изменится. Ты же знаешь.

– Не люблю, когда меня используют.

– Тебя не использовали.

– Еще как использовали, – говорит Уорден.

– Еще злишься из-за Монро-стрит, да? У нас с тобой по этому поводу есть разногласия, это нормально, но…

– Нет. Не из-за Монро-стрит.

– А из-за чего тогда?

Уорден кривится.

– Из-за фигни с Ларри Янгом?

– Не без этого, – говорит Уорден. – Точно не без этого.

– Ну, тут я должен признать, это был пиздец.

– Меня использовали, – повторяет Уорден. – Меня использовали для их грязной работы. Мне такого не надо.

– Тебя использовали, – нехотя соглашается Макларни.

Уорден чуть поворачивает голову, заметив краем глаза парня в сером худи. Словно акула, кружащая у плота, он снова крадется по другой стороне поперечной улицы с руками в карманах, глядя на обоих мужчин и в то же время как будто не глядя.

– Ну все, – говорит Макларни. Одним ловким движением опрокидывает в себя остатки пива из банки, потом по дороге через стоянку лезет в карман куртки. Парень снова сменил направление – теперь он идет через улицу к детективам.

– Ты его там только не пристрели, Терри, – говорит со слабой иронией Уорден. – Не хочу провести первый день отпуска за рапортами.

Когда Макларни подходит, пацан замедляется, сбитый с толку. Сержант достает серебряный значок и машет с видом, выдающим раздражение.

– Мы копы, – орет он пацану. – Ищи других дурачков.

Один проблеск серебра – и пацан уже возвращается на свою сторону улицы. Вскидывает пустые руки, словно сдается.

– Не граблю я никого, – кричит он через плечо. – Вы что-то не так поняли.

Макларни дожидается, когда пацан исчезает на Мэдисон, потом возвращается к Уордену и прерванному разговору.

– Мы копы, а ты – нет, – веселится Уорден. – Смешно, Терри.

– Небось, всю ночь ему обломали, – говорит Макларни. – Он на нас полчаса потратил.

Уорден зевает.

– Короче, сержант. По-моему, нам уже пора баиньки…

– Пожалуй, да, – говорит Макларни. – Пиво-то кончилось.

Уорден легонько бьет сержанта по руке и начинает искать нужный ключ на связке.

– Где припарковался? – спрашивает Макларни.

– На Мэдисон.

– Я пройдусь с тобой.

– Ты кто? Моя телка, что ли?

Макларни смеется.

– Ты радуйся, что хотя бы такая.

– Я так низко не падаю.

– Слушай, Дональд, – вдруг говорит Макларни. – Ты просто подожди. Сейчас ты злишься, и я тебя вполне понимаю, но все еще изменится. Ты же сам знаешь, что хочешь этим заниматься, да? Ты ничего другого не хочешь.

Уорден слушает.

– Ты же знаешь, что ты мой лучший детектив.

Уорден смотрит исподлобья.

– Ну правда. И мне чертовски не хочется тебя потерять, но я не поэтому тебя уговариваю. Правда.

Уорден продолжает смотреть исподлобья.

– Ну ладно, ладно, может и поэтому. Может, я тебе вру и мне просто не хочется сидеть в офисе один на один с этим психом Уолтемейером. Но ты же меня понимаешь. Тебе правда надо подождать…

– Я устал, – говорит Уорден. – С меня хватит.

– У тебя был ужасный год. Монро-стрит, твои дела… Действительно ни одной передышки, но все изменится. Обязательно изменится. И эта фигня с Ларри Янгом – ну слушай, кого ебет?

Уорден слушает.

– Ты коп, Дональд. В жопу этих начальников, даже не вспоминай про начальников. Им по уставу положено быть мудаками. Ну и что? В жопу их. Но ты-то где еще сможешь поработать копом?

– Осторожней на дороге, – говорит Уорден.

– Дональд, послушай.

– Я тебя услышал, Терри.

– Просто пообещай мне одно. Пообещай, что ничего не сделаешь, пока не зайдешь ко мне.

– Ты обо всем узнаешь первым, – говорит Уорден.

– Ладно, – отвечает Макларни. – Тогда мы еще вернемся к этому разговору. У меня будет время порепетировать речь.

Уорден улыбается.

– Ты же завтра выходной? – спрашивает Макларни.

– Я на десять дней. Отпуск.

– Ах да. Наслаждайся. Куда-нибудь поедешь?

Уорден качает головой.

– Дома будешь сидеть?

– Мне надо доделать подвал.

Макларни кивает, не зная, что сказать. Дрели, гипсокартон и прочие аспекты ремонта по дому всегда были для него загадкой.

– Осторожно на дороге, Терри.

– Да я трезвый, – говорит Макларни.

– Ну тогда ладно.

Уорден садится в машину, включает зажигание и выводит пикап на пустые полосы Мэдисон-стрит. Макларни идет к своей машине – надеясь вопреки всему и гадая, смог ли он изменить хоть что-нибудь.