Текст книги "Отдел убийств: год на смертельных улицах"

Пятница, 22 июля

– Блин, еще одна библия.

Гэри Чайлдс берет с бюро раскрытую книжку и бросает на кресло, где их скопился уже десяток. Даже когда страницы трепещут на прохладном ветерке от кондиционера, закладка остается на месте. Плач Иеремии, 2:21:

Дети и старцы лежат на земле по улицам; девы мои и юноши мои пали от меча; Ты убивал их в день гнева Твоего, заколол без пощады.

Одно о мисс Джеральдин верно: она относилась к Писанию всерьез. Это подтверждается не только внушительной коллекцией библий, но и фотографиями 8 х 11 в рамочках, где она в воскресном платье несет благую весть в уличных церквях. Если мы и правда спасаемся через веру, а не от дел,[52]52
  К Ефесянам, 2:8–9.


[Закрыть] тогда, пожалуй, Джеральдин Пэрриш обретет покой в автозаке по дороге в центр. Но если на том свете в счет идут и дела, то она явно поступит туда с отрицательным балансом.

Чайлдс и Скотт Келлер отодвигают кровать и начинают пролистывать набитые под ней стопки бумаг. Списки покупок, телефонные номера, формы соцслужбы, шесть-семь полисов страхования жизни.

– Черт, – говорит не на шутку впечатленный Келлер. – А тут еще пачка. Это сколько уже выходит?

Чайлдс пожимает плечами.

– Двадцать? Двадцать пять? Хрен его знает.

Ордер на обыск дома 1902 по Кеннеди дает право искать любые доказательственные единицы, но в этом случае комнату переворачивают не для того, чтобы наткнуться на ствол, нож, патроны или окровавленную одежду. Сегодня тот редкий случай, когда ищут бумажный след. И находят его в избытке.

– У меня тут еще, – говорит Чайлдс, вытряхивая на матрас содержимое бумажной сумки. – Четыре.

– Вот же кровожадная сука, – отзывается Келлер.

В дверь спальни тихо стучится патрульный Восточного района, простоявший последний час внизу, наблюдая за Джеральдин Пэрриш и еще пятью жильцами в гостиной первого этажа.

– Сержант Чайлдс…

– Да?

– Там женщина внизу говорит, что ей плохо… Мол, что-то там с сердцем.

Чайлдс смотрит на Келлера, затем переводит взгляд на патрульного.

– Что-то с сердцем, а? – с презрением произносит он. – Инфаркт у нее? Я сейчас спущусь и устрою ей инфаркт.

– Ладно, – говорит патрульный. – Я просто передаю.

Чайлдс обшаривает мусор из сумки, потом спускается неспешным шагом в гостиную. Обитатели дома сгрудились на диване и двух креслах, глядя на него в ожидании ответов. Сержант пронзает взглядом пухлую печальную женщину в парике в стиле Лоретты Линн и в красном хлопковом платье – действительно комичный вид в свете нынешних обстоятельств.

– Джеральдин?

– Это я.

– Я знаю, что это вы, – говорит Чайлдс. – Вам интересно, почему мы приехали?

– Я не знаю, в связи с чем вы приехали, – говорит она, поглаживая грудь. – Но я не могу так сидеть. Мне нужны лекарства…

– Вы не имеете ни малейшего представления, почему мы приехали?

Джеральдин Пэрриш качает головой и снова поглаживает грудь, откинувшись на спинку кресла.

– Джеральдин, это обыск. Вы обвиняетесь в трех убийствах первой степени и в трех покушениях на убийство…

Остальные в комнате смотрят на нее во все глаза, а в горле Джеральдин что-то клокочет. Она падает на ковер, вцепившись в грудь и хватая ртом воздух.

Чайлдс со слабой усмешкой смотрит на это, потом спокойно поворачивается к патрульному Восточного.

– Видать, пора звонить медику, – говорит он, – просто на всякий случай.

Сержант возвращается наверх, где вместе с Келлером продолжает собирать в зеленый мешок для мусора все документы, все страховые полисы, все фотоальбомы, все бумажки – лучше разобраться в них в сравнительной роскоши отдела убийств. Тем временем приезжают и вскоре отбывают медики, установив, что Джеральдин Пэрриш вполне здорова если не духом, то телом точно. А на другом конце города, в доме ее матери на Дивижн-стрит, Дональд Уолтемейер по другому ордеру накапывает еще тридцать страховых полисов и сопутствующих документов.

Это дело всем делам дело, расследование, переводящее убийство на уровень театрального фарса. В материалах столько странных и неправдоподобных персонажей, столько странных и неправдоподобных преступлений, что хоть сейчас ставь по ним музыкальную комедию.

Но конкретно для Дональда Уолтемейера дело Джеральдин Пэрриш какое угодно, только не комедийное. По сути, это последний урок на его пути из патрульного в детективы. После Уордена и Эдди Брауна сорокаоднолетний Уолтемейер – самый опытный человек в группе Терри Макларни. Он поступил в убойный в восемьдесят шестом из Южного района, где своей службой в штатском заслужил великую, если не легендарную, репутацию. И хотя последние два года научили Уолтемейера всему, что нужно знать о рутинных вызовах, это расследование – нечто совершенно иное. В конце концов Келлер, Чайлдс и остальные назначенные детективы вернутся в ротацию – и только Уолтемейеру достанется роль старшего следователя по делу Джеральдин Пэрриш, которое займет полгода поиска жертв, подозреваемых и объяснений.

В отделе, где скорость решает все, это редкий случай, когда детектив учится терпению и проходит последние уроки, какие можно извлечь только из самых затянутых и запутанных расследований. Такое дело способно изменить копа, показать, что его должность поважнее придатка к скорой помощи, обязанного как можно быстрее подчищать одну перестрелку за другой. А еще через месяц-два, если не три, такое разветвленное дело может довести копа до грани безумия – а Уолтемейеру до него и так рукой подать.

Буквально вчера он из-за какого-то дела проедал плешь Дэйву Брауну, когда тот решил достать и дословно зачитать первый пункт первого правила из кодекса поведения департамента, а именно:

– «Все сотрудники департамента должны вести себя тихо, цивилизованно и порядочно и воздерживаться от грубых, вульгарных или оскорбительных выражений». И, – добавил Браун, пронзив взглядом напарника, – я здесь подчеркиваю слово «цивилизованно».

– Слышь, Браун, – сказал Уолтемейер и показал неприличный жест. – Подчеркни вот это.

Не что чтобы Дэйв Браун не уважает напарника – еще как уважает. И не то чтобы они не могут сработаться – когда надо, срабатываются. Просто Уолтемейер постоянно пытается учить Брауна полицейской работе, а тот терпит подобное снисхождение только от Дональда Уордена и никого больше. Но даже в лучшие дни Уолтемейер, возможно, самый нестабильный детектив в отделе – с настолько взрывным характером, что ему не устает поражаться вся группа Макларни.

Однажды вскоре после приезда Уолтемейера в центр Макларни опрашивал свидетеля убийства. Сначала он подозвал Уолтемейера и попросил взять опрос на себя, но, начав объяснять детали, быстро понял, что ему будет проще поговорить лично. Забудь, сказал Макларни, я тогда сам.

Однако затем во время опроса, он несколько раз поднимал глаза и замечал, как его из коридора буравит взглядом Уолтемейер. Через три минуты после завершения процедуры детектив бушевал, тыча пальцем в лицо Макларни:

– Твою мать, я свое дело знаю, и если ты думаешь, что я не справляюсь, то шел бы ты на хрен! – заявил он сержанту, который мог только таращить глаза, пребывая в шоке. – Если ты мне не доверяешь, то посылай обратно в хренов район.

Когда Уолтемейер шумно ушел, Макларни растерянно оглядел остальных детективов, которые кусали рукава пиджаков, лишь бы не заржать.

Таков был Уолтемейер. Самый трудолюбивый сотрудник группы Макларни, всегда – агрессивный и умный следователь, каждые два дня из пяти – хронический психопат. Уроженец Юго-Западного Балтимора и выходец из большой немецкой семьи, Дональд Уолтемейер – источник бесконечной радости Макларни: он часто развлекался на скучной смене тем, что натравливал новенького на Дэйва Брауна. Если удавалось спровоцировать Брауна на ответ, то результат обычно получался лучше любого сериала.

Уолтемейер – грузный человек с багровым лицом и густой угольно-черной шевелюрой – свой самый постыдный момент в отделе убийств пережил на одном утреннем инструктаже: сержант зачитал объявление, в котором Уолтемейера называли бесспорным победителем в конкурсе двойников, изображавших Шемпа из Трех Балбесов[53]53
  Три Балбеса – трио американских артистов черно-белой комедии в период 1920–1970 годов.
  Шемп Ховард (Сэмюэл Хоровиц, 1895–1955) – отколовшийся и позже вернувшийся в труппу актер.


[Закрыть]. По взвешенному суждению Уолтемейера, автор этой новости будет жить до тех пор, пока остается анонимным.

Ни нрав, ни внешность не помешали ему стать первоклассным полицейским Южного района – и до сих пор ему нравилось считать себя все тем же патрульным из уличных окопов. Еще долго после перевода в отдел убийств он подчеркнуто держался старых приятелей, частенько исчезал по ночам на «кавалере», чтобы сгонять в какую-нибудь пивнушку или на посиделки после пересменки в Южном. Как будто в переходе в угрозыск есть что-то позорное, за что настоящему копу надо извиняться. Неопределенное чувство смущения, которое Уолтемейер очевидно испытывал, став детективом, было его самой отличительной чертой.

Однажды прошлым летом он нарочно повез Рика Джеймса на обед на Лексингтонский рынок, где они купили с собой сэндвичи с тунцом. Пока что звучит нормально. Но потом вместо того, чтобы перекусить в штабе, старший детектив направился на площадь Юнион и припарковался на своем бывшем посту.

– А сейчас, – сказал Уолтемейер, отодвигая назад водительское сиденье и расстилая на коленях салфетку, – мы будем есть, как настоящие полицейские.

По мнению Макларни, неукоснительная приверженность этике патрульного – единственная настоящая слабость Уолтемейера. Убойный – это отдельный мир, и то, что приемлемо в районе, не всегда приемлемо в центре. Например, когда Уолтемейер только перевелся, его рапорты были среднего качества – типичная проблема тех, кто проводит больше времени на улице, чем за печатной машинкой. Вот только в убойном рапорты действительно имеют значение. Макларни поразило, что Уолтемейер принялся методично и успешно работать над своим стилем после того, как он упомянул о важности внятного текста. Тогда Макларни впервые понял, что из того выйдет отличный детектив.

Теперь уже никто другой, включая сержанта, не мог научить Уолтемейера чему-то новому в расследовании убийств. Оставалось учиться на самих делах – и всего одно такое, как у Джеральдин Пэрриш, может считаться за диплом о высшем образовании.

По сути, началось оно еще в марте, но тогда в отделе этого никто не понял. Сначала дело виделось не более чем обычным вымогательством: двадцативосьмилетняя героиновая наркоманка пожаловалась, что ее дядя требует 5 тысяч долларов, чтобы защитить ее от наемного убийцы. Кому могло понадобиться убивать бедняжку – непонятно: Долли Браун была всего лишь хрупкой тенью без известных врагов, со следами от уколов на всех конечностях и вечно пустыми карманами. И все же кто-то пытался ее убить – причем даже не раз, а два.

Первая попытка произошла почти год назад: во время покушения девушке стреляли в голову из засады и убили ее тридцатисемилетнего сожителя. Это дело тоже сначала досталось Уолтемейеру, и, хотя его так и не закрыли, он считал, что целью был именно сожитель и что напали на него из-за наркотиков. Затем, выписавшись в марте из травматологического центра Университетской больницы, Долли Браун имела несчастье стоять на Дивижн-стрит, когда ей вдруг перерезал горло неизвестный и скрылся. Она снова выжила, но на сей раз уже никто не сомневался, кто был истинной целью убийцы.

В любом ином месте два нападения за полгода навели бы следователя на мысль, что на Долли Браун действительно объявлена охота. Но это же Западный Балтимор – место, где два таких случая при отсутствии других признаков вполне можно считать не более чем совпадением. Куда вероятнее, рассуждал Уолтемейер, что дядя Долли решил попросту воспользоваться ее страхами и вытянуть чек на 5 тысяч, который она получила после ранения от Мэрилендского совета компенсаций жертвам преступлений – государственного органа, предоставляющего материальную поддержку тяжело пострадавшим от насилия. Дядя знал об этих деньгах и сказал племяннице, что за наличные готов вмешаться и убить того, кто хочет отнять у нее жизнь.

В ходе совместной операции с особым отделом скрытого патрулирования полиции Мэриленда Уолтемейер нацепил на Долли и ее сестру Тельму диктофоны «Награ» и отправил под наблюдением на встречу с дядей. Когда тот снова потребовал деньги за предотвращение убийства, попытку вымогательства зафиксировали на пленку. Где-то через неделю Уолтемейер произвел арест и закрыл дело.

И только в июле случай Долли Браун стал поистине причудливым – именно тогда подсудимый по другому делу об убийстве с исключительно подходящим именем Родни Вайс[54]54
  Vice (англ.) – порок.


[Закрыть] раскололся ради сделки с прокурорами. И когда Родни Вайс раскрыл рот, интрига не просто закрутилась, а сплелась в мертвый узел.

Вайс обвинялся в посредничестве при заказном убийстве Генри Барнса, жителя Западного Балтимора среднего возраста. Его застрелили из дробовика, когда он прогревал машину зябким октябрьским утром. Супруга жертвы заплатила Вайсу в общей сложности 5400 долларов за его услуги по найму стрелка для убийства ее мужа, что позволило ей получить компенсацию по ряду полисов страхования жизни. Вайс передал полароидный снимок Барнса и дробовик закоренелому социопату Эдвину «Конраду» Гордону, а также сообщил, что обычно жертва каждое утро прогревает машину перед домом, после чего Гордон смог подобраться достаточно близко, чтобы выстрелить из дробовика в упор. Барнс даже не понял, от чего умер.

Все бы пошло по плану, если бы Бернадетта Барнс держала рот на замке. Но она призналась коллеге в соцслужбе, что сама устроила смерть мужа, добавив: «Я же говорила, что настроена серьезно». Встревоженная коллега позвонила в полицию, и через несколько месяцев расследования детективов из смены Стэнтона Бернадетта Барнс, Родни Вайс и Эдвин Гордон оказались по одному обвинительному заключению в Балтиморской городской тюрьме. Тогда-то Родни Вайс и его адвокат заговорили о сотрудничестве, надеясь на срок в десять лет или меньше.

11 июля, на сессии свидетельских показаний в присутствии юристов и детективов в суде имени Митчелла, Вайса спросили, откуда ему известно, что Эдвин Гордон способен осуществить заказное убийство. Растерявшись, Вайс заверил детективов и прокуроров, что Гордон – профессионал со стажем. Вообще-то он уже несколько лет убивал людей в Восточном Балтиморе по заказам некой Джеральдин.

Сколько именно человек?

Вайсу известно о трех-четырех. Не считая девушки – племянницы Джеральдин, – которая ни в какую не умирает, как бы Гордон ни старался.

А сколько раз он пытался?

Три, ответил Вайс. После недавнего покушения, когда Гордон трижды безрезультатно выстрелил девушке в голову, он был сильно удручен и заявил Вайсу следующее: «Хоть в лепешку расшибись, а эта сука никак не сдохнет».

Сверившись в тот же день с Долли Браун, Уолтемейер и Кратчфилд подтвердили, что Джеральдин Пэрриш действительно ее тетя и что на девушку действительно нападали в третий раз. В мае она отправилась куда-то вместе с тетей Джеральдин, та попросила подождать на крыльце дома на Холлинс-стрит и отошла по делам. Через секунду подбежал мужчина и несколько раз выстрелил Долли в голову. Она снова поступила в Университетскую больницу; поразительно, но Браун ничего не сообщила следователям о предыдущих покушениях на свою жизнь. Стрельбой на Холлинс-стрит занялся Макаллистер и, не зная о деле по вымогательству, закрытом Уолтемейером два месяца назад, оставил об этом случае лишь запись в журнале.

После рассказа Вайса к мифам и легендам отдела убийств БПД прибавилось новое предание – о Непотопляемой Долли Браун, незадачливой и беспомощной племяннице мисс Джеральдин Пэрриш, также известной как Черная Вдова.

Родни Вайсу было что рассказать о мисс Джеральдин. В конце концов, как он сообщил собравшимся, дело не ограничивалось одной Долли Браун и 12 тысячами в страховых полисах, которые тетя оформила на имя племянницы. Были другие полисы и другие убийства. Например, мужчина в 1985 году, зять Джеральдин, застреленный на Голд-стрит. Та мокруха тоже на Гордоне. Потом пожилая женщина, снимавшая комнату в доме Джеральдин на Кеннеди-стрит, – ее Гордон смог застрелить только со второго раза. Мисс Джеральдин отправила старушку в китайский ресторан с едой на вынос на Норт-авеню, потом подала сигнал Гордону. Тот спокойно подошел к цели, пальнул в упор, а затем произвел выстрел в голову, когда жертва упала на тротуар.

Из здания суда детективы-ветераны вышли ошарашенные. Три убийства, три покушения на убийство – и это только то, что известно Вайсу. Вернувшись в отдел, они резко подняли некоторые папки из забвения картотек, включая дела трехлетней давности.

Невероятно, но все совпадало с рассказом Родни Вайса. Убийством Фрэнка Ли Росса в ноябре 1985-го – гражданского мужа сестры Джеральдин, – занимался Гэри Данниген, так и не нашедший мотива. Та же участь постигла Марвина Сиднора с убийством Хелен Райт, шестьдесят пять лет, проживавшей с Джеральдин на Кеннеди-стрит; в отсутствие надежных сведений об убийстве он предположил, что старушку прикончили при неудачной попытке ограбления. И ведь тогда Сиднор заметил, что в показаниях Джеральдин Пэрриш что-то сходится, – он даже пытался проверить домовладелицу на детекторе лжи, но передумал, когда та принесла справку от кардиолога о том, что ее сердце не выдержит стресса. В соответствии с показаниями Вайса, за несколько недель до убийства Хелен Райт и правда стреляли в голову, но первое нападение она пережила – и это тоже списали на обычное балтиморское совпадение.

В свете новых и многочисленных обстоятельств стала очевидна потребность в спецгруппе, и скоро Уолтемейера – поскольку именно он занимался как мартовской жалобой на вымогательство, так и первым нападением на Долли Браун, – перевели в бригаду Гэри Чайлдса из стэнтоновской смены. К нему присоединились Майк Кратчфилд – старший следователь по делу Бернадетты Барнс, – а потом Кори Белт, бульдог из Западного района, отличившийся в деле Кэссиди. По просьбе Стэнтона Западное спецподразделение вернуло Белта в убойный специально для расследования по делу Джеральдин Пэрриш.

Начали они с подробных опросов Долли Браун и других родственников мисс Джеральдин, и с каждым рассказом история становилась все невероятнее и невероятнее. Похоже, все в семье знали, чем та занимается, но при этом почему-то считали ее кампанию по обмену человеческих жизней на страховые выплаты неизбежным и рутинным семейным бизнесом. Никто не потрудился обратиться в полицию – даже Долли ни слова не сказала о тете во время следствия по вымогательству, – но что еще хуже, многие члены семьи сами подписали полисы, где получательницей указывалась Джеральдин. Племянницы, племянники, сестры, зятья, съемщики, друзья и соседи – детективы узнавали о полисах с выплатой в двойном размере на сотни тысяч долларов. И все же когда людей убивали, никто из тех, кому что-то было известно, не удосужился высказать даже легкое опасение.

Ее боялись. По крайней мере, так все говорили, – и не только потому, что знали о социопатах, которых Джеральдин Пэрриш нанимала для убийств. Ее боялись, потому что верили, что у нее есть особая сила, что она знает вуду, сглазы и прочий бред из каролинского захолустья. Она умела подчинять мужчин своей воле – заставить жениться на себе или кого-нибудь убить. Она навешала всем лапши на уши, а когда люди действительно начали умирать, ей поверили.

Но вне ее семейного круга почти никто не замечал эту силу. Она была полуграмотной проповедницей без сана, водила серый «кадиллак» и владела белым каменным домом с фальшстенами и плиточными потолками. Грузная, к тому же еще и страшная – совершенно непривлекательная женщина, чья склонность к парикам и безвкусной красной помаде напоминала о двадцатидолларовой проститутке с Пенсильвания-авеню. Ей было пятьдесят пять лет, когда городской отдел по расследованию убийств наконец нагрянул к ней и к ее матери на Дивижн-стрит.

На обыск обоих адресов, когда Чайлдс, Келлер и Уолтемейер раскапывали папки с полисами и другими бумагами, ушло несколько часов. Задолго до окончания обыска на Кеннеди-авеню Джеральдин отбыла в кузове автозака Восточного района и приехала в отдел раньше следователей. Она со стоическим видом ждет в большой допросной, пока Чайлдс и Уолтемейер еще с час просматривают в комнате отдыха полисы, фотоальбомы и документы из обоих домов.

Детективы сразу замечают изобилие свидетельств о браке. Они видят, что она замужем за пятью мужчинами одновременно, причем двое проживают с ней на Кеннеди-авеню и после облавы приехали в центр как свидетели. Оба сидят на разных концах дивана, как фигурки на полочке, и оба считают друг друга не более чем жильцами дома в Восточном Балтиморе. Каждый непоколебимо уверен относительно своего положения в семье. Каждый подписал полис страхования жизни, где получательницей указывалась Джеральдин Пэрриш или ее мать.

Джонни Дэвис, старший из мужей, сообщает детективам, что познакомился с мисс Джеральдин в Нью-Йорке, где она, несмотря на все возражения, угрозами женила его на себе и привезла в Балтимор – жить в подвале дома на Кеннеди-авеню. В начале каждого месяца мисс Джеральдин исправно конфисковывала его выплаты по инвалидности и оставляла ему пару долларов, чтобы он не умер с голоду. Второй муж, некий Милтон Бейнс, на самом деле был племянником мисс Джеральдин и, когда во время поездки в Каролину она потребовала жениться на ней, он справедливо возражал против брака на основании инцеста.

– Ну и зачем ты тогда женился? – спрашивает Чайлдс.

– Мне пришлось, – объясняет он. – Она наложила на меня проклятье вуду, и мне пришлось делать все, что она скажет.

– Как она это сделала?

Бейнс вспоминает, что тетя приготовила ему блюдо с добавлением своей менструальной крови и наблюдала, как он его ест. Затем объяснила, что именно сделала, и сказала, что теперь она обладает над ним властью.

Чайлдс и Уолтемейер переглядываются.

Бейнс продолжает сбивчиво объяснять, что, когда он выразил озабоченность насчет брака на сестре своей матери, мисс Джеральдин отвезла его к одному старику в соседнем городе, который кратко переговорил с будущей невестой, а потом заверил Бейнса, что на самом деле он не ее родственник.

– И что это был за старик? – спросил Чайлдс.

– Не знаю.

– Тогда почему ты ему поверил?

– Не знаю.

Это в голове не укладывалось – дело об убийствах, где единственным общим знаменателем было безумие вселенских масштабов. Когда детективы говорят Милтону Бейнсу, что мужик из подвала – тоже муж Джеральдин, он впадает в шок. Когда ему объясняют, что они с соперником жили в доме, как агнцы на заклание в плену у психопатки, которая в итоге променяла бы их на несколько тысяч долларов в страховых выплатах, у молодого человека в полном изумлении отваливается челюсть.

– Ты только глянь на него, – говорит Чайлдс со своей стороны офиса. – Готовая следующая жертва. У него номер дела просто-таки на лбу написан.

По свидетельствам о браке и другим документам Уолтемейер догадывается, что третий муж, скорее всего, проживает в Плейнфилде, штат Нью-Джерси, хотя жив он или мертв – еще неизвестно. Четвертый муж досиживает пятилетний срок в Хейгерстауне по обвинению в связи с оружием. Пятый муж – некий преподобный Рейфилд Гиллиард, за которого Джеральдин вышла только в этом январе. Местонахождение святого отца остается неизвестным, пока Чайлдс не залезает в синюю папку смертей без свидетелей. И пожалуйста, брак семидесятидевятилетнего Гиллиарда с мисс Джеральдин продлился не больше месяца; медэксперт объяснил его скоропостижную кончину естественными причинами, хотя вскрытие не проводилось.

Еще есть фотоальбомы, где мисс Джеральдин сохранила свидетельство о смерти не только преподобного Гиллиарда, но и тринадцатилетней племянницы Кэннон – согласно приложенной вырезке из газеты, она находилась под опекой тети, когда в 1975 году скончалась из-за передозировки фреоном, признанной случайной, хотя патологоанатомы и упоминали возможную инъекцию дезодоранта «Бэн». На следующей странице альбома детективы находят страховой полис на 2 тысячи долларов, выписанный на имя ребенка.

В том же альбоме детективы находят более свежие снимки Джеральдин с девочкой-младенцем и вскоре узнают, что та купила ее у племянницы. На той же неделе малышку найдут в доме родственника и передадут департаменту социальной службы после того, как обнаружат по меньшей мере три оформленных на ребенка полиса общей суммой в 60 тысяч долларов в двойных выплатах.

Списку потенциальных жертв нет конца. Обнаружен страховой полис на мужчину, избитого и брошенного умирать в лесистой местности Северо-Восточного Балтимора; он выжил и позже нашелся в больнице на реабилитации. Еще один полис – на младшую сестру Джеральдин, погибшую по неизвестным причинам несколько лет назад. А из другого альбома Чайлдс достает свидетельство о смерти, датированное октябрем 1986 года, на мужчину по имени Альберт Робинсон. Указанная причина смерти – убийство.

Чайлдс берет бумажку и идет к другой синей папке, где находится список всех балтиморских убийств в хронологическом порядке. Открывает папку на восемьдесят шестом году и просматривает столбец с жертвами:

Робинсон, Альберт, Ч/М/48

10/6/86, застрелен, С.-В., 4J-16884

Сейчас, почти два года спустя, дело все еще открыто, старшим следователем значится Рик Джеймс. Чайлдс несет свидетельство о смерти в главный офис, где Джеймс за столом рассеянно ковыряет шеф-салат.

– Это тебе о чем-нибудь говорит? – спрашивает Чайлдс. Джеймс просматривает свидетельство.

– Ты где это взял?

– В фотоальбоме Черной Вдовы.

– Ты прикалываешься?

– Не-а.

– Твою налево, – Джеймс вскакивает и горячо пожимает руку сержанта. – Гэри Чайлдс раскрыл мое убийство.

– Ну, кому-то же тут надо работать.

Альберт Робинсон, алкоголик из Плейнфилда, штат Нью-Джерси, был найден мертвым у насыпи железной дороги «Балтимор и Огайо», у подножия Клифтон-парка, с пулей в голове. Уровень алкоголя в крови на время смерти – 4.0, в четыре раза выше уровня, разрешенного для вождения. При расследовании Джеймс так и не понял, как пьяница с севера Джерси оказался мертвым в Восточном Балтиморе. Возможно, рассуждал он, бродяга залез в поезд, следующий на юг, и по неизвестным причинам схлопотал пулю, пока поезд шел через Балтимор.

– А как именно она связана с Альбертом? – с нахлынувшим интересом спрашивает Джеймс.

– Не знаю, – говорит Чайлдс, – но нам известно, что она проживала в Плейнфилде…

– Да ладно.

– …и у меня такое ощущение, что где-то в этой горе бумажек мы найдем страховку и на твоего покойника.

– О-о-о-о, у меня прям все внутри потеплело, – смеется Джеймс. – Говори, не останавливайся.

Джеральдин Пэрриш в большой допросной поправляет парик и наносит очередной слой макияжа, смотрясь в карманное зеркальце. При всем происходящем она не забывает прихорашиваться, если это можно так назвать. И аппетит не потеряла: когда детективы приносят сэндвич с тунцом из «Крейзи Джона», она съедает его целиком, пережевывая медленно, оттопырив мизинцы.

Через двадцать минут Джеральдин требует, чтобы ее отвели в дамскую комнату, и Эдди Браун доводит ее до дверей, покачав головой с улыбкой, когда подозреваемая спрашивает, зайдет ли он с ней.

– Давайте уже, идите, – отвечает он.

Она проводит там добрых пять минут и в коридор возвращается уже с новым слоем помады.

– Мне нужны лекарства, – говорит она.

– Какие? – спрашивает Браун – У вас в сумочке было два десятка самых разных.

– Все.

В мыслях Эдди Брауна появляются картины передозировки в допросной.

– Ну, все вы не получите, – говорит он, сопровождая ее обратно. – Разрешаю выбрать три таблетки.

– У меня есть права, – надувается она. – Конституционные права на мои лекарства.

Браун улыбается и качает головой.

– Над кем вы смеетесь? Вам бы обратиться к религии… а то смеетесь над людьми.

– Это вы меня будете учить религии, что ли?

Джеральдин неспешно вплывает обратно в допросную, за ней – Чайлдс и Уолтемейер. В конце концов потолковать с ней попробуют целых четыре детектива, раскладывая на длинном столе страховые полисы и объясняя снова и снова, что совершенно неважно, она спустила курок или не она.

– Если из-за вас кого-то застрелили, вы тоже виновны в убийстве, Джеральдин, – говорит Уолтемейер.

– Можно мне лекарства?

– Джеральдин, послушайте. Вас и так обвиняют в трех убийствах, а скоро, возможно, найдутся и новые. Сейчас самое время рассказать, что произошло…

Джеральдин Пэрриш закатывает глаза к потолку и начинает бессвязно лепетать.

– Джеральдин…

– Не понимаю, о чем вы, мистер полицейский, – произносит она вдруг. – Я ни в кого не стреляла.

Позже, когда детективы уже оставили надежды на внятное заявление, Джеральдин остается в допросной одна, ждет, пока оформят все документы, прежде чем ее переведут в Городскую тюрьму. Она наклонилась вперед, положив голову на стол, когда мимо проходит Джей Лэндсман, только что заступивший на смену с четырех до двенадцати, и заглядывает в одностороннее окошко.

– Это она? – спрашивает он.

– Ага, – говорит Эдди Браун. – Та самая.

На лице Лэндсмана расползается злорадная ухмылка, и он грохает ладонью по металлической двери. Джеральдин так и подскакивает.

– У-у-у-у-у-у, – завывает он, изображая привидение, как умеет. – У-у-у-у-у, у-у-у-убийство… У-У-УБИ-И-ИЙСТВО-О-О…

– О господи, Джей. Ну поздравляю.

И в самом деле, Джеральдин Пэрриш залезает под стол на четвереньках и блеет там, как охреневшая коза. Довольный собой, Лэндсман не унимается, пока та уже не лежит на полу ничком между металлических ножек и не орет благим матом.

– У-у-у-у-у-у, – стонет Лэндсман.

– А-а-а-а-а-а-а, – кричит Джеральдин.

– У-у-у-у-у-у…

Она продолжает хныкать на полу, а Лэндсман вразвалку заходит в главный офис с видом героя-завоевателя.

– Итак, – говорит он с озорной улыбкой, – видимо, перед нами защита по невменяемости.

Скорее всего. Хотя все, насмотревшись на представление Джеральдин Пэрриш, абсолютно убедились в ее здравомыслии. Эта чушь с корчами на полу – просчитанная и наивная версия настоящего умопомрачения, крайне постыдное выступление, особенно когда все остальное в ней указывает на тип характера, который ищет рычаги давления, на манипуляторшу, заходящую со всех углов. Родственники уже рассказали детективам, как она хвастается своей неприкасаемостью, способностью убивать безнаказанно, потому что, если потребуется, четыре врача заявят о ее невменяемости. Речи социопатки? Возможно. Детское мышление? Вполне вероятно. Но настоящее ли сумасшествие?

Неделю назад, даже до того, как напечатали ордеры на обыск, Уолтемейеру показывали психологический профиль ФБР классического серийного убийцы типа «черная вдова». В профиле, подготовленном отделом поведенческих наук академии Куантико, предполагается, что это женщина тридцати лет и старше, необязательно внешне привлекательная, но всеми силами подчеркивающая свою сексуальную силу и беспокоящаяся о внешнем виде. Скорее всего, она ипохондрик и, скорее всего, любит выставлять себя жертвой. Она ожидает к себе особого отношения и обижается, когда его не видит. Она чрезвычайно переоценивает свою способность влиять на других, особенно на мужчин. Кажется, будто Джеральдин Пэрриш подбирали специально под этот профиль в «Централ Кастинг»[55]55
  Central Casting – ведущая кастинговая компания в США.


[Закрыть].